Глава XIV. Великий кязь Георгий, или Юрий Владимирович, прозванием Долгорукий. 1155—1157

Уделы. Мстислав едет в Польшу. Тишина в России. Новое кровопролитие. Берендеи бьют половцев. Союз с половцами. Смятение в Новегороде. Союз против Георгия. Смерть его и свойства. Ненависть к нему. Дела церковные.

Следуя обыкновению, он назначил сыновьям уделы: Андрею Вышегород, Борису Туров, Глебу Переяславль, Васильку окрестности Роси, где жили берендеи и торки; а Святослав Ольгович поменялся городами с своим племянником, сыном Всеволода, взяв у него Снов, Воротынск, Карачев и дав ему за них другие.

Опасаясь смелого, пылкого Мстислава, великий князь послал Юрия Ярославича, внука Святополкова, с воеводами на Горынь: они взяли Пересопницу. В то же время зять Георгиев, князь галицкий, и Владимир, брат смоленского, осадили Луцк. Мстислав отправился искать союзников в Польше; но меньший брат его, Ярослав, заставил неприятелей снять осаду.

Достигнув главной цели своей, обремененный летами и желая спокойствия, Георгий призвал Ростислава Смоленского, клялся забыть вражду Изяславичей, его племянников, и хотел видеть их в Киеве. Ярослав повиновался; но Мстислав, боясь обмана, не ехал: Георгий послал к нему крестную грамоту, в доказательство искренней дружбы. Узнав о сем союзе и прибытии в Киев галицкой вспомогательной дружины, князь черниговский, недовольный Георгием, также смирился и выдал дочь свою за его сына, Глеба. Великий князь уступил Изяславу Корческ, а Святославу Ольговичу Мозырь. Князья же рязанские новыми крестными обетами утвердили связь с Ростиславом Смоленским, коего они признавали их отцом и покровителем.

[1156] Россия наслаждалась тишиною, говорят летописцы: сия тишина была весьма непродолжительна. Мстислав принял крестную грамоту от деда, но не дал ему собственной и выгнал Георгиева союзника, Владимира, родного дядю своего, из Владимирской области; пленил его семейство, жену; ограбил бояр и мать, которая с богатыми дарами возвратилась тогда от королевы венгерской, ее дочери. Оскорбленный Георгий, в надежде смирить внука с помощию одного галицкого князя, не хотел взять с собою ни черниговской, ни северской дружины и выступил с берендеями. Напрасно искав защиты в Венгрии, изгнанник Владимир Мстиславич прибегнул к великому князю; но Георгий в самом деле не думал об нем, а хотел, пользуясь случаем, завоевать область Волынскую для другого племянника, Владимира Андреевича, чтобы исполнить обещание, некогда данное отцу его. Жестокое сопротивление Мстислава уничтожило сие намерение: десять дней кровь лилась под стенами владимирскими, и Георгий, как бы подвигнутый человеколюбием, снял осаду. «Изяславич веселится убийствами и враждою, — сказал он детям и боярам: — желаю не погибели его, а мира, и, будучи старшим, уступаю». — Владимир Андреевич ходил к Червену с мирными предложениями: напоминал тамошним гражданам о своем родителе, великодушном их князе Андрее; обещал быть ему подобным, справедливым, милостивым; но, уязвленный в горло стрелою, удалился, отмстив жителям опустошением земли Червенской. Георгий наградил его Пересопницею и Дорогобужем; а Мстислав, следуя за дедом, жег селения на берегах Горыни.

Великий князь щадил старинных друзей своих, половцев. Они тревожили окрестности Днепра и были наказаны мужественными берендеями, которые многих хищников умертвили, других взяли в плен и, в противность Георгиеву желанию, не хотели их освободить, говоря: «Мы умираем за Русскую землю, но пленники наша собственность». Георгий, два раза ездив в Канев для свидания с ханами половецкими, не мог обезоружить их ни ласкою, ни дарами; наконец заключил с ними новый союз, чтобы в нужном случае воспользоваться помощию сих варваров: ибо он, по тогдашним обстоятельствам, не мог быть уверен в своей безопасности.

[1157 г.] Ростислав Мстиславич имел преданных ему людей в Новегороде, которые с единомышленниками своими объявили всенародно, что не хотят повиноваться Мстиславу Георгиевичу. Сделалось смятение; граждане разделились на две стороны: Торговая вооружилась за князя, Софийская против него, и мост Волховский, с обеих сторон оберегаемый воинскою стражею, был границею между несогласными. Но сын Георгиев бежал ночью, узнав о прибытии детей смоленского князя, и таким образом уступил княжение Ростиславу, который, чрез два дня въехав в Новгород, восстановил совершенную тишину.

Сие происшествие долженствовало оскорбить Георгия: у него были и другие враги. Изяслав Давидович с завистию смотрел на престол киевский; искал друзей; примирился с Ростиславом и для того оставил без мести неверность своего племянника, Святослава Владимировича, который, вдруг заняв на Десне города черниговские, передался к смоленскому князю. Мстислав Изяславич Волынский также охотно вступил в союз с Давидовичем, чтобы действовать против Георгия, и сии князья, напрасно убеждав северского взять их сторону, готовились идти к Киеву в надежде на свое мужество, неосторожность и слабость Георгиеву. Судьба отвратила кровопролитие: Георгий, пировав у боярина своего, Петрила, ночью занемог и чрез пять дней [15 мая 1157 г.] умер. Сведав о том, Изяслав Давидович пролил слезы и, воздев руки на небо, сказал: «Благодарю тебя, господи, что ты рассудил меня с ним внезапною смертию, а не кровопролитием!»

Георгий властолюбивый, но беспечный, прозванный Долгоруким, знаменит в нашей истории гражданским образованием восточного края древней России, в коем он провел все цветущие лета своей жизни. Распространив там веру христианскую, сей князь строил церкви в Суздале, Владимире, на берегах Нерли; умножил число духовных пастырей, тогда единственных наставников во благонравии, единственных просветителей разума; открыл пути в лесах дремучих; оживил дикие, мертвые пустыни знамениями человеческой деятельности; основал новые селения и города: кроме Москвы, Юрьев Польский, Переяславль Залесский (в 1152 году), украшая их для своего воображения сими, ему приятными именами и самым рекам давая названия южных. Дмитров, на берегу Яхромы, также им основан и назван по имени его сына, Всеволода-Димитрия, который (в 1154 году) родился на сем месте.— Но Георгий не имел добродетелей великого отца; не прославил себя в летописях ни одним подвигом великодушия, ни одним действием добросердечия, своейственного Мономахову племени. Скромные летописцы наши редко говорят о злых качествах государей, усердно хваля добрые; но Георгий, без сомнения, отличался первыми, когда, будучи сыном князя столь любимого, не умел заслужить любви народной. Мы видели, что он играл святостию клятв и волновал изнуренную внутренними несогласиями Россию для выгод своего честолюбия: к бесславию его нам известно также следующее происшествие. Князь Иоанн Берладник, изгнанный Владимирком из Галича, служил Георгию, и вдруг, без всякой вины (в 1156 году), был окован цепями я привезен из Суздаля в Киев: Георгий согласился выдать его, живого или мертвого, зятю своему, Владимиркову сыну. Заступление духовенства спасло жертву: убежденный человеколюбивыми представлениями митрополита, Георгий отправил Берладника назад в Суздаль; а люди князя черниговского, высланные на дорогу, силою освободили сего несчастного узника. — Одним словом, народ киевский столь ненавидел Долгорукого, что, узнав о кончине его, разграбил дворец и сельский дом княжеский за Днепром, называемый Раем, также имение суздальских бояр, и многих из них умертвил в исступлении злобы. Граждане, не хотев, кажется, чтобы и тело Георгиево лежало вместе с Мономаховым, погребли оное вне города, в Берестовской обители Спаса.

Церковные дела сего времени достойны замечания. Георгий не желал оставить митрополитом Климента, избранного по воле ненавистного ему племянника, и согласно с мыслями Нифонта, епископа новогородского, им уважаемого, требовал иного пастыря от духовенства цареградского. Святитель полоцкий и Мануил Смоленский, враг Климентов, (в 1156 году) с великою честию приняли в Киеве сего нового митрополита, именем Константина родом грека; вместе с ним благословили великого князя, кляли память Изяслава Мстиславича и в первом совете уничтожили все церковные действия бывшего митрополита; наконец, рассудив основательнее, дозволили отправлять службу иереям и диаконам, коих посвятил Климент. Ревностный Нифонт не имел удовольствия видеть свое полное торжество: он спешил встретить Константина но еще до его прибытия скончался в Киеве, названной славным именем поборника всей земли Русской. Сей знаменитый муж, друг Святослава Ольговича, имел и неприятелей, которые говорили, что он похитил богатство Софийского храма и думал с оным уехать в Константинополе: современный летописец новогородский опровергает такую нелепую клевету и, хваля Нифонтовы добродетели, говорит: «Мы только за грехи свои лишились сладостного утешения видеть здесь гроб его!»— Новогородцы на место Нифонта в общем совете избрали добродетельного игумена Аркадия и еще непоставленного ввели в дом епископский: ибо избрание главного духовного сановника зависело там единственно от народа.