2. Аграрный закон Юлия Цезаря

(Дион Кассий, Римская история, XXXVIII, 1-3)

На следующий год [59-й до н. э.] Цезарь искал приобрести расположение всего народа, чтобы еще более держать его в своей зависимости, но, желая казаться занятым также интересами оптиматов, чтобы не навлечь их ненависти, он повторял, что не сделает предложения, которое не будет им полезно. И действительно, он внес о землях, которые хотел распределить народу, закон, составленный так, что он не давал повода ни к какому нападению, и он притворился, что не решался представить его без согласия оптиматов. Никто не имел повода жаловаться на него по поводу этого закона; ибо население Рима, чрезмерный прирост которого был главным источником мятежей, призывалось к труду и полевым работам, и большинство областей Италии, потерявших своих жителей, становились снова населенными. Этот закон обеспечивал средства к существованию не только для тех, которые претерпели невзгоды войны, но и для всех остальных граждан, не причиняя издержек государству, ни огорчения оптиматам; наоборот, он сообщал многим почет и власть. Цезарь отдавал в дележ все земли, составлявшие общественное владение, за исключением Кампании, [он полагал, что эта область по причине своего плодородия должна быть оставлена за государством]. Цезарь хотел чтобы ни одна из этих земель не была отнята силою у владельцев, ни продана по цене, установленной лицами для раздела, но чтобы они были уступлены добровольно и оплачены по стоимости, находящейся в цензорских списках. Он говорил, что в государственной казне находились значительные суммы, происходящие от добычи, взятой Помпеем, и от податей и налогов, установленных ранее, и что эти деньги, приобретенные гражданами с опасностью для их жизни, должны быть потрачены на них же. Он не установил слишком малого числа землемерных комиссаров, потому что они могли бы составить род олигархии, не включил в их число лиц, подвергавшихся какому-либо наказанию, так как подобный выбор мог бы вызвать раздражение. Он назначил их двадцать, чтобы почет участия в этом деле достался довольно большому числу граждан, и выбрал лиц наиболее способных, исключив себя самого. Об этом он заявлял ранее, чтобы не казалось, что его предложение продиктовано личным интересом. По его словам, по крайней мере, Цезарь довольствовался тем, что был виновником и зачинщиком дела. Но видно было, что он старался угодить Помпею, Крассу и остальным. Стало быть, Цезарь был неуязвим касательно этого предложения, и никто не дерзнул открыть рот против него. Он сначала прочел предложение в сенате, потом, вызывая сенаторов поименно, он спрашивал каждого, не находит ли он тут чего-нибудь преступного, обещав, если кому что не понравится, изменить предложение или даже совершенно уничтожить его. Общая масса, почти все оптиматы, которые стояли вне заговора, были недовольны. Более всего огорчало их то, что Цезарь сумел так редактировать закон, что он, не подвергая никакой вине его инициатора, должен был лечь всей тяжестью на них. Они подозревали Цезаря (да таково и было в действительности его намерение), что он хотел этим законом отвлечь от них толпу и приобрести себе имя и силу над всеми людьми. Таким образом, они не оспаривали закона, но вместе с тем и не одобряли его. Другие довольствовались такой позицией: они постоянно обещали Цезарю поддержать его, но ничего не делали, создавая напрасные замедления и отсрочки.

Что касается Марка Катона (человека вообще благоразумного, врага всяких нововведений, но лишенного дара убеждения, которого он не имел от природы и не приобрел учением), то он также не нападал на предложения Цезаря, но стоял, в общем, на том, чтобы довольствоваться настоящим положением республики и не делать ничего помимо нее. Когда он высказался подобным образом, то Цезарь вознамерился вытащить Катона из самого заседания в тюрьму. Но Катон с полнейшей готовностью позволил себя увести, а вместе с ним последовало немалое число из остальных сенаторов. Один из них, Марк Петрей, в ответ на упрек Цезаря, что уходит до конца заседания, сказал: "Я предпочитаю быть в тюрьме с Катоном, чем здесь с тобой". Цезарь устыдился, вернул свободу Катону и распустил сенат, сказав только следующее: "Я сделал вас судьями и господами этого закона, чтобы, если вам что не понравится, не вносить его на обсуждение народа, но так как вы не захотели предварительно высказаться, то народ решит сам".

 "Хрестоматия по древней истории" 
 под редакцией академика В. В. Струве, 
 т. II, М., 1936, стр. 136-138.