Глава XV. Великий князь Изяслав Давидович Киевский. Князь Андрей Суздальский, прозванный Боголюбским г.1157—1159

Падение великого княжения Киевского. Новое сильное княжение Владимирское. Происшествия в западной России Мятежный дух полочан. Раздор за Берладника. Бескорыстие Святослава. Неблагодарность Изяславоеа. Бегство великого князя. Странное завещание митрополита. Мор в Новегорода.

Киевляне, изъявив ненависть к умершему великому князю, послали объявить врагу Георгиеву» Изяславу Давидовичу, чтобы он шел мирно властвовать в столице российской. Изяслав, при восклицаниях довольного народа, въехал в Киев [19 мая 1157 г.], оставив в Чернигове племянника своего, Святослава Владимирович с дружиною воинскою: ибо князь северский, хотя и миролюбивый, замышлял незапно овладеть сею удельною столицею Ольговичей: его не впустили; но Изяслав, желая иметь в нем благодарного союзника, добровольно отдал ему Чернигов; а племянник их, Святослав Всеволодович, получил в удел княжение Северское. Они заключили мир на берегах Свини (где ныне Березна) в присутствии Мстислава, владимирского князя, который, одобрив условия, спокойно возвратился в Волынию.

Таким образом Изяслав Давидович остался повелителем одной Киевской области и некоторых городов Черниговской. Переяславль, Новгород, Смоленск, Туров, область Горынская и вся западная Россия имели тогда государей особенных, независимых, и достоинство великого князя, прежде соединенное с могуществом, сделалось одним пустым наименованием. Киев еще сохранял знаменитость, обязанный ею, кроме своего счастливого положения, торговле, множеству избыточных обитателей, богатству храмов, монастырей: скоро утратит он и сию выгоду, лишенный сильных защитников. Но в то время, как древняя столица наша клонится к совершенному падению, возникает новая под сению властителя, давно известного мужеством и великодушием.

Еще при жизни Георгия Долгорукого сын его, Андрей, в 1155 году уехал из Вышегорода (не предуведомив отца о сем намерении). Феатр алчного властолюбия, злодейств, грабительств, междоусобного кровопролития, Россия южная, в течение двух веков опустошаемая огнем и мечом, иноплеменниками и своими, казалась ему обителию скорби и предметом гнева небесного. Недовольный, может быть, правлением Георгия и с горестию видя народную к нему ненависть, Андрей, по совету шурьев своих, Кучковичей, удалился в землю Суздальскую, менее образованную, но гораздо спокойнейшую других. Там он родился и был воспитан; там народ еще не изъявлял мятежного духа, не судил и не менял государей, но повиновался им усердно и сражался за них мужественно. Сей князь набожный вместо иных сокровищ взял с собою греческий образ Марии, украшенный, как говорят летописцы, пятнадцатью фунтами золота, кроме серебра, жемчуга и камней драгоценных; избрал место на берегу Клязьмы, в прежнем своем уделе: заложил каменный город Боголюбов, распространил основанный Мономахом Владимир, украсил зданиями каменными, Златыми и Серебряными вратами. Как нежный сын оплакав кончину родителя, он воздал ему последний долг торжественными молитвами, строением новых церквей, обителей в честь умершему, или для спасения его души; и между тем, как народ киевский злословил память Георгия, священный клирос благословлял оную в Владимире. Суздаль, Ростов, дотоле управляемые наместниками Долгорукого, единодушно признали Андрея государем. Любимый, уважаемый подданными, сей князь, славнейший добродетелями, мог бы тогда же завоевать древнюю столицу, но хотел единственно тишины долговременной, благоустройства в своем наследственном уделе; основал новое великое княжение Суздальское, или Владимирское, и приготовил Россию северо-восточную быть, так сказать, истинным сердцем государства нашего, оставив полуденную в жертву бедствиям и раздорам кровопролитным.

Борис Георгиевич, княжив при отце в Турове, или добровольно выехал оттуда в Суздальскую область, или был изгнан Юрием Ярославичем, Святополковым внуком, который, происходя от старшей ветви княжеского дому, имел право на самую область Киевскую. Изяслав, желая доставить удел Владимиру Мстиславичу, соединился с князьями волынскими, галицким, смоленским и приступил к Турову. Юрий искал мира, но мужественно оборонялся, и чрез 10 недель многочисленное войско осаждающих удалилось, потеряв большую часть коней своих от заразы.

[1158 г.] В числе Изяславовых союзников находились и полочане, которые едва ли уступали тогда новогородцам в своевольстве. Мы упоминали о несчастии князя Рогволода Борисовича, изгнанного ими без всякой основательной причины: Святослав Черниговский дал ему вспомогательную дружину, и жители Друцка с великою радостию приняли его, выслав Глеба Ростиславича, ограбив дом, бояр, друзей сего последнего. Отец Глебов, видя опасное волнение и в самом Полоцке, старался задобрить граждан ласками, дарами и, взяв с них новую присягу, осадил Друцк. Сильный отпор жителей заставил сего князя искать мира: Рогволод дал клятву жить с ним в братстве и нарушил оную вместе с вероломными полочанами, которые, думая загладить измену изменою, послали сказать ему: «Князь добрый! Мы виновны, свергнув тебя с престола и разграбив твое имение: не помни зла и возвратися к нам: выдадим тебе Ростислава Глебовича». Он согласился с ними; но Ростислав, уведомленный об их замысле, ходил вооруженный, носил латы под одеждою и смелостию вселял боязнь в злодеев. Наконец они устыдились своей робости и звали князя, жившего за городом, в собрание народное, будто бы для дел государственных. «Вчера я был у вас, — ответствовал Ростислав: — для чего же вы не говорили о делах?» — однако ж поехал в город. Верный отрок княжеский остановил его: ибо народ уже снял с себя личину, грозно вопил на вече и лил кровь бояр, преданных Глебовичам. Ростислав, соединив дружину, удалился в Минск к брату Володарю; а Рогволод, подкрепленный силою князя смоленского, отнял Изяславль у Всеволода Глебовича и предписал мир его брату: остался князем полоцким, дал Всеволоду Стрежев, Изяславль Брячиславу Васильковичу и восстановил тишину кратковременную. Володарь, третий сын Глебов, воевал тогда с Литвою: братья присягнули за него в верном исполнении мирных условий.

Изяслав Давидович не долго жил в союзе с галицким и волынскими князьями. Поводом к сему разрыву служил знаменитый воевода первого, Иоанн Берладник. Князь галицкий, ненавидя и боясь сего брата двоюродного, изгнанного Владимирком, умел склонить на свою сторону не только венгерского короля с поляками, но и многих князей российских, желая, чтобы они вместе с ним убедили Изяслава выдать ему Иоанна. Гнушаясь делом столь жестоким, великий князь отвечал их послам в Киеве, что он никогда на то не согласится. Иоанн же, бесчеловечно гонимый, хотел мстить Ярославу Владимирковичу: ограбил несколько богатых судов на Дунае, нанял 6000 половцев и вступил в Галицию; но скоро был оставлен сими хищниками, ибо не дозволял им опустошать земли и щадил доброхотствующих ему жителей. Сведав, что Ярослав вооружается, великий князь предложил Святославу Ольговичу тесный союз и два города, Мозырь и Чечерск. Тут Святослав оказал бескорыстие великодушное. «Признаюсь, — говорил он, — что я досадовал, когда ты не отдал мне всей области Черниговской; но сердце мое ненавидит злобу между родными. Если враги несправедливые угрожают тебе войною, то они будут и моими врагами. Сохрани меня бог от мздоимства в таком случае: не хочу никаких городов и вооружаюсь». Пировав три дня, они дали знать князю галицкому, что готовы соединенными силами отразить его нападение. Ярослав успокоился; но великий князь вздумал сам объявить ему войну за Иоанна Берладника: ибо многие галичане звали сего воеводу в землю свою, уверяя, что народ толпами устремится под его знамена и что сын Владимирков не любим гражданами. Святослав Ольгович не хотел идти; удерживал великого князя; представлял ему, что Иоанн не сын, не брат их; но пылкий Изяслав с угрозами ответствовал в Василькове послу черниговскому: «Скажи брату, что он, по возвращении моем из Галича, волею и неволею может отправиться назад в Новгород Северский!» Добродушный Святослав с горестию видел несправедливость своего родственника, желая ему добра и мира государству. «Богу открыто смирение души моей, — сказал он вельможам: — я не искал управы мечом, когда Изяслав, вместо целой области Черниговской, дал мне только семь городов, опустошенных половцами и населенных псарями. Он еще не доволен, и за миролюбивый, благоразумный совет грозится, вопреки святой клятве, выгнать меня из Чернигова! Но провидение карает вероломных». Оно в самом деле наказало брата его. Галицкий, соединясь с волынскими князьями, Изяславичами и дядею их, Владимиром Андреевичем, предупредил великого князя и занял Белгород. Изяслав обступил их с войском многочисленным: одних половцев было у него с лишком 20 000. Указывая на сильные полки свои, он с гордостию требовал, чтобы союзники вышли из города. Но берендеи и торки изменили ему; начальники их тайно велели сказать Мстиславу: «Князь! От нас все зависит. Если будешь нам другом, как отец твой, и дашь каждому по доброму городу, мы оставим Изяслава». Они сдержали слово: в глубокую полночь зажгли шатры свои и с грозным воплем ускакали в город. Пробужденный ночною тревогою, великий князь сел на коня; увидел измену и бежал за Днепр вместе с Владимиром Мстиславичем, его другом; половцы также: многие из них утонули в Роси; других пленили юрьевцы и берендеи.

Союзники вошли в столицу, послав объявить смоленскому князю, Ростиславу, что они единственно для него завоевали престол киевский и будут ему послушны как старшему. Мстислав требовал только, чтобы низверженный митрополит Климент снова управлял церковию Российскою: «ибо Константин (говорил он) клял память отца моего». Но Ростислав не хотел слышать о Клименте, избранном, по его мнению, беззаконно. Наконец согласились, чтобы не быть митрополитом ни тому, ни другому и призвать нового из Царяграда. Изгнанный Мстиславом, Константин уехал в Чернигов и скоро преставился, удивив современников и потомство странностию своего завещания.

Он вручил запечатанную духовную святителю Черниговскому, Антонию, и требовал, чтобы сей епископ клятвенно обязался исполнить его последнюю волю. Антоний в присутствии князя Святослава срезал печать и с изумлением читал следующее: «Не погребайте моего тела: да будет оно извлечено из града и повержено псам на сведение!» Епископ не дерзнул нарушить клятвы; но князь, страшась гнева небесного, велел на третий день привезти тело митрополита в Чернигов и с честию предать земле в соборной церкви, подле гроба Игоря Ярославича. Летописцы рассказывают, что в сии три дня, ясные для Чернигова, была ужасная буря и молния в Киеве; что одним громовым ударом убило там семь человек и ветер сорвал шатер Ростислава, стоявшего тогда в поле близ Вышегорода; что сей князь старался молитвами в церквах умилостивить небо и что вдруг настала тишина, когда соврешилось погребение митрополитова тела.

В княжение Изяслава Новгород вторично испытал бедствие мора: не успевали хоронить ни людей, ни скота; от смрада бесчисленных трупов нельзя было ходить по городу, ни в окрестностях. Летописцы не говорят о происхождении, свойстве и наружных знаках сей язвы, которая свирепствовала единственно в Новегороде.