6. Возникновение трибуната (по традиции 494 г. до н. э.)

(Тит Ливий, Римская история от основания города, II, 23-24; 32-33)

Но, с одной стороны, грозила война с вольсками, с другой - внутри государства царило несогласие вследствие непримиримой ненависти между патрициями и плебеями, преимущественно из-за связанных долговыми обязательствами. Последние громко роптали, что, сражаясь в чужих краях за свободу и власть, они находятся в плену и угнетении у сограждан, что свобода плебеев в меньшей опасности на войне, чем во время мира, и среди врагов, чем среди сограждан; и это раздражение, которое само по себе было готово прорваться каждую минуту, разожгло крайне несчастное положение одного человека. Какой-то старик, на котором видны были его страдания, бросился на форум; одежда была запачкана грязью, еще более жалкий вид имело тело его, по бледности и худобе похожее на скелет; отросшая борода и волосы делали выражение лица его диким. Но при всем таком безобразии его можно было узнать; говорили, что он был ротным командиром, упоминали со страданием и о других его военных отличиях; сам он показывал раны на груди, свидетельствовавшие о нескольких доблестных сражениях. Когда окружавшая его толпа, очень похожая на народное собрание, спрашивала, откуда эта одежда и этот безобразный вид, он ответил, что задолжал, служа в сабинскую войну, так как вследствие опустошения поля потерял урожай, мало того, пожар истребил его дом, все имущество было расхищено, скот угнан и в это тяжелое время потребован был взнос на военные потребности. Увеличившийся от процентов долг сперва лишил его отцовской и дедовской земли, затем и остального имущества, а, наконец, точно тля, добрался и до тела: кредитор не только взял его в рабы, но отвел на работы в подземелье и предал на мучения. При этом он показал спину, обезображенную следами от недавно полученных ударов. Видя это и слыша его рассказ, народ поднимает страшный крик. И шум уже не ограничивается форумом, а распространяется по всему городу. Должники в оковах и без оков вырываются отовсюду на улицу и взывают к квиритам о защите. Всюду являются готовые следовать за мятежниками; везде многочисленные толпы по всем улицам с криком бегут на форум. Случайно находившиеся на форуме сенаторы, подвергаясь большой опасности, попали в эту толпу; и она дала бы волю рукам, если бы консулы П. Сервилий и Ап. Клавдий не поспешили явиться для подавления мятежа. Тогда толпа обратилась на них и начала указывать на оковы и обезображенный вид свой; ссылаясь на службу в разных местах, они говорили, что вот-де до чего дослужились. Гораздо более угрожая, чем прося, они требуют созвания сената и окружают курию, собираясь сами решать и руководить общественным советом. Лишь очень немногие сенаторы, случайно подвернувшиеся, были собраны консулами; прочие боялись показаться не только в курии, но и на форуме и по малочисленности сената не могло быть никакого совещания. Тогда народ решил, что над ним насмехаются и затягивают дело; не явившиеся сенаторы отсутствуют-де не случайно и не из страха, а чтобы затормозить дело; сами консулы отстраняются и, несомненно, издеваются над их бедственным положением. И дело было уже близко к тому, что даже высокое звание консулов не сдержит раздражения толпы, как наконец сенаторы собираются, не зная, что рискованнее; медлить или идти; когда же, наконец, собрание курии было многолюдно, то ни сенаторы, ни даже консулы не могли прийти к соглашению между собой: Аппий, муж крутого нрава, полагал, что следует воспользоваться консульской властью: схватить одного-другого, и все успокоятся; Сервилий, более склонный к кротким мерам, считал и более безопасным и более легким успокоить, а не сокрушить возбужденный народ.

Тем временем появилась другая, большая гроза: прискакали латинские всадники с страшной вестью, что вольски двигаются с армией осаждать город. Это известие произвело совершенно противоположное впечатление на патрициев и на плебеев: так резко разделило несогласие одно государство на две партии! Плебеи радовались, говоря, что боги являются карателями гордости патрициев, подстрекали друг друга не записываться в войско: лучше вместе погибать, чем поодиночке; пусть патриции служат, пусть берутся за оружие, чтобы одни и те же подвергались опасности войны и пользовались выгодами от нее! Между тем сенаторы, опечаленные и напуганные двойной опасностью - со стороны граждан и со стороны врагов, стали просить консула Сервилия, который лучше умел ладить с народом, спасти государство, обуреваемое столь великими опасностями. Тогда консул, распустив сенат, является в народное собрание. Здесь он сообщает, что сенат озабочен улучшением положения народа; но обсуждению вопроса хоть и о большей, но все же о части государства помешал страх за все государство. Да и невозможно, так как неприятель почти у ворот города, предпринять что-нибудь прежде войны; вместе с тем если бы и последовало с этой стороны какое-нибудь облегчение, то и для плебеев не было бы почетно, что они взяли оружие за отечество лишь по получении награды, да и для патрициев неприлично, что они позаботились о бедственном положении своих сограждан под давлением страха, а не после, по доброй воле. Доверие к своей речи он вызвал эдиктом, которым запрещал кому бы то ни было держать римского гражданина в оковах или в заключении, лишая его тем возможности записаться у консулов в войско и владеть или продавать имущество воина, или докучать его детям или внукам, пока он находится в лагере. По издании этого распоряжения и бывшие налицо записывались в войско, и отовсюду со всего города бежали на форум для принесения присяги узники, вырывавшиеся из домов, так как право держать их было отнято у кредиторов. Таким образом, составился большой отряд, и доблесть и усердие его в войне с вольсками выделялось более всех других. Консул выводит войска против неприятеля и разбивает лагерь на небольшом расстоянии от него...

Затем патрициями овладел страх, как бы в случае распущения войска не начались опять тайные сходки и совещания. И вот, полагая, что так как воины давали присягу консулам, то она для них обязательна и теперь, хотя набор произведен был диктатором, они приказали вести войска из города под предлогом возобновления эквами военных действий. Это распоряжение ускорило мятеж. И сперва, говорят, шла речь об убиении консулов, чтобы освободиться от присяги; но, узнав, что никакое религиозное обязательство не уничтожается преступлением, они по совету некоего Сициния без позволения консулов ушли на Священную гору (она находится за Аниеном в 3000 шагов от города; это предание более распространено, чем сообщаемое Пизоном, что удаление последовало на Авентинский холм); здесь без всякого вождя, укрепив лагерь валом и рвом, забирая [с полей] лишь необходимое для пропитания, они держались несколько дней спокойно, никем не задеваемые и не задевая никого. В городе распространилась сильная паника, и обоюдный страх держал всех в напряженном состоянии: покинутые своими, плебеи опасались ярости патрициев, патриции боялись оставшихся в городе плебеев, не зная, чего лучше желать: чтобы они оставались или уходили? Долго ли ушедшая толпа будет спокойна? Далее, что будет, если тем временем разразится какая-нибудь внешняя война? Тут, конечно, остается надежда лишь на согласие граждан! Правдой или неправдой, но его надо восстановить в государстве! Ввиду этого решено было отправить к плебеям посредником Менения Агриппу, человека, обладавшего даром слова и приятного плебеям, из среды которых он сам происходил. Допущенный в лагерь, говоря по-старинному, безыскусственно, он сказал, по преданию, лишь следующее: "В то время, когда в организме человека не было такой гармонии, как теперь, а каждый член имел свою волю, свои речи, все части тела вознегодовали, что их хлопоты, их труды и услуги достают все для желудка, а он, сидя спокойно в середине, наслаждается доставляемыми ему благами; поэтому состоялось соглашение, чтобы руки не подносили пищу ко рту, рот не принимал предлагаемого, зубы не жевали; желая в раздражении своем усмирить желудок голодом, сами отдельные члены и все тело исхудали до крайности. Из этого выяснилось, что и служба желудка не лишена значения, что он столько же питается, сколько питает, так как возвращает во все части тела, распределяя равномерно по жилам изготовленную из съеденной пищи кровь, благодаря которой мы живы и сильны". Сравнивая, как похоже возмущение членов человеческого тела на раздражение плебеев против патрициев, он изменил настроение умов.

Затем начались переговоры о примирении и дано было согласие на выставленное плебеями условие, чтобы у них были свои неприкосновенные^* магистраты, которые имели бы право подавать помощь против консулов, и чтобы никто из патрициев не мог занимать эту должность. Таким образом, были избраны два народных трибуна - Г. Лициний и Л. Альбин. Они избрали себе трех товарищей; в числе их был и Сициний, виновник удаления; кто были два остальные, о том существует разногласие. Некоторые утверждают, что на Священной горе было выбрано только два трибуна и там проведен закон о неприкосновенности их.

^* (Посягнувший на трибуна считался вместе со всем имуществом посвященным богу подземного царства; становясь вне покровительства законов, он мог быть безнаказанно убит каждым.)

Во время удаления плебеев вступили в консульство Сп. Кассий и Постум Коминий. При них заключен союз с латинскими народами. Для заключения его один из консулов остался в Риме, другой, посланный для ведения войны с вольсками, разбил и обратил в бегство антиатских вольсков и, преследуя их до города Лонгулы, овладел стенами его. Вслед за тем он взял Полуску, также вольсский город; а после того сделал ожесточенное нападение на Кориолы. В то время находился в лагере в числе знатнейших юношей Г. Марций, молодой человек, и умный и храбрый, прозванный впоследствии Кориоланом. Он случайно стоял на сторожевом посту, когда римское войско, осаждавшее Кориолы, сосредоточив свое внимание на запертых в городе гражданах, нисколько не опасалось войны с другой стороны, а между тем подверглось нападению вольсских легионов, пришедших от Антия; в то же время осажденные сделали вылазку из города. С отборным отрядом воинов он не только отразил нападение сделавших вылазку, но чрез открытые ворота мужественно ворвался в город, произвел резню в ближайшей части его и, схватив поспешно огонь^*, зажег здания, прилегавшие к стене. Крик горожан, смешанный с плачем женщин и детей, поднявшимся по обыкновению при смятении, прибавил храбрости римлянам и напугал вольсков именно потому, что город, на помощь которому они пришли, был взят. Таким образом, антиатские вольски были разбиты, а город Кориолы завоеван. Этим отличием Марций настолько затмил славу консула, что совсем исчезло бы воспоминание о войне Постума Коминия с вольсками, если бы не оставался памятником договор с латинянами, вырезанный на бронзовой колонне и заключенный за отсутствием товарища одним Сп. Кассием.

^* (Из описания Ливия не ясно, откуда взят был огонь; вероятнее всего, с какого-нибудь жертвенника или очага ближайшего дома.)

В том же году умер Менений Агриппа, всю жизнь свою пользовавшийся одинаковым расположением патрициев и плебеев, а после удаления сделавшийся еще дороже плебеям. Этого посредника и третейского судью в восстановлении согласия среди граждан, посла патрициев к плебеям, вернувшего плебеев в город, не на что было похоронить; погребение было устроено плебеями, внесшими поголовно по 1/6 асса.