Право и суд

Развитие законодательства в первой половине XVII в. проходило в порядке, определенном Судебником 1550 г.: "А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела з государева докладу и со всех бояр приговору вершатца, и те дела в сем Судебнике приписывати" (ПРП, вып. 4, с. 260.). Законодательная инициатива исходила, как правило, от приказов, часто обращавшихся с запросами к Боярской думе, как решить то или иное дело, поскольку в Судебнике не было соответстующей статьи. В ответ на эти запросы издавались новые законы. С законодательной инициативой могли выступать также члены земских соборов и отдельные группы населения: например, известны указы, изданные в ответ на коллективные челобитные дворян.

Лишь указы общего содержания рассылались во все приказы, что было редко. Как правило, новый указ или боярский приговор посылался только в тот приказ, в ответ на запрос которого он был издан, и приписывался к имевшемуся там экземпляру Судебника. Так, в каждом приказе из поступивших туда указов составлялись специальные сборники - так называемые "Указные книги приказов". Наибольший интерес представляют Указяые книги Земского, Разбойного и Поместного приказов.

Такой порядок издания и регистрации новых законов приводил к тому, что один приказ мог не знать, какие новые законы уже изданы и записаны в других приказах. Это приводило иногда к повторному изданию указа, вызывало необходимость наведения справок между приказами об имеющемся законодательстве. Не исключалась и возможность утери закона. Так, например, во время пожара 1626 г. сгорела Указная книга Поместного приказа, содержавшая законодательство о феодальном землевладении. Ее пришлось восстанавливать по случайно уцелевшим делам и наводя справки в других приказах. Восстановлено было, конечно, не все.

Такая раздробленность законодательства, его запутанность открывали широкий простор для всякого рода злоупотреблений и произвола со стороны судей и администраторов. Это вызывало не только широкое народное недовольство, но и протесты дворян, неоднократно жаловавшихся в своих коллективных челобитных на волокиту и произвол "приказных" и "сильных" людей, требовавших наведения порядка в этой сфере и составления нового Судебника. Но лишь волна массовых восстаний 1648 г. заставила правительство приступить к совершенствованию судебно-правовой системы, к кодификации права.

Новый кодекс законов, принятый в 1649 т. Земским собором и скрепленный подписями его членов, что должно было придать ему больший авторитет, получил название Соборного Уложения. Принятое в обстановке обострившейся классовой борьбы, Соборное Уложение основной своей целью имело защиту прав-привилегий господствующего класса, отвечало прежде всего классовым интересам дворян, юридически оформило и закрепило феодально-крепостнический строй. В этом причина его долговечности: изменяемое и дополняемое новыми законодательными актами, оно оставалось основным действующим источником права Русского государства в течение почти двух столетий.

Соборное Уложение 1649 г. (ЦГАДА).

Соборное Уложение было крупным шагом вперед в развитии феодального права. Оно отличается прежде всего объемом своего юридического содержания. Если предшествующие кодексы права - Судебники 1497 и 1550 гг. - содержали главным образом нормы процессуального и уголовного права, а гражданское право отражено в них было сравнительно слабо, то Соборное Уложение регламентировало все стороны правовой жизни Русского государства. В нем мы находим нормы государственного и административного, гражданского и уголовного права, судоустройства и судопроизводства. Правда, статей, регулировавших семейное право, оно имело немного, но это объяснялось тем, что в XVII в., как и раньше, эта область права в значительной своей части относилась к компетенции церкви.

Отличается Соборное Уложение также ясностью и определенностью в изложении правовых норм и довольно высокой степенью систематизации материала: 967 статей сгруппированы в 25 глав. В предшествующих сборниках русского права система была выражена слабо, а такие сборники, как Русская Правда, Псковская судная грамота и Судебник 1497 г., даже не имели нумерации статей.

Соборное Уложение было первым печатным кодексом русского права. Оно было отпечатано в Москве в количестве 1200 экземпляров, а затем, когда этот тираж быстро разошелся, издание было повторено в том же 1649 г. Неоднократно издавалось оно и позже. С этих пор печатание законов становится обычным.

Вторая половина XVII в. характеризуется существенными сдвигами в социально-экономической и внутриполитической жизни страны, в сфере классовых и внутриклассовых отношений, резким обострением классовой борьбы. Все это не могло не получить отражения в законодательной деятельности феодального государства. Жизнь постоянно требовала совершенствования правовой надстройки. Поэтому на протяжении второй половины века нормы Соборного Уложения постоянно изменяются и дополняются новыми законодательными актами - так называемыми "Новоуказными статьями". Это время отмечено небывалым до того размахом государственно-законодательной деятельности. Всего за полстолетия было издано свыше 1500 Новоуказных статей. Среди наиболее важных законодательных актов этого периода - "Торговый устав" (1653), "Новоторговый устав" (1667), "Новоуказные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах" (1669, уголовный кодекс, состоящий из 128 статей), "О поместьях и вотчинах" (1677), "Писцовый наказ" (1684).

Несмотря на такой размах законодательной деятельности и на то, что еще Судебник 1550 г. объявил закон единственным источником права (ПРП, вып. 4, с. 338.), в XVII в. продолжает сохранять свое значение и обычное право. Особенно велика была роль обычая в сфере вотчинного суда и крестьянского волостного суда (у черносошных крестьян). Целиком на обычном праве основывался суд в Запорожской Сечи и в Донском казачьем войске. В сфере церковного суда действовали нормы церковного права.

В сфере гражданского права законодательство XVII в. наибольшее внимание уделяет защите основы феодального строя, утверждению и укреплению основного права-привилегии господствующего класса - монопольного права владения землей и трудом крепостных крестьян.

Феодальная собственность на землю имеет иерархический характер, является "разделенной" собственностью. Верховной собственностью на все земли обладает царь как глава феодальной иерархии. Феодалы же обладают правом подчиненной собственности, что выражается, в частности, в обязанности феодалов нести военную службу с земли, которая регламентировалась Соборным Уложением (См.: Тихомиров М. Н. и Епифанов П. П. Соборное Уложение 1649 г. М., Изд-во Моск. ун-та, 1961, гл. VII, ст. 8, 17, 19 и др.) и рядом указов.

Господствующий класс владел землей на вотчинном и поместном праве. Исторически сложившаяся пестрота владельческих прав на землю проявлялась не только в различии этих двух основных форм феодального землевладения, но и в неодинаковом объеме права распоряжения вотчинами родовыми, выслуженными и купленными.

Наиболее ограничено рядом законов и обычаев было право распоряжения родовыми вотчинами. Одно из них - так называемое "право родового наследования". Его сущность заключалась в том, что родовую вотчину могли наследовать только сыновья умершего, т. е. действовало правило "сестра при братьях не наследница". Дочери получали в наследство вотчину только в том случае, если в семье не было сыновей. Если в семье не было и дочерей, вотчину наследовали ближайшие родственники умершего. Нельзя было завещать вотчину посторонним лицам, монастырю и жене, так как в таком случае она могла перейти к другому роду. Жена покойного получала на прожиток только купленные вотчины и поместья, а если их не было, то она владела родовой вотчиной пожизненно (или до тех пор, пока снова не выйдет замуж или не пострижется в монастырь) без права отчуждения. Указом 1679 г. запрещалось всякое безвозмездное отчуждение родовых вотчин, всякое дарение их кому-либо, помимо родственников (ПРП, вып. 7, с. 92-93.). Так господствующий класс стремился сохранить землю в своих руках, предохранить ее от раздробления.

Продолжало действовать давно возникшее и узаконенное в XVI в. право родового выкупа (О праве родового выкупа см.: Очерки русской культуры XIII-XV веков, ч. 2. М., Изд-во Моск. ун-та, 1970, с. 23.). Соборное Уложение подтвердило это право, запретив, однако, выкуп вотчины боковыми родственниками в том случае, если вотчина была продана феодалом, который впоследствии стал изменником (8 Соборное Уложение, гл. XVII, ст. 38.). Если лицо, купившее вотчину, внесло некоторые улучшения в хозяйство, то по указу 1646 г. при выкупе вотчины оно имело право на дополнительное вознаграждение (ПРП, вып. 5, с. 482.). Право родового выкупа являлось ярко выраженным классовым институтом феодального права, созданным в целях закрепления земельных богатств за господствующим классом. Феодалы с помощью этого института довольно успешно вели борьбу с утечкой земли, а тем самым и за укрепление своей экономической и политической мощи.

Правовое положение владельца выслуженной вотчины (полученной от царя за особые заслуги) определялось жалованной грамотой, в которой обычно указывался объем прав распоряжения данной вотчиной. До 1627 г. выслуженные вотчины можно было завещать жене или монастырю "на помин души"; позднее это было запрещено (ПРП, вып. 5, с. 453-460.). Соборное Уложение не устанавливало каких-либо различий между родовыми и выслуженными вотчинами.

Значительно более полным было право распоряжения купленными вотчинами. На них не распространялось право родового выкупа. В случае смерти собственника купленной вотчины его жена вместе с детьми признавалась наследницей. Муж мог завещать купленную вотчину жене, лишив наследства своих детей; лишь запрещалось отчуждать вотчину монастырям и архиерейским кафедрам.

Владение землей закреплялось как привилегия господствующего феодального класса: "А боярским людем и монастырским слугам вотчин не покупати, и в закладе за собою не держати" (Соборное Уложение, гл. XVII, ст. 41.). Кроме феодалов вотчины могли приобретать лишь "гости" - небольшая по численности верхушка торговых людей.

Существенные изменения в XVII в. произошли в самой структуре феодального землевладения. Если в первой половине столетия его преобладающей формой было поместье, то на протяжении второй половины века резко возрастает удельный вес вотчинного землевладения, соотношение между вотчинными и поместными землями быстро и неуклонно меняется в пользу первых. Идя навстречу притязаниям дворян, правительство начало чаще жаловать землю не в поместье, а в вотчину, за те или иные заслуги дворян обращало их поместья в вотчины. Наконец, нуждаясь в пополнении истощенной казны, оно разрешало помещикам выкупать свои поместья в вотчины.

Процесс укрепления феодальной земельной собственности выражался не только в росте вотчинного землевладения по сравнению с поместным, но и в расширении прав распоряжения поместьем, в сближении юридической природы поместья с вотчиной.

Раньше всего право распоряжения поместьями возникает в сфере наследования. Еще в XVI в. утвердился порядок, согласно которому поместье после смерти владельца передавалось его сыновьям, а также жене и дочерям "на прожиток". Наследниками одинокого дворянина были его беспоместные и мелкопоместные родственники по боковой линии. Указом 1611 г., который неоднократно подтверждался позже, передача поместий по наследству не только узаконивалась, но и запрещалась передача освободившихся поместий кому-либо, кроме родственников. На поместье распространяется понятие родового владения. Этим устранялось одно из коренных отличий поместного землевладения от вотчинного (Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век. М, 1955, с. 145.).

Обмен поместьями сначала разрешался крайне редко и только при наличии каких-либо серьезных причин, например если помещик являлся владельцем нескольких поместий, расположенных в разных местах, и обмен давал ему возможность сосредоточить земельные владения в одном месте. При обмене требовались равные условия, т. е. одинаковое количество и качество земли - "четверть на четверть". Соборное Уложение несколько смягчило это категорическое требование, разрешив меняться поместьями и в том случае, если они не были равны, не указав, однако, какая допускалась разница в размерах обмениваемых поместий (говорилось лишь о "немногих четвертях"). Наконец, указ 1676 г. снял всякие ограничения, разрешив обмениваться неравными по величине участкам с любым количеством лишних ("перехожих") четвертей (Соборное Уложение, гл. XVI, ст. 3; ПРП, вып. 7, с. 56.). За обменом "с перехожими четвертями" часто скрывалась купля-продажа поместий. Так, в 1691 г. один из меняющихся поместьями получил "за переходящие чети и за крестьян" 700 руб. (ПРП, вып. 7, с. 145-146.).

Другим видом замаскированной купли-продажи поместья была так называемая "сдача" или "поступка" поместья. Указами 1670-х гг. помещикам было разрешено передавать свои поместья не только родственникам, но и чужеродцам. При этом поступающийся ставил определенные условия (например, чтобы берущий поместье "поил и кормил" его до смерти) или брал деньгами, т. е. совершал фактическую продажу поместья. Неограниченное право "поступаться" "прожиточными" поместьями имели вдовы и дочери (Там же, с. 69-71, 97-98.).

Таким образом, к концу гвека право распоряжения поместьем практически ничем не отличалось от права распоряжения вотчиной. Указ Петра I от 1714 г. о единонаследии лишь подвел итог этому процессу слияния вотчины и поместья, лежавшему в основе консолидации господствующего класса в единый класс-сословие.

Вместе с укреплением феодальной собственности на землю в XVII в. происходит окончательное оформление системы крепостного права. Соборное Уложение отменило "урочные лета" для сыска и возврата беглых крестьян, сделав этот сыск бессрочным, объявило крестьян вечно "крепкими" их владельцам по писцовым и переписным книгам, установило наследственность крепостного состояния, вводило наказание в виде штрафа за укрывательство беглых. Феодалам были предоставлены широкие права распоряжения трудом, личностью и имуществом крестьян: семейные разделы, передача по наследству могли происходить только по воле феодала, в случае несостоятельности землевладельца по его

долговым обязательствам ответственность переносилась на его крестьян и холопов, имущественные сделки крестьян законом не гарантировались. Феодалы получили также право вотчинного суда и полицейского надзора над крестьянами и большие полномочия в вопросе о несении крестьянами тягла. Никакие "изветы" крестьян на их владельцев не принимались, кроме "изветов" "про государское здоровье или какое изменное дело". Разрешалось переводить крестьян из вотчины в вотчину и из поместья в поместье. При разрешении спорных дел о крестьянах закон не останавливался перед разлучением крестьянских семей (Соборное Уложение, гл. XI, ст. 2, 3, 7, 10, 13 и др.; гл. II, ст. 13; гл. X, ст. 262; гл. XIII, ст. 7.). Остатки некоторых правовых гарантий положения крепостных крестьян были чисто формальными, так как на практике власть землевладельца над крестьянами далеко выходила за те пределы, которые были установлены законом.

Усиление крепостного права во второй половине века выразилось прежде всего в создании системы государственно-организованного, массового и обезличенного сыска беглых крестьян и холопов, которая должна была реализовать на деле принцип вечной крестьянской крепости, провозглашенный Соборным Уложением. Правовое оформление эта система получила в своде законов о беглых крестьянах - "Наказание сыщикам" 1683 г., в котором было обобщено предшествующее законодательство о крестьянах. Основными моментами этого законодательства являются борьба с крестьянскими побегами и регулирование правовых отношений в среде господствующего класса в области взаимных претензий на беглых крестьян и холопов. Борьба с побегами ведется в двух направлениях: во-первых, усиливается ответственность за прием и укрывательство беглых крестьян, а во-вторых, дела о побегах приравниваются к "татебным и разбойным делам", что усиливало власть органов сыска и позволяло эффективно использовать в этом деле государственный аппарат (См.: Маньков А. Г. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII века. М, -Л., 1962, с. 22-119.).

Другой стороной развития крепостного права в это время является усиление власти феодала над личностью крестьянина, выразившееся в том, что крестьяне становятся объектом различных сделок между их владельцами. Распространяется и отчуждение крестьян без земли враз-личных формах: "поступка", заклад, погашение долга, продажа, мена. Указ 1688 г. санкционировал все виды сделок на крестьян без земли, оставив в силе лишь запрет продавать поместных крестьян, который, впрочем, мог быть легко обойден (ПРП, вып. 5, с. 210-211; Маньков А. Г. Указ. соч., с. 205-206, 243-245 и др.).

Рост владельческих прав феодалов на крестьян, выразившийся в практике отчуждения их без земли, с одной стороны, а с другой - распространение на значительную часть холопства государева тягла в результате введения подворного обложения после переписи 1678 г. вели к исчезновению различий в юридическом положении холопов и крестьян. Холопское право сливается с правом крестьянским в единое крепостное право. Уже с 60-х гг. законы о холопах и крестьянах были едиными (См.: Маньков А. Г. Указ. соч., с. 25.).

Общая крепостническая тенденция законодательства XVII в. в полной мере распространяется и на города. В первой половине столетия крепостническое законодательство о сыске и прикреплении посадских людей даже опережало законодательство о сыске и прикреплении частновладельческих крестьян (См.: Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века, т. II. М. -Л., 1948, с. 240.). Ликвидировав частное феодальное землевладение в городах и утвердив за посадскими людьми монопольное право занятия ремеслом и торговлей как их сословную привилегию, Соборное Уложение вместе с тем прикрепило посадских людей к посадам, к посадскому тяглу, установив за переход с посада в крестьяне жестокое наказание: "бити их кнутом по торгом и ссылати их в Сибирь на житье на Лену". Запрещался и самовольный переход из одного посада в другой (Соборное Уложение, гл. XIX, ст. 1-5, 13, 20 и др.). Это вводило развитие городов в рамки крепостнических отношений, подчиняло его интересам феодального государства.

Запрещая прием крестьян в посад, лишая их права заниматься торгами и промыслами на посаде, Соборное Уложение тем самым консервировало крепостнические перегородки между городом и деревней, затрудняло развитие их связей, а значит, и развитие города. Но под воздействием социально-экономических процессов, связанных с ростом городов как центров ремесла и торговли, правительство во второй половине века вынуждено было идти на значительные уступки в этом вопросе, нашедшие отражение и в законодательстве, которое должно было узаконивать фактически совершавшийся процесс перехода крестьян в посадские общины, устанавливая новые ограниченные сроки прикрепления крестьян к посадам. Наконец, на рубеже XVII и XVIII вв. происходит полная отмена этих ограничительных сроков, предоставившая торгово-промышленной верхушке крестьянства более широкие возможности перехода в посады (См.: Маньков А. Г. Указ. соч., с. 248-322.).

Развитие товарно-денежных отношений и торговли отразилось и на законодательстве: в нем значительно больше места, чем прежде, отводится нормам гражданского права. Примером в этом отношении может служить Указная книга Земского приказа, сохранившая законодательный материал за 1622-1648 гг. Много внимания нормам гражданского права и организации процесса судопроизводства по гражданским делам уделяется и в Соборном Уложении. Получают правовое оформление многие институты обязательственного права.

Существенные изменения произошли в самой форме заключения договоров, фиксации сделок (купля-продажа, мена, дарение, залог, займ, подряд, имущественный найм и т. д.). Резко суживается сфера действия устных договоров, возрастает значение письменной формы совершения сделок. Особое значение имел указ 1635 г., которым объявлялись законными только письменные сделки; запрещалось принимать иски по делам о займе, поклаже и ссуде без предъявления заёмных крепостей или других долговых документов. Этому указу придавалось такое большое значение, что велено было "'биричем... в Китае и в Белом каменном городе, по улицам и по переулкам, по торгом и по малым торшком, прокликати, чтоб однолично тот государев указ был всем людем ведом" (ПРП, вып. 5, с. 350-351.). В дальнейшем разрешалось заключение устных договоров лишь на сумму до одного рубля: "... больше рубля ссужаться без письма не велено" (РИБ, т. II, № 178.).

Законом регламентировались правила составления договоров по определенной форме, с обязательным подписанием сторонами, их заключавшими, и свидетелями (не менее двух). За неграмотного мог подписаться его духовный отец или в крайнем случае ближайшие родственники - родные братья или племянники (но не дети за отцов или отцы за детей) (Соборное Уложение, гл. X, ст. 246.).

Расширяется число договоров, заключение которых допускалось только в крепостной форме, т. е. письменный договор должен быть еще засвидетельствован и зарегистрирован ("укреплен") в соответствующем приказе в Москве или в воеводской канцелярии в уезде.

Увеличение числа сделок, которые требовалось совершать письменно, привело к возрастанию роли "площадных подьячих" - писцов-профеосионалов, появившихся уже в XVI в. и занимавшихся составлением всякого рода частных актов, челобитных и других бумаг, подаваемых в приказы (О "площадных подьячих" см.: Злотников М. Ф. Подьячие Ивановской площади. - Сборник статей, посвященных А. С. Лаппо-Данилевскому. Пг., 1916.). При этом, если в первой половине столетия допускалось составление актов и другими лицами, то по Соборному Уложению совершение важнейших актов ("крепостей", а также договоров на сумму свыше 10 руб. официально было поручено только этим писцам. Они же должны были подписываться в качестве свидетелей (Соборное Уложение, гл. X, ст. 246; Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Изд. 6. Спб. - Киев, 1909, с. 596.). С этого времени организация площадных подьячих - "площадь" - стала органом, исполняющим нотариальную функцию.

Площадные подьячие составляли особые корпорации, существовавшие или самостоятельно, или при определенных приказах. В Москве старейшей и важнейшей из таких организаций была "Ивановская площадь". Известны также организации площадных подьячих Дворцовой и Троицкой площадей, а также при государственных и патриарших приказах. Они обладали разными правами и полномочиями. Площадные подьячие Ивановской площади имели право оформлять самые значительные сделки, в частности на поместья и вотчины, а площадным подьячим, работавшим при приказах, запрещалось совершение "крепостей" и составление "заемных кабал", они лишь писали челобитные, "приставные памяти", "поручные записи" и вообще все необходимые бумаги для лиц, обращавшихся в приказ. Иногда они вели дела челобитчиков. Были такие организации и в других городах.

Подчиняясь соответствующему приказу, эти корпорации в то же время пользовались известной самостоятельностью: они сами выбирали своих старост, принимали новых членов (с согласия властей), ходатайствовали об исключении неугодных из своих рядов. Для работы им выделялось помещение, как правило, - в здании приказа. Контора площадных подьячих Ивановской площади помещалась на самой площади вблизи приказов, в особом здании, носившем название "палатки Ивановской площади". В некоторых городах площадным подьячим отводились особые "писчие избы" (См.: Злотников М. Ф. Указ. соч., с. 112.).

Численность той или иной корпорации определялась властями ("указное число"). Вступление в ее члены возможно было только на "выбылое место" и сама организация строго следила за этим. На Ивановской площади к концу столетия одновременно работало до 40 подьячих и больше, при Посольском приказе в 1691 г. было 14, в Пскове в 1683 г. - 15, в Костроме - 16 человек.

В площадные подьячие имели право поступать дети подьячих, попов и церковного причта; служилым и тяглым людям сначала это было запрещено. Но когда появилась необходимость увеличения численности "площади", власти пошли на компромисс, разрешив "кормиться пером на площади" служилым и тяглым людям, продолжавшим при этом нести "государеву службу" и "государево тягло". К концу века среди площадных подьячих было много посадских тяглых людей и стрельцов. Так, например, в Пскове в 1683 г. из 15 площадных подьячих было 6 пушкарей, получавших "пушкарское жалованье", 3 посадских человека, 1 церковный дьячок и 5 человек "ни в которых чинах". При Посольском приказе в Москве из 14 человек 9 находились в "службе великих государей", все они были "разных полков стрельцы". Особенно много стрельцов "кормилось пером" на Ивановской площади (ДАИ, т. X, № 96; 3лотников М. Ф. Указ. соч., с. 96, 102, 105 и др.). Работа на "площади" была выгодной, площадные подьячие сами назначали плату за свою работу, в полной мере используя монопольное право на составление определенных документов. Поэтому иногда "площадное письмо" становилось наследственным занятием. Многие подьячие работали на Ивановской площади по 20-25 лет.

Иногда площадных подьячих привлекали и для работы в приказах, когда там требовалось много писцов: например, для работ по восстановлению дел Поместного приказа после пожара 1626 г., для переписки писцовых и дозорных книг и т. д. Они могли временно замещать подьячих приказов и воеводских канцелярий и были главными кандидатами на эти места. Место подьячего в приказе или съезжей избе было обычно верхом карьеры площадного подьячего, но некоторые из них достигали и более высокого положения. Так, например, окольничий Федор Тихонович Зыков, сидевший в Холопьем приказе в 1695 г., прежде был площадным подьячим Разрядного приказа (См.: Злотников М. Ф. Указ. соч., с. 100-101, 110.).

Уголовное право в руках господстующего класса и его государства было наиболее действенным оружием в борьбе против посягательств на господствующий феодальный правопорядок. Борясь с действиями отдельных феодалов, наносивших вред своему классу и государству, оно основным своим острием было направлено против эксплуатируемых масс, носило по отношению к ним открыто террористический характер. В обстановке резко обострившейся классовой борьбы государственная власть уделяла большое внимание совершенствованию норм уголовного права, процесса судопроизводства по уголовным делам, структуры судебных органов, занимавшихся ими. Все это получило отражение в обширном уголовном законодательстве XVII в.: в Указных книгах Разбойного приказа, в Соборном Уложении, в Новоуказных статьях о татебных, разбойных и убийственных делах 1669 г., в многочисленных отдельных указах.

В XVII в. происходит выделение политических преступлений из общей массы уголовных дел. Дело не только в том, что они стали предметом специальных законодательных постановлений (в Соборном Уложении выделены в особую главу), но и в том, что процесс по политическим делам получает специфические черты, отличающие его от процесса по делам "разбойным и татебным".

Усиление государственной власти, появление в политическом строе абсолютистских тенденций выразились в отождествлении противогосударственных преступлений с преступлениями, направленными против личности государя. Все они охватываются теперь одним общим понятием нарушения "государевой чести", или "государева слова и дела". Показательно в этом отношении название второй главы Соборного Уложения, трактующей о политических преступлениях, - "О государьской чести, и как его государьское здоровье оберегать". И в первой же статье этой главы говорится о наказании смертной казнью за покушение на "государьское здоровье". Крестоцеловальные записи (присяга на верность царю) и судебная практика этого времени показывают, что под "умыслом на государьское здоровье" понималось прежде всего наеылание "порчи" на государя разными волшебными способами. Так, например, белозерцы, присягавшие царю Михаилу Федоровичу, обязывались "на государя никакой порчи не заводить". В 1689 г. Ивашка Шербачев был приговорен к смертной казни "по уложению за злой волшебный умысел на государьское здоровье". В том же году "волхв Дорожка" и его сообщники обвинялись в том, что хотели "пустить заговорные слова по ветру на государя Петра Алексеевича и на мать его Наталью Кирилловну", в чем выразился их "злой, волшебный, богоотметный умысел на его государево здоровье" (ДАИ, т. II, № 3; ПСЗ, т. III, № 49, 52.). Эти же материалы позволяют заключить, что к разряду политических преступлений относились и посягательства на жизнь и здоровье членов царствующего дома. В крестоцеловальной записи 1613 г. присягающие дают обещание "на государя и на царицу и на царьских детей дурна никакого, порчи, зелья и всякого злого коренья не заводить, и тем злым делом не промышляти, и о том о всем злом деле ни с кем не думати". В 1639 г. "золотная мастерица Дашка Ламанова" обвинялась в том, что "сыпала она ведовский рубашечный пепел на след государыни царицы, и после того учала государыня недомогать и быти печальна да после того же вскоре государя царевича Ивана Михайловича не стало, и ныне государыня царица перед прежним скорбна ж, и меж их государей в их государском здоровье и в любви стало не по-прежнему, и до сих лет меж их государей скорбь и в их государском здоровье помешка" (ДАИ, т. II, № 3; Тельберг Г. Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII века. М., 1912, с. 68.).

Основное внимание во второй главе Соборного Уложения уделяется "измене", конкретизации этого понятия, определению круга деяний, им охватываемых. Сюда относятся: попытка захватить власть в государстве; сношение с "государевыми недругами" и оказание им содействия в том, чтобы "Московским государьством завладеть или какое дурно учинить", сдача "изменою" осажденного города врагу, тайный пропуск в осажденный город неприятельской армии, а также поджог укреплений с целью сдать их неприятелю; сношение служилых людей с неприятелем во время войны и передача ему сведений военного характера; отъезд на службу в другое государство (Соборное Уложение, гл. II, ст. 2-4; гл. VII, ст. 20.). "Измена" каралась смертной казнью и конфискацией имущества ("поместий, вотчин и животов").

Классовый характер законодательства выразился в том, что к числу важнейших политических преступлений, караемых смертной казнью "безо всякия пощады", был отнесен "скоп и заговор", т. е. выступление народных масс против государственной власти и ее представителей, сопровождавшееся применением насильственных действий. В приказной практике чаще употреблялись другие термины: "бунт", "мятеж". В это "бунташное время" было достаточно поводов для применения такой статьи.

Перечень политических преступлений, содержащийся в Соборном Уложении, является далеко не полным. И это не случайное упущение. Легализовав применение смертной казни и общей конфискации за наиболее тяжкие политические преступления, верховная власть не желала связывать себе руки ни какими бы то ни было законными гарантиями в отношении других, менее значительных, ни четким определением объема этого разряда преступлений. Само понимание политического преступления как нарушения "государевой чести" приводило к неопределенному и весьма широкому толкованию этого понятия на практике. Самым распространенным видом политических преступлений, хорошо известным судебной практике того времени, были "непристойные речи", или "непригожие слова". Наибольшее внимание властей привлекали такие "речи", в которых можно было подозревать умысел измены, самозванства и т. д., не подкрепленный реальными действиями, а также неуместные суждения о государственных делах и распространение слухов о близости политических перемен. В 1625 г. разбиралось дело о "непригожем слове" про царя Михаила Федоровича, "что ему государю нельзя жениться, Тушинский де вор, который называется царевичем Дмитрием, жив" (Новомбергский Н. Слово и дело государевы, т. I. M., 1911, № 22, с. 19. ). В 1634 г. стрелецкий голова Гаврила Бакин был приговорен к наказанию кнутом, к ссылке в Сибирь и конфискации поместий и вотчин за то, что "похволял за ужином... литовского короля во всем: как де против такого великого государя монарха стоять и биться" (ААЭ, т. III, с. 384.).

Наказывались, конечно, оскорбительные выражения и брань по адресу царя. Но чаще всего это были простые обмолвки, пустая пьяная похвальба, неосторожные шутки, "непригожие слова", обычно произносившиеся в кабаке во времся дружеской беседы или пьяной ссоры. В 1625 г. велено было "стрельца Томилку Белого за непригожее слово, разнастав, бить батоги нещадно и посадить в тюрьму", ибо он "говорил в разговоре: ездил де он в Курский уезд, и взял у сына боярскаго лошадь, и, ехал на ней, что великий князь". В 1626 г. царским указом велено было бить кнутом "в проводку" и "вкинуть в тюрьму" ростовского кирпичника Любимку Репкина за то, что он "сидячи на кваснице, про государя непригожия речи говорил пьян, что де он, Любимка, в Ростове не боится никого да и на Москве де он государю укажет". В 1623 г. по государеву указу и боярскому приговору был бит кнутом нещадно стрелец Ивашка за "непригожее слово", что он сказал: "здоров бы был Никита Дмитриевич Воробин да осударь, а тебя государя назвал после Никиты Воробина, отечества государева и величества не узвышил и государское величество унизил" (Новомбергский Н. Указ. соч., № 18, 240, с. 15-16, 438-439; АМГ, т. I, с. 185; ПСЗ, т. I, с. 592. ). На допросах под пытками обвиняемые обычно пытались оправдаться тем, что эти "непригожие слова" сказаны "без хитрости, спроста ума своего", "спроста, без всякого умышления", "пьяным обычаем", "грехом своим в пьянстве" и т. д. Хотя состояние опьянения и признавалось смягчающим вину обстоятельством, но не освобождало обвиняемых от пыток и наказаний. А наказания за этот вид преступлений были разнообразными: битье кнутом или батогами, заключение в тюрьму, ссылка в Сибирь, с середины века чаще всего применяется кнут и "урезание языка".

К этому же разряду преступлений относилась и "прописка государева именования", т. е. неумышленная ошибка в написании царского титула. Наказание - отставка от должности, тюрьма и битье батогами (См.: Тельберг Г. Г. Указ. соч., с. 323.).

В порядке, предусмотренном для политических дел, рассматривались и дела об оскорблении членов царского семейства и его ближайших родственников. К числу таких дел относятся, например, дела об Иване Ратаеве, назвавшем боярина И. Н. Романова "Пономаревым сыном", о псковском посадском человеке Грише Тряси соломине, наказанном вырезанием языка и ссылкой за "непристойные речи" о царице (АМГ, т. I, с. 178; ААЭ, т. IV, с. 70.).

Строго наказывалось и нарушение "чести" "государева двора". Не только убийство, но и ранение кого-либо на царском дворе наказывалось смертной казнью, а простое обнажение оружия при царе - отсечением руки. Запрещалось не только стрелять, но и появляться на царском дворе "с пищальми и с луками". В 1660 г. холоп Сумароков был приговорен к отсечению правой ноги и левой руки за то, что он, стреляя по галкам, случайно попал пулей в царские хоромы (РИБ, т. XXI, с. 102-103; Голикова Н. Б. Органы политического сыска и их развитие в XVII-XVIII вв. - В кн.: Абсолютизм в России (XVII-XVIII вв.). М., 1964, с. 249.).

К политическим преступлениям примыкали преступления против религии и церкви (богохульство, совращение в магометанство, наказываемые сожжением, "церковный мятеж", т. е. насильственный перерыв богослужения, драки и ссоры в церкви), а также преступления против порядка управления. К их числу относятся подделка монеты (наказывалась залитием горла расплавленным металлом), недозволенное изготовление и продажа вина, лжеприсяга и лжесвидетельство, должностные преступления.

Что касается преступлений общеуголовного характера, то по-прежнему главное внимание уделяется наиболее тяжким из них - убийству, разбою, "татьбе". Законодательство этого времени содержит более подробную классификацию преступлений этого рода, вводит более дифференцированную систему наказаний за них.

В русском праве XVП в. вырабатывается понятие о вменении, определяются условия вменения. Уголовная ответственность распространяется и на холопов. Освобождались от нее дети до семи лет и душевнобольные ("бесные"). Смягчалось наказание несовершеннолетним преступникам (старше семи лет) и лицам, имевшим физические и умственные недостатки. Так, в уголовном деле 1697 г. читаем: "Оска Мосеев пытан..., он, Оска, глух и нем, дуроковат и не в уме". Учтя это, судья вынес более мягкий приговор, чем следовало (ПРО, вып. 7, с. 423, 429; Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч.,. с. 336-337.).

О прогрессе юридического мышления свидетельствует различение понятий умысла, неосторожности и случайности. Так, за умышленное убийство полагалась смертная казнь, за неумышленное ("пьяным делом" или в драке) приговаривали к битью кнутом и выдаче на поруки. Ненаказуемы были преступления, совершенные случайно или в состоянии необходимой обороны. Если преступление совершалось несколькими лицами, то различались не только организаторы и исполнители, но и пособники ("подвод", "поноровка", содержание "станов", т. е. притонов, укрывательство преступника) (Соборное Уложение, гл. XXI, ст. 63, 72-73, 79, 80-89 и др.; гл. XXII, ст. 17, 18. 20; гл. X, ст. 198, 200, 223, 283.).

Террористический характер уголовного законодательства этого времени особенно ярко проявляется в системе наказаний. Главная цель наказания - устрашение народных масс. "Чтобы, на то смотря, иным неповадно было так делать" - характерная фраза, часто встречающаяся в Соборном Уложении, в указах, а также в приговорах по конкретным делам. Отсюда - крайняя, типично средневековая жестокость наказаний.

Наказание батогами. Рисунок из альбома Э. Пальмквиста, 1674 г. (Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век, с. 403).

Очень часто применялась смертная казнь. В Соборном Уложении она упоминается примерно в 60 статьях, еще шире распространили сферу ее применения отдельные указы. Кроме простых видов казни (отсечение головы, повешение, утопление), применялись и жестокие ее формы: сожжение, четвертование, залитие горла расплавленным металлом, закапывание живым в землю до головы, отосажение на кол, повешение за ребро. К кодцу века появляется, пожалуй, самая жестокая форма казни - колесование (40 См.: Сергеевский Н. Д. Наказание в русском праве XVII века. Спб., 1887, с. 83-130.).

Широко применялись изувечивающие наказания: отрубание рук, ног, пальцев, отрезание ушей, вырывание ноздрей, вырезание языка, наложение клейма. Самым распространенным наказанием было битье кнутом, а также батогами и плетьми (См.: Сергеевский Н. Д. Указ. соч., с. 131-171; Тимофеев А. Г. История телесных наказаний в русском праве. Спб., 1904, с. 85-88.).

' В наказание вносились элементы, усиливавшие их устрашающее воздействие; эту же цель преследовал и указ 1663 г.: "... учиняим казнь, те отсеченныя ноги и руки на больших дорогах прибивать к деревьям, и у тех же ног и рук их написать вины их и приклеить, что те ноги и руки воров и татей и разбойников и отсечены у них за воровство, за татьбы и разбой и за убийство и за всякое воровство, чтобы всяких чинов люди то их воровство ведали" (ПСЗ, т. I, № 334, с. 577.).

Соединением болезненного и позорящего наказания была "торговая казнь": осужденного водили по улицам и площадям и били кнутом при народе. Описание разновидности этой казни оставил Г. Котошихин: "А которые люди воруют з чужими женами и з девками, и как их изымают, и того ж дни или на иной день обеих, мужика и жонку, кто 6 каков ни был, водя по торгом и по улицам вместе нагих, бьют кнутом" (Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. Спб., 1859, с. 96.). Иногда применяется древняя форма возмездного наказания: за увечье и членовредительство виновному полагалось нанести такое же увечье; лжедоносчику определялось "учинити то же наказание, в каком было наказании быти тому, кого он таким делом поклепает"; за укрывательство беглых "даточных людей" виновные сами обращались в солдаты и т. д. (Соборное Уложение, гл. II, ст. 17; гл. VII, ст. 31; гл. X, ст. 17, 107, 133; гл. XXII;. ст. 10; ААЭ, т. IV, с. 128.). Довольно широко применялись имущественные наказания - конфискации и денежные взыскания в пользу казны. За "бесчестие" денежные штрафы взимались в пользу оскорбленного.

Имея главной своей целью устрашение, закон часто назначал такие высокие меры наказания, которые далеко не всегда применялись в действительности. Особенно это относится к смертной казни, которая. так часто упоминалась в законе, что последовательное применение ее во всех случаях, им предусмотренных, было практически нереально. Поэтому на практике она часто заменялась другими наказаниями. Так, например, в указе от 1 августа 1670 г. за дезертирство из армии назначена смертная казнь "безо всякие пощады", а изданный через полгода, 14 февраля 1671 г., указ показывает, что в действительности она не применялась: дворяне-дезертиры наказывались лишь конфискацией половины поместий и вотчин, а малопоместные и беспоместные - кнутом (ПСЗ, т. I, № 480, 489.). Часто смертная казнь фигурирует в указах лишь в качестве простой угрозы, привычной формы запрета. В ряде указов смертная казнь, определенная вначале для "великого подкрепления", тут же отменяется назначением других наказаний. В грамоте пермскому воеводе 1660 г. велено "о корчемных продажах заказ учинить под смертною казнью", а далее "корчемникам" назначается "сечь руки и ссылать в Сибирь".. Иногда в самом приговоре предрешается замена назначаемой им смертной казни другим наказанием, облекаемая обычно в форму помилования: "... привести к казни, и велеть его на плаху положить, и снять с плахи, и сказать ему, что мы... его пожаловали, велели ему в смерти место живот дать, казнить смертию не велели, и велели того Лактюшку за его воровство бить кнутом нещадно... "; "... положить их на плаху и, подняв, сказать великого государя указ, что он их пожаловал, смертной казнью казнить не указал" (ПСЗ, т. I, № 285, с. 519; Новомбергский Н. Указ. соч., № 116, с. 190; Тельберг Г. Г. Указ. соч., с. 108.).

Тюремное заключение применялось, как правило, в соединении с другими наказаниями - изувечивающими, кнутом и батогами, имущественными взысканиями. Преобладали короткие сроки заключения - от нескольких дней до четырех лет, но было и бессрочное заключение - "до государева указу" или "покамест порука будет". Раскольников заключали в тюрьму до принесения раскаяния, практически пожизненно.

Наиболее суровыми условиями и строгим режимом отличались "земляные тюрьмы", в которых обычно содержались опасные политические преступники и раскольники. В такой тюрьме сидел, например, протопоп Аввакум со своими "соузниками" в Пустозерске, а также боярыня Ф. П. Морозова в Боровске. Земляная тюрьма представляла собой закопанный в землю сруб с небольшим окном в кровле на уровне земли. Заключенные обычно были в оковах, их никогда не выпускали из помещения (Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. М., I960, с. 108, 223.). Обычная тюрьма состояла из одной или нескольких деревянных изб, огороженных бревенчатым тыном. "Тюремные сидельцы" содержались в страшной тесноте. Например, в 1654 г. в Великом Устюге была построена тюрьма - "четыре избы по четыре сажени да две караульни"; рассчитана она была на 350 человек. На Большом Московском тюремном дворе в 8 избах в 1664 г. содержалось 737 колодников. Поэтому часто "тюремные сидельцы" "от тесноты и духу ломирают" (ДАИ, т. III, № 115, с. 404; Сергеевский Н. Д. Указ. соч., с. 189.). Тюрьмы находились в ведении губных старост, а там, где их не было - воевод (в Москве - в ведении Земского и Разбойного приказов). Постройка, ремонт и содержание тюрем производились за счет местного населения. Из его же среды назначались ("по выбору") и тюремные сторожа, служившие "из подмоги", т. е. получавшие плату с того же населения, которое их выбирало (Соборное Уложение, гл. XXI, ст. 3, 94, 95, 97.). Необходимость более тщательного подбора штата тюремных сторожей привела к отмене в 1669 г. принципа выборности, сторожа стали служить "с поруками из найму", т. е. назначаться из наиболее проверенных людей, с оплатой их труда из казны (ПРП, вып. 7, с. 397, 438. ). Вообще казна старалась не тратиться на содержание тюрем. Заключенные кормились главным образом сбором подаяний: "... тех людей, у кого есть отцы и матери, или иные сродичи и жена и дети, кормят их сами, своим. А у которых нет сродичей и кормится нечим, и ис тех воров, которые в малых винах сидят, на всякий день ис тюрем выпущают по два человека, скованных, с сторожами, собирати по людям по торгом и по дворам милостыню, денгами и хлебом, а что они которого дни соберут, мало или много, и то меж себя делят с товарищами все вместе, и тем себя кормят" (Котошихин Г. Указ. соч., с. 100-101.). "Корм" из казны выдавался лишь заключенным, содержавшимся в глухих малолюдных местах, где нельзя было прокормиться подаянием. Казна избегала даже расходов, связанных с погребением умерших "тюремных сидельцев". Трупы просто вывозились на перекрестки дорог ("на крестцы") или в "пустые" места, где их подбирали и хоронили родственники умерших или посторонние люди. Лишь указом 1663 г. этот обычай был запрещен, но только в Москве. Было предписано тела умерших отдавать для погребения их родственникам, "а у которых сродичей нет и погресть кого будет нечем... и тем дадут на погребение из Разбойного приказу". В 1662 г. была введена по всем тюрьмам выдача казенного содержания ("кормовых денег"), впрочем довольно скудного. И после этого правительство не только не запрещала сбор подаяний "тюремными сидельцами", но и прямо предписывала "для прокормления... поочередно из тюрьмы выпускать человека по два, и по три и по четыре, скованных, за приставом... " (ПСЗ, т. I, № 328, 336; Сергеевский Н. Д. Указ. соч., с. 43, 197-200.).

Хотя Соборное Уложение и предусматривало использование принудительного труда заключенных, но на практике это не получило распространения (Соборное Уложение, гл. XXI, ст. 9, 10, 16 (" и ис тюрьмы выимая его, посылати в кандалах работати всякое изделье, где государь укажет"). Едва ли не единственный пример: "тюремные сидельцы" работали в царских виноградных садах в Астрахани (АИ, т. IV, № 40, с. 129 и сл.).). В 1668 г. А. Виниусом был предложен проект о введении каторжных работ на гребных судах ("каторгах") взамен тюремного заключения, но поддержки он не получил (ДАИ, т. V, №. 80, с. 404.).

Неустроенность тюремной системы, а также то, что содержание тюрем было делом хлопотным и связанным с расходами, хотя и не очень значительными, заставляло власти предпочитать тюремному заключению другие формы наказания, прежде всего - ссылку.

Закон и отдельные правительственные распоряжения второй половины XVII в. чрезвычайно расширили сферу применения ссылки как вида наказания. Например, в 1680 г. увечащие наказания за кражу были заменены ссылкой "с женами и детьми" на вечное поселение в Сибирь. По указу 1683 г. все "тюремные сидельцы", которые должны были быть выпущены на поруки, но поручителей по себе не нашли, подлежали освобождению из тюрьмы и ссылке (ПСЗ, т. II, № 846, 1055.). Еще чаще, чем это было предусмотрено законом, ссылка применялась на практике: ею часто заменялись другие наказания в виде смягчения приговора.

Ссылали в "украинные, в дальние городы", но чаще всего - в Сибирь. Положение ссыльного на новом месте жительства определялось его сословной принадлежностью. "Служилые люди", как правило, и здесь определялись в "государеву службу": "... а тех ссылочных людей в тамошних городех верстают в службы, смотря по человеку, во дворяне, и в дети боярские, и в казаки, и в стрельцы" (Котошихин Г. Указ. соч., с. 76.). Иногда ссыльных приписывали к посадам, но чаще всего отправляли "на пашню" в Сибирь. Ссыльным отводилась земля, из казны выдавалась ссуда на обзаведение хозяйством.

Ссылка преследовала колонизационные цели, поэтому осужденного ссылали вместе с семьей. Относительно ссыльных холостяков, в целях их удержания на новом месте, правительство предписывало "старым пашенным крестьянам дочерей своих и племянниц выдавать замуж за ссыльных холостых людей, за пашенных крестьян", чтобы "ссыльных людей от побегу унять и укрепить" (АИ, т. IV, № 27, с. 60; Сергеевский Н. Д. Указ. соч., с. 241.). В месте поселения ссыльные находились под бдительным надзором властей, которым предписывалось "надзирать за всяким ссыльным накрепко, чтоб жили во всяком подобострастии и послушании и в работе" (ДАИ, т. XII, № 91.).

Характерной чертой уголовного права этого времени является неопределенность тяжести наказания. Не только закон, но и конкретные приговоры очень часто определяют лишь род наказания, но не его степень, размеры. Например, при назначении наказания кнутом или батогами никогда не определялось число ударов, при назначении тюремного заключения часто не определялся его срок ("вкинуть в тюрьму до государева указа"). Встречаются и совсем неопределенные формулы: "быть в опале и в казни", "быть в великой опале и в жестоком наказанье, и во всяком вечном разоренье", "быть в наказаньи и в казни и в разоренье" и т. д. Даже после вынесения приговора осужденный часто не имел полного представления о грозящем ему наказании. Это лишало его всяких гарантий, ставило его в полную зависимость от произвола судей и исполнителей приговора.

Сословный характер феодального права проявился и в системе наказаний. За одно и то же преступление назначалось разное наказание, в зависимости от сословной принадлежности виновного. Например, за неумышленное убийство ("в драке" или "пьяным делом") крестьянина крестьянином убийца наказывался кнутом, а феодал, убивший чужого крестьянина, наказывался заключением в тюрьму. Если дворянин изобьет кого-либо, "зазвав или силою заволокши к себе на двор", то за это полагалось "его бить кнутом по торгом и вкинуть в тюрму на месяц". За то же самое преступление, совершенное холопом или крестьянином, следовало "пытав, казнити смертию" (Соборное Уложение, гл. XXI, ст. 71, 73; гл. XXII, ст. 11, 12.).

Особенно ярко неравноправие сословий отразилось в системе наказаний за "бесчестье". При этом учитывалась сословная принадлежность как оскорбленного, так и оскорбителя. Например, за оскорбление патриарха думные чины наказывались "отсылкой головой" (обряд бесчестья), служилые люди "по отечеству" - битьем батогами, а тяглые и служилые люди "по прибору" - битьем кнутом на площади и месяцем тюрьмы. Соборное Уложение содержит подробнейшую и сложную шкалу штрафов за "бесчестье", взимавшихся в пользу оскорбленного. Если штраф за оскорбление феодала или людей, находящихся на государевой службе, равнялся годовому окладу их денежного жалованья, достигавшему иногда нескольких сот рублей, то штраф за оскорбление крестьянина равнялся одному рублю (Соборное Уложение, гл. X, ст. 27-99. Штраф за оскорбление жены взимался в двойном размере, незамужней дочери - в четырехкратном, несовершеннолетнего сына - в половинном (там же, ст. 99).).

Уголовное право этого времени сохранило и патриархальные черты. Закон защищал беспрекословную власть родителей над детьми. За грубость и непочитание родителей, за нанесение им побоев, за распространение о них сведений порочащего характера закон предписывал: "... таким детям за такия их дела чинить жестокое наказанье, бить кнутом нещадно, и приказать им быть у отца и у матери во всяком послушании без всякого прекословия". Детям запрещено было обращаться в суд с жалобами на родителей: "... и им на отца и на мать ни в чем суда не давати, да их же за такое челобитье бить кнутом, и отдать их отцу и матери". Убийство родителей детьми, независимо от обстоятельства преступления, наказывалось "смертию безо всякия пощады", а убийство детей родителями - годичным тюремным заключением и церковным покаянием (Соборное Уложение, гл. XXII, ст. 1-6; ПРП, вып. 7, с. 425-426.). Неравноправным было и положение жены по отношению к мужу. Муж имел право "смирять жена своя" побоями. Если убийство жены за прелюбодеяние наказывалось кнутом, то за убийство мужа в любом случае полагалась жестокая смертная казнь: "живых закопывают в землю, по титки, с руками вместе и отоптывают ногами, и от того умирают того ж дни или на другой и на третий день" (Соборное Уложение, гл. XXII, ст. 14; Котошихин Г. Указ. соч., с. 96.).

В XVII в., как и ранее, суд не был отделен от администрации, им ведали органы государственной власти и центрального и местного управления. Кроме того, продолжали существовать церковный и вотчинный суды.

Верховным судьей был царь. Ему принадлежало право законодательства, толкования существующих законов, пересмотра и принятия решений по любому делу. Высшая после царя судебная инстанция - Боярская дума. Она решала дела, которые "не мощно вершити в приказех", была апелляционной инстанцией для судебных дел, рассмотренных приказами. В качестве суда первой инстанции она рассматривала дела о должностных преступлениях членов Боярской думы, руководителей приказов, рассматривала местнические дела. В связи с большим количеством судебных дел, поступавших на рассмотрение Боярской думы, в первой половине века при ней стали создаваться временные судебные комиссии. С 1681 г. судебные функции осуществляла не вся дума, а особая комиссия по судебным делам, которая называлась Расправной палатой.

Все дела, связанные с политическими преступлениями, были подсудны непосредственно царю и Боярской думе. Следствие по этим делам поручалось вести учреждениям и лицам, "кому государь укажет". Обычно это были те или иные приказы, менее значительные дела (например, о "непригожих словах") поручалось расследовать воеводам. Для расследования наиболее значительных политических дел создавались из особо доверенных лиц следственные комиссии (по сравнению с приказами это были более гибкие оперативные органы, с 40-х гг. их число резко возрастает). Обычно такие комиссии создавались для быстрого следствия и суда над участниками народных движений, часто в таких случаях они получали право не только вести следствие, но и вершить суд и приводить приговор в исполнение. Так, например, стольник В. В. Бутурлин, которому было поручено вести сыск о восстании 1648 г. в Курске, приговорил к смертной казни и повесил пятерых участников восстания, а многих других подверг телесным наказаниям, заключил в тюрьмы (См.: Голикова Н. Б. Указ. соч., с. 248-249.).

Правом суда обладали все приказы, но в XVII в. появляется ряд приказов, преимущественно занимавшихся судебной деятельностью: Земский, Разбойный, Холопий и др. (Подробнее о приказах см. гл. "Государственный строй" настоящего издания.).

На местах судебная власть принадлежала воеводам. Объем их судебных полномочий был неодинаковым. Одни из них ("воеводы с дьяками") имели право рассматривать гражданские дела с ценного иска до 10 000 руб., другие - только до 20 руб. Решения по крупным гражданским делам в любом случае утверждались в приказе (См.: Котошихин Г. Указ. соч., с. 103.).

Суд по наиболее тяжким преступлениям вершили на местах "губные избы" во главе с губными старостами, подчинявшимися Разбойному приказу, а там, где их не было, - воеводы. С середины века правительство стало практиковать посылку в отдельные уезды сыщиков - полномочных представителей центральной власти, на которых возлагалась борьба с преступностью в уезде. В этом случае губные органы ставились в полную зависимость от сыщиков.

На черносошных землях суд над крестьянами по мелким гражданским и уголовным делам осуществляли органы местного самоуправления: "А в... царских черных волостях учинены судейки человек с. 10, выборные люди тех же волостей крестьяне: и судятца меж себя по царским грамотам и без грамот, кроме уголовных же и разбойных дел" (См.: Котошихин Г. Указ. соч., с. 117.).

Кроме государственных судебных органов, существовал и частный вотчинный суд феодалов над их крестьянами. Законом были определены границы этого суда: феодалы могли судить своих крепостных крестьян "во всяких делех, кроме татьбы и разбою, и поличного и смертных убийств" (Соборное Уложение, гл. XIII, ст. 7.). Но на практике феодалы часто нарушали эти пределы и допускали произвол. Так, в 1650 г. Б. И. Морозов не выдал властям двух своих крестьян, убивших крестьянина Рождественского монастыря; одного из них он отдал монастырю в возмещение убитого, а другого приказал "бить кнутом нещадно, чтоб иным так воровать и резать людей было неповадно, и дать его на крепкие поруки с записью, что ему впредь в вотчине моей жить и так не воровать". В 1660 г. он опять вторгся в компетенцию государственных органов суда, приказав "бить без милости кнутьем" и оставить в вотчине крестьянина, обвиненного в поджогах (Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII век, с. 174-175.).

Существовала и особая система органов церковного суда. Церковь обладала правом суда над всем духовенством и населением своих вотчин по всем делам, кроме тяжких преступлений, и над всем населением по определенным категориям дел - о нарушениях норм нравственности, по вопросам семьи и брака, свидетельство завещаний и т. д.

Система суда отличалась дробностью и целиком подчинялась сословному принципу. Каждый человек был подсуден тому или иному органу в соответствии со своей сословной принадлежностью. В то же время по разным делам он был подсуден различным судебным органам. Это приводило к чрезвычайной запутанности вопроса о подсудности, к нечеткости границ в компетенции различных органов суда. В попытках совершенствования этой системы государственная власть руководствовалась одной целью - сделать суд эффективным средством подавления сопротивления эксплуатируемых масс. В этом же направлении шло и развитие процессуального права.

В судопроизводстве XVII в. значительно возрастает роль розыскного процесса, при котором судья не просто выслушивал доводы сторон, но и сам производил следствие. В порядке этой формы процесса рассматривались важнейшие уголовные и гражданские дела, непосредственно затрагивавшие интересы господствующего класса: государственные и религиозные преступления, убийство, разбой, поджог, татьба, споры о праве владения вотчинами, дела о беглых крестьянах и холопах и др. Государство в розыскном процессе выступает как сторона заинтересованная.

В системе доказательств в этой форме процесса главную роль играло собственное признание обвиняемого. Основным средством получения показаний и признания обвиняемого была пытка, как правило, отличавшаяся чрезвычайной жесткостью. Нередки были случаи смерти от пыток (См.: Котошихин Г. Указ. соч., с. 94-95; Новомбергский Н. Колдовство в Московской Руси XVII столетия. Спб., 1906, № 1, 4, 21.).

Собственное признание обвиняемого не избавляло его от дальнейших пыток, в ходе которых старались узнать, не совершал ли обвиняемый других преступлений, а также выявить сообщников. Иногда пытке подвергались и свидетели, а в ходе процесса по "государеву слову и делу" - и сам "изветчик".

Большое значение придавалось также очной ставке, показаниям свидетелей, а при расследовании дел о краже - "поличному" (украденная вещь, обнаруженная у обвиняемого при производстве обыска с понятыми). Снижается значение "повального обыска" как средства доказательства вины. Показания "обыскных людей" приравниваются к обычным свидетельским показаниям (Подробнее о "повальном обыске" см.: Очерки русской культуры XVI века, ч. 2, гл. "Государственный строй, право и суд". М., Изд-во Моск. ун-та, 1977.).

Менее важные гражданские и уголовные дела разрешались в старой форме состязательного процесса или "суда". Дело возбуждалось по жалобе потерпевшего или истца и могло быть прекращено в любой стадии разбирательства в результате примирения сторон. Если ответчик не являлся по вызову на суд, то суд выносил приговор или решение в пользу пострадавшего или истца. Уважительными причинами неявки ответчика в суд считалось его пребывание на государственной службе или болезнь. В последнем случае закон разрешал послать вместо себя на суд родственника или даже постороннего человека.

Главным видом доказательства считались официальные документы - "крепости" и письменные акты, составленные и заверенные "площадными подьячими". Суды не принимали к своему производству дела, если сделки между сторонами не были надлежащим образом оформлены. Учитывались и показания свидетелей. При "общей ссылке" (т. е. при ссылке обеих сторон на одних и тех же свидетелей) обе стороны обязывались признать свою вину или претензии противника в соответствии с показаниями этих свидетелей. При "ссылке из виноватых" одна из сторон соглашалась признать свою вину в том случае, если названные ею свидетели не подтверждали показаний этой стороны. В спорах о меже применялся опрос соседей обеих сторон. Свидетели должны были подтвердить свои показания присягой и подписать их. Если их показания оказывались противоречивыми, суд принимал во внимание показания большинства свидетелей.

Допускалось и "крестное целование" (присяга), совершавшееся в торжественной обстановке в церкви. Впрочем, оно не считалось вполне достоверным доказательством и применялось очень редко. Дела по искам ценой до 1 руб. решались жребием.

Рассмотрев дело, суд приступал к "вершению", т. е. к вынесению приговора или решения. Стороне, выигравшей дело, суд выдавал "правую грамоту". Если проигравший дело не хотел или не мог уплатить сумму иска, его ставили на "правеж", т. е. били палками по икрам обнаженных ног перед приказной избой. За каждые сто рублей должник подвергался правежу в течение месяца. Феодал имел право выставить вместо себя на правеж своих крепостных. Если и после правежа должник отказывался от уплаты, взыскание обращалось на его имущество и на имущество его крепостных.

В конце XVII в. эта форма судебного процесса отмирает. Состязательный процесс эволюционирует в сторону розыскного и вытесняется им в начале XVIII в.

Бюрократический характер судебного делопроизводства, дробность и запутанность системы судебных органов, соединение функций суда и административной власти в одних руках - все это способствовало развитию взяточничества, вымогательства, волокиты (Подробнее об этом см.: Очерки русской культуры XVI века, ч. 2, гл. "Государственный строй, право и суд", а также гл. "Государственный строй" настоящего издания.).

Совершенствуясь и развиваясь на протяжении XVII в., феодальное право отражало существенные изменения, происходившие в области социально-экономической жизни страны, в сфере классовых и внутриклассовых отношений. Правовые нормы, организация суда и судопроизводство были подчинены основной задаче - усилению экономических и политических позиций господствующего класса в обстановке резко усилившейся классовой борьбы, укреплению феодально-крепостнического строя в целом.

И. Д. Мартысевич, В. С. Шульгин