Подготовка дворянства к роли проводника западного влияния.(2-ая лекция)

Мы поставили себе две задачи: 1) перебрать явления русской жизни со смерти Петра Великого, в которых особенно сильно сказалось западное влияние, и 2) перебирая эти явления, рассмотреть, как действовало это влияние или как оно воспринималось русским обществом.

Когда речь идет о действии влияния, приходящего со стороны, прежде всего нужно знать, как относится к нему общество, на которое оно действует, само ли общество вызывает это влияние, ища на чужой стороне благ, которых оно не находит и не может создать дома, или оно проводится какой-либо силой, желающей навязать обществу блага, которых оно не знает и не ищет. Иноземное влияние проникает неодинаковыми путями и действует различно при том или другом отношении к нему общества, подвергающегося его действию. Когда влияние вызывается самим обществом, последнее воспринимает его незаметно, органически, всеми своими порами, как воспринимается растением роса или воздух. Но когда иноземная культура навязывается обществу, не чувствующему в ней потребности, необходим меха­нический проводник, который бы искусственными средствами прививал и вводил ее в это общество. Если вы припомните, как относилось к Западной Европе большинство русского общества в XVII в., с какими тревогами и страхами встречало оно первые немецкие нововведения, нам будет понятно, что западную культуру у нас надобно было прививать, что для нее нужен был особенный проводник — государственное учреждение, вооруженное властью и средствами действия на общество, или влиятельный класс самого общества.

Кто мог у нас стать таким проводником? В составе русского общества было целое сословие, которое много веков уже служило орудием могущественного иноземного влияния, — это духовенство, которое церковными средствами проводило в русское общество восточную греческую культуру. Это сословие, служа церкви, оказало немаловажное действие, неоцененные услуги русскому просвещению и общежитию, выработало соображенные с задачами церкви приемы действия на умы и нравы, воспитывало народ в известных интересах и понятиях. Но именно потому, что оно служило церкви и усвоило согласные с ее задачами приемы действия, оно не годилось быть проводником западного влияния, которое призвано было служить нуждам государства, требовало особых приемов, другой подготовки. Оно даже не сочувствовало этому новому влиянию, шедшему из неправославной среды и грозившему разрушить те самые понятия и нравы, которые оно так долго воспитывало и так ревниво оберегало в народе от стороннего прикосновения. Эти понятия и нравы образовали известный нравственный уклад, в котором и строившее его сословие заняло известное положение с определенным общественным значением. Коснемся этого, когда будем говорить о духовной почве, в которую падали семена западной культуры.

В составе русского общества был другой класс, по своему положению более пригодный для понадобившегося дела. В старой Руси он назывался служилыми людьми; при Петре законодательство дало ему двойное название, польское и русское — название шляхетства или дворянства. Это сословие очень мало, не более духовенства было подготовлено проводить какое- либо культурное влияние. Это было, собственно, военное сословие, считавшее своею обязанностью оборонять отечество от внешних врагов, но не привыкшее воспитывать народ, практически разрабатывать и проводить в общество какие-либо идеи и интересы высшего порядка (подобно тем, над какими работало духовенство) . В умственном и нравственном развитии оно не cтояло выше остальной народной массы и в большинстве не отставало от нее в несочувствии к еретическому Западу. Но верхний слой дворянства по своему положению в государстве и обществе усвоил себе привычки и понятия, которые могли пригодиться для нового дела. Столичное дв орян ство . Из среды многочисленных провинциальных служилых людей, рассеянных по уездам Московского государства, выделялось дворянство столичное, которое обыкновенно ютилось в городе Москве и подмосковных вотчинах и поместьях и носило служебные звания стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов . Оно состояло из знатных служилых фамилий и постоянно пополнилось людьми из рядового провинциального дворянства, которые выдавались вперед своими заслугами, служебной исправностью, хозяйственной состоятельностью и т. п.

Это был довольно многочисленный корпус: при царе Фе-доре Алексеевиче столичных дворян числилось по стекамна службе более 6000 человек. На них лежали очень разнообразные служебные обязанности. Это был двор царя. В официальных актах при Петре этот верхний слой дворянства так и назывался царедворцами, в отличие от «шляхетства всякого звания», т. е. от городских дворян и детейбоярских. В мирное время столичное дворянство составляло свиту царя, исполняло различные придворные службы, ставило из своей среды персонал центрального и областного управления. В военное время из столичных дворян составлялся собственный полк царя, первый корпус армии; они же образовали штабы других армейских корпусов и служили командирами провинциальных дворянских полков и баталионов. Словом, это был и административный класс, и генеральный штаб, и гвардейский корпус. За свою тяжелую и дорогую службу столичное дворянство пользовалось сравнительно с провинциальным и возвышенными окладами денежного жалованья, и более крупными поместными дачами. Руководящая роль в управлении вместе с более обеспеченным материальным положением развивала в столичном дворянстве привычку к власти, знакомство с общественными делами, сноровку в обращении с людьми. Государственную службу оно считало своим сословным призванием, единственным своим общественным назначением. Живя постоянно в столице, редко, по краткосрочным отпускам, заглядывая в деревенскую глушь своих разбросанных по Руси поместий и вотчин, оно привыкало чувствовать себя во главе общества, в потоке важнейших дел, видело близко иноземные сношения правительства и лучше других классов знакомо было с иноземным миром, с которым соприкасалось государство. Эти качества и делали его более других классов сподручным проводником западного влияния; это влияние должно было служить нуждам государства, и его надобно было проводить в не сочувствовавшее ему общество привыкшими распоряжаться руками. Когда в XVII в. качались у нас нововведения по западным образцам и для них понадобились пригодные люди, правительство ухватилось за столичное дворянство, как ближайшее свое орудие, из его среды брало офицеров, которых ставило рядом с иноземцами во главе полков нового иноземного строя, из него же набирало учеников в новые латинские школы, которые оно заводило. Сравнительно более гибкое и послушное, столичное дворянство уже в тот век выставило из своей среды и первых приверженцев западного влияния подобных князьков: Хворостинину, Ордину-Нащокину, князю Ртищеву и др.

Понятно, что при Петре этот класс должен был стать главным туземным орудием реформ. Начав устроять регулярную армию, Петр постепенно преобразовал столичное дворянство в гвардейские полки, и столбовой дворянин-гвардеец стал у него исполнителем разнообразных преобразовательных поручений. Он и все дворянство призвал к этому делу. Он не снял с сословия обязательной поголовной и бессрочной службы, на вен лежавшей, а только изменил порядок ее отбывания. Воинскую повинность он распространил посредством рекрутских наборов на все неслужилые классы русского общества и устроил новую вооруженную силу — флот; он перестроил и управление, военное и гражданское. Дворянство должно было ставить дельцов для всех этих военных и административных учреждений. Поэтому обязательную службу дворянства он расчленил, дифференцировал, специализировал: часть его, обучаясь солдатскому делу в гвардейских полках, должна была служить офицерским запасом для всесословной сухопутной армии, другая часть обучаться морскому делу и служить во флоте, третья — давать дельцов для гражданского управления. Для подготовления ко всем этим разнообразным службам Петр законом 20 января 1714 г. установил обязательное обучение для дворян: дворянин-подросток не мог жениться, пока не получал свидетельства об окончании курса в элементарной школе. Чтобы следить за правильным исполнением предписанных обязанностей, Петр от времени до времени вызывал в столицу на смотр дворян, живших по своим деревням, взрослых и подростков, и распределял их по службам; не явившиеся на смотр и уклонявшиеся от службы наказывались политической смертью и конфискацией имущества. Разнообразные стимулы были приведены в действие, чтобы двинуть все сословие на служение государству: школьная палка, виселица, инстинкт, привязанность к соседке-невесте, честолюбие, патриотизм, сословная честь. Нам, привыкшим к твердо установленным и просторным рамкам общежития, трудно представить себе суматоху, вызванную в родовитом дворянстве этими энергическими мерами Петра. Люди, привыкшие двигаться не торопясь, по однообразным утоптанным тропинкам, теперь вытолкнуты были на непривычные поприща деятельности. Куда только не посылали, чего не заставляли изучать русского дворянина при Петре! Командированные толпами перебывали в Лондоне, Париже, Амстердаме, Венеции, учились мореходству, философии, математике, дохтурскому искусству. Чтобы видеть, как исполняли они разнообразные учебные задачи, на них возлагавшиеся, как осваивались они с непривычными для них науками, прочтем отрывок из письма, посланного в 1711 г. одним из этих невольных русских студентов, князем М. Голицыным из Амстердама к его шурину; здесь живо изображены и неудобства этой заграничной выучки, и отношение к ней учившихся. «О житии моем возвещаю: житие пришло мне самое бедственное и трудное. Наука определена самая премудрая; хотя мне все дни живота своего на той науке себя трудить, не принять (все.равно не выучиться) будет для того — не знамо учиться языкам, не знамо науки; кроме природного языка никакого не могу знать, да и лета мои уже ушли от науки. Натура моя не может снесть мореходства и от того пришел в великую печаль и сомнение и не знаю, как и быть, взять бы к Москве и быть хотя бы последним рядовым солдатом, а ежели чего не возможно, то хотя бы в тех же вражских краях быть да обучаться какой-нибудь науке сухопутской, а только чтобы не мореходству».

Так приготовлялось русское дворянство к роли проводника западноевропейского влияния в своем отечестве. После Петра учебная повинность дворянства стала легче, по крайней мере требования правительства в этом отношении были снисходительнее. Воспользовалось ли этим дворянство, поспешило ли сбросить с себя ярмо новой чуждой науки и отвернулось ли от Запада?

Далеко нет, по крайней мере далеко не все сословие так поступило. Высшее дворянство успело уже связаться с Западом разнообразными нитями, которые было трудно порвать. Деятельность Петра вовлекла Россию в сложные дипломатические сношения с Западной Европой, и высший класс общества, составлявший правительство, поневоле должен был поддерживать эти сношения, а вместе с ними и свои культурные связи с Западной Европой. Этнографический состав правительственного класса тянул его в ту же сторону. В правительственном кругу при Петре осталось мало старой московской знати: несколько князей Голицыных и Долгоруких, князь Репнин, Шереметев, Бутурлин — вот почти и все представители старого боярства, бывшие видными дельцами при Петре. Гораздо больше вошло в этот класс людей из среднего и даже низшего дворянства: Головкин, Апраксин, Толстой, Бестужев, Волынский и сам светлейший Меньшиков — все это были люди очень скромного происхождения,люди неродословные, политические новики. Рядом с этимв выслужившимися новиками выдвинулось с важным значением много чужаков, которых Петр назначал на высшие должности за их заслуги или способности: таковы были первый генерал-прокурор Сената граф Ягужинский, сын выехавшего из Литвы органиста лютеранской церкви,- в детстве, как рассказывали, пасший свиней ; вице-канцлер (товарищ министра иностранных дел) барон Шафиров, крещеный еврей, бывший сидельцем в мелочной лавке и даже будто бы дворовым человеком у кого-то в Москве; генерал-полицеймейстер новой столицы граф Девьер, приехавший в Россию юнгой на португальском корабле; барон Остерман, сын вестфальского пастора, и много других.

Эти пришлые люди не расположены были порывать связей своего нового отечества с родным Западом. Наконец, и начатки образования, положенные в служилом русском классе, не позволяли ему оторваться от образованного Запада. Петр хотел сделать русское дворянство проводником западноевропейской техники, военной и промышленной, массами посылал молодых дворян за границу учиться мореплаваныо, артиллерии, инженерному и многим другим искусствам. После Петра оказалось, что эти технические науки туго прививались к дворянству; но пребывание обучавшихся им русских дворян за границей не проходило для них бесследно: попав за границу, они присматривались к тамошним обычаям и порядкам и кое-что усвояли. Обязательное обучение, домашнее и заграничное, не давало дворянству значительного запаса научных знаний; но оно приучало дворян к процессу выучки и возбуждало незаметно и невольно аппетит к знанию. Дворянин редко выучивался основательно тому, за чем его посылали за море, но он все же привыкал учиться чему-нибудь, хотя часто выучивался не тому, зачем его посылали. Сам Петр помогал развитию в обществе вкуса не к одним только техническим наукам. С 1703 г. по его приказу стало выходить в Москве правительственное периодическое издание: «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском .государстве и в окрестных странах». В 1701 г. в Москве же на Красной площади Петр велел построить деревянный общедоступный театр, «Комедиальную храмину», в которой заграничная труппа играла даже комедию о Доне Яне (Дон Жуана) и Мольерова «Доктура принужденного» («Le Medecin malgre lui»). Рядом с правительственными военными и другими техническими школами возникали при содействии правительства частные учебные заведения совсем иного характера. Так, открыта была в 1705 г. в Москве школа пастора Глюка, взятого в плен русскими войсками при занятии ливонского города Мариенбурга; у него и жила в услужении будущая императрица Екатерина I. Глюк был самый обыкновенный лютеранский приходский пастор , но пользовался у Петра большим педагогическим авторитетом. При содействии Петра этот Глюк и открыл преимущественно для дворян школу, в которой очень просто принялся учить русское юношество: он перевел для его обучения русскому языку немецкую грамматику, для обучения закона божия — лютеров катехизис, а для преподавания его выписал из Германии немецких студентов богословия; в публикации о школе он обнародовал заманчивую программу, в которой обещал обучать русское юношество, «аки мягкую глину, географии, политике, латинской риторике с ораторскими упражнениями, философии, языкам французскому, немецкому, латинскому, греческому, еврейскому, сирскому и халдейскому, танцевальному искусству и поступи французских и немецких учтивств, рыцарской конной езде и берейторскому обучению лошадей». Стараясь сделать дворянство проводником светских обычаев и приличий в русском обществе, Петр велел переводить иностранные книги, которые могли бы служить к тому руководствами. С 1708 г. стали у нас печатать книги новым, так называемым гражданским шрифтом вместо прежнего церковно-славянского, удержавшегося с того времени только в церковных книгах. Первая книга, напечатанная новым шрифтом, была переводная геометрия, а вторая — переводный письмовник, или «Приклады, како пишутся комплименты разные».

При Петре, по его приказу, напечатана была также книга, перевод или компиляция под заглавием: «Юности честное зерцало». Это простая азбука, сопровождаемая наставлением о том, как благородному молодому человеку подобает держать себя в обществе и особенно при дворе. Чтобы приготовить дворян к гражданской службе, Петр старался устроить школу для обучения их «гражданству и экономии», т. е. наукам политическим, юридическим и экономическим, думал даже о распространении между ними знаний исторических, по крайней мере знакомства с родной стариной, и заказал написать учебник русской истории.

По его же указу Синод перевел философско-политический трактат известного публициста того времени Пуфендорфа «О долж­ности человека и гражданина» и его же «Введение в европейскую историю».

По смерти Петра ряд событий, вызванных вопросом о престолонаследии, оказал сильное влияние на положение и настроение дворянства, как и на его роль проводника западноевропейского образования в русском обществе. Припомним ряд преемников и преемниц преобразователя; это были вдова царя Екатерина I, его внук Петр II, его племянница Анна, ребенок Иоанн, сын племянницы этой императрицы Анны, дочь преобразователя — Елизавета, наконец, племянник этой дочери Петр III. В судьбе этих преемников и преемниц особенно важен тот политический путь, которым они достигали престола. Появление их на этом престоле было неожиданностью как для русского общества, так и для них самих. Причиной того был сам Петр. До конца XVI в. в Московском государстве порядок престолонаследия определялся обычаем, по которому власть государя передавалась по завещанию его в нисходящей линии, обыкновенно от отца к сыну. С конца XVI в., с пресечением старой московской династии завелся другой порядок: верховная власть передавалась по соборному избранию.

Петр 5 февраля 1722 г. издал новый закон о престолонаследии, которым отменялись оба прежние порядка; по этому уставу государь мог назначать своим наследником кого хотел, и, если назначенное лицо оказывалось неспособным к правлению, мог отрешить его от престола. Петр испытал на себе самом неудобство этого закона, отдававшего престол на волю случая, — умер, не успев назначить себе преемника. Вследствие этого закона в продолжение нескольких десятилетий со смерти Петра ни одна смена на русском престоле не обходилась без замешательства, без дворцовой смуты.

Поэтому время со смерти Петра I до воцарения Екатерины II является в нашей истории эпохой дворцовых переворотов (1725— 1762). Одна особенность этих переворотов имеет более других важное политическое значение. Когда отсутствует закон, политический вопрос обыкновенно решается господствующей силой. Та­кою силой в русских дворцовых переворотах прошлого века была привилегированная часть созданной Петром регулярной армии, два гвардейских полка — Преображенский и Семеновский, к которым в царствование Анны прибавились два другие — пехотный Измайловский и Конногвардейский. Гвардия принимала деятельное участие во всех затруднениях, возникавших из вопроса о престолонаследии. Ни одна почти смена на престоле в означенные 38 лет не обошлась без решающего вмешательства гвардии, Так, 28 января 1725 г. когда преобразователь умирал, лишившись языка, собрались члены Сената, чтобы обсудить вопрос о преемнике. Правительственный класс разделился: старая знать, во главе которой стояли князья Голицыны, Репнин, высказывалась за малолетнего внука преобразователя Петра II. Новые неродовитые дельцы, ближайшие сотрудники преобразователя, члены комиссии, осудившей на смерть отца этого наследника, царевича Алексея, с князем Меншиковым во главе, стояли за императрицу-вдову. Пока сенаторы совещались во дворце по вопросу о престолонаследии, в углу залы совещаний как-то появились офицеры гвардии, неизвестно кем сюда призванные. Они не принимали прямого участия в прениях сенаторов, но, подобно хору в античной драме, с резкой откровенностью высказывали об них свое суждение, грозя разбить головы старым боярам, которые будут противиться воцарению Екатерины. Вдруг под окнами дворца раздался барабанный бой: оказалось, что там стояли оба гвардейских полка под ружьем, призванные своими командирами — князем Меньшиковым и Бутурлиным. Президент Военной коллегии (во­енный министр) фельдмаршал князь Репнин с сердцем спросил: «Кто смел без моего ведома привести полки? Разве я не фельдмаршал?» Бутурлин возразил, что полки призвал он по воле императрицы, которой все подданные обязаны повиноваться, «не исключая и тебя», — добавил он. Это появление гвардии и решило вопрос в пользу императрицы. Когда в мае 1727 г. Екатерина опасно занемогла, для решения вопроса о преемнике собрались члены высших правительственных учреждений, Верховного тайного совета, Сената, Синода, президенты коллегий; среди них появились и майоры гвардии, как будто гвардейские офицеры составляли особую политическую корпорацию, без содействия которой не мог быть решен такой важный вопрос. Когда в январе 1730 г. преемник Екатерины — Петр II простудился и безнадежно заболел, временщики князь Алексей Долгорукий с сыном Иваном созвали фамильный совет. Дочь князя Алексея княжна Екатерина была помолвлена за императора, и князья Долгорукие решили было возвести на престол невесту, составив подложное завещание от имени умиравшего жениха. Один из князей Долгоруких указал на неисполнимость такого замысла; но отец невесты возразил, что он, напротив, уверен в успехе предприятия, прибавив в оправдание своей уверенности: «Ты ведь в Преображенском полку подполковник, а князь Иван майор, да и в Семеновском спорить о том будет некому». Значит, придворные люди привыкли уж« к мысли, что никакое политическое предприятие не может обойтись без содействия гвардии и, напротив, успех всякого предприятия обеспечен, как скоро за него станет гвардия. Мы увидим, как та же гвардия решила спор Верховного тайного совета с дворянством об условиях воцарения императрицы Анны по смерти Петра II. В 1740 г. по смерти императрицы Анны, когда управление при императоре-ребенке Иоанне находилось в руках регента Бирона, фельдмаршал Миних с одной ротой Преображенского полка свергнул регента ночным нападением 8 ноября. В следующем году дочь Петра I Елизавета свергнула правительство матери этого императора Анны Леопольдовны, также ставши во главе гренадерской роты Преображенского полка. Позднее Екатерина II вступила на престол, свергнув Петра III с помощью также гвардейских полков. Так гвардия, можно сказать, делала правительства по смерти Петра I. Это участие гвардии в государственных делах имело чрезвычайно важное значение, оказав могущественное влияние на ее политическое 'настроение. Первоначально послушное орудие в руках своих вожаков, она потом становится самостоятельной двигательницей событий, вмешиваясь в политику по собственному почину. Дворцовые перевороты были для нее подготовительной политической школой, развили в ней известные политические вкусы, создали настроение , привили к ней известный политический образ мыслей. Гвард ейская казарма — противовес и подчас открытый противник Сената и Верховного тайного совета. Но эти следствия не остались в стенах гвардейских казарм. Гвардия тогда не была только привилегированной частью русской армии: она имела сословное значение. В гвардии сосредоточивался цвет того класса, который с Петра получил общее название дворянства или шляхетства; по закону Петра дворянин, только прослужив известное число лет рядовым в гвардии, получал чин офицера. При такой тесной связи гвардии с дворянством усвоенные ею политические вкусы быстро сообщались и сословию, из которого она набиралась. Люди того времени живо чувствовали эту политическую связь гвардии с сословием и те опасные следствия, какие могли отсюда выйти. Когда в гвардии поднялся ропот против регентства Бирона по смерти императрицы Анны, регент видел корень зла в сословном составе гвардии: «Зачем, — говорил он, —' рядовые в гвардии из дворян? Дворян можно перевести офицерами в армейские полки, а на их место набрать в гвардию из простого народа».

Так, благодаря политическим событиям по смерти Петра I дворянство, предназначенное стать проводником западноевропейского просвещения в русское общество, приобрело через гвардию еще политическое средство действия на просвещенное общество.