1772
22. А. И. Бибикову
[Около 14 февраля 1772. Краков]
Теперь Вашему Превосходительству донести должен о причине невероятного происшествия в замке1. Полковник Штакельберг!.. по прибытии моем сюда я истинно от него никакого верного объяснения добиться не мог: и 1-е, он из числа избалованных Иваном Ивановичем Веймарном, переписками с ним на иностранных языках, и для того он с принятия его полку никогда шпаги не вынимал; 2-е, здесь, как в знакомом ему месте, ксендзы и бабы голову ему весьма повредили. Он вместо благодетельного человека был человек добрый, и на том он спал. Не имел я ухищрения ловить даваемые мне иногда о сем его сне уведомления. Опасаясь, чтоб ксендзов и баб никогда не тревожить, разрядил он ружья, да и по просьбам их сводил часовых, а того часового действительно свел, который был у скважины, где французы вошли. Коренных пленных бунтовщиков, невзирая на мое приказание, из Кракова к Люблину не отправил. Я думал действительно, что для увольнения их от Вашего Высокопревосходительства на то повеление имел, в числе которых один из выпущенных из замка застрелил нашего офицера. К ним все ходили, кто хотел; а от утрени, когда каноники ходят в замок с двух часов по полуночи, и ворота замковые отворяемы были. Каков поп, таков и приход. Сие я говорю о ближнем полковника Штакельберга, исключая из того весьма достойных офицеров, которые ему о том в свое время представляли; но он, быв обременен ксендзами и бабами, их не слушал. Однако, милостивый государь! все сие в точности утверждать не можно до будущего разбирательства, не имея ныне на то достаточного времени. Французы, пользовавшись сим добрым человеком и трактирщиком, предприняли то дерзновеннейшее дело2; поелику то видно из трактирщикова допроса. Прочее по французской реляции редко что не правда, кроме где излишнее хвастовство. Поправление же горшего должно приписать подполковнику Елагину3.
1 ()
2 ()
3 ( )
23. А. И. Бибикову
[Июль 1772. Краков]
Да дайте мне, Милостивый Государь! так[ое] философское место (как кончитца с Ченстоховым1, и росписание делать изволите), чтоб никому не было завидно. Здесь около четырех лет, часто думаетца бежать... Грех от вас... я нагрубил, и мне злодействуют... меня ссорят... Я человек добрый, отпору дать не умею: здесь боюсь и соседей езуитов; все те же д'Альтоны2. Простите мне... пора бы мне [быть] на покой в Люблин. Честный человек со Сретеньева дни не разувался: что я у тебя, батюшка, стал за политик? Пожалуй, пришли другого; чорт ли с ними сговорит?
1 ()
2 ()
24. А. М. Лунину
Ч. 17 сентября 1772 году. Варшава
Государь мой Александр Михайлович!
Час сей откланялся Александру Ильичу и против ночи уеду1. Письмо Ваше от 12 ч. получил и благодарствую. Александру Ильичу о тебе, братец, напоминал все, чего стоишь. Кланяйся, братец, от меня Платону Никитичу, Володимеру Володимеровичу, Ее П[ревосходительству] генеральше Грабовской, Старостине Чховской2, Старостине Барчицкой с старицами Марусею, Анюсею3 и со всем домом, Леттау4 и всем моим приятелям. Здесь до меня все ласковы, слава Богу! Отъезжаю в порядке, не совсем холодно. А жалею Александра Ильича пуще и пуще. Лутче бы не видался: только надежда, кажетца, что не надолго, и, кому надобно, можете открыться. Так прощай! Еду. Не забывайте меня, будьте приятель, а я навсегда сколько приятель, столько с истинным почтением
Государь мой
Ваш покорный слуга
Александр Суворов
1 ()
2 ()
3 ()
4 ()
|