8. Союз Марка Антония, Октавиана и Эмилия Лепида. II триумвират (43 г. до н. э.)

(Дион Кассий, Римская история, XVI, 50-56)

После победы при Мутине Октавиан выступил якобы против Антония и Лепида. Именно, когда Антоний бежал из сражения, его не преследовал ни Октавиан, потому что война была поручена Дециму, ни Децим, потому что не хотел уничтожать врага Октавиана. Поэтому Антоний, собрав, насколько мог, уцелевших после боя, пришел к Лепиду. Этот, также приготовившись к тому, чтобы согласно постановлению сената вести войско в Италию, снова получил распоряжение оставаться на том месте, где был тогда. Именно, сенаторы, (услышав, что Силан присоединился к Антонию и, опасаясь Лепида и Люция Планка, что и они тоже примкнут к Антонию, послали сказать им, что республика нисколько в них не нуждается. А чтобы, заподозрив что-нибудь злое, они не совершили какого-нибудь проступка, получили от сената приказ основать город вместе с теми, кто, изгнанные некогда аллоброгами из города Нарбонской провинции, Виенны, поселились при слиянии рек Арара и Роны. Итак, остановившись, они построили Лугдун, называвшийся некогда Лугудун, не потому что не могли при желании с войсками отправиться в Италию, так как в то время постановления сената против имевших войска не пользовались никакой силой, но потому, что хотели ждать исхода войны с Антонием, а между тем прослыть желавшими угодить сенату и вместе с тем укрепить свое положение.

Во всяком случае Лепид порицал Силана за заключение союза с Антонием, и когда Силан к нему явился, он не сразу допустил его к переговорам с собой; он обвинил его также письменно перед сенатом. За это он получил похвалу, и ему была поручена война против Силана. В последнее время, по тем же причинам, он не принял Антония и не отверг его, но позволил действовать вблизи и общаться со своими воинами, сам же с ними не говорил. Но как только он узнал, что тот вступил в тайное соглашение с Октавианом, сам присоединился к ним обоим. Легат Лепида, Марк Ювениций, узнав об этом, сперва пытался отвратить его от этого намерения, но, ничего не достигнув, на глазах солдат покончил с собою. Сенат решил произнести в честь него похвальное слово, воздвигнуть статую и похоронить на счет государства. Что же касается Лепида, то убрали статую его, воздвигнутую на ораторской кафедре на форуме, объявили его врагом и пригрозили войной тем, кто с ним был, если они не уйдут от него к определенному сроку. Кроме того, сенаторы переменили одежду на военную (ибо в консульство Октавиана они облеклись в мирную) и призвали против Лепида и Антония - Марка Брута, Кассия и Секста Помпея, а так как те, по-видимому, должны были явиться позже, они поручили эту войну Октавиану, по неведению об его тайном соглашении с теми. Поэтому на словах Октавиан принял войну, но не делал ничего, что имело бы к ней отношение, и это не потому, что у него было общее дело с Антонием, а через него и с Лепидом, это заботило его очень мало, а потому что он видел их силу и чувствовал их единомыслие в силу родства и не мог одолеть их силою. Вместе с тем, он надеялся, что с помощью их расправится с Кассием и Брутом, достигшими уже большого могущества, и сможет уничтожить одного при помощи другого. По этим причинам он даже против воли соблюдал соглашение и старался добиться у сената и народа милости для Антония и Лепида. Но, чтобы не подавать кому-либо повода к подозрению о заключенном между ними соглашении, он не сделал сам доклада об испрошении милости, а выступил с войском из города, под предлогом войны с ними. Но доклад этот был сделан Квинтом [Подием] якобы от своего лица, чтобы им дарованы были безнаказанность и возвращение. Но они должны были получить это не раньше, чем сенат сообщит об этом Октавиану, как будто ничего не знавшему, и тот согласится против воли, якобы вынужденный солдатами.

Во время этих событий Децим Брут отправился вначале, чтобы вести войну против Антония и Лепида; он присоединил себе союзником Люция Планка, предназначенного к консульству на следующий год. Но когда Брут узнал, что против него вынесено постановление, а те примирились между собой, он хотел вести войско против Октавиана, но был покинут Планком, который предпочел партию Лепида и Антония. Тогда Децим, оставив Галлию, решил пешим путем отправиться через Иллирию в Македонию к Марку Бруту, послав вперед несколько воинов, пока не устроит некоторые текущие дела. Однако те перешли на сторону Октавиана, да и остальных Антоний и Лепид после преследования переманили к себе. Тогда Брут, покинутый своими, попал в руки одного врага и, отданный на казнь, тяжело переносил свое несчастье и плакался, пока некий Гельвий Блазион, относившийся к нему доброжелательно, как соратник, не воодушевил его к смерти собственным примером, покончив с собою первым у него на глазах.

Тогда Антоний и Лепид, оставив в Галлии заместителей, направились в Италию к Октавиану, уведя с собой наибольшую и наилучшую часть войска. Именно, они недостаточно доверяли Октавиану, но не хотели представить дело так, что они обязаны ему безнаказанностью и возвращением, а будто они приготовили себе это сами и своими силами. Сверх того, они надеялись, что количество их воинов принудит Цезаря и остальных римлян ко всему, что угодно. В таком настроении они пошли через провинцию, как дружественную себе; впрочем, в силу обилия и жестокости солдат ей причинено было не меньше вреда, чем на войне. Октавиан вышел им навстречу с сильным отрядом воинов у Бононии, достаточно готовый отразить насилие, на случай, если они собирались его причинить. Но тогда не встретилось нужды применять против них оружие. Именно, хотя они питали друг к другу сильную ненависть, но притворно заключили мир и согласие, так как имели почти равные силы и желали раньше при помощи взаимных услуг отомстить другим своим недругам.

Для переговоров же они сошлись не одни, а с равным числом воинов, на одном островке той реки, которая протекает мимо Бононии, так что никто лишний не мог прибавиться еще ни к той, ни к другой стороне. Тут они далеко отошли от тех, кого привели с собою и, обыскав друг друга, нет ли у кого под мышкой какого-либо кинжала, тихим голосом переговорили кое о чем. Суть переговоров заключалась во взаимной клятве об упрочении за собою господства и уничтожении врагов. Но, чтобы не подать виду, что они стремятся к олигархии и этим не навлечь на себя зависть и враждебные замыслы других, они условились так, что официально они становятся во главе государства для его устройства и управления, конечно, не навсегда, а на пять лет, распоряжаются всем по своему усмотрению, даже без доклада об этом сенату и народу; затем они решили давать должности и другой почет, кому им угодно, частным же образом, чтобы не подать виду, что они хотят присвоить себе все провинции. Октавиану была дана в управление старая и новая Африка, Сардиния и Сицилия, Лепиду вся Испания и Нарбонская Галлия, Антонию вся остальная Галлия, лежащая по сю и по ту сторону Альп. Называлась же одна часть Галлия Тогата, потому что она считалась более усмиренной, чем другие, и тогда уже употребляла городское одеяние римлян [тогу], имя другой части было Галлия Комата, потому что жители тех мест в преобладающем большинстве отпускали длинные волосы и этим заметно отличались от других.

Такую жеребьевку они устроили, чтобы самим забрать самые сильные провинции и подать вид другим, что они не стремятся захватить все. Кроме того, между ними было условлено перебить своих недругов, чтобы Лепид, ставший консулом на место Децима Брута, имел под охраной Рим и всю остальную Италию, а Антоний и Октавиан двинулись походом против Брута и Кассия. Когда они скрепили это клятвой, то созвали воинов, чтобы те выслушали и засвидетельствовали соглашение, и обратились к ним с речью, содержащею то, что можно было сказать благопристойно и безопасно. В то же время воины Антония, без сомнения по его внушению, предложили брак между дочерью Фульвии, жены Антония, которая у нее была от Клодия, и Октавианом, хотя тот обручился с другой. Октавиан не отказался от этого, так как считал, что этот брак не послужит препятствием в задуманных им действиях против Антония; тем более, что, как он знал, и отца его, Юлия Цезаря, родство с Помпеем нисколько не остановило в его желании действовать против этого последнего.

 "Хрестоматия по древней истории", 
 под редакцией академика В. В. Струве, 
 т. II, М., 1936, стр. 141-144.

(Аппиан, Гражданские войны, IV, 8-11; 22; 35)

Проскрипции формулированы были так: "Марк Лепид, Марк Антоний и Октавий Цезарь, избранные для устройства и приведения в порядок государства, постановляют следующее: если бы негодные люди, несмотря на оказанное им по их просьбе сострадание, не оказались вероломными и не стали врагами, а потом и заговорщиками против своих благодетелей, не убили Гая Цезаря, который, победив их оружием, пощадил по своей сострадательности и, сделав своими друзьями, осыпал всех почетными должностями и подарками, и мы не были бы вынуждены поступить столь сурово с теми, кто оскорбил нас и объявил врагами государства. Ныне же, усматривая из их заговоров против нас и из судьбы, постигшей Гая Цезаря, что низость их не может быть укрощена гуманностью, мы предпочитаем опередить врагов, чем самим погибнуть. Да не сочтет кто-либо этого акта несправедливым, жестоким или чрезмерным; пусть он примет во внимание, что испытал Гай Цезарь и мы сами. Ведь они умертвили Цезаря, бывшего императором, верховным понтификом, покорившего и сокрушившего наиболее страшные для римлян народы, первого из людей, проникшего за Геркулесовы столпы в недоступное дотоле море и открывшего для римлян неведомую землю, умертвили среди священного места во время заседания сената, на глазах у богов, нанеся ему 23 раны; это те самые люди, которые, будучи захвачены им по праву войны, были пощажены им, а некоторые даже назначены в завещании наследниками его состояния. Остальные же вместо того, чтобы наказать их за такое преступление, поставили запятнанных кровью на должности и отправили управлять провинциями. Пользуясь этим, они расхитили государственные деньги, а теперь собирают на эти средства армию против нас, требуют других войск еще от варваров, постоянных врагов римского могущества. Из городов, подчиненных римскому народу, одни, ввиду оказанного ими неповиновения, они предали огню, сравняли с землей или разрушили, другие же города, терроризованные ими, они восстанавливают против отечества и против нас. Некоторых из них мы уже казнили, остальные, вы скоро это увидите, понесут, с помощью божества, кару. Но, хотя важнейшие дела в Испании, Галлии и в Италии уже выполнены нами или находятся на пути к разрешению, все-таки еще остается одно дело - поход против находящихся по ту сторону моря убийц Цезаря. Если мы хотим вести эту внешнюю войну для вашего блага, то, нам кажется, ни вы, ни мы не будем в безопасности, оставив в тылу прочих врагов, которые нападут во время нашего отсутствия и будут выжидать удобного случая при всех превратностях войны. С другой стороны, лучше не медлить с ними в таком спешном деле, но уничтожить их всех немедленно, коль скоро они начали против нас войну еще тогда, когда постановили считать нас и наши войска врагами. И они готовы были погубить столько тысяч граждан вместе с нами, невзирая ни на возмездие богов, ни на ненависть людей. Никаких страданий народные массы не испытают от нас, и мы не станем выделять в качестве врагов всех тех, кто разошелся с нами или злоумышлял против нас или кто выдается своим чрезмерным богатством, влиянием, и не в таком количестве пострадают они, в каком другой диктатор, бывший до нас, умертвил, он, который также восстанавливал государство среди гражданской войны и которого вы за его деяния назвали Счастливым: правда, неизбежно, чтобы у троих было врагов больше, чем у одного. Мы будем карать только самых закоренелых и самых виновных. И это столько же в ваших интересах, сколько лично в наших. Неизбежно, что во время нашей борьбы вы все, находясь между враждующими сторонами, будете сильно страдать. Необходимо далее, чтобы и армия, оскорбленная и раздраженная, объявленная нашими общими противниками вражескою, получила некоторое удовлетворение. И хотя мы могли приказать схватить тех, о которых это было решено, немедленно, мы предпочитаем предварительно опубликовать их список, чем захватить их врасплох. И это опять-таки в ваших интересах; чтобы не было возможности разъяренным солдатам неистовствовать по отношению к невиновным, но чтобы солдаты, имея в руках списки проверенных по числу и названных по именам лиц, воздерживались, согласно приказанию, от насилия по отношению ко всем остальным.

Итак, в добрый час. Никто не должен давать приют у себя, скрывать, отправлять в другое место или давать себя подкупить деньгами; всякого, кто будет изобличен в том, что он спас или оказал помощь или только знал об этом, мы, не принимая во внимание никаких отговорок и просьб о прошении, включаем в проскрипционные списки. Головы убитых пусть приносят к нам за вознаграждение в 25000 аттических драхм за каждую, если приносящий - свободнорожденный, если же - раб, то получит свободу, 10000 аттических драхм и гражданские права своего господина. Те же награды назначаются и доносчикам. Никто из получающих награды не будет вноситься в наши записи, и имя его останется неизвестным".

Таково было проскрипционное объявление триумвиров, если перевести его с латинского языка на греческий.

Два брата, по имени Лигарии, совместно приговоренные к смерти, скрывались под печкой, пока рабы их не открыли, и один из них был тотчас же умерщвлен, а другой убежал: узнав о гибели брата, он бросился с моста в воду. Когда рыбаки вытащили его, думая, что он не нарочно бросился, а случайно упал в воду, он долго сопротивлялся и порывался снова идти к реке. Но, так как рыбаки одержали верх над ним, он, стараясь избавиться от них, сказал: "Вы не меня спасаете, а самих себя губите вместе со мною, помещенным в списке". Однако рыбаки из жалости к нему и теперь старались его спасти, пока какие-то солдаты, охранявшие мост, заметили это, прибежали и отрубили ему голову. Из двух других братьев один бросился в реку; раб искал его труп в течение пяти дней; найдя и увидев, что его можно еще признать по чертам лица, отрубил ему голову ради награды. Второго брата, скрывавшегося в яме с навозом, выдал другой раб: убийцы, брезгуя войти в яму, копьями стали колоть его и выгнали из ямы, отсекли голову, как он был, даже не обмыв ее. Еще один человек в тот момент, когда брат его был задержан, подбежав и не зная, что сам он осужден вместе с ним, сказал: "Убейте меня раньше него". На это центурион, имевший при себе точный список, заметил: "Ты требуешь справедливого; ведь ты помещен ранее его". С этими словами он, согласно предписанному порядку умертвил обоих, одного за другим. Таковы примеры поведения братьев.

...Таковы были напасти, выпавшие на долю римлян из-за распоряжений триумвиров. Войско, которое теперь делало, что хотело, поступало еще хуже. Так как триумвиры находили в своей деятельности поддержку лишь в солдатах, то последние требовали у них дома осужденных, их земли, их виллы или целые имения; другие настаивали на усыновлении их выдающимися лицами; третьи действовали на свой страх и риск, убивая непроскрибированных и грабя дома невиновных. В конце концов, триумвиры даже предписали одному из консулов положить предел происходящим правонарушениям. Но тот, боясь затронуть солдат, чтобы не вооружить их против себя, арестовал и распял несколько рабов, которые, одетые солдатами, совершали вместе с ними беззакония.