12. Битва при Магнезии (190 г. до н. э.)

(Аппиан, Римская история, Сирийские дела, 30-38)

...Публий вследствие болезни удалился в Элею, оставив брату в качестве советника Гнея Домиция. Антиох, так же как и Филипп Македонский, полагая, что даже если он проиграет войну, у него не будет отнято больше, чем заключено в предъявленных ему требованиях, стянул свое войско на равнину Тиатиры, недалеко от неприятелей, а Сципиону отослал его сына в Элею. Привезшим его Сципион советовал, чтобы Антиох не вступал в сражение, пока он сам не вернется назад. Следуя этому совету, Антиох разбил второй лагерь около горы Сипила и окружил его крепкой стеной; он воспользовался рекой Фригием как передовым укреплением против врагов, чтобы не быть вовлеченным в сражение против своей воли. Домиций, полный честолюбивого стремления, чтобы война была окончена только при нем, очень смело перешел через реку и на расстоянии стадий 20 от Антиоха стал лагерем. Четыре дня подряд оба они выстраивали свои войска около этого укрепления, но боя не начинали. На пятый день Домиций вновь выстроил своих и самоуверенно стал подниматься в гору. Так как Антиох не выступал против него, он расположил другой лагерь ближе к врагам и, прождав еще один день, во всеуслышание объявил врагам, что завтра Антиоху, если даже он не хочет, придется вступить в сражение. Антиох, приведенный всем этим в волнение, вновь изменил свое решение. И, хотя он мог просто стоять под стенами своего лагеря или отбиваться вполне успешно под их защитой, пока Публий не поправится, он счел для себя постыдным, имея более многочисленное войско, избегать сражения. Поэтому он двинул свои силы в бой.

Еще ночью, перед концом стражи, оба вывели свои войска, и каждый из них следующим образом расположил их. Левое крыло занимали 10000 римских тяжеловооруженных, у самой реки; за ними шли другие десять тысяч италийцев; все они стояли в три ряда в глубину. Рядом с италийцами стояло войско Эвмена и ахейские легковооруженные в количестве 3000. Так было выстроено левое крыло; на правом же стояли всадники: римские, италийские и Эвмена, всего тоже не более 3000. К ним всем были присоединены в большом количестве легковооруженные и стрелки, а вокруг самого Домиция было четыре отряда всадников. Таким образом, всех было около 30000; во главе правого крыла стоял сам Домиций, в центре он поставил консула, а левое крыло он поручил Эвмену. Что касается слонов, которых он получил из Ливии, то, считая, что от них не будет никакой пользы, - их было меньше, чем у врагов, и они были менее крупными, как все ливийские слоны (а меньшие боялись более крупных), - он их поставил позади всех.

Так были построены римляне. У Антиоха все войско состояло из 70000; из них самой сильной частью была македонская фаланга - 16000 человек, выстроенная так, как ее организовали Александр и Филипп. Антиох поставил ее в центре, разделив на 10 частей, по 1600 человек в каждой, и в каждой этой части по фронту было 50 человек, а в глубину - 32; на флангах каждой части стояли слоны, всего 22. Вид этой фаланги представлял подобие стены, а слоны - башен. Таково было пешее войско Антиоха; что касается конницы, то с каждой стороны стояли галаты, одетые в тяжелое вооружение (катафракты), и так называемая гвардия (агема) македонян. То были отборные всадники, и потому они носили такое название. Оба эти отряда, равные по численности, стояли с той и с другой стороны фаланги. Рядом с ними фланги занимали: правый - некоторые легковооруженные и другие всадники с серебряными щитами и конные лучники в количестве двухсот; на левом же фланге стояли племена галатов - тектозаги, трокмы, толистобии, некоторые каппа-докийцы, которых прислал Ариарат, и смешанные отряды иноземных войск, за ними конница в панцирях и еще другая, легковооруженная, которую называли "конницей гетеров". Так Антиох построил свое войско. Кажется, что все свои надежды он возлагал на конницу, которую густыми рядами он поставил по фронту, фалангу же, вопреки всем правилам войны, он поставил скученно, на небольшом пространстве, ту фалангу, на которую он должен был бы особенно надеяться, как на хорошо обученную военным приемам. Было у него большое число и других пращников и стрелков из Фригии, Линий, Памфилии, Писидии, Крита, Тралл и Киликии, снаряженных по образцу критян. - Кроме этих, еще другие, конные лучники, даи [даки?], мизийцы, элимеи и арабы, которые, сидя на очень быстрых верблюдах, искусно стреляют сверху вниз, а при близком столкновении пользуются длинными и узкими ножами. Колесницы с косами были поставлены между двумя войсками, чтобы начать бой по фронту; и им было приказано после первого же столкновения уходить назад.

На вид, казалось, стояли два войска: одно, которое должно было начать бой, другое же, находившееся в резерве, каждое из них своей численностью и снаряжением должно было внушать страх. На правом крыле конницей командовал сам Антиох, на левом - Селевк, сын Антиоха, фалангой - Филипп, начальник отряда слонов, а передовыми застрельщиками - Миндис и Зевксис.

День был тусклый и туманный; таким образом, боевой порядок пропадал из поля зрения, а сила выстрелов становилась слабее, как это и естественно во влажном воздухе. Когда это заметил Эвмен, то на все остальное он перестал обращать внимание, но, боясь удара стоящих против него колесниц, он, собрав всех пращников, стрелков и других легковооруженных, приказал им налетать на колесницы и поражать коней вместо возниц; ведь если конь в боевой колеснице начнет биться в своей упряжке, то и вся колесница становится бесполезной, да и остальной правильный распорядок сильно нарушается, так как воины боятся своих кос. Это и случилось. Когда кони были ранены и колесницы понеслись на своих же, то этот беспорядок почувствовали прежде всего на себе верблюды, стоявшие ближе всего к колесницам, а за ними броненосная конница, которой из-за своей тяжести не легко было избегать кос. Произошло большое замешательство и беспорядок, начавшийся прежде всего от этих колесниц и распространившийся на все пространство между обоими войсками. Люди подозревали большее, чем было на самом деле: как это бывает при таком растянутом фронте, при густоте рядов, при разнообразных криках и великом страхе, узнать точно, что происходит, было не так легко даже для тех, которые находились рядом с происходящим событием, и страх передавался от одного к другому, все нарастая.

Когда первое предприятие Эвмена оказалось удачным и пространство между войсками, поскольку оно было занято верблюдами и колесницами, оказалось свободным, он повел своих всадников и всадников римских и италийских, какие у него были, на стоявших против него галатов, каппадокийцев и на остальное сборище иноземных войск, громко крича и побуждая идти против людей, неопытных в военном деле и лишенных уже своего передового прикрытия. Войска охотно следовали за ним, и их удар был настолько тяжел, что они обращают в бегство не только галатов и каппадокийцев, но и стоявших рядом с ними всадников и катафрактов, уже сильно приведенных в беспорядок колесницами. Последних, которые из-за тяжести своего вооружения не так легко могли бежать или повертываться, они больше всего захватывали и избивали.

Вот что происходило на левом фланге македонской фаланги. На правом же, где стоял сам Антиох, он пробил сплошную - фалангу римлян, разделил ее и далеко преследовал.

И вот македонская фаланга, поставленная для связи с конницей на узком четырехугольном пространстве, лишившись прикрытия всадников с обеих сторон, расступилась, и приняла в себя легковооруженных, сражавшихся еще перед ее рядами, а затем опять сомкнулась. Когда же Домиций легко окружил ее большим количеством всадников и легковооруженных, так как она представляла плотно поставленный четырехугольник, она не могла ни двинуться вперед, ни развернуть своего строя ввиду его большой глубины; поэтому она стала терпеть бедствие. Они досадовали, что не имеют возможности сами воспользоваться своей военной опытностью, а представляют удобную мишень для нападения неприятеля со всех сторон. Однако, выставив со всех четырех сторон целый лес своих сарисс, они вызывали римлян вступить с ними в рукопашный бой и все время делали вид, что хотят напасть. Но они нигде, не делали ни шагу вперед, будучи пешими и отягченными своим оружием, а врагов видя всюду на конях, особенно же потому, что боялись нарушить крепость своего строя; перестроиться иначе они бы не успели. Римляне же к ним не приближались и не вступали в рукопашный бой, боясь опытности людей, привычных к военному делу, их твердости и отчаянной решимости, но бросали все время в них дротики и стреляли из луков. И ни один удар их не был напрасным: такой массой стояли они на небольшом пространстве, что не могли уклониться от бросаемых в них копий и стрел. Поэтому, неся уже большие потери, они стали шаг за шагом отступать, грозно обороняясь, вполне сохраняя порядок и внушая римлянам страх: они ведь и тогда не решались приблизиться к ним, но, нападая со всех сторон, наносили им потери, пока, наконец, слоны в македонской фаланге не были приведены в беспорядок и перестали слушаться своих вожаков; тогда весь их боевой порядок превратился в нестройное бегство.

Домиций, одержав здесь победу, спешно подошел к лагерю Антиоха и захватил охранявших его. Между тем Антиох, преследуя далеко тех из римской фаланги, против кого он стоял, так как у них не было ни всадников, ни легковооруженных (Домиций не подкрепил их, считая что этого не нужно благодаря реке), дошел до римского укрепления. Когда же военный трибун, охранявший лагерь, встретив его свежими силами из охраны лагеря, задержал его стремительное нападение, а бегущие, вновь осмелев благодаря слившимся с ними вспомогательным силам, обратились против врага, Антиох повернул назад, полный гордости, как бы одержав победу, и ничего не зная о том, что произошло на другом фланге его войска. С ним встретился Аттал, брат Эвмена, с большим количеством конницы. Без большого труда Антиох их порубил и проехал через их ряды, не обращая внимания, что они наносили ему незначительные потери. Но когда он увидел свое поражение и всю равнину, покрытую трупами его воинов, коней и слонов, увидел, что его лагерь взят уже штурмом, тогда Антиох бежал без оглядки и до полуночи прибыл в Сарды. Из Сард он дальше отправился в город Келены, который называют Апамеей: он услыхал, что сюда же бежал его сын. На следующий день он уехал из Келен в Сирию, оставив в Келенах военачальников, чтобы собирать и принимать бегущих. Он отправил к консулу послов с предложением о прекращении войны. Консул был занят похоронами своих, снимал оружие с убитых врагов и собирал пленных. У римлян оказалось убитых: римских всадников 24 и пеших самое большее триста, которых убил Антиох; у Эвмена всего 15 всадников. У Антиоха же, считая с пленными, можно думать, потери доходили до 50000, так как вследствие большого количества погибших сосчитать их было не так легко. И из его слонов одни были убиты, а 15 слонов были захвачены.

Как бывает при победе чересчур блестящей и для некоторых казавшейся невероятной (считалось невозможным одержать такую победу более малочисленному войску над гораздо большим и при этом в чужой земле, и особенно над македонской фалангой, хорошо вымуштрованной и состоящей из отборных людей, имеющей славу непобедимой и грозной), с одной стороны, друзья Антиоха упрекали его за необдуманную поспешность в разрыве отношений с римлянами, за его проявленную с самого начала неопытность и отсутствие ясного плана, за то, что он выпустил из рук Херсонес и Лисимахию со всем оружием и со всеми запасами, прежде чем испытать силы неприятеля, за то, что охрану Геллеспонта он оставил на произвол судьбы, когда сами римляне не надеялись им так легко овладеть. Упрекали Антиоха и за его последний неразумный поступок, за то, что всю силу своего войска он сделал бесполезной, поставив в тесном и узком пространстве, и всю свою надежду основал на численности людей, собравшихся со всех сторон, людей, неопытных в военном деле, предпочтя их тем, которые благодаря долгому упражнению стали специалистами военного дела и у которых приобретенная в стольких войнах уверенность возросла до отваги и смелости. Такие мнения высказывались относительно Антиоха. С другой стороны, у римлян возросло самомнение; они считали, что для них нет ничего неисполнимого вследствие их доблести и помощи богов. Ведь, действительно, за счет их счастья и удачи можно отнести, что они, столь немногочисленные, прямо с похода, в первой же битве, да еще в чужой стране, в один день одержали верх над столькими племенами, над доблестью наемников и славой македонян, над царем, приобретшим огромное царство и имя "Великого". И для них великая песня славы заключалась в словах: "Был да сплыл царь Антиох Великий".

С такою гордостью хвалились римляне своими победами. Консул, когда к нему вернулся из Элеи его поправившийся брат Публий, допустил на аудиенцию послов Антиоха. Они просили сказать им, что должен сделать царь Антиох, чтобы стать другом римлян. Вот что ответил им Публий: "Антиох сам виноват в своих несчастьях, как теперешних, так и прежних, из-за своей жадности. Он имел огромную державу, и римляне не мешали ему ею владеть, но он отнял у Птолемея, своего близкого родственника и друга римлян, долинную Сирию и, вторгнувшись в Европу, до которой ему не было никакого дела, завоевал Фракию, укрепил Херсонес, вновь отстроил Лисимахию; дойдя до самой Эллады, он стал порабощать эллинов, недавно с помощью римлян ставших автономными, пока, наконец, не был побежден в битве при Фермопилах. Бежав оттуда, он даже и при таких обстоятельствах не отрешился от своей жадности, но, не раз побежденный на море, когда мы только что перешли Геллеспонт, он хотя и просил мирного договора, однако в своей надменности презрительно отнесся к предложенным ему условиям и, собрав вновь огромное войско и заготовив против нас неисчислимое снаряжение, продолжал воевать с нами. Принужденный вступить в решительный бой с более сильным противником, он дошел до теперешнего своего тяжелого положения. Следовало бы, чтобы мы наложили на него большее наказание за то, что он не раз заставлял римлян вступать с ним в рукопашный бой. Но мы не становимся надменными от удач и не отягчаем несчастия других. Мы предлагаем ему те же условия, которые мы предлагали ему и раньше, прибавив только очень немногое, что и для нас будет полезным, и для него на будущее время послужит на пользу в смысле безопасности: он должен отказаться от всей Европы и от Азии по сю сторону Тавра (границы будут установлены впоследствии), должен выдать слонов, сколько у него есть, и кораблей, сколько мы прикажем; в дальнейшем он не должен иметь слонов, а кораблей столько, сколько мы прикажем; должен дать двадцать заложников, каких укажет военачальник, и оплатить расходы на эту войну, которая произошла по его вине; немедленно пятьсот эвбейских талантов, а когда сенат санкционирует этот договор, - еще две тысячи пятьсот, и в течение следующих 12 лет - еще двенадцать тысяч, внося в Рим ежегодно соответствующую часть; выдать нам всех пленных и перебежчиков и отдать Эвмену то, что еще остается у него в нарушение договора, заключенного с Атталом, отцом Эвмена. Если Антиох сделает все это без всякого коварства, мы даруем ему и мир и дружбу, когда сенат это санкционирует".

"Вестник древней истории", 1946, № 4.