[...] Меня распотешил Щедрин (в его письмах). Тургенев в 1862 г. очень некрасиво себя держал, каялся в знакомстве с Герценом, ругая, где ненужно, нигилистов, и проч. Ему за это общественно влетело, он сконфузился, обиделся, уехал надолго за границу. В 1865 г. приехал в Питер - и Щедрин пишет в письме к А. М. Жемчужникову*: "Кстати. Тут Тургенев. Сей старец дорог нам, он блещет средь народа священной памятью 62-го года". Взять стих Пушкина о Шишкове и о 12-м годе и сунуть его сюда, без пояснений, без продолжения и без кавычек - и когда Тургеневу (поседевшему в молодости) было всего 47 лет от роду, согласитесь, что это ехидно и потешно. У Щедрина, как и у Вас, cher ami**, было совершенно одинаковое умонаклонение (до вас обоих выраженное Собакевичем: "все мошенники, один прокурор порядочный человек, да и тот свинья"), К сожалению, правда, этот афоризм бывает часто справедлив.
*(...в письме А. М. Жемчужникову... - См.: Салтыков-Щедрин М. Е. Поли. собр. соч. Т. 18. ML; Л., 1937. Щедрин перефразировал строки из стихотворения А. С. Пушкина "Второе послание к цензору": "Сей старец дорог нам: друг чести, друг народа, он славен славою двенадцатого года".)
**(дорогой друг (франц.).)
Ежедневно подсылаю Паевской заказные письма со вложением дополнений, справок, уточнений и т. п., а она их вкладывает в увезенного ею машинописного Левиафана о Северной войне.
А кроме того, с упоением читаю только что вышедший II том* "Литерат[урного] наследства" (О Лермонтове; еще интереснее 1-го тома. Грусть... Не уберегли этот алмазный Казбек поэзии... И томим зловещей думой, полный черных снов... Это он о себе писал** и черные сны видел тоже о себе...).
*(... II том... - См.: Литературное наследство. Т. 45-46. М., 1948.)
**(Это он о себе писал...-См.: Лермонтов М. 10. Спор. - Поли. собр. соч. Т. 1. М., 1947.)
Скоро увидимся, в половине января думаем быть уже в Москве. Я теперь почти кейфую: пи одной лекции нигде никому не читаю и не буду месяца два читать[...]. С Новым годом Вас обоих от нас обоих.
Пишите! Ваш Е. Т.[...]
128. Ланну Е.Л. 9 января 1949 г.
9.I.
Драгоценный Евгений Львович,
[...] Между прочим, "поимка" у Лермонтова*. Kindly**, ах! Это Немецкое Kind***! Ах, ошибся! etc. - известно мне было давно, даже еще до того, как оно чуть ли не 20 лет тому назад попало в "Искусство перевода" Чуковского****. Во-первых, тут "по-детски" лучше, чем kindly (по существу), а во-вторых, что же отсюда следует? Лермонтов никогда точно не переводил, и у него выходило всегда лучше, чем у архиточных переводчиков или чем у авторов, даже лучше, чем у Гейне (а о Вернее и говорить нечего). Будто "На севере диком стоит одиноко" - "точный" перевод! Будто die Decke***** очень точно переводить: "как ризой одета она". Но риза тут в 10 000 раз лучше "одеяла". И я заметил, что, если кто очень занят этим kindly, тот не весьма чует великость этого нашего алмазного Казбека. Но ведь Вы чуете. Оттого я н сержусь. А знаете ли Вы, что kindly и kindred****** одной семантики? И что от kindred до Kinder******* - рукой подать. Семантическая группа этих англо-саксо-юто-фрисландских слов переплыла Северное море прямым поручением[sic!] на восточный берег Британии.
*(Между прочим... у Лермонтова. - Е. В. Тарле полемизирует с Е. Л. Ланном по поводу стихотворения М. Ю. Лермонтова "Если б мы не дети были...", которое является вольным переводом эпиграфа к поэме Байрона "Абидосская невеста", взятого Байроном из стихотворения Роберта Бернса "Прощальпая песнь к Кларинде".)
**(нежно (англ.).)
***(ребенок (нем.).)
****(...Чуковского. - См.: Чуковский К. И. Искусство перевода. М.; Л., 1936),
*****(одеяло (нем.).)
******(родственный, сходный (англ.).)
*******(дети (нем.).)
И, конечно, "ошибка" Лермонтова страшно кстати! А "Воздушный корабль"! Почитайте анализ этого "перевода)), сделанный покойным М. Н. Розановым! En regard* оба текста, и можно лишь онеметь от восторга, что Лермонтов из такого булыжника сделал такую черную, бесценную жемчужину, такую нездешнюю музыку! А уж там таких kindly не перечесть! Так, - только "ошибками" наш чародей увел нас из бидемайеровского зейдлицевского** Klavierabend*** в музыку ночи на океане, откуда-то жалующуюся и о чем-то плачущую. И все ошибки! Уж такой был неграмотный, бедняга. Плохо учился в кавалерийском училище языкам! Да, если б Лермонтов был вполне точен, то у нас и было бы ein ganz nettes Gedichtchen**** Зедлина, и не было бы этого фантома ночных морей, этого бессмертного "Воздушного корабля". И Вы, такой тонкий ценитель поэзии, интересуетесь "точно" ли перевел Лермонтов то или иное слово из малюсенького Бернса, который был для него тут только канвой, как и Зедлиц, как и Барбье и др. И, конечно, лучше, эмоциональнее, страстнее, чем "дети", тут нельзя сказать!
*(Сопоставьте (франц.).)
**(зейдлицевского... - Зедлиц, более употребительное Цедлиц - (Zedlitz) - автор баллады "Das Geisterschiff".)
***(музыкальный ветер (нем.).)
****(милый стишок (нем.).)
Dixi*: о моем Лермонтове не могите. Я его не уступлю никому.[...] Карл XII был маниаком личной славы, плевал на все и всех, позорно провалил свою несчастную страну, был талантливым тактиком, по оч[ень] посредственным стратегом и до курьеза никудышным политиком. Был грубейшим эгоцентриком. Был гнусно, подлейте жесток, лично продиктовал все детали варварского истязания и казни Паткуля, военнопленных (на 4-й день после боя!!) приказывал связывать по трое и прокалывать штыком для развлечения (таким путем в 1706 г. истребил после Фрауштадта 4000 пленных русских). Тени рыцарства и великодушия в нем не было. Был лютеранским ханжой самого заскорузлого образца. Был безумно суров в обиходе. Женщин - не знал. Не курил, мало и скудно ел. В общем был отталкивающим сукиным сыном 96-й пробы. Сложным не был. Un fou extraordinaire**, сказал о нем Вольтер. Были у него поступки, решительно намекающие на то, что у него и "не все были дома", a bee in the bonnet***. Un togue****, на чердаке неладно. Словом, не вполне психопат, но и не вполне не психопат. Его чудовищный позорный провал и превращение Швеции из первостепенной державы в третьестепенную - его личное дело. Он импонировал долго первыми 9 годами побед, презрением к опасностям, собачьей личной жизнью. Но вреднее не было никогда человека для своей страны. Et voila!***** Поговорим о нем еще. Мне лично он противен.
*(Я сказал (лат.).)
**(Здесь: отчаянный безумец (франц.).)
***(чудак (англ.).)
****(чудак (франц.).)
*****(Вот уж! (франц.).)
Сердечный привет Вам обоим[...]
Ваш Е. Т. Пишите!
129. Никулину Л.В. 26 января 1949 г.
26 января 1949 г.
Глубокоуважаемый Лев Вениаминович,
Я прочел Ваш роман* и выскажу Вам свое мнение о том, следует ли его в настоящий момент печатать в том виде, как он есть. Лично я на Вашем месте сейчас от этого воздержался бы. Вас упрекнут в том, что Вы писали очень литературно и очень занимательно, но не исторический, а приключенческий роман. Нужно Вам сказать, что лично я люблю романы с приключениями вроде тех, которые переписывает у Вас Фигнер, но тогда, когда они не приписываются историческому лицу, с которым ничего похожего не было. С Фигнером были приключения, но не те, и не так, и не с дамами и т. д.
*(...Ваш роман... - "России верные сыны" (1950). См. рец. Е. В. Тарле на этот роман - Правда, 1951, 14 февр.)
Дело не в отдельных погрешностях, ошибках, описках. Они есть, но они легко исправимы. Дело в самой концепции Фигнера, ситуации в Данциге, абсолютно невозможно добродушном генерале Раппе и пр. Если бы Вы напечатали все это и сказали бы, что я читал и нашел все напечатанное адекватным действительности, то Вам ответили бы: значит, академик просто очень нагло над Вами решил произвести мистификацию и недобросовестно Вас, доверяющего ему человека, обманул. Если бы Вы взяли Фигнера, как мы знаем его из истории, отчаянно храброго, холодного, жестокого, способного на дело, которое грозит верной 100-процентной гибелью (он ведь хотел убить Наполеона, пробравшись к нему, и говорил об этом Денису Давыдову), лишенного тени сентиментальности, циничного и т. д., - и показали бы его только в действиях, в которых он участвовал, это было бы иное и подлежало бы суду моей компетенции. Но этого тут нет. Нужно Вам знать, что лично я абсолютно не способен писать исторические романы, и если бы подобная мысль взбрела мне в голову, то я, конечно, написал бы раз в десять (или в пятьдесят) хуже Вас, так что не подумайте, что я хочу Вас поучать или давать Вам советы. Но читательское мое суждение таково: автору, который написал прекрасные литературные портреты вроде шаляпинского*, автору, так владеющему пером, как Вы, и таким уменьем анализировать и схватывать черты интересных и далеко не простых индивидуальностей, должно очень еще поработать над этим романом, чтобы он был достоин уже имеющихся за Вами вещей.
*(... прекрасные литературные портреты вроде шаляпинского... - См.: Никулин Л. В. Люди русского искусства. М.,)
Я даже и не касаюсь других сторон дела - неизбежности азартных, и как всегда с большими перегибами, нападений, поводов к которым будет тут достаточно. На это и внимания обращать не стоило бы, если бы Вы могли сказать: "Фигнер был именно вот такой, я его не выдумал". Но этого Вы сказать не могли бы. Заметьте: Лев Толстой видел некоторые фигнеровские черты в офицере, которого назвал Долоховым, Давыдовские черты в офицере, которого он назвал Васькой Денисовым, но ни тому, ни другому не дал их исторической, настоящей фамилии. А если бы дал, то испортил бы обе фигуры и стеснил бы себя так, что и поправить испорченное не мог бы. А в тех случаях, когда он отступал от этого правила, все же приписывал своим историческим героям то, что они говорили и делали в действительности, но не выдумывал ничего, - все равно любил их (как Кутузова) или ненавидел (как Наполеопа). Таково мое личное, может быть ошибочное, мнение.
Прибавлю, что абсолютно никому я ни о Вашем романе, ни о своих советах и мнениях ни слова не сказал - и не скажу. Дайте роман кому-либо, кому верите, и очень может быть, что его мнение будет таково, что я говорю нелепости и что роман должно печатать в том виде, как он уже готов. Конечно, и до и после его напечатаний содержание этого письма останется известным только Вам и мне (Михаилу Ильичу я сказал, что у меня не было времени еще и что прочту Ваш роман впоследствии, а перед Вами извиняюсь и прошу его пока вернуть Вам задержанный мною экземпляр).
Искренне Вас уважающий Е. Тарле
130. Волгину В.П. 27 марта 1949 г.
Глубокоуважаемый Вячеслав Петрович!
90 страниц, которые я извлек из своей книги* (в которой около 900 страниц), конечно, были, по моей мысли, лишь материалом, на основании которого я и прочел бы свой часовой доклад** (в 30 страниц). Вот почему в нем не было ни беседы с Людвигом, ни Полтавской битвы, ни обстоятельных рассуждений, почему нельзя приравнивать 1708-[170] 9 гг. к 1941 - [19]45 гг., так что рецензент ломится в открытую дверь, вся эта мысль у меня подробно развита и изложена (и о государстве помещиков, и о классовой природе петровской России и т. д. и т. д.). А подробности о Карле XII обусловлены всем тем, что мне было в ЦК передано при начале работы о трех нашествиях (специально мне порученной). Говорилось, что руководство именно пожелало, чтобы "Тарле рассказал об участи трех агрессоров - Карла XII, Наполеона и Гитлера". И даже настояли, чтобы я подписал одновременно договор на все три книги.
*(90 страниц... из своей книги... - Речь идет о книге "Северная война и шведское нашествие на Россию", написанной в 1949 г., но опубликованной посмертно.)
**(... свой часовой доклад... - Речь идет о докладе на сессии АН СССР по истории Северной войны 1700-1721 гг.)
Ответы буквально на все замечания обоих рецензентов исчерпывающе даны в большой моей работе.
Но не мог же я прислать Вам всю книгу!
Вот что я Вам теперь предлагаю: я напишу специальное введение к докладу, где, собственно, и будет дана установка этой части работы (замечания о 1941 - [19]45 гг. - а их почему-то больше всего у рецензентов - бьют мимо цели: войне 1941-[19]45 гг. ведь будет посвящен мною очень большой специальный том, зачем же назойливо лезть к читателю на каждом абзаце, что, мол, ты, читатель, смотри, не приравнивай 1708-1709 гг. к 1941-[19]45 гг.?). Ведь, обращаясь к самой высокой по своему уровню аудитории, лектор должен избегать азбучностей. Оттого я и пишу много о народной войне (которую я выявил по архивным данным), а не о Полтавской битве, которую больше знают. Но, пожалуй, я выброшу все о Карле XII и помещу о Полтавской битве, останавливаясь на менее известных деталях ее. О полководческом искусстве Петра тоже можно добавить: у меня целые главы об этом (о знаменитом жолкиевском плане* должно оставить).
*(... жолкиевском плане... - Речь идет о собранном Петром I в декабре 1706 г. военном совете старших начальников в Жолкве (Жолкиеве), на котором было решено не вступать в генеральное сражение на территории Польши, а "дать баталию прп своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет; а в Польше на переправах, и партиями, также одолженьем провианта и фуража томить неприятеля..." (Тарле Е. В. Северная война и шведское нашествие на Россию. - Сочинения. Т. X. М., 1959, с. 485).)
Словом, я Вам пишу: 1) новое введение к докладу и 2) его сокращение в одних местах и дополнения в других. И еще прибавлю, что, несомненно, я за один час не успею прочесть всего, что даже в таком сокращенном виде пришлю Вам на днях, а прошу и на этот сильно сокращенный текст смотреть лишь как на материал и основу для доклада. Как увидите, я учел наиболее существенные замечания рецензентов.
Тема этих трех томов о трех нашествиях не мной признана спешной и нужной в наше время, и ни в малейшей степени не моя инициатива была в том, что их предложили писать мне. Но взять их на себя я считаю своим долгом. Есть предложения, от которых не отказываются. В своей работе (чисто исследовательской по характеру, хотя и доступной - поскольку хватило уменья - по форме) я остановился на том, что менее известно у нас. Это отразилось и на той 1/10 части моей работы, которую я послал в ответ на предложение Президиума выступить на сессии.
Но, может быть, вообще доклад мой сейчас не нужен? Тогда я [с] полной готовностью его не прочту. Не откажите, Вячеслав Петрович, откровенно мне об этом сообщить по телефону или при личной встрече.
Совершенно не вовремя я прихварываю. Иначе просто приехал бы к Вам в Академию поговорить обо всем этом. Кстати, я ведь не знаю, когда именно будет сессия? Если очень скоро, го, может быть, в самом деле Вы бы поручили выступить на сей раз кому-либо другому, потому что на вторичную переделку у меня уже времени не хватит.
Некоторые соображения рецензента, вроде того Что "феодальная формация сменилась капиталистической, а капиталистическая империалистической" при всей их бесспорности абсолютно пи при чем (в докладе академикам!!). Я вообще старался избегать общих, расплывчатых, всем известных со школьной скамьи обобщений. Говорить в часовом докладе обо всей экономике России и всей политике было бы и ненужно, и невозможно... Ведь тема, предложенная мне, - "Северная война и нашествие 1708 - 1709 гг.", а не "Россия при Петре I". Как же требовать, чтобы я дал тут весь "углубленный анализ" экономического положения и т. д. и т. д., а не "ограничился" рассказом о войне? Когда выступаешь на сессии Академии, нужно, чтобы такие слушатели хоть что-нибудь новенькое и интересное получили от своего коллеги из результатов его работ. Что же я, в самом деле, буду час с четвертью разглагольствовать перед Вячеславом Петровичем Волгиным или Борисом Дмитриевичем Грековым и сообщать им, что в XVIII столетии был феодализм, а в XX-социализм и тому подобные новости? И что нашествие в XVIII в. грозило только потерей самостоятельности, а в XX в. - еще и поражением социализма? Со стороны лектора это было бы странно.
Словом, распоряжайтесь материалом, который я Вам пришлю дня через два, как хотите. Желаете - буду читать доклад, найдете ненужным - не буду (текст доклада сокращен вдвое).
Примите мой привет. Ваш Евг. Тарле
27.III.49 г.
131. Штрайху С.Я. 10 апреля 1949 г.
Глубокоуважаемый Соломон Яковлевич,
Кончил Вашу книгу*, - повторяю все комплименты, которые сказал Вам по телефону. Вы любите Ваш сюжет, и вся книга оказалась согретой чувством и поэтому так привлекает читателя, даже независимо от прекрасной литературной формы. Конечно, у гениального Владимира Опуфриевича** спекуляции были просто болезнью, как рулетка у Достоевского, например.
*(...Вашу книгу... - См.: Штрайх С. Я. Семья Ковалевских. М., 1948.)
**(Владимир Онуфриевич - В. О. Ковалевский.)
Когда будете готовить повое издание, внесите (стр. 270) поправку (по совсем ничтожному поводу). Преступник Томас не был убит взрывом своей "адской машины", и вообще все это произошло иначе. Томас сидел с капитаном грузового парохода (в Бремергафепе), и они пили грог в капитанской каюте, когда с набережной, по которой рабочие проносили на пароход тюки с хлопком, застрахованные Томасом, раздался грохот: поскользнулся и упал рабочий, который как раз нос тот тюк, где был взрывчатый материал и часовой механизм. Капитан тотчас пошел на набережную, а когда вернулся, то увидел уже мертвого, застрелившегося в каюте Томаса (сразу понявшего, что его замысел не выгорел). Кроме рабочего, упавшего с тюком, никто не пострадал. Вот как было дело. Пишу по памяти, но, безусловно, это было так. Очень характерно, что, как Вы пишете, сам Достоевский заинтересовался историей с Томасом. Сюжет - для него!
Благодарю Вас за замечательно хорошо написанную Вашу книгу.
Привет! Е. Т.
10.IV.1949
132. Ланну Е.Л. 17 июня 1949 г.
17.VI
Дорогой Евгений Львович,[...] Насчет Мопассана не согласен. Он - реалист, и что же ему делать, если французы этим самым так увлекаются. Ну, а Ваши Олдусы Гаксли и прочие Maugham'ыi. Что ни строчка, то sex appeal, что ни абзац, то форпикэшьен. После Виктории они обесстыжели вконец. Мопассан в l'Epave*, в M-elle Hortense** etc. нежен, тонок, глубок, поэтичен, трогателен. Вольно же Вам читать его в дубовом переводе (а Мопассана нельзя переводить). Ведь это все равно (по словам Розанова по другому случаю), как если бы Вас принудить читать "Евгения Онегина" непременно в кратком пересказе Скабичевского. Если б у меня в доме завелся Мопассан в переводе, то я его сжег бы в печке. Мопассан - поэт, и поэт настоящий, но по-французски!
*(... в "UEpave"... - новелла Мопассана из сборника "Маленькая Рок".)
**("M-lle Hortense" - подлинное заглавие "La reine Hortense" ("Королева Гортензия") - новелла из сборника Мопассана "Лунный свет".)
О гимне солдат "Дерзайте, люди" перед Полтавой не читал и не слыхал. Полагаю, что позднейшее елейное вранье и абсолютно неестественно. Что за чушь порют о Полтаве!
Упиваюсь новым атласом*, большим, дорогим и чудесным!
*(Упиваюсь новым атласом... - Большой советский атлас мира. Т. 1. М., 1937.)
Спрашивал вчера профессора математики, как теперь с геометрией в средней школе? Он ответил: "Мальчика учат: прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками; сумма углов треугольника = двум прямым etc., весь год учат этому, а в конце прибавлено в учебниках странички две-три мелким шрифтом (как бы маленький P. S.), сообщают, что вот, мол, жил в Казани некто Лобачевский, так он доказал, что все это - сплошное вранье (и о кратчайшем расстоянии, и о двух d, и о параллельных и т. д.). Так вы, детки, уж там как-нибудь сами разбирайтесь, кто прав, кто виноват[...]".
Пушкинские торжества* были импозантны. Музей** очень хорош и полон.
*(Пушкинские торжества... - По случаю 150-летия со дня рождения А. С. Пушкина (июнь 1949 г.).)
**(Музей... - Музей А. С. Пушкина в б. Александровском дворце.)
Погода здесь серая, дождливая, но наш красавец Питер великолепен как всегда. Всем городам город!
"Уважаю в тебе, Ольга, рабочую единицу!" - писал Щапов, Предлагая руку и сердце своей избраннице. Пил он исключительно спирт, приправленный перцем, и умер от delirium tremens*. Был, впрочем, очень серьезным исследователем раскола. Вспомнил я это потому, что на днях получил восторженное письмо, в котором неизвестная мне курсистка пишет, что "уважает (во мне) рабочего человека". Знай наших!
*(белая горячка (лат.).)
Пишите. Сердечный Вам обоим от нас привет.
Упиваюсь письмами Чехова! Моральная гениальность. Непременно прочтите письма Чехова. Это корифей эпистолярной прозы.
133. Ланну Е.Л. 26 июня 1949 г.
26.VI.1949
Дорогой Евгений Львович,
"Нет, Будда, ты не прав!"*, как однажды читал с эстрады Мережковский, поправляя в этот момент пенсне на носу. Вы относительно Мопассана не правы на 98 1/2 процента. Это глубокий, безотрадно пессимистический мыслитель, давший такую страшную, потрясающую картину французского зажиревшего города и кулачества в деревне, без которой ни один историк уже не обойдется[...].
*("Нет, Будда, ты не прав!" - перефраз строки из стихотворения Д. С. Мережковского "Сакья-Муни". У Мережковского: "Говорит он богу: "Ты неправ" (Песни свободы. СПб., 1905, с. 42).)
И какой ослепительный художественный дар! Какой дивный слог!! Как Вы не видите, что и "новые" переводчики не могут его перевести как нужно. Его нельзя понять иначе как на его родном языке. Как нельзя полностью насладиться в переводе ни "Таманью", ни "Капитанской дочкой", ни "Ревизором", ни чеховской "Степью". Нельзя и шабаш. Выйдет всегда "Евгений Онегин" в изложении Скабичевского[...] Мопассан - это мир мысли, скрытого и лишь изредка себя обнаруживающего отчаяния. А сколько в нем самого горького и гневного социального протеста! Не только в "Boule de suif"* или в одной мучительно страшной Франсуазе, которую лично перевел Лев Толстой**, оторвавшись для этого перевода от "Власти тьмы" и от "Хозяина и работника". Что же из того следует, что и у Мопассана есть и веселые гривуазные безделушки, писанные, когда шли скупо отмеренные ему жестокой судьбой молодые (здоровые) годы? Что за pruderie, mon bonmonsieur?*** Что это Вы "в добродетель всем дышлом въехали?"**** (как спрашивает Свидригайлов у Раскольникова)? Он столько дал и художественного наслаждения, и столько громадного, неизмеримо важного в своей правдивости материала для постижения процесса гнилостного разложения собственничества в последней четверти XIX в., столько психологической тонкости и индивидуализации при этом (это Вам не тупые и нужные бревна Золя и прочих Боборыкиных), что ему, его памяти земной поклон хочется отвесить, а не корить его за то, что он давал также и легонькие вещички: "Ты сосчитал на солнце пятна - и проглядел его лучи". Voila.
*("Пышка" (франц.).)
**(...перевел Лев Толстой... - Л. Н. Толстой В 1891 г. перевел новеллу Мопассана "Le port" (1889), дав ей название "Франсуаза".)
****(... "в добродетель всем дышлом въехали?" - у Ф. М. Достоевского: "Да что вы в добродетель-то так всем дышлом въехали?" ("Преступление и наказание", ч. VI, гл. IV).)
[...] А я (продолжая бить баклуши и безобразно пропускать все договорные сроки по "Крым[ской] войне")* упиваюсь перечитыванием писем Чехова. Письма с дороги (по пути на Сахалин) - верх совершенства, они стоят его лучших созданий. Я их читаю за свое земное странствование, кажется, в 10-й раз - и наслаждение совсем новенькое и самое острое.
*(...по "Крымской войне"... - Речь идет о работе Е. В. Тарле над 2-м испр. и доп. изданием исследования (вышло в свет в 1950 г.).)
Погода тут стоит мерзейшая, но Питер наш - красавец при всякой погоде. От Невы нельзя оторвать глаз. Сегодня в первый раз солнце.
Читали ли Вы книгу Bell'a* о великих математиках? Вышла не так давно, еще во время войны. Там замечательный очерк специально о Лобачевском, называется "Copernicus of geometry"**. Вот бы милой Александре Владимировне перевести!![...]
*(... книгу Bell'a... - См.: Bell E. Men of Mathematics. N. Y., 1937.)
**("Коперник геометрии" (англ.).)
Книга Bell'a замечательно интересна даже для таких платонических любовников неэвклидовой геометрии, как я, одаренный от природы математическими способностями не только экономно, но до цинизма скупо. Кстати, меня разочаровал последний сверхтелескоп в Паломаре, открытый для работы 1 сентября 1948 г. (сверхлинза, сверхтруба, сверхфотоустановка в его горле и брюхе etc.). Он в 1 1/2 раза сильнее предпоследнего - до него первого в мире - гуверовского на Rocky Mountains*. Тот открыл Галактику в 400 миллионах световых лет, а новый, этот, в 2 1/2 раза сильнее и его зрения, ergo, хватило бы - писали в астрономическом франц[узском] журнале - на один (с лишком!) миллиард (sic!) световых лет. И вот он, каналья, зиркает, зиркает по небу (глагол зиркать - киевский) и ни... словом, ничего пока не нашел. А стоила одна линза его, которую гранили 11 лет, больше 3 миллионов. "Только дерут с проезжающих!" А туда съехались было астрономы со всего света. Нехорошо! Я ждал новеньких Галактик. Посмотрим, что дальше будет, пусть еще пошныряет по пустоте. Делая по 300 000 километров в секунду, и притом миллиард лет (sageund schreibe** 1 000 000 000 лет), должен же хоть один из сколько-нибудь добросовестных лучей в конце концов попасть на эту новую сверхлинзу. Лучше поздно, чем никогда.
*(Скалистых горах (англ.))
**(буквально (нем.))
Сердечный привет милой Александре Владимировне и
Вам от нас обоих. Пишите. A vous* Е. Т.[...]
*(Ваш (франц.))
134. Ланну Е.Л. 7 июля 1949 г.
7.VII.
Dear Sir*,
*(дорогой сэр (англ.))
[...] И Вас не угрызает совесть, что Вы по поводу Мопассана помянули этих уичерлеевских ростбифов вроде его Горнера* и др. ejusdem farinae**! Все они Impertinent Black Coat*** сравнительно с Мопассаном[...].
*(...уичерлеевских ростбифов вроде его Горнера... - Уильям Уичерли-английский драматург, крупнейший комедиограф эпохи Реставрации. Горнер - главный персонаж комедии Уичерли "Деревенская жена". См.: Wycherley W. Country-wife (1675). - In: Wycherley W. The Complete Works. Vol. 2. N. Y., 1964.)
**(из того же теста (лат.))
***(Здесь: нудные проповедники (англ.).)
Читаю автобиографию Костомарова*, и он с каждой страницей вырастает как моральная личность подвижника науки. С каждой страницей! Cresciteundo**. Суховато, небрежным языком, а нельзя оторваться. Главное - он не сознает своей громадности моральной. И это при тяжких, десятилетиями длившихся страданиях, и под кошмаром грозящей слепоты, и при десятилетней ссылке...
*(... автобиографию Костомарова... - См.: Костомаров Н. И. Автобиография. М., 1922.)
**(все возрастает (лат.))
С удовольствием думаю о том, когда встретимся и поговорим[...].
Привет сердечный от Ольги Григ[орьевны]
Truly Yours* E. Т.
*(преданный Вам (англ.))
135. Чуковскому К.И. 1940-е годы
Милый Корней Иванович,
Всякий раз, когда счастье приводит меня в Питер, на мою настоящую квартиру, я перечитываю разных моих "вечных спутников", напр[имер] Герцена, книгу Чуковского о Некрасове etc.
И каждый раз мне кажется, что в этой книге Вы дали то, что долго Вас переживет, что это Ваша, м[ожет] быть, не осознанная Вами кульминация (как не сознавал Горький, что его кульминация - это его воспоминания о Льве Толстом, которые переживут все, что он сделал, и останутся навеки). Я снова пережил то умственное наслаждение, и такое же живое, как и в первый раз, когда покойница Танюша* мне это дала (Ваш ей подарок с надписью) и когда я ей сказал потом, что я 1) отдал эту книгу в хороший переплет и 2) никогда и никому (в том числе ей) не отдам ее, а буду давать ей только почитать на 2-3 дня. Она поспорила, но примирилась.
*(Танюша - Т.А. Богданович)
В этой книге Вы дали себе простор. Вас никто и ничто не стесняло. И тот, кто не читал Вашей книги, не знает Некрасова и величия Некрасова с чисто эстетической стороны. Эту книгу нужно читать и брать en bloc, как целое, и мне ничуть не мешает, что я решительно не согласен с Вами в оценке, напр[имер], "Русских женщин" etc. Секрет таких книг, как Ваша, не только в их уме, в их аналитической глубине, но и в самом настоящем чувство, которое их пронизывает. Сложное чувство: тут и непосредственная, целомудренно скромная любовь к поэту, и обида за него, и раздражение, и нетерпение не только к добротному, непроницаемому[....] Антоновичу, по и к умному, ученейшему, талантливому, благородному Владимиру Соловьеву (ни аза в глаза - увы! - не смыслившему в поэзии, почему так охотно и писал он свои стихи и почему М. М. Стасюлевич с таким удовольствием их печатал). Это большое чувство сказывается и в чисто биографических экскурсах...
Вот и все, что я хотел Вам написать (шут меня знает почему). Даже не знаю, в Москве ли Вы? Черкните, как Ваше здоровье? Как здоровье и самочувствие Марии Борисовны? Буду рад получать от Вас весточку. До 1 сентября буду в Питере (Ленинград 41. Дворцовая набережная, д. 30, кв. 4). А когда закончу работу в здешних архивах, вернусь в Москву. Жена Вам кланяется.