Глава первая

На вторую ночь после нашего отплытия из Александрии ветер стих и море успокоилось. Допотопный пароход постепенно выпрямился и взял курс на Пирей.

В тесной каюте было нестерпимо жарко; я выбралась на воздух, радуясь тому, что палуба больше не уходит из-под ног. Было уже около часу ночи, но из-за шторма я продремала большую часть дня, и окружающие меня предметы успели мне до смерти надоесть. Я досконально изучила инструкции, на которых было изображено, как некий румын с пышными усами надевает спасательный круг, проделывая движения, помеченные буквами А, В, С; я также выучила наизусть все надписи на внутренней стороне двери, весьма оригинально переведенные на английский язык:

- Один свисток - времена обедов!

- Два свистка - человек на море!!

- Три свистка - прыгай корабль!!!

Накинув поверх пижамы пальто и сунув ноги в египетские сандалии, я отворила дверь каюты. В узком белом коридоре царила тишина, нарушаемая лишь привычными монотонными звуками, доносившимися из машинного отделения, да еле уловимым рокотом волн, которые, разбиваясь о борт судна, исчезали в сплошной массе темной воды.

Я вышла на корму. Какое волшебное спокойствие окружало меня! Мы как бы скользили в теплой пустоте. Позади, где-то далеко над Египтом, появилась медвяная луна. Она только что взошла, но была настолько яркой, что небо посветлело и стало ясно видно все, вплоть до самого горизонта.

Это происходило в марте мирных тридцатых годов. Я возвращалась в Лондон, проработав всю зиму в Египте, не зная еще, что никогда не вернусь обратно. Я занимала должность секретаря экспедиции Общества по исследованию Египта, производившего раскопки в Тель-Амарне - городе Эхнатона. Мне полагался трехнедельный отпуск, и я намеревалась провести часть его в Греции: вновь побродить в хорошем обществе друзей по горам и долинам! Право же, жизнь прекрасна!

Спустя два дня в Афины из Египта прибыли еще трое участников нашей Тель-Амарнской экспедиции: Джон Пендлбери, руководитель раскопок, он же по совместительству куратор древностей в Кноссе, его жена Хилда и один из архитекторов раскопок - Хилэри. В наши планы входило обойти часть Арголиды в Пелопоннесе, где мы с Хилэри еще ни разу не бывали.

- В Микены, конечно, - сказал Джон, - оттуда на юг - побываем в Тиринфе, заглянем в Навплию. Затем двинемся на восток, в Эпидавр, и, может быть, дойдем по восточному побережью до Нового Эпидавра. Обратно мы вернемся в Коринф через горы, что тянутся к северу от Эпидавра, я там никогда еще не бывал. Сегодня вечером я телеграфирую в гостиницу. - По его расчетам путешествие должно было продлиться дней восемь.

На следующий день мы сделали все необходимые для путешествия покупки, состоявшие, кажется, в основном из шоколада, фотопленки и инсектицидов. Днем Джон и Хилда отправились поработать в Британский институт, мы же с Хилэри разглядывали в музее сокровища, найденные Шлиманом в Микенах в 1876 году. Здесь были золотые диадемы и нагрудники, изящные украшения, выгравированные изображения животных и главное, конечно, золотая маска, которую Шлиман с трепетом снял с лица покойника в раскопанной шахтовой гробнице, искренне убежденный в том, что перед ним останки Агамемнона.

На следующий день мы выехали поездом в Пелопоннес; наш путь лежал сначала по горной местности к западу от Афин до Элевсина, а затем вдоль морского побережья в районе Мегары. Здесь берег постепенно поднимается и появляются скалистые вершины. Наш маленький поезд медленно полз, набирая высоту, и вскоре рыбачьи баркасы на фоне искрящейся водной глади оказались далеко под нами. Порой мы проезжали так близко от края пропасти, что, глядя в окно, я старалась не думать об обвалах и землетрясениях. Зато море было необычайно красиво, и я не могла оторвать глаз от него. Преодолев страх, я посмотрела на юг: там, за морем, на северном берегу Пелопоннеса сплошной темной глыбой вставали горные вершины. А позади, у самого берега Аттики, виднелся Саламин, золотисто-зеленый в лучах послеполуденного солнца. С этой высоты можно было различить вдали голубую заводь, где когда-то нашел свою погибель мощный персидский флот, а еще дальше за ней - крохотный островок Пситаллею, где покоится прах многих персов: в разгаре битвы доведенные до отчаяния люди с тонущих кораблей пытались спастись на берегу, а здесь их встречали градом камней окрыленные победой их преследователи - греки. Тех же, что выбрались на берег и еле брели, убивали на месте.

Теперь поезд шел по перешейку к Коринфу, повернул к югу по мосту, возвышавшемуся над западной оконечностью канала. Аттика и Афинский залив скрылись за выступом скалы; и вот мы в Пелопоннесе: справа, в лучах заходящего солнца, открывался вид на Коринфский залив. Обогнув залив, поезд устремился еще дальше на юг, в горы. По обе стороны пути высились темные скалы, а внизу виднелись небольшие долины, в которые вели узкие горные тропки. Местность казалась безлюдной. Лишь изредка внизу, под нами, промелькнет стадо и пастух, опирающийся на палку, да собака пастуха с громким лаем примется догонять поезд, пытаясь отогнать пыхтящего дракона, который явился, чтобы сожрать ее подопечных.

Постепенно дорога стала шире, горные скалы уступили место более отлогим холмам; паровоз перестал пыхтеть и пошел быстрее. Горы оказались позади, и мы выехали на равнину. Где-то впереди в вечерней мгле замерцали огоньки.

- Аргос, - сказал Джон.

Поезд, замедляя ход, подходил к крохотной станции в нескольких милях от расположенного в Аргивской долине некогда крупного города. Под низким навесом качалась единственная керосиновая лампа, которая освещала только прикрепленную к стене дощечку с названием станции - Микены.

Поезд с грохотом умчался в Аргос; какой-то юноша подбежал к Джону и Хилде и пожал им руки. Это был Спиро, третий из четырех братьев, которые содержали гостиницу "Прекрасная Елена" вблизи развалин древнего города Микены. Братья получили телеграмму Джона, и Спиро явился нас встретить.

Джон предложил Спиро отправиться с нами на неделю в качестве гида пешком по незнакомой нам части маршрута. Спиро согласился.

Следующее утро выдалось пасмурное; когда мы тронулись в путь, начало моросить. Вскоре мы свернули влево и пошли по тропинке, которая вилась вокруг огромного холма. Равнина осталась позади; мы приближались к большому амфитеатру, зажатому

с трех сторон крутыми скалами. Высоту их отсюда трудно было определить, так как вершины заволокло туманом. Тропинка неуклонно поднималось вверх, все время подаваясь вправо.

Вдруг перед нами в тумане выросла стена - она казалась сплошной, непроходимой скалой, но по мере приближения становилась как бы тоньше, пока не исчезла совсем. Это были Львиные ворота Микен. Над громадной перемычкой, сделанной из одного блока, по обе стороны от центральной конической колонны стояли на задних лапах, как и две тысячи лет назад, две геральдические львицы. На какое-то мгновение все онемели: перед нами был вход в крепость Агамемнона! Туман постепенно рассеивался. Через мрачную подворотню мы вошли в крепость. Внутри, справа, среди сырой травы и цветов, образуя двойней круг, выделялись высокие каменные плиты, под которыми в шахте раскопа Шлиманом были обнаружены захоронения; вглядевшись в эти мрачные углубления, он приподнял сказочное покрывало, сотканное легендой, и убедился, что, как он и предполагал, в основе легенды лежат действительные события. Взобравшись на развалины колоссальных стен, мы попали в мрачные залы Агамемнона, откуда поднялись на вершину башни. Здесь, высоко над воротами, где и сейчас еще ясно видны основания колонн и дверные пролеты, сооруженные более чем за тысячу лет до классического периода Греции, неверная жена Агамемнона Клитемнестра со своим любовником Эгистом ждала сигнала с маяка, который должен был возвестить о том, что герой возвратился из Трои и приближается к дворцу со стороны побережья. Может быть, здесь, в этом бассейне, Агамемнон упал, сраженный в тот момент, когда его жена произносила первые фальшивые слова приветствия.

На следующий день ярко светило солнце, и мы с братом Спиро - Орестом отправились на юг, в Тиринф. Горные вершины вокруг Микен казались еще выше, их красновато-бурые контуры четко вырисовывались на светло-голубом фоне. Мы шли мимо беленьких домиков, прятавшихся среди апельсиновых и лимонных рощ. На фоне темных листьев плоды отсвечивали золотом и оттенками топаза.

Вскоре мы добрались до Тиринфа или, вернее, до громадной известняковой скалы, возвышающейся посреди плоской равнины, на которой виднелись крепостные стены колоссальной толщины. Если верить мифу, это родина Геракла. В то время Пройт был царем Тиринфа, а стены эти сложили из огромных многоугольных каменных глыб семь гигантов-циклопов. Но до 1884 года все археологи относили эти руины к средневековью и поэтому не интересовались дальнейшим их исследованием. Только Шлиман оставался верным своему чутью, подсказывавшему ему, что за фантастикой мифа скрываются исторические события. В тот год он приехал в Тиринф и, произведя раскоп на вершине скалы, обнаружил развалины дворца. Обнесенный высокими крепостными стенами, дворец этот превзошел своим великолепием все найденные ранее сооружения. Что же касается его принадлежности к средним векам, то находки Шлимана, в особенности керамика, не оставляют на этот счет и тени сомнения: Тиринф - этот громадный дворец-крепость, построенный каким-то влиятельным греческим престолонаследником примерно в 1500 году до н. э., - так же древен, как и Микены. Он является древнейшим в Европе дворцом с наружными стенами из камня.

Мы поднялись по крутой лестнице, вырубленной в скале. Она была устроена с таким расчетом, что неприятель, взбираясь вверх, был вынужден подставлять правый уязвимый бок к защитникам крепости, а щит держать в левой руке.

Миновав главные ворота, мы едва протиснулись сквозь узкие двойные стены, которые с внутренней стороны были настолько гладкими, что даже блестели. Джон сказал, что в этом якобы повинны многие поколения овец: они пасутся на холме, пощипывая траву, и трутся своей жирной шерстью о стены.

Затем мы поднялись на открытое плато, пересекли наружный двор и подошли к тому месту, где некогда находились конюшни и кладовые; через огромные разрушенные ворота проникли во внутренний двор дворца и дальше, - минуя колоннаду портика, - в главный зал, куда выходило множество комнат, в том числе ванная с бассейном и водостоком.

Внизу простиралась зеленая равнина, окруженная с трех сторон горами; с севера над Микенами вновь нависли тучи, горы казались мрачными, зловещими; с юга на очень близком расстоянии сияло голубизной море, а по другую сторону залива за Навплией высились горы Спарты; их снежные вершины отражались в спокойной морской глади. Подул слабый ветерок, и небольшие анемоны на развалинах закивали головками. Где-то далеко внизу по белой дороге, той самой, по которой Агамемнон шел навстречу своей смерти, какой-то пастух гнал на север маленькое стадо.

Спускались мы по другой, известной Оресту дороге на западном склоне горы; то был потайной ход, по которому в тревожное время можно было пройти незамеченным; высеченный в скале проход этот заканчивался крутыми ступенями. К вечеру мы пришли в Навплию и сняли комнаты в маленьком домике на берегу залива с видом на Венецианский замок.

Жесткие постели не способствовали отдыху наших уставших ног. Поэтому мы встали очень рано, выпили кофе, съели хлеб с маслом из козьего молока и отправились в Эпидавр, расположенный вблизи восточного побережья Аргопиды. Пяти минут быстрой ходьбы в веселой компании среди божественной природы оказалось достаточно: вялости как не бывало, и дурно проведенная ночь позабыта! Дороги как таковой не было. Порой мы шли по долине, вдоль берега бурой речушки, которая вилась среди серебристых оливковых рощ. На фоне травы яркими пятнами выделялись алые, розовато-лиловые и белые анемоны, а асфодели качали своими изящными серовато-розовыми головками. Среди зеленых пастбищ то тут, то там появлялись красновато-бурые участки вспаханной земли.

К концу дня мы добрались до расположенного среди всех этих красот Эпидавра. Наш путь лежал через сосновую рощу; вдруг луч солнца осветил мраморную глыбу в траве, за ней вторую, третью... Вскоре мы шли среди сплошных руин. Джон с Хилдой принялись показывать строения и давать объяснения. Мрачная тень Тиринфа и Микен, ощущение опасности, обреченности и смерти, не покидавшие нас весь этот восхитительный день, постепенно исчезли. Блуждая по слабо освещенным развалинам Эпидавра, мы мысленно перенеслись на тысячелетие назад, в эпоху высокоразвитой культуры и науки, в века праздности и веселья. В классическую эпоху здесь был создан своего рода медицинский центр, место поклонения Эскулапу, с купальнями, храмами и домами для лечения и отдыха. Город рос, и греки, конечно, выстроили стадион для спортивных соревнований; за деревьями виднелись его ровные площадки; вокруг стадиона и теперь еще белели трибуны для зрителей. Но наслаждение физическим совершенством и смелостью не могло полностью заполнить часы досуга греков; духовные наслаждения ценились выше физических. Здесь же, недалеко от стадиона, лежат развалины самого большого и прекрасного театра Греции; расположенный в широкой лощине, между грядой холмов, опоясывающих город, он насчитывал шестьдесят рядов, вмещавших много тысяч зрителей. Последний ряд находился очень высоко и значительно удален от круга, где играли актеры. Но благодаря тому что ряды расположены полукругом, наподобие веера, акустика была настолько совершенна, что актерам не приходилось напрягать голосовые связки, чтобы их слышали в самой отдаленной точке. Мы убедились в этом на опыте: когда чиркнули спичкой внизу, на сцене, звук был слышен в верхнем ряду так же отчетливо, как если бы спичку поднесли к самому уху.

Поздно вечером мы спустились по отлогому склону к восточному берегу Пелопоннеса и очутились в Новом Эпидавре.

В этом изумительном уголке мы отдыхали два дня. Наши мышцы отдохнули и ссадины зажили; мы плавали в крохотной гавани среди выкрашенных в яркие тона лодок или дремали на зеленых склонах под залитыми солнцем оливами. В одно прекрасное раннее утро мы двинулись в путь к северному Пелопоннесу и сразу же стали подниматься по пустынной гористой местности. Джон и Хилда попали сюда впервые, а Орест вообще ни разу не бывал восточнее Навплии. Добродушные жители Нового Эпидавра слыхали, что к северу, где-то высоко в горах есть селение Софико, но туда вела только вьючная тропа, и никто не знал, за сколько часов можно добраться до этого селения. В Греции никому не приходит в голову измерять расстояния милями и по весьма обоснованной причине: ведь на то, чтобы пройти милю по горизонтальной и вертикальной плоскости, требуется неодинаковое количество времени. Поэтому время здесь - единственная практически применяемая единица измерения длины пути.

Весь день мы то поднимались вверх, то спускались вниз по вьючной тропе, потеряв счет небольшим горным долинам и унылым уступам. За весь день мы не встретили ни одного живого существа и не видели ни одного строения.

Солнце уже садилось, в темноте же очень легко заблудиться, а перспектива провести под открытым небом холодную мартовскую ночь никому не улыбалась.

С наступлением темноты наше настроение начало портиться Орест ушел вперед с таким важным видом, точно он считал для себя делом чести отыскать это запропастившееся селение. Над нашими головами начали собираться тучи, и подул холодный ветер. Тропинка пошла вправо. Там вдали у линии горизонта мы вдруг увидели нашего проводника Ореста - он стоял на высокой горе и махал нам шляпой, указывая на что-то впереди. Мы заковыляли к нему.

На другой стороне долины, высоко на горном уступе, но в сущности совсем близко от нас виднелись огоньки в белых с коричневым домиках. Орест все же отыскал Софико!

Было уже совсем темно, когда мы подошли к освещенной двери таверны. За нами шли чуть ли не все жители селения. Я посмотрела на местность, простиравшуюся за низкой оградой, построенной вдоль обочины улицы: не будь ее, жители постоянно падали бы в пропасть. На юге в звездной вышине виднелись очертания гор. Теплый спертый воздух постоялого двора показался мне восхитительным, и, когда ветхая деревянная дверь со скрипом затворилась за нами, я ощутила всю прелесть обладания такими элементарными благами жизни, как кров и тепло. Вскоре мы уже грели опухшие колени и лодыжки возле докрасна раскаленной жаровни; наши озябшие тела приятно разогревали крепкие напитки, а гостеприимные хозяева ломали голову над тем, что нам приготовить на ужин. Тем временем симпатичный старичок в плаще и высоких сапогах задавал нам бесчисленные вопросы о нашем путешествии, нашей работе, о наших намерениях и наших семьях, а во всех окнах, как и полагается, виднелись смуглые лица.

На следующий день Джон обнаружил - бывает же такое, - что на другом конце селения проходит почти настоящая шоссейная дорога. Она идет на север, через горы, в Коринф, и по ней дважды в неделю курсирует автобус. Мы решили, что последняя наша прогулка стоила трех обычных и что мы вполне заслужили поездку в автобусе. К тому же Хилэри и я спешили на пароход, отплывавший через три дня из Пирея. Поэтому, узнав от хозяина, что в этот день часов в одиннадцать утра ожидается автобус, мы пошли на маленькую мощенную булыжником площадь и уселись в очереди на солнцепеке. В бесплодных ожиданиях прошел час: затем какой-то древний старик объяснил нам, что автобус приходит из Коринфа и, вполне вероятно, с ним что-то случилось. Мы вернулись на постоялый двор и попросили дать нам поесть, но стоило нам приняться за еду, как вдруг с улицы раздался такой оглушительный шум, будто кавалерийский эскадрон проскакал по листам гофрированного железа. Мы выбежали на улицу: посреди площади стоял маленький ветхий автобус, изо всех щелей его валил пар; из него высыпало человек пятьдесят пассажиров. Бросившись сломя голову в таверну, мы поспешно расплатились за завтрак и помчались обратно к автобусу.

Было уже около половины второго. Водитель куда-то исчез; все тот же старик объяснил нам, что вести машину сюда из Коринфа очень, очень трудно и водителю необходимо как следует поесть и выспаться перед обратным рейсом. Мы снова заняли свои места в очереди на солнцепеке и принялись ждать. Примерно через час прошел слух, что водитель все еще спит и вряд ли захочет сегодня вернуться в Коринф. Зато завтра рано-рано утром - Proi, proi! Мы вернулись на постоялый двор.

"Рано-рано утром" - оказалось в 11.30. Мы присоединились к толпе, осаждавшей автобус. Наконец битком набитая машина - я подумала, что это опасно, - тронулась в путь и загромыхала по камням мостовой. Маленькое Софико навсегда скрылось из виду, Я заметила не без тревоги, что многие женщины крестились, входя в автобус.

- У них имеются на это все основания, - сказал Джон. - Но водители в этой местности-мастера своего дела. Можете не волноваться, пока не заметите, что я дрожу.

От его слов мне не стало легче. Кажется, -почти всю дорогу машина мчалась вниз с горы с головокружительной скоростью, делая крутые повороты у самого края пропасти и перескакивая через осыпи, то тут, то там преграждавшие нам путь.

Как-то вдруг опять появилось море. С большой высоты нам было видно, как оно омывает Коринфский перешеек с обеих сторон. Где-то вдали на северо-востоке, над Афинами возвышались горы Гиметт; на северо-западе же, за бирюзовыми с белыми гребнями волнами Коринфского залива, на фоне ярко-голубого неба сверкали снежные вершины Парнаса.

Мы описали полный круг и вернулись к исходной точке нашего путешествия, а спустя несколько часов простились с Орестом на маленьком перроне в Коринфе. Нам повезло - буквально в последнюю минуту мы успели сесть в единственный поезд, отправлявшийся в тот день в обратный рейс вокруг побережья в Афины, и вовремя заняли свои места на пароходе.

- В будущем году Крит, - крикнул нам вслед стоявший на причале Пирея Джон, когда судно медленно выходило из гавани.

В будущем году Крит! Так, значит, не все еще кончено, я вернусь в этот волшебный край горячего солнца и снежных вершин, край моря, красной земли и напоенного ароматом меда воздуха! Мне еще предстоит бродить по его долинам и взбираться на его горы. Эта надежда служила нам утешением всю дорогу на север, она согревала нас, когда Хилэри и я высадились на берег в Венеции: вся засыпанная снегом, она была непривычно черно-белой. Дрожа от холода, мы кутались в пальто; маленькая моторная лодка доставила нас с корабля на пристань; она плыла, пыхтя, по гладкой темной воде, мимо безмолвных стен, запертых дверей и решеток, под опустевшими мостами в фантастическом серебристо-белом наряде из только что выпавшего снега; четкие контуры мостов вырисовывались как на гравюре. Сухой блеск египетского солнца, сияние греческой весны - каким далеким казалось все это теперь! Мы ехали все дальше на север.

В Лондоне было сыро и холодно. Но не только погодой объяснялось мое плохое настроение. В эти первые дни, когда дул пыльный ветер или шел грязный дождь, а уличная толпа была так безлика и все куда-то спешили, на Оксфорд-стрит появились тележки с первыми весенними цветами: букеты желтых мимоз, маленькие тугие букетики нежных анемонов и веселые груды тюльпанов. Я не могла без боли в сердце глядеть на анемоны: в памяти вставали зеленые луга возле оливковых рощ, где какой-то греческий бог рассыпал мириады драгоценных камней и так оставил их в траве. Нет, дело было не только в погоде: как-то в "Таймсе" появилась короткая заметка о сильном землетрясении в Греции, в результате чего полностью разрушено маленькое селение Софико на северо-востоке Пелопоннеса. К тому же меня огорчили новости, которые я узнала, выйдя на работу. Усиленно поговаривали о необходимости строжайшей экономии средств и сокращения расходов, по меньшей мере в течение ближайших нескольких лет. Раскопки в Тель-Амарне почти наверняка будут прекращены; в этом случае лондонская контора вряд ли станет держать двух секретарей.

До чего же глупо было с моей стороны вообразить, что эта чудесная жизнь может продолжаться до бесконечности. Лондон - Египет - Греция; Лондон - Египет - Крит; Лондон - Египет - куда еще? Нет, с этим покончено; мне не мешает поискать обычную секретарскую работу, и, если мои занятия в промежутках между двумя ежедневными поездками в метро в часы пик не будут слишком нудными, следует считать, что мне повезло. А почему бы и нет? Что дает мне право претендовать на нечто большее, чем обычная работа секретаря? Вероятно, я слишком избалована необыкновенной удачей и ослеплена лучами солнца. В будущем году Крит? Как бы не так! С этим покончено навсегда.

История о маловероятной любви - манга купить на сайте "Читай-город"