11. II Македонская война. Битва при Киноскефалах (в 197 г. до н. э.)

(Плутарх, Сравнительные жизнеописания, Тит Фламинин, 5; 9)

Греки слышали от македонцев, что вражеский полководец [Тит Квинкций Фламинин - консул и полководец римлян] разрушает и порабощает все и всех на своем пути, и были поражены, когда затем встретились с ним и увидели прелестного молодого человека, прекрасно говорившего по-гречески, стремящегося к истинной славе; возвратившись к себе, греки рассказывали о нем только одно хорошее и называли его борцом за их свободу. Когда в разговоре с Филиппом, пожелавшим вступить с ним в переговоры, Тит предложил ему мир и дружбу при условии, что тот вернет грекам независимость и выведет войска из греческих городов, - на что Филипп, конечно, не пошел, - все, даже приверженцы Филиппа, поняли, что римляне пришли воевать не против Греции, а против Македонии за освобождение Греции.

Все греческие города беспрекословно переходили на сторону римлян. Когда Тит, не обнажая оружия, вступил в Беотию, ему навстречу вышли знатные фиванцы (благодаря усилиям Брахилла Фивы сочувствовали Македонии); они радушно и почтительно приветствовали Тита, как будто были в дружественных отношениях с обеими сторонами [и с Римом и с Македонией]. Тит любезно ответил на их приветствие и, обменявшись с ними рукопожатиями, спокойно продолжал путь впереди них; об одном он расспрашивал их, чтобы знать самому, о другом сам пускался в рассуждения, нарочно оттягивая время, чтобы дать солдатам подтянуться после совершенного перехода. Так, Тит повел войска и впереди них вошел в город вместе с фиванцами, которым это совсем не нравилось, но помешать ему они не решились, так как за ним следовало большое войско. Однако, войдя в город, Тит выступил перед собранием фиванцев и стал убеждать их перейти на сторону римлян, как будто не понимал, что город был уже в его власти; в доводах ему помогал царь Аттал, которому очень хотелось показаться в глазах Тита более красноречивым оратором; он, как видно, превысил свои старые, силы, когда он говорил, то ли у него началось головокружение, то ли случился удар, он, внезапно лишившись чувств, упал; вскоре его переправили морем в Азию, где он и умер. Беотийцы присоединились к римлянам.

Филипп отправил посольство в Рим, и Тит тоже послал от себя несколько человек просить у сената продлить срок его командования, если война затянется, а в случае отказа - позволить ему самому заключить мир. Тит был честолюбив и страшно боялся, как бы на его место не прислали другого полководца и не лишили бы его славы. Друзья Тита приложили все усилия, чтобы Филиппу отказали в его просьбах, а Титу сохранили бы предводительство в этой войне. Едва только Тит получил постановление сената, как, воодушевленный надеждами на успех, [успешное завершение?], он тотчас двинулся в Фессалию с двадцатишеститысячным войском, в котором было шесть тысяч пеших и четыреста конных этолийцев. И у Филиппа были примерно такие же силы.

Двигаясь бок о бок друг с другом, оба войска подошли к Скотусе; там намеревались они дать решительное сражение; против ожидания солдаты не боялись близкого соседства с неприятелем, наоборот, тем более преисполнялись они отваги и решимости. Римляне мечтали одолеть македонцев, сила и мощь которых славилась у них благодаря доблести и мужеству Александра, а македонцы, ставя римлян выше персов, надеялись в случае победы, что Филипп превзойдет славой самого Александра. Перед сражением Тит говорил солдатам, что они должны быть особенно храбрыми и мужественными, ибо на глазах у всей Греции им предстоит сразиться с достойным противником. И Филипп тоже произнес речь, какую обыкновенно говорят, чтобы ободрить солдат перед битвой, но при этом, то ли в спешке, то ли случайно, взобрался на холм, возвышавшийся неподалеку от лагеря, который служил могилой павшим в сраженье; увидев в этом дурное предзнаменование, его войско впало в глубокое уныние, - это смутило Филиппа, и он переждал этот день, не начав сражения.

На заре следующего дня после сырой и дождливой ночи пал туман и вся долина покрылась густой мглой, непроницаемая пелена, сошедшая с гор, разделила лагери, так что даже с наступлением рассвета вся местность оставалась скрытой во мраке. Посланные с обеих сторон для засад и разведок солдаты вскоре столкнулись друг с другом и вступили в бой неподалеку от так называемых Киноскефал, длинных рядов островерхих противостоящих друг другу холмов, названных так за сходство с головой собаки. Как часто бывает, на холмистой местности бегство попеременно сменялось преследованием и тем, кого теснили и кому приходилось отступать, время от времени из лагеря приходила помощь; только когда туман рассеялся и стало видно, что происходит, противники ввели в битву все свои войска.

На правом фланге победа была на стороне Филиппа; он налетел со всей своей фалангой и вниз по склону холма согнал римлян, не выдержавших стены сомкнутых щитов и силы ударов македонских копий. Бросив разбитый фланг, Тит быстро поскакал к другому, где строй войск был нарушен и рассеян по холмам, и там напал на македонцев, которым неровность и холмистость местности не позволяла выстроиться в фалангу и создать плотно сомкнутый по всей глубине строй, что составляло победоносную силу их войска, - вступать в рукопашную они не могли: им мешало тяжелое, затрудняющее движение оружие. Ибо фаланга похожа на сильное животное, неуязвимое, пока тело его составляет единое целое, охраняемое сомкнутым рядом щитов; если его расчленить, каждый сражающийся лишается своей собственной силы как из-за характера вооружения, так и потому, что он силен не сам по себе, а взаимной поддержкой частей единого целого. Вскоре македонцы обратились в бегство, часть римлян начала преследовать бегущих, другие напали на еще сражавшихся на первом фланге македонцев и заставили недавних победителей бежать, бросая на ходу оружие. Было убито не менее восьми тысяч человек, пять тысяч взято в плен.

Однако Филипп благополучно ушел, и в этом виноваты этолийцы; они занялись грабежом и разорением неприятельского лагеря еще в то время, когда римляне продолжали преследование; вернувшись после погони, римляне уже ничего не нашли для себя.

Это послужило началом взаимных ссор и обвинений, и впоследствии этолийцы все больше и больше оскорбляли Тита, приписывая себе победу, и они сумели так прославиться у греков, что их ставили на первое место и поэты, и историки, воспевая или описывая это событие.

Наибольшую известность приобрела следующая эпиграмма:

 Здесь на холме без могил, лишены погребальных обрядов, 
 Путник, услышь и замри, мертвые воины спят. 
 Тридцать тысяч погибло от рук этолийцев и римлян, 
 Что вслед за Титом, стране страшное горе неся, 
 Шли из широкой Италии. В бегство Филипп обратился 
 С поля быстрей, чем олень, гордость спасая свою.