Глава восьмая

До Мосула мы ехали целые сутки. Строительство железнодорожной линии Берлин - Багдад, начатое еще до первой мировой войны, было, конечно, прервано, и в то время все еще не завершено; поезда останавливались милях в ста не доезжая Мосула, Ранним утром мы высадились на южной конечной станции в безлюдной равнине, приблизительно в ста милях к северу от Багдада. На усеянной галькой земле кое-где виднелись крупные валуны, а вокруг в предрассветной мгле волновалось море зеленой травы, колеблемое свежим бризом. Когда стало светлее, я заметила, что на востоке горы подходят ближе. Стекающие с них реки устремляются далеко на запад в благодатную равнину, что тянется к берегам Тигра, пробуждая к жизни растительность этого северного края.

Мы пересели в машину и немного отклонились к северо-востоку, чтобы осмотреть Арбелы - обнесенный стенами город, который слывет древнейшим из всех поныне населенных городов мира. Мы увидели его еще издалека: освещенный лучами утреннего солнца, он стоял на высоком крутом холме посреди равнины. Этот поросший травой холм образовался в результате бесчисленных напластований от перестройки различных городов так же, как постепенно повышался уровень Тель-Асмара и других городов равнины. Подобные города, однако, давным-давно прекратили свое существование, и даже холмы осели и стоят покинутые, засыпанные песком, галькой и черепками. Арбелы же процветает и поныне; его обитатели по-прежнему сносят ветхие дома или мастерские и, слегка разровняв поверхность, воздвигают на развалинах старых домов новые здания. В результате уровень города все повышается.

Попирая ногами погребенные под землей здания древних городов, мы взобрались по крутому склону к воротам современного города и, минуя мрачные, узкие переулки, оказались возле базара. Нам казалось, будто квартал жилых домов Тель-Асмара ожил, будто в переулках и дворах, раскопанных Хэлом, вновь возникли высокие стены, а у низеньких домиков появились стены и крыши. Повсюду слышались смех и оживленный говор сотен людей. Выходившие на маленькую улицу окна и двери были по форме почти идентичны тем, что обнаружены Хэлом и Джейком в городе, который более чем на четыре тысячелетия старше этого. По-видимому, на протяжении многих веков планировка улиц и домов Арбелы оставалась почти неизменной.

Наконец мы выбрались из этого темного лабиринта людского муравейника и остановились, ослепленные, на вершине холма у городских ворот: к югу от нас простиралась обширная долина, залитая солнцем. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь легким шелестом травы. Не слышно ни стука несущихся мимо тяжелых копыт, ни лязга металла, ни победоносных криков греческих воинов, ни слабых стонов отчаявшихся персов. А ведь именно здесь, под стенами древней Арбелы, Дарий предпринял последнюю попытку дать отпор юному Александру, когда тот, опьяненный мечтой создать безграничную империю, с презрением отверг предложенные ему великим правителем западные земли, что простирались до самого Евфрата, и продолжал свои завоевания.

Когда мы добрались до Мосула, уже стемнело. Нас изрядно утомила поездка по неровной дороге обратно к реке, а затем переправа на пароме на западный берег, где расположен Мосул, Паром сел на мель посреди реки, и мы извелись в ожидании, пока древний старик-араб до самого захода солнца один, без посторонней помощи, делал попытки снять плот с мели при помощи длинного шеста. Мы очень обрадовались, когда в лучах заходящего солнца ветхий паром причалил наконец к берегу. В сгущающемся мраке мы вновь очутились в дороге; на этот раз наш путь лежал на север, вдоль западного берега Тигра. Дорога огибала подножие огромного холма, который, казалось, возвышался до самого неба. Там наверху, заслоняя звезды, некогда стоял древний Ашшур, столица могущественной Ассирии, названная так по имени верховного бога живших здесь племен. У подножия холма ютились низенькие домишки; то здесь, то там мерцал тусклый огонек.

Но вот наконец показались огни Мосула, и на душе стало как-то спокойнее.

На следующий день мы на машине выехали из Мосула. Миновав узкие, залитые солнцем улицы, сквозь ряды изящных золотых минаретов мы вновь выбрались на загородный простор, где воздух чист и прозрачен. По мосту машина переехала на другой берег Тигра - ведь Хорсабад расположен к востоку от реки. Поросшая травой, невысокая, продолговатая насыпь преграждала нам путь. Среди травы вилась песчаная дорога. Мы пересекли этот земледельческий край в северо-восточном направлении. Ничто не напоминало о том, что эти мирные пашни, по которым проходит только одна дорога да бежит сверкающая речушка, некогда оглашались криками бесчисленных воинов и шумом колесниц. Зеленые насыпи, между которых мы ехали, - все, что осталось от западных стен древней Ниневии. Значит, мы находимся на территории бывшего города. Здесь после своего "чудодейственного" возвращения "слово господне" проповедовал Иона. Древнее название Ниневии определенно восходит к древнесемитическому слову, означавшему "рыба"; существует теория, согласно которой кит, в чреве которого Иона провел якобы трое суток, появился лишь в результате ошибки переводчика, спутавшего это слово с другим, означавшим тесный лабиринт города, который поглотил Иону и из которого тот вышел через несколько дней пророком и проповедником.

Проехав еще милю вдоль речушки, мы поравнялись с восточными стенами города. Речушка называется Хоср, в честь нее названо современное селение Хосрабад. Эта река в далеком прошлом была гораздо шире, стремительней и глубже. Она пробила брешь в восточной стене Ниневии, сквозь которую мы спокойно проехали. Эта же река однажды затопила значительную часть огромного города, помешав последней попытке отразить врага.

Затем мы выехали на дорогу, которую построил отец Синахериба Саргон в конце VIII века до н. э., когда он основал в этих местах новую столицу. Далее дорога шла у подножия холмов. Слева от нас, за рекой в тени высоких деревьев, виднелись маленькие тростниковые хижины. Это и было селение Хосрабад. А напротив него, у самой дороги, возвышался огромный, насыпанный по приказу Саргона холм, на вершине которого, над городской стеной, был построен дворец. Дорога проходила по узкой лощине между холмами. Водитель свернул и машина поползла вверх по крутому склону. Вскоре мы оказались на открытой плоской вершине у ворот дворца Саргона.

Отсюда с высоты Саргону были прекрасно видны горы - на востоке и на севере, долины - на западе и новый обнесенный стенами город - на юге. Сюда он пришел из Ниневии вместе со своим юным наследником Синахерибом по дороге, построенной по его приказу. Здесь протекало детство Синахериба; а тем временем армии его отца захватывали одну за другой огромные территории, неся горе и разорение каждому, кто становился на пути могущественной Ассирии.

Площадь на вершине холма была такой обширной, что на ней размещались дворец и три храма, воздвигнутые из кирпича-сырца. Какой колоссальный труд! Перед глазами возникает картина: огромная армия военнопленных движется на принудительные работы во вражеской стране. Только таким образом можно было обеспечить такое количество рабочих.

В юго-западном углу платформы возвышался маленький, поросший травой холмик - руины храмовой башни, зиккурата Саргона. В центре платформы стоял дом, где жили участники экспедиции. Я с удовольствием смотрела на этот ветхий маленький домик, такой непохожий на массивное здание в Тель-Асмаре. Неожиданно в дверях показался Гордон, как всегда улыбающийся, застенчивый и приветливый. Он услыхал шум мотора нашей машины и вышел навстречу. Оказывается, Ганс, Сетон, Джейк и Ригмор уехали к дальним холмам, но Ганс обещал вернуться вечером. Гордон повел нас в дом. Он был построен местными жителями на развалинах дворца Саргона; этот дом - все, что осталось от бывшего селения Хорсабад. Когда несколько лет назад в связи с расширением территории раскопок дворца возникла необходимость переселить жителей Хорсабада, они наотрез отказались сдвинуться с места, несмотря на обещанную им весьма крупную компенсацию. Они мотивировали свой отказ тем, что здесь, наверху, они всегда здоровы, а внизу, по другую сторону дороги, тотчас же заболевают малярией. Положение создалось весьма затруднительное. Пьер осмотрел окрестность, спустился вниз для обследования покинутого селения и обнаружил большой заброшенный пруд, который буквально кишел комарами. Прорыв от него к ближайшей реке сточную канаву, он ликвидировал пруд, а заодно с ним и комаров. После этого потребовалось еще немного уговоров, и наконец местные жители переселились на прежнее место, и впредь никто из них малярией не болел. Все дома, за исключением одного, были снесены, и территория раскопок расширена до самых стен дома, принадлежавшего экспедиции.

После ленча Гордон повел нас с Хэлом осматривать площадь на вершине холма. Стоя на краю поросшей травой террасы, мы смотрели вниз на длиннющую комнату с мощеным полом, простиравшуюся с севера на юг. В южном конце ее, среди травы и цветов, возвышался большой каменный трон; к нему вели остатки ступенек.

- Это "тронный" зал Саргона, - сказал Гордон, - вход в него из наружного двора, вон там, - он указал на длинную стену комнаты напротив нас; в ней имелось большое отверстие; в самом отверстии, в траве, блестело несколько осколков белого камня.

- Вот здесь были обнаружены крылатые быки, один из которых сейчас находится в Чикаго, - продолжал он. - Они стояли по обеим сторонам входа в "тронный" зал со стороны двора.

Обойдя дом, мы оказались на западной стороне холма. Внизу простиралась обширная равнина; где-то вдали едва виднелись контуры восточных стен Ниневии, а над Тигром все заволокло туманом. Далеко на юге виднелся конусообразный холм. Он стоял, коричневый и массивный, посреди зеленой равнины.

- Это Нимрод, - сказал Гордон, - он был столицей Ассирии после Ашшура, но до Нинезии. Ашшур расположен в том же направлении, но значительно дальше за рекой; его отсюда не видно.

Мы сказали ему, что проезжали мимо Ашшура накануне ночью.

Все в этой древней стране говорит на языке "Книги Бытия". Вавилон, Эрех, Аккед, Ашшур, Ниневия, а теперь еще Нимрод. Возможно, он, так же как и Ашшур, назван в честь наполовину забытого легендарного бога далекого прошлого: "Куш родил также Нимрода: сей начел быть силен на земле; он был сильный зверолов перед богом Ягве; потому и говорится: сильный зверолов, как Нимрод перед богом Ягве. Царство его вначале составляли: Вавилон, Эрех, Аккад и Халне, в земле Сеннар. Из сей земли вышел Ассур и построил Ниневию - Реховот-ир, Калах..." (1 кн. Моисея, 10, 8-11).

С юга, совсем близко от нас, на уровне земли торчал поросший травой остов огромного здания; около него толпились рабочие и мальчишки - переносчики корзин. Мелькали яркие оранжевые и малиновые головные платки, голубые, зеленые и пурпурные широкие крученые пояса, кое-где белело полотно. По-видимому, обитателям этого рая мало было окружавшей их феерии красок: им хотелось обернуть свои смуглые лица и гибкие тела в яркие ткани.

- Недавно найденные быки находятся там, спуститесь и посмотрите на них, - сказал Гордон.

Мощеный двор был расположен футов на двадцать ниже современного уровня; мы пробирались между высокими земляными стенами красноватого цвета, на вершинах которых росла трава и желтые маргаритки. Свернув за угол, мы внезапно очутились перед фантастическими воротами, по обеим сторонам которых возвышались два колоссальных чудовища. При виде их у нас перехватило дыхание. Гордон уже полностью до самого основания очистил их от земли. Для этого его рабочим пришлось перенести многие тонны грунта.

Сияя белизной и горделиво подняв над спиной огромные крылья, они безмятежно, с улыбкой взирали на нас с высоты своего роста. Эти колоссальные чудовища - предки "херувимов" из Ветхого завета; сочетание их бородатых, добродушно улыбающихся лиц и напряженных, свирепого вида туловищ олицетворяет два разных начала. Они были добрыми божествами, охранявшими своего повелителя, который поставил их у своих ворот. Но они в то же время всегда начеку и готовы в любой момент бороться с любым злом.

Гордон в равной мере радовался этой находке и тревожился за ее сохранность. Как только весть о быках разнеслась по округе, из Мосула нахлынули посетители. Всем хотелось поглядеть на быков. Гордон опасался, что за время перерыва между сезонами, несмотря на охрану, на раскопки проникнут любители вырезать свои инициалы на древних статуях, а порой и отламывать от них кусочки в качестве сувенира. Он решил, что лучше всего опять закопать их, даже если на это придется истратить огромную сумму денег. Так он и поступил перед самым концом сезона. Но на этот раз "херувимы" недолго пребывали под землей. Теперь они горделиво охраняют вход в музей в Багдаде.

Мы едва успели вновь взобраться на вершину холма, как с другой стороны появилась машина и из нее выскочил Ганс: веселый, загорелый, с расстегнутым воротом рубашки, с пиджаком на руке.

- Вы уже здесь? Отлично! - обрадовался он. - Как же здесь хорошо! Мы слишком долго не видели цветов. Кстати, остальные пробудут в Джерване еще месяц, мы завтра пошлем им оборудование. Гордон, нельзя ли попить чайку, но только во дворе, хорошо? Я глаз не могу оторвать от травы.

Мы вошли в ворота; вскоре все уже сидели на солнце и слушали Ганса. Он решил продлить срок работы экспедиции, чтобы заняться исследованием того материала, который обнаружил в предыдущем сезоне Джейк. Руководство же работами в Хорсабаде по-прежнему возлагалось на Гордона.

Несмотря на то, что Ганс восхищался замыслом Саргона, город, как таковой, имел для Ганса второстепенное значение. Отдавая должное образцовому государственному устройству Аккада, Ганс не забывал о том, что оно в основном было подчинено одной цели - осуществлению с бесчеловечной жестокостью обширных планов захвата чужих земель.

Бесстрастно, хотя и мастерски выполненные рельефы, которые прославляли подвиги Саргона на поле брани и на охоте, оставляли Ганса равнодушным как к их содержанию, так и к манере исполнения. Скрупулезная точность в передаче каждой детали говорила ему о застое и упадке, о том, что мастера придерживались устарелых канонов. Возможно, это звучит странно, право же, по сравнению со вторым, третьим или даже четвертым тысячелетием до н. э. 700 год до н. э. кажется поздним периодом. Радостное настроение Ганса объяснялось исключительно красотой окружающей природы; на юге же, наоборот, пустыня угнетала его, зато работа очень увлекала. В Тель-Асмаре он был близок к истокам истории. Он был пионером и проникал все глубже в неисследованные сферы, в призрачную зарю появления человечества, делая все новые открытия. Он имел дело с эпохой, когда энергичные люди, только недавно боровшиеся за свое существование, впервые пытались своими неумелыми руками создать предметы из камня и металла. А Ганса больше всего на свете интересовало то, что благодаря этим предметам материальной культуры появилась возможность интерпретации развития мышления у людей древнего мира. Я знаю, что он был поглощен сравнительным изучением скульптуры Египта и Месопотамии и на основе полученных данных, в частности при изучении скульптур из храма Абу, пытался выяснить разницу в мировоззрениях этих народов.

А пока Ганс ел булочки с изюмом и, греясь на солнце, оживленно рассказывал нам о Синахерибе. По-моему, Гансу очень нравился сын Саргона, хотя по части кровавых "подвигов" на поле брани отец и сын стоили друг друга, но у сына по крайней мере была страсть к древонасаждению, чего нельзя сказать об отце. А Ганс сам был страстным и знающим садоводом.

Когда в 705 году до н. э. Синахериб взошел на престол, он покинул новую столицу своего отца, вернулся в Ниневию и превратил ее в крупнейшую из всех столиц Ассирийской империи. Его войска обладали сокрушительной мощью и несли разорение и опустошение. И все же круг его интересов этим не ограничивался. Синахериб задался целью превратить Ниневию в самый прекрасный город на свете и осуждал своих предшественников за то, что они этого не сделали. Он говорил:

"Ни один из них не думал о внутреннем убранстве, ни у одного из них не болело сердце о том, чтобы расширить площадь перед дворцом, которая стала слишком мала, ни один из них не удосужился проложить улицы города, расширить площади, прорыть канал или посадить деревья".

Синахериб твердо решил, что Ниневия будет утопать в парках, цветниках и фруктовых садах. И он не терял времени зря. Спустя всего несколько лет после вступления на престол он пишет:

"Я насадил вокруг дворца всевозможные травы, фруктовые и другие деревья из числа тех, что растут в горах и в Халдее. Я разделил расположенные над городом общественные земли на участки и роздал их жителям Ниневии под фруктовые сады. Для того чтобы эти сады прекрасно росли, я повелел прорыть железными кирками канал от города Кизири до равнины возле Ниневии и направил воду через горы и низины. Я заставил течь вечные воды Хосра в ирригационные каналы, прорытые в этих садах".

Водоснабжение было для него самой трудноразрешимой проблемой. Он бродил по отдаленным холмам и горам, выискивал ручьи, - изменял их течение и, когда это было возможно, направлял их воды в Хоср. Его люди прорубали кирками в скалах русло для воды, сооружали земляные насыпи для каналов. Синахериб повествует о том, как в поисках воды он однажды взобрался на гору Мусри, а это и есть зеленая горная цепь Джабель-Башикай, что простиралась сразу же за его домом. Он утверждает, что ему стоило немалого труда взобраться туда; эти слова поражают в устах человека, который славился неистощимой энергией. Возможно, он просто больше привык к стремительному бегу военной колесницы, которая мчала его прямой дорогой к очередному, обреченному на гибель городу иудеев.

Так странствовал Синахериб; его силуэт вырисовывался на фоне горизонта, а следом за ним, вероятно, шагала свита придворных и специалистов; они вспотели, но изо всех сил стараются не отстать.

Пока Синахериб занимался поисками воды для своего любимого зеленого города, колоссальный дворец его отца под стенами Ниневии, оставленный без присмотра, постепенно разрушался. По мере того как Синахериб осваивал все новые территории вокруг Ниневии и засаживал их редкостными деревьями, кустарниками и зерновыми культурами, ему приходилось все дальше углубляться на восток в горы в поисках воды для удовлетворения возраставших нужд города.

В минувшем сезоне Джейк слыхал от одного из рабочих, что в горах имеется селение, в котором несколько домов выстроено из больших каменных блоков с вырезанными на них надписями. Он сначала отнесся с недоверием к словам рабочего. Ничего удивительного! Археологам нередко случается пройти много миль по бездорожью в погоне за "редчайшей" надписью, а она при ближайшем рассмотрении оказывается всего-навсего шероховатой поверхностью камня. Но этот человек был настолько смышленым, что сумел запомнить и даже набросать на бумаге несколько знаков; по его словам, он видел их на камне, на котором хозяин дома сидел у порога. Это заинтересовало Джейка, поскольку знаки несомненно напоминали клинопись. Верхом на ослах Джейк и Хусейн - так звали рабочего - отправились по тропинке, что проходила за домом через большую равнину в меленькое селение Эйн-Сифни. Миновав его, Хусейн повернул направо к юго-востоку. Несколько миль они двигались по ужасной дороге, которая привела их в долину, где протекала извилистая речушка. На ее дальнем берегу вдоль прямой заросшей травой насыпи, спускавшейся под прямым углом к реке и походившей на часть низкого разрушенного моста, расположилось селение Джерван.

Здесь жили последователи северной секты езидов, говорившие на особом диалекте курдского языка. Высоко в горах, за селением Эйн-Сифни, у них имеется изумительное святилище, благоговейно ими охраняемое. Хусейн повел Джека к мухтару - сельскому старосте. К счастью, Хусейн хорошо знал диалект езидов и взял на себя роль переводчика. Мухтар, которого звали Али, с безмятежным видом курил у своего дома напротив насыпи. Он сидел на каменной скамье, сооруженной из четырех крупных белых глыб. Хусейн не ошибся: на фронтальной части всех глыб были вырезаны надписи. Но, увы, это были лишь бессвязные обрывки. Когда старик поднялся, Джейк увидел на камне в стене, к которой мухтар прислонялся, более полную надпись. После взаимных приветствий Джейк встал на цыпочки перед камнем: на стене этого дома с тростниковой крышей, что стоял в тихой долине почти в тридцати милях от Ниневии, он прочел:

"...принадлежит Синахерибу, 
  царю вселенной, царю Ассирии..." 

- Откуда взялся этот камень? - спросил Джейк.

- Из старой плотины, мы уже много лет берем оттуда камни, - ответил мухтар.

Джейк осмотрел широкую, поросшую травой насыпь: она обрывалась у реки, но на противоположном берегу возникала вновь и терялась из виду где-то на западе.

Джейк попросил удалить траву и поверхностный слой земли с вертикальной стороны насыпи. Старик вызвал нескольких жителей селения и поручил им сделать это. Вскоре во влажной земле заблестел белый камень и на гладкой поверхности стены проступила четко вырезанная надпись; ее окончание скрывалось за домом мухтара. Удалив кисточкой последние остатки дерна, Джейк прочел ту часть надписи, что оставалась снаружи:

"...я приказал прорыть... 
 над глубоким ущельем... 
 мост из белого камня. 
 Я приказал пустить через него..." 

Теперь он знал, что поросшая травой насыпь являлась в прошлом вовсе не дамбой, а каким-то мостом. Однако интересно знать, каких же слов недостает в надписи? Что именно приказал пустить Синахериб через мост? Его колесницы? Или войско? Джейку очень хотелось узнать это. Мухтар повел его в свой домик, не подозревая о том, что домик этот выстроен из камня, доставшегося ему в наследство от одного из самых могущественных ассирийских царей. Старик угостил Джейка и Хусейна хлебом с восхитительным творогом и медом. Он еще раз повторил, что на месте насыпи когда-то возвышалась дамба.

- Она была сооружена очень, очень давно, - говорил он, - с целью задержать горные потоки, затоплявшие равнину Джервана, и превратить ее в пастбище.

Джейк придерживался иного мнения.

Ганс считал, что надо заняться изучением насыпи. Поэтому он поселился вместе с Сетоном и Ригмор в маленьком, крытом тростником домике в Эйн-Сифни, намереваясь начать раскопки загадочного сооружения в далекой долине Джервана.

Поздно ночью сторож сообщил, что по дороге из Мосула приближается машина; вскоре она уже была наверху и из нее высыпали обитатели Хафадже.

Мне по сей день не ясно, в чем собственно состояли обязанности каждого из нас в ту восхитительную весну в Хосрабаде. Гансу хотелось исследовать высокий холм на дороге под названием Шенши. А посему Пьер, Мэк и Хэл ежедневно отправлялись туда. Я же никак не могла понять цели этих исследований; впрочем, они сами тоже не вполне понимали ее. Почему-то они начали их с расположенного на самом верху очень древнего кладбища. Хэл сознался мне, что он каждое утро взбирался на холм и ходил взад и вперед, любуясь открывшимся видом. Иногда он нехотя рассматривал какие-то скелеты.

Однажды Ганса экстренно вызвали в Эйн-Сифни. Я присоединилась к нему. Мы сели в машину экспедиции и вскоре добрались до долины.

- Как же они много сделали за то время, что я не был здесь! - воскликнул Ганс.

Они все стоя поджидали нас: Сетон, еще боле похудевший, в темных очках, со своей неизменной шутливой усмешкой; Джейк в рубахе и шортах цвета хаки, с сильно выгоревшими на солнце почти белыми волосами; Ригмор, черная от загара и сияющая. На их лицах временами проглядывал затаенный триумф.

Местные рабочие удаляли ссохшуюся землю, а несколько шергати, которых Сетон привез с собой, выстукивали каменные стены. Езиды выглядели очень живописно в своих алых головных платках, белых рубахах и мешковатых брюках. Волосы у них были длинные, но у одних они были распущены и падали на плечи, а у других заплетены во множество тугих, лоснящихся от жира косичек. В их одежде отсутствовал голубой цвет, ведь по их понятиям он вызывает гнев шайтана.

Сверху и отчасти с боков моста весь дерн был удален. Теперь развалины моста возвышались по обоим берегам речушки. Мост, вероятно, когда-то был более девятисот футов в длину. Мы подошли к ущелью, по дну которого протекала речушка, и Сетон показал нам, что русло реки некогда было выложено камнями, так как в него упирались арки моста. По одну сторону реки Сетон обнаружил две остроконечные арки, почти не поврежденные временем, а на дне реки - массивный полукруглый волнорез с вырезанной на нем надписью; на нем когда-то покоился бык моста. Река в то время была глубокой, широкой и быстрой, иначе не возникла бы надобность в таких массивных волнорезах. По изгибам сохранившихся арок и по площади, которую требовалось перекрыть, Сетон высчитал, что таких арок первоначально было пять. Произведя некоторые измерения, он перешел на другой поросший дерном берег реки и точно указал рабочим место, где копать землю; при этом он предупредил их, что на глубине примерно двух метров они обнаружат круглый камень с надписью. Когда его предсказание в точности сбылось и их кирки наткнулись на пятый волнорез, рабочие, кажется, подумали, что Сетон обладает магической силой.

По бокам моста кое-где сохранились остатки низких парапетов; площадь между ними была тщательно выложена булыжниками, скрепленными толстым слоем бетона. Джейк и Сетон сказали, что им только накануне удалось разгадать причину столь тщательной обработки этой поверхности.

В процессе расчистки северной части моста как раз напротив дома мухтара Сетон обнаружил несколько контрфорсов; на каждом из них и в углублении между ними виднелись отчетливые клинописные тексты.

- Пойди взгляни на них, Ганс, - предложил Сетон. Мы пошли следом за Джейком вдоль северной части моста, пока он не остановился у одного из углублений, где надпись проступала особенно отчетливо.

- Эта надпись повторяется на протяжении всей стены, - сказал Джейк. - А та, что я видел в прошлом году на стене дома Али, - ее фрагмент.

- Прочтите же, - попросил Ганс.

Джейк читал надпись на белом камне медленно, выделяя те слова, что были нам уже известны по фрагменту на стене дома Али:

"Синахериб, царь Вселенной, царь Ассирии, говорит: 
 На большое расстояние, в дополнение к весенним 
 потокам с гор, справа и слева от него я приказал 
 прорыть канал в долину Ниневии. 
 Над глубоким ущельем я приказал построить мост 
 из белого камня. 
 Я приказал пустить через него эти воды". 

Так, значит, не колесницы и не войско, а воду! На минуту воцарилось молчание. Затем Ганс посмотрел на стену из белого камня, что уходила вдаль, возвышаясь над травой.

- "Я приказал пустить через него эти воды", - повторил он и еле заметно покачал головой; он так делал всякий раз, когда не мог найти подходящих слов. - Так, значит, это акведук, и притом самый древний из всех известных до сих пор.

Спустя несколько дней Ганс выехал в Амстердам, чтобы прочесть там цикл лекций, оттуда он, как обычно, собирался в Англию на лето и посвящал его труду, музыке, книгам, художественным выставкам, садоводству и встречам с друзьями. Работа обещала быть трудной: ведь нам предстояло систематизировать и подготовить к печати результаты нашей деятельности в Тель-Асмаре, Хафадже, Хорсабаде и наконец в Джерване; кто знает, возможно, даже о Шенши и найденных там скелетах появится где-нибудь краткая заметка.

Сейчас Хорсабад, а скоро Лондон. Право же, жизнь прекрасна! Она мне показалась почти совершенной, когда пришло письмо от супругов Пендлбери: они предлагали мне, а также Сетону, если он сможет, до возвращения в Англию провести вместе с ними несколько недель на Крите. Я вспомнила, как Джон в минувшем году крикнул мне вслед с набережной Пирея: "В будущем году Крит!". Итак, я скоро вернусь к исходной точке своего сказочного путешествия!