Глава вторая

Промелькнули последние недели моей работы в лондонской конторе. Запыленные листья платанов на Тэвисток-сквэр поникли от летней жары; они уже начали приобретать свой осенний коричневый цвет. А я все еще продолжала нехотя читать объявления под рубрикой "требуются секретари". Нужны были секретари, тактичные, веселого нрава, секретари-бухгалтеры, секретари, умеющие водить машину, чесать собаку, править корректуру на гэльском языке или выводить на прогулку членов семьи, страдающих различными маниями.

Однако никому, по-видимому, не требовались секретари, любящие слушать пение египетских рабочих на раскопках древних дворцов или греться у жаровни в греческой таверне. Без малейшего энтузиазма я наведывалась по некоторым из этих адресов и радовалась, когда по той или иной причине выходила после переговоров на улицу, все еще оставаясь вольной птицей. Я отлично сознавала, что найти должность, аналогичную прежней, в одной из археологических экспедиций почти невозможно; английские организации, ведавшие раскопками, вечно решали одну и ту же проблему - как растянуть скудные ассигнования так, чтобы хватило на все нужды. Но мне не давала покоя мысль - а вдруг я поступлю на обычную, пусть даже неплохую должность и отрежу себе все пути к счастью, а потом узнаю, что произошло чудо, что где-то на раскопках требовался сотрудник вроде меня, а я прозевала.

Наконец я поняла, что мне следует отказаться от выжидательной тактики и поторопиться с выбором. Однажды, отпросившись на час перед ленчем, я отправилась в Сити, чтобы повидать заведующего складом известной фирмы, изготовлявшей товары из замши, главным образом перчатки и куртки. Ему срочно требовался секретарь для работы где-то на Вуд-стрит в районе Чип-сайда. "Что ж, неплохо было бы поработать в Сити, - уговаривала себя я и добавляла: под сенью собора Св. Павла". Так звучало романтичнее.

Внешность м-ра Оммэни удивила меня. Заведующий крупным предприятием этого типа представлялся мне краснолицым, квадратным и суровым, а он оказался худым, бледным и добродушным. Мы беседовали в крохотной конторе над складом, который походил на огромный магазин без покупателей.

- Мне просто необходимо, чтобы кто-то, умеющий грамотно писать по-английски, освободил меня от всей этой срочной писанины.

Я ответила, что мне надо подумать. Мой взгляд задержался на очаровательном дамском жилете бледно-желтого цвета, выставленном на стенде за стеклянной витриной.

- Сотрудникам фирмы предоставляется право приобретать любые наши товары по себестоимости, - донесся до меня глухой шепот из-за письменного стола. - Не могли бы вы приступить к работе первого августа?

Я повторила, что мне надо подумать. Пока мы пробирались к выходу, над нашими головами с грохотом проносились белые коробки с товарами. Пожав мне руку, м-р Оммэни скрылся за дверью своего странного царства.

Автобус вез меня обратно в Холборн, и, пока он огибал собор Св. Павла, я решила поступить на это место хотя бы временно. Дойдя до подъезда конторы, которая помещалась в первом этаже дома на Тэвисток-сквэр, я все же решила позвонить после ленча м-ру Оммэни и сообщить ему, что первого августа я приступлю к работе.

Секретарша общества еще не возвратилась с ленча, но дверь конторы оказалась открытой: по-видимому, кто-нибудь из членов общества еще до ее ухода зашел почитать в библиотеку. Отлично, по крайней мере кто-то отвлечет меня от всяких мыслей до того момента, как я смогу позвонить. Посетитель с шумом закрыл книгу, и я пошла взглянуть, кто это.

Передо мной стоял худощавый, темноволосый, чисто выбритый мужчина в коричневом костюме. Из-под густых бровей на меня смотрели темные глаза. Он держал в руках большую книгу и, чуть наклонив голову, ждал, кто войдет.

- О Ганс! Привет!

- Ах, это вы? Good! Вас-то мне и нужно. - Он поспешил к книжным полкам, положил книгу на место и повернулся ко мне.

В свои тридцать пять лет Ганс Франкфорт уже снискал известность в мире археологии. Он родился в Голландии и, еще будучи студентом, приехал в Англию, чтобы работать под руководством сэра Флиндерса Петри. Случайно прочитанная им небольшая книга Петри о целях и сфере деятельности археологии настолько заинтересовала его, что побудила в дальнейшем избрать профессию археолога. Петри устроил его на должность помощника начальника полевого участка на раскопках в Египте. Вскоре он собрал материал для своей первой работы - монографии по сравнительному изучению керамики Ближнего Востока в древности. Эта работа и по сей день считается образцовой. Он также руководил раскопками в Тель-Амарне за год до Джона Пендлбери. Теперь он возглавлял Иракскую экспедицию Института востоковедения Чикагского университета. Его основатель и директор Джеймс Генри Брэстед, совершая вместе с Джоном Д. Рокфеллером-младшим несколько лет тому назад поездку по Египту, встретился с Франкфортом в Тель-Амарне. Вскоре по возвращении в Чикаго он написал Франкфорту и предложил ему взять на себя руководство экспедициями в Месопотамии; эти раскопки производились Институтом востоковедения в соответствии с обширной программой археологических изысканий, осуществляемых на средства фонда Рокфеллера.

- Говорят, что вы уходите отсюда, - сказал Ганс.

- Да, - ответила я печально. - Но, по-видимому, это вызвано только отсутствием средств; они, кажется, считают, что я приносила пользу там, на месте.

Ганс произнес бранное голландское словечко, что часто с ним случалось в минуты возбуждения.

- Еще бы! Конечно вы приносили пользу! На всех раскопках следует иметь секретарей! Чем вызвана такая неуверенность в себе?

Я ответила, что в данный момент я потеряла веру в свои силы.

- Ерунда, - тихо сказал он. - До меня дошли слухи, что в Чикаго не могут и не будут больше терпеть составленных мной отчетов и финансовых документов. В прошлом сезоне, - продолжал он, - мы с Джейком попытались подвести баланс за четыре месяца в течение одного дня в поезде между Антиохией и Стамбулом. В Чикаго остались недовольны результатами.

- А кто такой Джейк? - спросила я из вежливости, отгоняя смутную догадку, от которой у меня бешено забилось сердце. Но не зря же Ганс предается воспоминаниям!

- Он блестящий знаток Шумера, но бухгалтер никудышный, вроде меня, мы потратили уйму времени и в конце концов были вынуждены изобрести дополнительную графу "Необъяснимые расходы" и вписать в нее около тысячи долларов.

Впервые за много недель я рассмеялась, но несколько нервно.

- Что же вы намерены предпринять, Ганс? Просто недопустимо, чтобы ученые теряли время на такую работу. Мне кажется, я сумела доказать это в Амарне. Эту работу следует выполнять тщательно, и она отнимает уйму времени.

- Вот именно, - ответил он. - Я им так и написал в письме еще несколько недель тому назад, и они полностью со мной согласились.

("Невероятно! Этого не может быть!")

- Я хочу вам предложить поехать с нами в качестве моего секретаря и заниматься тем же, чем вы занимались в Амарне. Мы возвращаемся туда в октябре, даю вам день или два на размышления.

- Мне не о чем размышлять, - ответила я, - я еду!

Первые шаги по пути в Месопотамию привели меня на полмили южнее Тэвисток-сквзр. Лондонская контора Иракской экспедиции занимала маленькую комнатушку в неприглядном деловом квартале на Сицилиан-авеню, расположенной между Кингсуэй и Хзр-стрит. Поскольку Ганс жил в Лондоне, а не в Чикаго, вся обработка материалов производилась на месте, а подготовка их к изданию - в Чикаго. Комната была небольшая, но светлая, по форме напоминавшая каюту. Наружную стену целиком занимало окно, поэтому на стоявший возле него стол падало много света.

Когда я в начале сентября впервые пришла туда, над чертежной доской склонился уже знакомый мне Сетон Ллойд - высокий, худой молодой человек. По образованию он был архитектором, и его знания и умение чертить очень помогали ему при исследовании руин древней цивилизации, а сам он быстрыми темпами превращался в настоящего археолога. Ему тоже довелось работать в Тель-Амарне, и мне стало как-то легче на душе. Он обернулся, чтобы поздороваться со мной. Его обычно бесстрастное лицо осветила приветливая улыбка.

- Интересно, как вам там понравится после Амарны, - сказал он.

Как приятно сознавать, что у него тоже стоит перед глазами этот восхитительный край - широкая сверкающая река, пальмовые рощи и золотые скалы.

- Похоже ли это место на Амарну? - поинтересовалась я. - Мне ничего неизвестно о нем.

- Нисколько, - ответил он. - Надеюсь, вы не возненавидите его, хотя в этом ужасном захолустье нет ни деревьев, ни воды, ни посевов.

Звучит не слишком заманчиво! А несколько фотографий на стенах отнюдь не противоречили тому, что он сказал. Один снимок, сделанный, по-видимому, с борта самолета, походил на астрономическую карту Марса с его каналами. Рябая, неровная поверхность земли, то тут, то там пересеченная резкими темными линиями.

-- Это дворец правителя, - сказал Сетон, указывая на четкие линии внизу. - А здесь - жилые кварталы городского типа. Тут проходила главная улица. Вглядитесь внимательно, и вы увидите еще несколько рядов нераскопанных стен под песком: их можно различить только с самолета, с земли они незаметны. А вот это - дом экспедиции, - прибавил он, указывая на квадратное здание в нижнем углу фотографии, кажется, даже с крышей, - Этот снимок сделали для нас парни из гражданской авиации. Правда, здорово?

Я сказала, что все это, конечно, любопытно, а может быть, даже и здорово, но я не решилась спросить его, о каком, собственно, городе идет речь, так как боялась, что он будет сражен моим невежеством. Я решила сначала что-либо почитать, а не задавать глупых вопросов.

- На этом чертеже дворец показан в разрезе в пределах той глубины, до которой мы добрались.

Я с уважением взглянула на чертеж; он был разделен по горизонтали несколькими полосами, помеченными римскими цифрами.

- А что означают эти?..

- Вы говорите о слоях? Они относятся к различным периодам строительства; каждый правитель перестраивал дворец в соответствии со своим вкусом и потребностями. Совсем не похожа на Амарну, где каждое здание относится целиком к одному периоду, не так ли? Раскопки в этих условиях невероятно сложны.

Пришел Ганс. В его присутствии я чувствовала себя несколько лучше - не таким ужасным профаном.

Спустя несколько недель машина мчала меня из Иерусалима с Рамле, на расположенный у берега моря аэродром. Там меня ждали Ганс со своей женой Етти и трехлетним сынишкой Джоном и Пьер; они только что прибыли пароходом. Отсюда мы должны были вылететь в Багдад, расположенный в шестистах милях к востоку. Со мной была Рэчел Леви; мы вместе приехали из Англии и провели неделю в Иерусалиме. Рэчел регистрировала все предметы, найденные на раскопках; впрочем, я по опыту знала, что круг обязанностей любого члена экспедиции оказывался значительно шире той технической работы, для которой он или она первоначально нанимались. К Рэчел это относилось в большей мере, чем к кому-либо другому; основательно зная древний Восток, она вносила свежую струю в дискуссии, которые возникали между специалистами по поводу то очередной находки, то новых данных, подкреплявших или опровергавших ту или иную теорию.

Это был мой первый полет. В течение нескольких минут раздавался шум мотора, затем самолет понесся по полю все быстрее и быстрее. В окно я увидела, как правое колесо оторвалось от земли, продолжая вертеться в воздухе, пока не исчезло где-то в крыле. Итак, мы в полете. Вскоре второй пилот прислал нам записку (шум мотора заглушал голоса): "Через минуту справа от нас будет Иерусалим, а на севере - Галилейское море". Мы поднимались все выше, так как приближались к горам. Внизу под нами среди холмов показался Иерусалим с его куполами и минаретами, башнями и стенами, воротами и кипарисами. За ним я смогла различить цепь темно-красных скал, а далее до самого Иерихона виднелась пустыня. Мы пролетели над мрачным ущельем, приближаясь к горам Моава близ Палестины. В ущелье виднелась серебристая нить - река Иордан.

Теперь мы удалялись от гор и летели вдоль границы великой пустыни, простирающейся между Трансиорданией и Ираком.

Когда вдали показались окраины Багдада, солнце уже начало садиться. Самолет пролетел над Евфратом, и мы стали снижаться. Я не знала, что старая часть Багдада расположена на дальнем берегу Тигра, и сильно разочаровалась, увидев вначале лишь беспорядочно разбросанные лачуги и железнодорожные пути. Затем все завертелось и закружилось; я закрыла глаза. Когда я их открыла, все стало на свои места: самолет проносился мимо каких-то белых зданий и наконец побежал, слегка подпрыгивая, по благословенной земле.

Наше путешествие закончилось. Дул легкий ветерок, мы шли по низкой траве к зданию аэропорта. Тут мы увидели Габриэля - нашего шофера, исполнявшего к тому же всевозможные поручения членов экспедиции. Ему, правда, больше нравилось, когда его называли агентом. Это был плотный мужчина с круглым коричневым лицом, с круглым коричневым носом, круглыми карими глазами навыкате и улыбкой до ушей. На нем была дорогая ярко-лиловая шелковая рубашка, бриджи для верховой езды, слишком ярко-желтые, слишком узкие, и блестящие сапоги с отворотами; его голову с редкой шевелюрой украшала еле державшаяся на затылке большая мягкая шляпа.

Сейчас он был вне себя от радости, вновь увидев всех членов экспедиции. Потом ему представили меня.

Вместе с большой группой пассажиров из Дамаска мы приступили к оформлению паспортов. Утомленные путешественники, стоя в длинном хвосте, медленно продвигались к письменному столу, где клерк-араб ставил отметки о въезде.

Внезапно появился Габриэль: оказывается, все остальные члены экспедиции уже сидели в машине, а я все еще стояла в очереди. Кое-как, знаками я указала ему на мой паспорт, который лежал одним из последних в пачке на столе. Габриэль пробрался к письменному столу, просмотрел все паспорта, извлек мой, а затем, ласково потрепав по щеке маленького чиновника, взял у него из рук резиновую печать и прижал к первому попавшемуся чистому листу в моем паспорте. Вернув печать, он опять потрепал по щеке маленького чиновника и, не обращая внимания на его слабые возгласы протеста, поспешно повел меня к машине.

- Вот как надо действовать здесь, мисс! Все эти люди - мои хорошие друзья, но они ужасно медлительны. Пошлите ему завтра конфет! А нам еще далеко ехать.

Некоторое время мы ехали по широкой обсаженной пальмами дороге в восточном направлении до берега Тигра. Дальше дорога пошла под уклон, внизу пенились рыжевато-бурые волны, образуя водоворот между массивными понтонами наплавного моста, что вел к старому городу. Мы спустились по каменистому склону и осторожно въехали на шаткий мост; отсюда впервые пред нами предстал во всей красе старый Багдад. Машина миновала мост и выбралась на восточный илистый берег, на котором в беспорядке лепились покосившиеся домики.

Из темной воды вставали коричневые стены - в лучах заходящего солнца они отливали золотом; там, где дома стояли в тени, они казались темно-пурпурными. Далее наш путь пересекала Новая улица - главная артерия городе, протянувшаяся с севера на юг параллельно реке. Мы свернули направо и выехали из города в юго-восточном направлении. Темнело, но я различала длинную пыльную дорогу, дома и пальмы, видневшиеся среди возделанных полей.

Набежавший ветер раскачивал покрытые пылью цветущие кусты олеандра. Потом мы ехали вдоль неогороженной плотины. Габриэль включил фары, и сгущающаяся мгла заволокла окна. По узкому высокому мосту мы пересекли реку Диялу недалеко от того места, где она впадает в Тигр.

Машина поворачивала то влево, то вправо, создавалось впечатление, будто она колесит без цели.

Вдали, на горизонте, появился крохотный, с булавочную го-яовку, огонек.

- А вот и дом, - сказала Етти. - На башне всегда горит свет по вечерам, если машина отсутствует.

- Так мы почти приехали! - удивилась я. Казалось, мы только недавно свернули с шоссе. - А я-то думала, что поселок находится милях в сорока от Багдада.

- Не беспокойтесь, - сказал Ганс, - до этого огонька еще миль двадцать. Пока мы доберемся до него, вам перестанет казаться, что вы в окрестностях Багдада.

Ганс оказался прав. Машина по-прежнему то летела вниз, то взбиралась вверх, а огонек оставался все таким же далеким, таким же слабым.

Я продолжала думать, что мы очень далеко от Багдада и вообще на краю света, когда машина обогнула последнюю дюну и появились едва различимые контуры низкого продолговатого здания с серовато-коричневыми стенами, освещенного ярким светом из открытых дверей дома. Слуги, сторожа и несколько приехавших ранее служащих встречали нас на лестнице; оказывается, с башни давным-давно заметили фары нашей машины.

Во всеобщем замешательстве, среди смеющихся лиц, в суматохе приветствий я, к счастью, прозевала неизменный ритуал в честь возвращения начальства: в тот момент, когда Ганс переступил порог дома, в тело принесенного ему в жертву ягненка вонзился нож.

Позднее я поднялась по лестнице на длинную плоскую крышу. Посмотрев вниз, я увидела большой квадратный двор, образованный жилыми помещениями. Потом я окинула взглядом лежащую вокруг пустыню; ее необъятный простор и тишина постепенно привели меня в хорошее настроение.

На севере виднелся невысокий холм - в нем погребен город, ради которого мы приехали сюда. Пустыня была окутана мраком и сыростью.