Еще немного истории

На Умнаке и Уналашке нас, историков, среди всего прочего не могли не интересовать старые русские церкви с их архивами, где, несомненно, хранились сведения о Русской Америке, о деятельности русских на Аляске и Алеутских островах.

Правда, вторая мировая война оставила свои следы и здесь. Из-за угрозы нападения на Алеутские острова японцев после их вероломного налета на Пирл-Харбор местное население было выселено на материк. Пострадали и архивы. Но все же в церквах Умнака и Уналашки сохранилось еще немало интересного.

В иконостасе Никольской церкви есть иконы конца XVIII или начала XIX столетия, писанные маслом на холсте в духе русской академической школы. На Уналашке Вильям Лафлиц попросил прочесть надпись, выгравированную под иконой Пантелеймона Целителя. Оказалось, к нашему удивлению и к восторгу Лафлина, что эта икона была установлена в 90-х годах прошлого столетия в память организации на Алеутских островах общества трезвости.

Представляла интерес икона Николая Чудотворца - престольная икона храма в Никольском, одетая в серебряную ризу, превосходный образец стиля барокко. И, что наиболее важно, риза была датирована 1794 годом - временем расцвета деятельности Российско-Американской компании, главная роль в которой принадлежала иркутским купцам, в том числе самому Григорию Шелихову. Точь-в-точь такие ризы ковали в старом Иркутске тамошние искусные мастера серебряного дела. Их ювелирной работы изделия были известны далеко за пределами города. Судя по описям, они украшали и древнюю Зашиверскую церковь, через которую шли пути дальше на север и восток Сибири, вплоть до Америки. И разве не замечательно, что такая риза иркутской работы оказалась в алеутском селе Никольском на Умнаке как свидетельство конкретных связей Алеутских островов с Сибирью, алеутов с русскими.

Зайдя в Никольскую церковь на Умнаке, мы увидели государственный флаг Соединенных Штатов: с 1967 года Аляска - 40-й штат Америки. Когда же мы раскрыли молитвенник, изданный в 1943 году, по которому православная церковь правит службу во время эктении, прочитали: "Еще Господу помолимся о стране Российской и о стране сей и президенте ея". Значит, сначала о стране Российской!

Каждый раз, когда заходила речь о русской церкви, да и не только о ней, наши собеседники с большим чувством вспоминали Иннокентия Вениаминова.

Этот человек прославил себя как один из пионеров освоения Алеутских островов, как автор капитальных трудов об этих островах и жизни алеутского народа. Родиной Вениаминова было старинное русское село Анга на Лене, основанное некогда выходцами-вкладчиками из Якутского Спасского монастыря.

Отец его умер сорока лет, а мать с четырьмя детьми осталась, как пишет биограф Вениаминова П. Барсуков, "в беспомощном положении" и страшной нищете^*.

^* (Барсуков Н. П. Иннокентий-митрополит Московский и Коломенский (по его сочинениям, письмам и рассказам современников). М., 1883. 769 с. с приложением.)

В Анге до сих пор сохранились два дома: священника и причетника, рубленые, может быть, еще в первой половине XVIII века топором, с потолками из круглых бревен (не умели еще тогда пилить доски!). Должно быть, в одном из них в семье сельского пономаря Ильинской церкви Евсевия Попова 27 августа 1797 года родился сын Иван, впоследствии архиепископ Камчатский и Якутский Иннокентий Вениаминов.

Вспоминая свою юность, дни, проведенные в Иркутской семинарии, И. Вениаминов говорил потом: "Учился я хорошо, но чистого, без мякины, хлеба до выхода из семинарии не пробовал".

Под влиянием своего дяди юный Вениаминов пристрастился к механике. Когда епископ Михаил II задумал устроить на соборной колокольне городские часы, для этой цели был приглашен Клим - часовой мастер из ссыльнопоселенцев. К нему и зачастил семинарист Иван Попов. Об этом стало известно архиерею, и семинариста заподозрили в том, что он лентяй и уклоняется от учебных занятий. Когда же выяснилось, что это самый способный и старательный ученик, ему милостиво было разрешено помогать мастеру Климу.

Юный механик не только был усердным помощником часового мастера, он и сам начал делать часы: сначала водяные, а потом солнечные, чем приводил в удивление семинаристов, так как "многим в то время в Иркутске не доводилось видеть никаких часов, по редкости их".

Окончив семинарию, Иван Попов по традиции получил новую "благозвучную" фамилию - Вениаминов, в память об епископе Вениамине. Так началась деятельность Вениаминова в Иркутске сначала как дьякона, а затем и настоятеля Иркутской Благовещенской церкви, построенной в 1785 году Иваном Баушевым и другими иркутскими купцами.

Перелом в спокойной жизни И. Вениаминова произошел внезапно. В начале 1823 года пришел в Иркутск указ Синода о том, что нужно послать из Иркутска священника к алеутам на остров Уналашку. Об этом узнали в Иркутске, но "никто и помыслить не мог о поездке туда, потому что в те времена Америка и Камчатка страшно пугали деспотизмом правителей. Из всех призываемых Преосвященным к отправлению на Уналашку охотника не нашлось".

Когда же архиерей потерял надежду найти добровольца, готового ехать в Америку, перед ним появился Иннокентий Вениаминов и заявил о своем согласии. Как писал сам Вениаминов впоследствии, в Иркутск приехал "выходец с Алеутских островов" Иван Крюков, который прожил с алеутами около сорока лет. Он-то и стал убеждать И. Вениаминова поехать на острова. Однако поначалу рассказы Крюкова не имели должного действия. "Да и в самом деле,- вспоминал Вениаминов,- мог ли я, или был мне какой разсчет, судя по-человечески, ехать Бог знает куда, когда я был в одном из лучших приходов в городе, в почете и даже в любви у своих прихожан, в виду и на счету у своего начальства, имел уже собственный свой дом, получал доходу более, чем тот оклад, который назначался на Уналашке?"

И вдруг неожиданно для всех и даже для самого себя "весь загорелся желанием ехать к таким людям... Как будто что-то поворотилось в груди моей, и я тут же объявляю своим домашним: я еду! Ни слезы родных, ни советы знакомых, ни описания трудностей дальнего пути и ожидающих меня - ничто не доходило до моего сердца; как будто огонь горел в моей душе..."

Так начался путь от Иркутска на лошадях до села Ангинского. Оттуда по реке Лене сплавом до Якутска. От Якутска дорога лежала по тайге, болотам, горам и речным переправам до Тихого океана. В Охотске в просторной бухте высились мачты парусных судов, казенных и принадлежавших Российско-Американской компании. На них и должен был плыть наш путешественник к своим алеутам и эскимосам, к Ситхе и Уналашке.

Ко времени прибытия И. Вениаминова на Уналашке существовало 10 алеутских селений, в которых проживало 470 алеутов, креолов и русских. Со всей присущей ему энергией новый русский священник принимается за деятельность столь же необычную, как и он сам - крестьянский сын, потомственный сибиряк.

Вряд ли стоит останавливаться подробно на деятельности Вениаминова-миссионера. Успех ее в конечном счете свидетельствовал о живом интересе алеутов к новой для них передовой культуре, элементом которой в их глазах и было православие.

Для характеристики реального положения дела, пожалуй, следует привести один любопытный факт. Объясняя причины успеха своей пропаганды христианства среди алеутов, Вениаминов, кроме ссылки на покладистый характер и доверчивость алеутов, говорит, что шаманство сослужило этому делу добрую службу. Старик-шаман и тоён Иван Смиренников будто бы предсказал своим сородичам в 1828 году прибытие Вениаминова на остров Акун, и тем самым подготовил ему торжественную встречу... Чтобы предупредить об этом приезде, старику Смиренникову будто бы явились "белые люди", типа православных ангелов. Так обнаружился своеобразный алеутский христиано-шаманский синкретизм. Сказалась удивительная смесь древних шаманских воззрений с обрывками новой, православной мифологии.

Главное, конечно, не в этом, а в том реальном вкладе Вениаминова как носителя передовой культуры, новых форм быта и хозяйства в жизнь алеутского народа.

Первое, что сделал Вениаминов на Уналашке - выстроил силами алеутов вместо старой небольшой часовни, оставшейся от его предшественника миссионера Макария, настоящую церковь, предварительно обучив алеутов плотничьему, столярному и отчасти слесарному мастерству, кузнечному делу, а также выделке кирпича и каменной кладке. Сам же миссионер, что было совсем необычно, выполнил наиболее ответственные художественные работы: престол, иконостас и его позолоту.

Не ограничиваясь сооружением церкви Вознесения на Уналашке, Вениаминов из плавника, выброшенного морем, построил большую часовню на острове Умнак - в нынешнем селе Никольском. И здесь под его руководством и обученные им плотничьему мастерству ее строили сами алеуты.

Наблюдая жизнь Алеутских островов, Вениаминов не ограничивался ее описанием. Практический склад ума и деятельный характер этого человека выразился в заботах о сохранении природных ресурсов Алеутских островов, о рациональном их использовании. По словам выдающегося исследователя А. Ф. Кашеварова, "отец Иоанн Вениаминов, часто посещая для исправления церковных треб острова Прибылова, как принадлежавшие к приходу Уналашкинской церкви, проживал там по нескольку дней и, следовательно, мог сам делать наблюдения над котиками; составил интереснейшую таблицу вероятной возможности размножения котиков, если промышленники при ежегодном промысле этого зверя будут ограничиваться показанными в таблице его количествами, постепенно возможного увеличения добычи зверя, от определенного им минимума, в течение данного в той таблице периода времени до размножения зверя". О "блистательном" успехе этих соображений в практике охотничьего промысла Российско-Американской компании ярко писал адмирал В. С. Завойко - тогдашний начальник Охотской фактории компании, позднее герой обороны Петропавловска-на-Камчатке от англофранцузских интервентов: "...выводами из своих наблюдений над жизнью земноводных животных, морских котиков, доставил компании на несколько сот тысяч пользы; и поныне казна ежегодно получает громадный доход, а ежели будут строго держаться правил, выведенных отцом Вениамином, то доход казны должен увеличиваться и достигнуть миллиона".

Тот же неугомонный Вениаминов посадил на Уналашке первую и единственную до сих пор на всем архипелаге рощу деревьев. "Рощу бишопа Вениаминова" нам с гордостью показывали местные жители как самую драгоценную реликвию.

Но больше всего сделал Вениаминов своими трудами по этнографии и языку алеутов и кадьякских эскимосов. Эти лингвистические труды, в том числе грамматика алеутского языка, обессмертили его имя. По словам А. Воейкова, он "первый познакомил пауку с новыми, дотоле совершенно неизвестными в лингвистике языками, первый грамматически осмотрел и изучил их. Основательный, беспристрастный и лишенный всякого гипотетического увлечения труд" этот показал, "что алеутский язык есть нечто совершенно отдельное от всех американских языков и стоит каким-то оазисом в родственной американской фамилии". При этом Вениаминов был не только описателем фактов, но и "единственным ученым, занявшимся теориею этих языков".

Лингвистические исследования И. Вениаминова помогали ученым выйти за круг привычных представлений, основанных на изучении норм и законов европейских языков, открывали дверь в непознанный огромный мир языков, причем не только Американского континента. Заслуженной данью уважения к трудам И. Вениаминова по алеутскому языку уже в наше время явились изданные в 1944 году "Элементы алеутской грамматики". Книга эта создана на основе "Опыта грамматики алеутско-лисьевского языка" И. Вениаминова^*.

^* (The Aleut Language. The elements of aleut grammar with a dictionary in two parts containing basic vocabularies of Aleut and English By Richard Henry Geoghegan. Edited by Frederxka I. Martin. United States. Department of the Interior, 1944.)

Так классическая грамматика И. Вениаминова обрела новую жизнь в Америке.

Нельзя умолчать и о трудах И. Вениаминова по этнографии. В своих "Записках об островах Уналашкинского отдела" он создал настоящую энциклопедию природы и жизни алеутов, начиная с материальной культуры^*. Такова прежде всего картина жилищ как древних, так и современных ему. При раскопках на Вилледж Сайт нам не раз вспоминался его рассказ о древних жилищах, носивших название "улягамах". Это и на самом деле были огромные котлованы, глубокие и просторные. В них могло поместиться несколько семейств, согласно преданиям, от 10 до 40.

^* (Здесь и далее: Вениаминов И. Е. Записки об островах Уналашкинского отдела. Ч. I-III. Спб., 1840. 3(34, 413 и 134 с.)

Столь же зримо и красочно описаны И. Вениаминовым домашняя утварь, орудия лова и вооружения, оригинальная старинная одежда алеутов: камлейки и парки, обувь без передов - в виде мешков, подобно той, которую нашел А. А. Попов у нганасан на севере Сибири. Обувь явно древнейшая, палеолитическая, вероятно, принесенная на острова с материка, когда там еще не было керамических сосудов. Как мы убедились на материалах археологических раскопок, от анангульской культуры пластин и до первой встречи с европейцами алеуты не знали посуды из глины.

Плотник, столяр и часовых дел мастер, Вениаминов на своем опыте мог убедиться в том, как легко и охотно перенимают алеуты все лучшее из практики европейцев, как усердно учатся они у русских мастеров: "Все ремесла и искусства, какие только могли русские перенести с собою в Америку, алеуты перенимают с охотою, так что теперь между алеутами можно найти мастеров от сапожника до часовника".

Поражала Вениаминова и способность алеутов усваивать такое новое явление, как письменность: "когда они увидели книжки на своем языке... то даже старики начали учиться грамоте для того, чтобы читать по-своему (и потому теперь умеющих читать из них более чем шестая часть)".

Исключительно ценны наблюдения И. Вениаминова социального строя алеутов, описания их древних обычаев, жизни первобытной общины с элементами патриархального рабства, кровной местью, опустошительными межобщинными войнами. Он хорошо понимал закономерную связь этих явлений с общественным укладом и решительно возражал тем, кто видел в них проявления якобы природной жестокости "дикарей". "О колошах говорят, или по крайней море говорили, что они - народ зверский и кровожадный, а это доказывали их мстительностью и тем, что они убивают рабов своих, но едва ли колоши заслуживают названия зверских и кровожадных, потому что мщение за обиды есть общий закон всех диких, не имеющих иного закона другого, кроме внутреннего, врожденного. Колош не ищет крови, но только требует кровь за кровь... Самая мстительность их происходит не столько от раздражительности, сколько от обычая и честолюбия".

Прогрессивная идея о равенстве способностей и психики алеутов и европейцев, можно сказать, пронизывает все "Записки", особенно те главы, где идет речь о национальном характере жителей Алеутских островов.

Алеуты поразили исследователя мужественностью. Они "терпеливы, даже до нечувствительности", способны "на самопожертвование и добры до самозабвения". Наконец, они способны увлеченно работать ради творческой радости труда, а не для извлечения какой-то материальной выгоды.

"...Немного найдется из самых трудолюбивых европейцев таких, которые простым ножом в продолжение нескольких месяцев стали выделывать, например, из кости, разных животных, коробочки или что-нибудь другое для того, чтобы подарить их или променять на папушу табака, или вышивать, или плести какую-нибудь вещь целых полгода для того, чтобы отдать за платок или много за рубашку".

"Записки" И. Вениаминова донесли до нас и духовную культуру древнего алеутского общества, зачатки знаний астрономии и исчисления времени; фольклор, народные предания и песни, а также древнюю религию с ее мифологией и красочной обрядностью, уже в те времена вытесненную и уничтоженную христианством. Иначе говоря, все то, чего не может дать одна лишь археология.

За судьбой И. Вениаминова - этнографа, исследователя жизни алеутов, тонкого знатока их культуры и страны, с тревогой следили передовые русские люди. "Духа его не угашайте вашими шапками и камилавками",- взволнованно писал А. И. Тургенев К. С. Сербиновичу. Но правящей верхушке царской России выгодно было использовать талант, имя и славу ученого в своих целях. Все выше поднимается он по иерархической лестнице: архимандрит, епископ Алеутский и Камчатский, архиепископ Камчатский и Якутский. Вместе с тем все более гаснет в нем дух исследователя, сокращается, как шагреневая кожа в романе Бальзака, диапазон его творческой деятельности. Наконец, слепой и беспомощный, заканчивает он свой жизненный путь на кафедре Московской митрополии, на самом высоком посту в русской церкви.

Таков был этот человек. Под белым клобуком с бриллиантовым крестом сверкали живые пытливые глаза сибиряка-крестьянина, прожившего такую необычную, насыщенную событиями жизнь.

И не случайно так часто вспоминали о нем алеуты и наши друзья-американцы как об одном из замечательных русских людей, внесших свой вклад в историю Русской Америки и алеутского народа.