«Месье, привезите мне из Египта обелиск!»

Οβελιοχοσ — по-гречески означает «вертел»¹. Такое название более всего подходит для этих высоких и стройных четырехгранных колонн. Украшенные рельефами каменные обелиски (преимущественно из розового гранита) стали возводить в Египте начиная примерно с 2500 г. до н. э. как символы солнечного божества. Когда в 1500—1200 гг. до н э. их начали строить в Карнаке и Луксоре, большей частью попарно, перед фасадами храмов, никому в голову не могла прийти мысль, что эти фиванские каменные «кегли» когда-нибудь станут увозить из страны — на память. Дело стало лишь за проблемой доставки. Но она была успешно решена с помощью могущественных разбойников по приказу муфтия (Муфти — духовное лицо на мусульманском Востоке, соответствующее епископу христианской церкви Обычно главный судья, назначаемый правительством — Прим ред). (Muftis —по-арабски «повелители».)

Не ассирийский ли царь Ашшурбанапал² (669—626 гг. до н. э.) положил начало собиранию обелисков? Известно, что два из них он приказал отправить в свою столицу Ниневию Особое рвение проявили римляне. Император Феодосии Великий в 381 г. повелел доставить обелиски Тутмоса III на ипподром Константинополя — как раз к началу Второго вселенского собора. За полстолетия до этого один из его предшественников, Константин I, оставил тяжелые «сувениры» в песках близ Александрии Оплата расходов по Доставке их застряла где-то в глубинах римского бюрократического аппарата.

Несмотря на все препятствия, более дюжины языческих культовых символов попали в Вечный город. Рим располагает сегодня тринадцатью прекрасными обелисками. Самый большой из «вертелов», находившийся в Circus Maximus ( Большой цирк (лат.).), рухнул в XVI в. со своего цоколя. Папа Сикст V, питавший слабость к языческим древностям, в 1587 г. приказал установить обелиски на площади Сан-Джованни, в Латеране. Самый маленький из «вертелов», всего 2 метра 65 сантиметров высотой, пребывает перед виллой Челимонтана.

На центральных площадях столиц Европы и Америки гордо красуются десятка два обелисков made in Egypt. Перед нью-йоркским Метрополитен-музеем возвышается обелиск под названием «Игла Клеопатры» — как отблеск далекого древнего мира в молодом городе. Этот монумент из Гелиополя, возраст которого 3500 лет, живой свидетель древней культуры, пересек Атлантический океан в 1880 г., для того чтобы быть изъеденным смогом.

В самом же Египте, где были созданы эти памятники, я знаю пять стоящих каменных колонн и незаконченный колосс более 1000 тонн весом, лежащий в древних каменоломнях Асуана.

Обелиски обладают всеми преимуществами и в то же время недостатками привлекательного товара: они необычны и число их ограничено. Подобный товар вызывает алчность. К счастью, эти каменные глыбы крепко сидели в земле, их нельзя было просто так, между прочим, забрать с собой, перевозки были тяжелы и дорогостоящи. Если бы не эти затруднения, в Египте сегодня вряд ли остался хоть один такой памятник.

Обратимся к наиболее известному обелиску на парижской площади Согласия, поднимающемуся в небо на высоту 29,5 метров (рис. 12). Славой он обязан не только своему эффектному виду. Приобретение этого обелиска связывали с именем Наполеона. Было ли это в действительности так? Наполеону ведь приписывают столь много неблаговидных поступков. Нам хотелось бы освободить его от печальной славы, будто это он привез обелиск в качестве военной добычи.

Как обелиск попал на площадь Согласия? В 1801 г., после окончания египетской кампании, победителям и побежденным пришла в голову сумасбродная идея соорудить памятник в честь своих военных походов. Англичане желали прославить свои победоносные войска, французы же намеревались увековечить научные достижения экспедиционного корпуса. Какого рода аллегорическое чествование имели в виду англичане, осталось неизвестным... как, впрочем, и вопрос о том, действительно ли Наполеон заинтересовался каким-то обелиском. Известно лишь, что новый французский король Людовик XVIII (1735—1824) дал указание своему атташе в Александрии поторговаться с хедивом и вице-королем Мухаммедом-Али относительно того, чтобы тот уступил один из обелисков. Это подтверждают документы, и, следовательно, Наполеон тут ни при чем.

Мухаммед-Али, искушенный торговец, девизом которого было «Бери и владей», был предан европейским интересам больше, чем сохранению сокровищ культуры собственной страны. В бурном порыве великодушия он немедленно пообещал французскому королю обелиск Тутмоса III из Александрии. Франция благосклонно расписалась в получении египетского дара, однако много утекло воды из Нила и Сены, прежде чем его доставили на место. Технические трудности перевозки и денежные затраты кружили головы, затрудняя принятие какого-либо решения.

Прошли годы. И вот на сцену явился барон Исидор Жюстен Северен Тейлор (1789—1879). Барон Тейлор, англичанин по происхождению, был французским писателем и графиком. Он решил вывести из тупика запутанные переговоры относительно перевозки обелиска. С этой целью он отправляется в Морское министерство, которое совершенно увязло в проблеме перевозки. Он справился о положении дел и настоял на принятии окончательного решения. С ловкостью дипломата он дал понять, что англичане проявляют необычайный интерес к подарку хедива. Моряки оживились и обещали немедленно обсудить этот вопрос.

Барон Тейлор пребывал в добром расположении духа и уже видел александрийский обелиск на борту корабля; но тут произошло нечто совершенно неожиданное.

Египтолог Жан Франсуа Шампольон поздней осенью 1829 г. возвращался из Египта, произведя весьма успешные исследования. В Каире он беседовал с хедивом и настоятельно указывал на то, сколь важно для обеих стран поставить в Париже достойный памятник наполеоновским войскам. Знаток египетского искусства, Шампольон сообщил морскому министру, сколь жалким кажется александрийский обелиск в сравнении с теми, что находятся в Фивах, и что Великая нация должна непременно получить экземпляр из Луксорского храма. Совет выдающегося человека произвел глубокое впечатление, планы изменились, и, еще не заручившись обещанием относительно луксорского обелиска, французы полагали, что Мухаммед-Али, несомненно, удовлетворит и новое пожелание.

Барон Тейлор, посланный с миссией в Египет, изучал один обелиск за другим. Обелиск как будто уже лежал на письменном столе нового короля Карла X, недавно занявшего трон брата. Он также придавал большое значение деятельности, развернувшейся вокруг обелиска, и распорядился отправить подношения хедиву, чтобы барону Тейлору оказали хороший прием.

Когда Тейлор 23 мая 1830 г. прибыл в Египет, политический климат не был особенно благоприятным для. французов. Мухаммед-Али недвусмысленно выражал благосклонность к англичанам, промышленные успехи которых импонировали ему. На аудиенции Тейлор проявил редкое самообладание, узнав о том, что два обелиска из Луксора недавно обещаны англичанам. Желая выйти из затруднения, Мухаммед-Али мгновенно пересмотрел свое решение и с истинно восточным великодушием обещал оба луксорских обелиска французам. Англичане же должны были удовлетвориться «Иглой Клеопатры». Шедевр из розового гранита, который прибыл в Лондон в 1878 г. и до сих пор стоит на набережной королевы Виктории, не был всего лишь наградой во утешение! От радости, что все три обелиска доставят удовольствие кому-то, хедив отдал французам и александрийский обелиск.

Поистине слишком много щедрости, перевозка же столь трудна! Барон Тейлор думал с беспокойством о том, что ни строящийся в порту Тулона корабль «Луксор», ни тот конвой, который снаряжался близ Александрии, не смогут доставить к французскому берегу три увесистых подарка. Тейлор поделился своими сомнениями с Шампольоном, который предложил сначала вывезти самый красивый из трех обелисков, а именно обелиск с западной стороны луксорского храма; если это смелое предприятие удастся, две другие «иглы» последуют за первой.

Министерство командировало в Египет морского инженера Жана Баттиста Аполлинера Леба (1797—1873). Он, по-видимому, был человеком больших способностей; хотя рост его вместе со шляпой составлял ровно полтора метра, при осуществлении этого предприятия он выказал себя воистину гигантом среди карликов — энергичным, смелым, решительным. Шутка Мухаммеда-Али на аудиенции, данной французскому генеральному консулу, где присутствовал и невысокий Леба: «Ну а где же ваш инженер?» — забылась довольно быстро, как и дерзкое утверждение одного луксорского великана-феллаха: «Мой самый короткий посох больше этого француза-мусье!» Скоро по Нилу прокатилось: «Monsieur Lebas? Petit, mais extraordinaire!» ( «Господин Леба? Ростом мал, да удал!» (франц.).)

5 мая «Луксор» прибыл в Александрию. Мухаммед-Али обещал со своей стороны любую помощь в осуществлении грандиозной затеи в честь Франции и его собственной державы. Экспедиционный корпус, отправлявшийся в июне вверх по Нилу, он снабдил рекомендациями во все ведомства страны.

Июнь выдался необычайно жарким даже для Египта. Нил был маловодным, поэтому, чтобы добраться до Каира, кораблям понадобилось десять дней. Леба был предупрежден о неблагоприятных обстоятельствах навигационным инспектором Крали-беем, считавшим перевозку неосуществимой; он же сообщил ему не без злорадства, что в обелиске имеется трещина — от основания и до трети длины. Однако оба известия не лишили мужества Леба; он отдал приказ продолжать плаванье. В 68 километрах от Луксора, в городе Кена, Леба погрузил на борт пальмовые стволы, на которых намеревался везти обелиск.

Новость о конвое быстро распространилась вверх по Нилу. Когда корабли бросили якорь в Луксоре, на берегу уже толпились жители окрестных деревень, которые желали увидеть эту грандиозную затею, нарушившую монотонность течения их жизни.

В составе экипажа находился мастер-каменотес Мазаккви. С ним Леба и отправился в Луксорский храм. Обследование обелиска показало, что он действительно имеет трещину.

Всю трудность предприятия можно постичь, если иметь представление о том, как выглядел Луксор 1831 года. На территориях, примыкающих к Луксорскому храмовому комплексу, и на руинах самого храма Амона вырос невероятно грязный городок. Из-за многометровой толщи мусора невозможно было представить себе прекрасное храмовое сооружение в целом. Между величественными колоннами лепились жалкие глинобитные хижины; по улочкам, пересекавшим священную обитель, неспешно текла повседневная деревенская жизнь. Более тридцати домов и стойл для скота, окружая обелиски, стояли на пути транспорта — их нужно было снести. Город взял на себя эвакуацию «жителей храма»; стены домов падали под ударами кирок феллахов, нанятых Леба. В неподвижности летнего зноя плотники сооружали леса, землекопы освобождали цоколь обелиска. Леба невольно думал о временах, когда строили фараоны3. Это была тяжелая работа, но понемногу она продвигалась вперед.

Неожиданно разразилась катастрофа. В Нижнем Египте началась эпидемия холеры; смертоносная бЪлезнь с быстротой призрака устремилась вверх по Нилу. Европейцы бежали из Луксора. Нанятых феллахов охватила паника, и они бросили работу. Средства больше не поступали из Каира.

В столь безысходном положении маленькому Леба удалось так воодушевить небольшую группу помощников, что эти немногие энтузиасты сами завершили дело. Ранним утром 23 октября 1832 г. обелиск, обвитый канатами, повис на лесах. Через полчаса он уже наклонился на 25 градусов. Три недели спустя монумент лежал на земле. Люди в изнеможении опустились на песок...

Три недели понадобилось Леба, чтобы — во славу Франции, на горе Египту — доставить его на борт «Луксора». 19 декабря его укрепили на палубе. Леба дожидался разлива Нила, так как из-за чудовищного веса камня корабль едва возвышался над водой Прошло целых восемь месяцев, прежде чем Нил стал достаточно полноводным. 25 августа 1832 г. мутно-зеленый поток уже нес «Луксор» к Средиземному морю. Три следующих месяца корабль простоял в гавани Александрии, и лишь 11 мая 1833 г. он направился в Тулон.

Окончание предприятия было для Леба сущим пустяком. Корабль, вызывая любопытство парижан, медленно проследовал вверх по Сене и пришвартовался близ площади Согласия. Каменное чудовище торжественно проследовало по улицам в специально сооруженном для этого экипаже.

24 октября стало для Леба великим днем. Подъемные машины заскрипели под тяжестью лежавшего горизонтально каменного «вертела» весом в 230 тонн. 25 октября гигант из Луксора, созданный из светло-красного асуанского гранита около 1285 г. до н. э Рамсесом II, величайшим строителем Египта, вознесся в голубое небо. 90000 кубических метров песка было перемещено в Луксоре; два миллиона золотых франков стоила перевозка во Францию.

Затем настал самый знаменательный день. 350 артиллеристов выстроились на одной из самых прекрасных площадей Парижа, громовый залп салюта расколол небо. Звонко трубили горнисты. Королевская семья милостиво приняла участие в торжествах, посвященных открытию монумента. Париж ликовал!

Три года спустя Леба назначили директором Морского музея Лувра. Он умер в 1873 г.

История знает немало анекдотов, более или менее удачных. Среди таких исторических анекдотов, правда ничем не подтвержденных, есть сообщение о том, как супруга Наполеона I, Жозефина Богарне, при отъезде мужа в Египет попросила: «Месье, привезите мне из Египта обелиск. Только маленький!» Император не привез с собой маленького «вертела». Доподлинно неизвестно, вспоминал ли он вообще об этой просьбе. Зато известно о том, что злосчастная мысль об экспорте обелисков пришла в голову другому шовинисту — Жану Франсуа Шампольону⁴.

Да помилует аллах его душу.

В 1839 г. на парижском аукционе продавалась коллекция собирателя и торговца Себастьяна Луи Сольние. Почти за двадцать лет до этого, в результате почти неправдоподобной аферы в руки Сольние попала одна драгоценная вещь. Наполеоновские войска не могли привезти ее в Париж после своего разбойничьего набега, поскольку она находилась в труднодоступном месте — святилище Осириса ¹, расположенном на кровле храма Хатхор², в одном из наиболее хорошо сохранившихся культовйх сооружений первых веков до н. э. Сольние слышал об этой драгоценности от генерала Луи Шарля Антуана Дезе, наполеоновского наместника Верхнего Египта. Все средства казались коллекционеру пригодными ради того, чтобы заполучить желаемый памятник.

Осенью 1820 г. он послал в храм Хатхор инженера Жана Баттиста Лелоррена, ожидавшего хорошей платы за свои приключения В Александрии Лелоррен перевез на берег несколько килограммов пороха, незаметно разместив его в своем багаже. Полный кошелек придавал уверенность в случае любых неожиданностей.

Фигура, подобная Лелоррену, не осталась незамеченной в кругу определенного рода деятелей даже на ко всему привыкшем Востоке. Не напрасно британский консул Генри Солт заподозрил конкурента в энергичном французе, который намекнул сидевшим в засаде охотникам за древностями, что хотя и намерен предпринять поездку в Асуан, но не прочь при этом попытаться и в Фивах приобрести кое-какие древности.

Консул Солт не верил ни единому слову инженера, слишком печален был его опыт общения с французами, которьи часто уводили из-под носа хороший товар. Солт приказал своим ловчим следить за каждым шагом Лелоррена. Отважный инженер видел все, но поступал так, будто ничего не замечает.

На специально зафрахтованном судне Лелоррен прибыл в Кену, главный город провинции, а затем переправился на другую сторону Нила, где находился храм Хатхор. Здесь уже работали английские зарисовщики и архитекторы, выполнявшие топографическую съемку святилища. Они, разумеется, работали и на кровле храма, в святилище Осириса, на потолке которого находились два рельефа с изображением зодиакальных знаков Дендеры ³ — великая приманка и конечная цель Лелоррена. По крайней мере один из этих рельефов.

При посещении храма инженер вел себя как восторженный профан, скользнув, как и прочие туристы, почтительным взглядом по потолку. Полученных таким образом первых сведений было достаточно для вывода его люди с помощью молотков и зубил много не достигнут; он с удовольствием вспомнил о своих тюках — тяжелый потолочный рельеф он освободит от креплений посредством взрыва. И Лелоррен распрощался с этими местами, с тем чтобы ехать в Фивы и лишь после отбытия англичан приступить к осуществлению задуманного плана.

В первых числах января 1821 г. Лелоррен со своей группой вернулся. Его по-княжески оплачиваемый драгоман (Переводчик на Востоке (араб)) — скрытный и молчаливый настолько, насколько в этой стране может сделать человека немым только щедрый бакшиш, — нанял окрестных феллахов, которые получили хорошую плату и заманчивое обещание высокой премии в случае успеха. Инженер Лелоррен приступил к работе. Он приказал сверлить отверстия по краю кровли средней части святилища Осириса и набивать их порохом; к насыпанному пороху были подведены фитили, которые и запалили. Глухой взрыв был не настолько сильным, чтобы обрушить потолочную конструкцию. После того как клубы пыли рассеялись, рабочие с помощью специальных пил и зубил стали освобождать каменную карту неба от креплений, затратив на это две недели⁴.

Феллахи Лелоррена пытались перетащить каменную плиту через груды песка, заполнившего внутреннее помещение храма. Потребовались неописуемые усилия, чтобы неуклюжий груз, положенный на бревна руками измученных, опаленных солнцем людей, протащить километр до Нила. Бревна трещали под тяжестью груза, его снова пришлость поднять жердями. Впрягшись в канаты, феллахи стали рывками тянуть рельеф к нильскому берегу. Казалось, все идет по плану... до тех пор, пока в храме неожиданно не появился мистер Лютер Бредиш. Непрошеный гость был послан американским правительством через Атлантический океан, чтобы наладить заморские торговые контакты. Посетив города Европы, он проехал через Константинополь, Сирию и Палестину, желая осмотреть достопримечательности Верхнего Египта и лишь тогда приняться в Каире за исполнение своих служебных обязанностей.

Таким образом, мистер Бредиш случайно стал свидетелем тяжкого преступления против культуры. Прибыв в Каир, он сообщил об этом английскому консулу Солту.

Консул Солт потребовал от Великого везира, чтобы тот немедленно пресек действия французов. Консулу удалось добиться соответствующего указа. Для того чтобы предотвратить увоз ценности, его агент в городе Кена— в соответствии с традиционным для Востока обычаем — подкупил капитана нанятого Лелорреном судна, чтобы тот отказался везти добычу.

Лелоррен, казалось, был на грани полного поражения. Т желая плита сползла по заболоченному склону берега, грозя погрузиться на илистое дно Нила. Однако в последний момент феллахам удалось закрепить плиту и поднять ее лебедкой на борт судна. При этом была пробита обшивка, и вода хлынула внутрь; корабль начал тонуть. С мыслью о бакшише в случае удачи люди из последних сил качали воду помпой. Им удалось откачать воду из трюма и починить обшивку судна. И вот паруса подняты, путь в Каир как будто открыт.

Однако подкупленный британским консулом капитан отказывается выполнять свои обязанности. Лелоррен понимает, что снять корабль с мели может лишь немалое количество пиастров. Очевидно, он показал себя более щедрым, нежели британец. Капитан соглашается идти под парусом в Каир.

Через несколько миль французов встречает идущий вверх по Нилу корабль под британским флагом. На обоих судах прогремел приветственный залп, и некоторое время они идут борт о борт. Агент Солта передает Лелоррену приказ Великого везира, запрещающий французам увозить из храма рельеф с изображением знаков зодиака. Лелоррен немедленно поднимает французский флаг. Британцы вынуждены принять это во внимание — иначе политический скандал неизбежен. Корабли продолжают путь: на одном — победитель Лелоррен со своей добычей, на другом — беснующийся, проигравший агент Солта. Новый протест Солта Великому везиру не дал ничего, кроме формального признания мнимых преимущественных прав англичан, но добычу французы так и не вернули. Без сомнения, вдохновителя этой акции наполняла гордость за разбойничий набег инженера Лелоррена.

Прошли годы На аукционе 1839 г в зале присутствует Себастьян Луи Сольние. Печальный старик, страдающий заболеванием желудка, вынужден безучастно смотреть, как большую часть его ценных приобретении скупает Прусский музей. Но вот лицо его просветлело король-буржуа Луи-Филипп повелел купить тяжелый каменный круг, знаки зодиака Дендеры, за 150 000 франков. С тех пор этот рельеф находится в Лувре. На потолке храма Осириса помещен гипсовый слепок