Греческие надписи из Калабши.

Содержание египетских посвятительных надписей, относящихся к Мандулису-Солнцу, по существу, идентично одной из поэм, написанной на греческом языке и найденной там же, в Калабше (241, № 4127; 87, с. 87; с. 207, с. 63; 184, с. 228). Точная датировка, к сожалению, неизвестна, предположительно - это первые века н.э. Автор рассказывает о том как, желая понять, кто же такой Мандулис, он провел ночь в его святилище и убедился в том, что Мандулис - это солнце.

"(1) О испускающий лучи, господин (2) Мандулис, титан Макареус (Бог солнца Гелиос, согласно мифу, имел сына Макара, или Макареуса, но, как полагает Нок, в данном тексте μακαρευ, очевидно, трудный для понимания эквивалент слова μακαρ, что означает "счастливый", "блаженный" (207, с. 65).). (3) Когда я увидел лучистые знаки твоей власти, (4) о которой я размышлял, я был взволнован, (5) страстно желая узнать, действительно ли ты - солнце. Сделавшись (6) чуждым всякому злу (7) и всяко[му безбо]жию, я был целомудренным долгое (8) вре[мя, совершал воскурение], (9) я лег спать, был благочестив и имел видение. (10) Ты вознаград[ил за молит]вы мои и по[казал мне себя, (11) переплавляющим судно по зо]лотому потоку (12) в небесном своде. [Совершив плавание к] теням потустороннего мира и (13) к совершающей ночной бег [лу]не, (14) омывшись в священной воде бессмертия, (15) ты появ[ляешься как ди]тя. Ты восходишь в должное время (16) и да[ешь] своей статуе и своему алтарю (17) божественное дыхание и великую власть. Здесь, тогда я узнал, что бог Мандулис - это (18) солнце, всевидящий господин, царь всего, (19) всемогущая вечность (Эон) (Сущность и различие ипостаси Эона подробно рассмотрены Ноком (207, с. 78-79).). О счастливый народ, который живет (20) в возлюбленном солнцем Мандулисом священном Талмисе, который находится (21) под скип[етром прекрасно]кудрой, имеющей множество имен Исиды" (184, с. 229-234).

Поскольку часть текста повреждена, восстановления были сделаны на основании тщательного изучения контекста. Реставрация лакун и соответственно переводы X. Леви и А. Нока в некоторых строках не совпадают. Так, согласно, А. Ноку, строки 7-15 читаются:

"(7) и всяко[му без]божию, был целомудренным долгое (8) вре[мя, совершал воскурение], (9) имел видение, был благочестив, дал отды[х душе]. (10) Ты вознаград[ил за мол]итвы мои и по[казал мне себя (11) переправляющим судно по зо]лотому потоку (12) в небесном своде. (13) Затем, омыв себя в (14) священной воде бессмертия, (15) ты появ[ляешься сно]ва" (207, с. 61-67).

Несмотря на частые разночтения, общее содержание поэмы сходно с египетским мифом о солнце. Из поэмы явствует, что познание сущности бога достигалось путем получения особого видения во время ритуального сна (Леви на основании анализа употребленных в тексте терминов указывает именно на ритуальную природу описываемого сна (184, с. 230).). Сон в храме с целью получить особое откровение был характерной чертой верований греческого времени. Этот ритуал известен как "инкубация" и в особенности широко практиковался в святилищах Сераписа и Исиды (184, с. 230). После определенного периода аскетической тренировки перед инкубацией предписывалось очищение, целомудрие, отказ от определенных видов пищи и вина (184, с. 230; 63, с. 14).

В поэме описывается появление Мандулиса, который выходит в назначенное время и оживляет свою статую и святилище. В этой связи интересно замечание А. Нока и Г. Леви, которые, ссылаясь на Руфина, описывают традицию, связанную с Сераписом. Перед рассветом статую Сераписа в Александрии переносили в святилище, где устанавливали ее перед маленьким окном с восточной стороны. Первые солнечные лучи попадали на лицо статуи, она как бы начинала светиться, и люди молились Серапису, которого поцеловало солнце (207, с. 77; 184, с. 233).

Подобная же ситуация описана и в этом тексте. Сказано, что бог приходит в должное время, т.е. в обычное время восхода солнца, освещает лучами свою статую и это служит окончательным доказательством для автора, что Мандулис - солнце (184, с. 234). Само по себе представление об оживлении статуи бога восходит к египетской традиции (Этой теме посвящена специальная работа (310).). Такой же обряд практиковался и в храмах Куша. Оживление статуи Мандулиса было, судя по дошедшему до нас тексту, частью ритуала служения этому богу в храме Калабша.

Автор текста идентифицирует Мандулиса с Эоном, сыном Хроноса, олицетворением вечности у греков, и именно с этим представлением о нем связаны его эпитеты "царь всего" и "всевидящий хозяин", которыми он наделен, как солнце. В заключительных строках прославляются город и народ, живущий под покровительством Мандулиса и Исиды, которая упоминается здесь, по всей вероятности, как его супруга.

Другой, самый большой по размеру сохранившийся гимн Мандулису написан ионийским тетраметром, первые 23 строки которого - акростих (247, с. 266; 87, с. 66; 235, с. 11-12):

 "(1) Когда я отправился посмотреть счастливую страну покоя, 
 (2) Вдохнуть из воздуха вожделенное дыхание жизни, 
 (3) (Нечто) неизведанное мною в жизни взволновало мою душу, 
 (4) Совесть не уличала меня ни в каких злодеяниях. 
 (5) Естество мое призывало меня "совершить тайное действо. 
 (6) Мудрец, я сложил искусную песню 
 (7) С помощью торжественной и красноречивой мысли, которой я достиг благодаря богам. 
 (8) Боги в то время явно благоволили к Музе. 
 (9) Я встряхнул вакхический венок, сплетенный из цветущей зелени, 
 (10) И затем я испытал желание проникнуть в грот сна 

(Досл.: και τοτε με τις υπνου μυχος ηρεθιδε. "И затем грот для сна внушил мне спуститься туда". Речь идет о том, что автор поэмы отправляется в особое помещение, предназначенное для "инкубации".).

 
 (11) Несколько испуганный, я предался видению во сне. 
 (12) Сон похитил меня и быстро унес в люби[мую зе]млю 

(φι[λην γ]ην - очевидно, греческая передача t mrj "Египет".).

 (13) Казалось, что мое тело нежно омывается речным потоком, 
 (14) Изобильными и сладостными водами Нила. 
 (15) (Вдохновленный) Музами, я задумал сказать возвышенное слово 
 (16) И [слав]ословить вместе со все[ми нимфами], 
 (17) Считая это небольшое произведение даром Эллады. 
 (18) Вдохновленный, я записал искусную мысль моей души, 
 (19) Затем я потряс частями тела (в такт) магической палочке 

(Речь идет об определенном ритме, который автор пытается придать поэме. Известно, что в древности греки отбивали такт рукой или ногой (247, с. 287).).

 (20) Я призвал на помощь связь (αρμογην), чтобы составить поэму 

(То есть, как эпический поэт, автор придал своему стихотворению метрическую форму.),

 (21) Не ведая, не оставляю ли я ее на порицание постороннего. 
 (22) Но господин призвал меня, чтобы рассказать эту мудрую поэму. 
 (23) Итак, сияющий великий Мандулис спустился с Олимпа, 
 (24) Очаровав варварскую речь эфиопов, 
 (25) И заставил, петь сладостными словами Эллады. 
 (26) Имеющий яркие щеки и идущий по правую сторону Исиды 

(Эпитеты относятся к Мандулису.),

 (27) Прославив величие римлян, 
 (28) Мандулис, как Олимпийский бог, ниспослал знамение 

(Эта строка, как две предыдущие, прерывают общую идею повествования (235, с. 27). Относительно этой строки Роде отмечает, что ее, очевидно, следует понимать как пророчество Мандулиса и читать μανδουλις τινα πυθιοων вместо μαντικα πυθιοων.).

 (29) Можно утверждать, что ты предопределяешь жизнь людей 

(Начиная с этой строки, раскрывается значение знамения бога.),

 (30) День и ночь тебя почитают вместе со всеми Горами. 
 (31) Названные родственниками Себрейт и Мандулис, 
 (32) Божественные светила, особые знаки (δημα), поднимающиеся в небе. 
 (33) Ты сам приказал чтобы я отправился и начертал это в честь тебя 
 (34) И чтобы эта мудрая поэма была ограждена от всякой лести 

(Смысл этой строки, как полагает Вейл, - "чтобы представить эту мудрую поэму на суровый суд всех людей" (см. (247, с. 226)).)".

Строки акростиха называют имя создателя гимна - Максим, декурион. Особенности построения позволяют предположить, что автор поэмы - римлянин (42, с. 156). Поэма распадается на три части - введение, рассказ о сновидении поэта в подземелье и появление Мандулиса.

В основе своей содержание поэмы аналогично предыдущей. Автор ее, желая узнать, кто же такой Мандулис, подвергнул себя ритуалу "инкубации" в специально предназначенном для этого помещении, которое названо здесь "гротом сна". Судя по содержанию строки "совесть не уличала меня ни в каких злодеяниях", автор перед подобной "инкубацией" прошел все предписанные для этой цели обряды очищения. Как и в предыдущем случае, видение приходит к автору во сне. О Мандулисе здесь уже говорится как о боге Олимпа, который спустился к эфиопам. Его эпитет - "идущий по правую сторону Исиды" - означал, что Мандулис представлен здесь как супруг этой богини.

Мандулис почитался как бог солнца. Об этом свидетельствуют его эпитеты "имеющий яркие щеки", "день и ночь тебя почитают вместе со всеми Горами" (т.е. богинями всех времен года). Поскольку солнечный свет и тепло связывались с обеспечением жизненных благ, о Мандулисе-солнце говорится, что он предопределяет жизнь людей. Особо обращают на себя внимание следующие строки поэмы: ωδ ημαρ και νυξ δε δεβει Ωραι δαμα παδαι και καλεουδι δεβρειθ και Μανδουλιν δυνομαιμου[ς].

По поводу словоделения первой из приведенных строк в литературе существуют разногласия. Согласно А. Готье, имя другого божества следует читать βρειθ, а δε рассматривать как acc. sing, местоимения δυ (87, с. 74). Е. Роде предлагает читать слова слитно Σεβρειθ (235, с. 31), хотя и не приводит аргументов в пользу своего положения. Вариант, предложенный Е. Роде, представляется единственно правильным с точки зрения грамматики. Действительно, причастие от глагола "называть" стоит во множественном числе дательного падежа, в том же числе и падеже стоит слово "родственники" (δυνομαιμου[ς]). Поскольку и причастие и существительное употреблены во множественном числе, рассматривать названное местоимение как местоимение единственного числа было бы не правомерно. Оба имени раскрывают смысл того, кто назван родственниками. Это Мандулис и Себрейт.

Согласно Е. Роде, имя Себрейт сопоставимо с названием одного из племен Северной Нубии, сембритами (?!) (235, с. 31). Если сопоставление с сембритами возможно (поскольку слово "сембриты" восходит к египетскому spr "приходить"), то с тем, что сембриты являются племенем Северной Нубии, нельзя согласиться.

Сохранившиеся сведения о сембритах указывают на то, что они поселились на юге Мероэ, в междуречье Голубого Нила и Рахада (Вопрос был специально исследован Г.М. Бауэром (работа не опубликована). Частично об этом см. (4, с. 61-63).). Следовательно, если мы, принимаем предложение Е. Роде о "родстве" Себрейт и сембритов, то из этого следует весьма важный вывод, что культ Мандулиса, бога Северной Нубии, был родствен божеству Себрейт (сембритов), обитавших на юге Мероитского царства. Если это так, то божество Себрейт, которое больше не упоминается ни в одном источнике, должно было бы считаться либо солнцем (как ипостась Мандулиса и потому родственник), либо луной. Последнее предположение вытекает из содержания следующей строки, где говорится о божественных светилах (αδτρα θεων), поднявшихся в небе. Поскольку слово "светило" стоит здесь во множественном числе, представляется, что речь идет не об одном только солнце, а еще и о другом светиле, возможно о луне, освещающей небо после захода солнца и потому являющейся его родственником.

В поэме о Мандулисе говорится как о боге, спустившемся с Олимпа (т.е. входящем в число греческих богов). Однако действие ее происходит в Египте, где-то на берегах Нила, куда во время сна был перенесен автор. Имеется в виду, конечно, Калабша - главное святилище Мандулиса, и именно там приказывает бог начертать в честь него поэму. Следовательно, говоря о Мандулисе, автор предполагает не греческое его происхождение, считая родиной Мандулиса берега Нила. Вместе с тем есть все основания полагать, что Мандулис был принят в греческий пантеон. Если в этой поэме он лишь назван богом, пришедшим с Олимпа, то в другом посвящении о нем говорится как о возлюбленном сыне наиболее распространенных греческих богинь и богов.

Надпись, о которой пойдет речь, найдена также в храме Калабша. Она построена несколько иначе, чем предыдущие, и представляет собой скорее молитву, обращенную к всемогущему Мандулису с просьбой о спасении:

 "(1) Золотолирый Пэан, Мандулис, высокочтимый возлюбленный Афины, 
 (2) Дитя Латоны, вещий (пророчествующий), играющий на лире, милосердный Аполлон, 
 (3) Тот, который в черной одежде [...] царице Исиде 

(Текст поврежден. Ο την μελανοδτολον относится, очевидно, к Аполлону-Мандулису, так как дальше употреблен дательный падеж (βαδιλιδδη Ιδειδι).).

 (4) Я созерцал тебя там, где ты находишься, с величайшим благоговением. 
 (5) Почитая бога-предводителя Мандулиса [...] 
 (6) Снизойди до меня, Мандулис, дитя Зевса, 
 (7) Спаси меня, добродетельную жену и любимых детей. 
 (8) Я всегда буду прославлять тебя за то, что ты даровал возвратиться на родину моим сородичам и слугам 
 (9) Без страданий и опасности, 
 (10) Имеющий светящиеся щеки и идущий по правую сторону Исиды. 
 (11) Изрекающая пророчества (?) владычица Исида, несущая систр сестра Амона" (87, с. 77; 242, с. № 8511). 

Судя по содержанию этого отрывка, Мандулис почитался как божество греческого пантеона, как сын Зевса и богини Лето. В этом качестве он. идентифицирован с Аполлоном, сыном той же богини. Следует заметить, что богиня Лето (Латона) сопоставлялась, по всей вероятности, с Уаджит. Так, у Геродота говорится о том, что в Буто (центр почитания богини Уаджит) имели место всенародные празднества египтян в честь Латоны (Herod., II, 59). Представляется, что связь Мандулиса с богиней Лето в какой-то степени вытекает из сопоставления его с Уаджит.

Неясен смысл выражения "тот, который в черной одежде". По всей видимости, этот эпитет принадлежит Мандулису. Может быть, черная одежда - это ночь, во время которой Мандулис-солнце путешествовал под землей.

Повторение эпитета "имеющий светящиеся щеки и идущий по правую сторону Исиды" отражает сопоставление Мандулиса с Исидой, выявленное уже по египетским надписям. Автор посвящения обращается к Мандулису как к Главному богу святилища, как к богу всемогущему и молит его о благополучном возвращении домой:

Таково же примерно содержание сохранившейся части другого произведения (первые пять строк текста утеряны), представляющего собой гимн Мандулису, которого автор идентифицирует, но всей вероятности, с египетским Хором (87, с. 83; 187, с. 151-152) (В работе с этой надписью автору данной книги оказал помощь профессор МГУ А.Ч. Козаржевский.).

"(6) Хор ведь при[нял] пло[д] для всех смертных 

(Смысл неясен. Возможно, это связано с предшествующим повествованием.).

 (7) Снизойти до меня Мандулис, дитя Зевса, сделай так, 
 (8) Чтобы Ирод

(Очевидно, речь идет о каком-то полководце.)

 быстро возвр[атился] назад, [на родину невредимым] 
 (9) Без страдания и опасных предзнаменований. 
 (10) Усладил меня, как [и других], обратившихся к тебе с мольбой, приходя[щих с молитвой и взирающих с на]деждой (?) 

(В издании текста здесь стоит слово ικατωφθης, не поддающееся переводу. А.Ч. Козаржевский высказал предположение, что, возможно, следует читать ικατο ωφθης. Следовательно, это словосочетание можно перевести "взирающих с надеждой" (?), что, на наш взгляд, дает правильный смысл при сопоставлении со строкой 11.),

 (11) Воспроизводя варварское слово, так как ты, отмеряя должное, сам захотел (все) предусмотреть 
 (12) И всем смертным 
 (13) Дать зн[аме]ние о том, что с ними должно произойти".

Поскольку начальные строки гимна разрушены, смысл первой строки непонятен, также неясна связь Мандулиса с Хором. Если верно предложенное чтение строки 10 (см. примеч. 73 на с. 246 ), следует вывод о том, что к Мандулису совершались паломничества и молитвы, обращенные к нему, содержали так называемые варварские слова, т.е. для греков все же он был варварский бог.

В храме Калабша сохранились проскинемы, посвященные Мандулису римскими легионерами, свидетельствующие о его почитании.

Одна из проскинем, составленных во времена Веспасиана, посвящена "владыке Мандулису и богам, почитаемым вместе с ним в одном храме" (242, № 4586). Далее текст немного поврежден, но затем следуют слова "я пришел в Талмис Хеака 20-го и поклонялся великому богу Мандулису". Проскинема датируется месяцем Пахонс (26 апреля по 25 мая), следовательно, 20-е Хеак (т.е. приблизительно 16 декабря) можно, по всей видимости, считать днем какого-то празднества, отмечавшегося в храме Калабша (В Риме декабрь считался месяцем празднеств, связанных с земледелием, возможно, что и в данном случае паломничество к Мандулису было совершено как паломничество к богу плодородия.). Слова "я пришел в Талмис и поклонялся" свидетельствуют о том, что солдаты специально совершали паломничество в храм Калабша, возможно, даже издалека, чтобы воздать должное богу Мандулису.

Содержание данной проскинемы согласуется с предложенной интерпретацией строки 10 надписи "Хор ведь принял плод для всех смертных", повествующей, с нашей точки зрения, о паломничестве к Мандулису. Сам Мандулис выступает здесь как бог, покровительствующий воинам, предопределяющий судьбу людей, т.е. как "всемогущая вечность" в гимне "О испускающий лучи". В другой проскинеме, обращенной к Мандулису, его просят об успехе военного похода с обещанием воздать за это должными возлияниями (87, с. 83-84; 47, с. 70) (В работе с этой надписью автору настоящей книги оказал помощь профессор МГУ А.Ч. Козаржевский.).

"(1) Всегда буду призывать тебя, искусный в игре на струнах Пифийский Аполлон, 
 (2) Вечно идущий впереди, золотолирый Пэан. 
 (3) Вот я пришел к твоему преддверию, 
 (4) Пошли мне уc[пе]x в военном походе. 
 (5) О, если ты даруешь мне это, то я совершу возлияния 
 (6) Для великого бога и владычицы Исиды. 
 (7) Я буду это совершать всегда для двоих за свое преуспеяние. 
 (8) Если же нужно узнать имя того, кто писал 
 (9) В течение двух лет, постанови двести

(Очевидно, какое-то магическое заклинание. Смысл неясен.)

 (10) Проскинема, того, кто писал, 
 (11) И того, кто узнал (т.е. прочитал), сегодня 
 (12) Богу Мандулису" 

Бог Аполлон, к которому обращается автор в начале произведения, не кто иной, как Мандулис, которого греки почитали в Калабше, называя в ряде случаев Аполлоном. В другой проскинеме, составленной от имени галикарнасца Зосима Наркиса, Мандулис прямо назван "внемлющим пророком Аполлоном" (241, № 4607). Упоминание о возлияниях, совершаемых в честь Мандулиса и Исиды, свидетельствует о том, что для автора они считались главными богами храма (именно в таком сочетании в отличие от большинства египетскоязычных надписей, в которых Мандулис упоминается с Уаджит) и что ритуал служения им был составной частью религии римских воинов, располагавшихся гарнизонами в Северной Нубии.

Помимо этих текстов в храме Калабша найдено около 70 проскинем, посвященных Мандулису римскими легионерами (241, № 1016-1022, 2120, 2122, 2124, 4122-4126, 4128, 4551, 4553, 4556, 4558-4562, 4564-4572, 4574, 4577-4581, 4584, 4590, 4592, 4596, 4597, 4599-4601, 4603, 4605, 4607-4609, 4612-4618, 4620, 8514-8518, 8521-8524, 8527, 8532, 8533). Те из них, которые удалось датировать, относятся ко времени между 81-127 гг. н.э. Все они однотипны и содержат посвящения Мандулису с упоминанием имени написавшего, его звания, а также его родственников, иногда даже лошадей (Согласно Гелиодору, в Мероэ именно богу солнца приносили в жертву лошадей (Heliodor, X).) и тех, кто будет читать написанное посвящение и присоединится к нему. Мандулис назван в них "богом величайшим" (θεος μεγιδτος), что соответствует, очевидно, его постоянному эпитету в древнеегипетских надписях ntr ("великий бог"), а также "владыкой" (κυριος), что соответствует египетскому nb.

К сожалению, невозможно определить этническую принадлежность солдат римской армии, которая набиралась из различных областей империи, поскольку, вступая в армию, легионеры получали римские имена, которые и приводятся в проскинемах. Известно, например, что в Египте находились когорты испанского происхождения, были фракийские, итурейские части (О составе римской армии в Египте см. (183).). В самой Калабше не сохранилось остатков военного поселения, вполне возможно, что римское войско и не находилось там постоянно, но тем не менее воины регулярно совершали туда паломничества, оставляя посвящения локальному богу.

Причина того, что Мандулис, по происхождению племенной бог Северной Нубии, завоевал популярность среди различных народностей, составлявших население Римской империи, заключена в содержании его культа. Мандулису поклонялись как богу солнца, или всевластному хозяину мира. В таком качестве солнце почиталось под различными именами в большинстве стран древности, поэтому не только египтяне и блеммии, но и греки и римляне видели в нем воплощение бога солнца своей родины. "Потребность дополнить мировую империю мировой религией ясно обнаруживается в попытках ввести в Риме поклонение наряду с местными всем сколько-нибудь почтенным чужеземным богам" (2, с. 313). Мандулис легко вошел в число этих "почтенных" богов, так как чуждым для римских граждан оставалось только лишь его имя.

Гимны и проскинемы, сохранившиеся в Калабше, свидетельствуют о том, что Мандулис был принят в греческий пантеон и сопоставлен с важнейшими греческими богами. Слитый с греческими культами и, по всей вероятности, наделенный новыми чертами, культ Мандулиса был возвращен в Куш. Об этом ярко свидетельствуют строки гимна "Когда я отправился посмотреть счастливую страну покоя", где Мандулис, олимпийский бог, является автору во сне на берегах Нила. Очевидно, строка "очаровав варварскую речь эфиопов" и имеет тот смысл, что олимпийский бог снизошел до эфиопов. Если наше заключение верно, то из него следует, что цели религиозной политики греческих завоевателей в Куше повторяли цели такой же политики египетских фараонов, воспринимавших местные культы и в новой, египтизированной форме возвращавших их в Куш. Такая политика позволяла прочнее закрепиться в завоеванных областях.