Россия и ее культура в XVII столетии

XVII век занимает особое место в истории средневековой России. Это время небывалых противоречий и контрастов в экономической, политической, духовной жизни общества - небывалых даже по сравнению с острейшими потрясениями второй половины XVI в. Век начался продолжительной "смутой", в которой переплелись и гневный протест народа против голода, отмены "Юрьева дня", лихоимства и произвола, и яростная, не знавшая выбора средств борьба внутри господствующего класса за власть, и героическая защита родной земли от посягательств иноземных захватчиков. Страшным, поистине катастрофическим было положение русской земли в первые десятилетия XVII в., когда оказалось разрушенным достигнутое таким трудом государственное единство страны, и надо было снова начинать борьбу за возвращение Новгорода и Смоленска; более того, прежде всего пришлось освобождать саму столицу - Москву от иноземных интервентов. Такого вообще еще никогда не было, чтобы в самом Московском Кремле хозяйничали чужеземцы, а теперь - после Ивана Грозного, после опричнины и Ливонской войны - так случилось. А кончался век, когда не только Новгород и Смоленск, но и древний Киев вошли под знамена Российского государства, когда русские люди на востоке вышли на берег дальнего Тихого океана, а на западе петровские полки смело вступили в завершившуюся победой борьбу за укрепление на жизненно необходимых берегах Балтики. В начале века - невиданное ослабление государственной власти, чуть ли не дюжина самозванцев в борьбе за престол, в конце столетия - отчетливо видимый абсолютизм, перед силой которого отступило не только потрепанное еще при Грозном боярство, но и пережившая до тех пор все перипетии политической борьбы могущественная церковь.

Между этими контрастирующими позициями движение также полно контрастов и противоречий. Оно совсем не похоже на плавное восхождение от слабости к могуществу; в конфликтах и потрясениях шла русская история в XVII в. Две крестьянские войны, волна городских восстаний в середине века, фанатическая борьба "староверцев" и "никониан", выступления стрельцов, движения нерусских народов, массовые уходы крестьян и горожан с насиженных мест на далекие окраины, расцвет казаческой вольницы, не говоря уже о напряженных столкновениях придворных группировок, о борьбе за землю и рабочие руки в среде феодалов-землевладельцев, о невиданном конфликте внешне "тишайшего" царя с властным и энергичным главою церкви - патриархом, о неслыханных прежде претензиях купечества, - все это еще более обострялось длительными, изнурительными войнами, требовавшими огромного напряжения сил. 66 лет, т. е. две трети века, заняли эти войны, ведшиеся с такими сильными противниками, как Речь Посполитая, Швеция, Крымское ханство, Турция.

Историческая наука давно уже пришла к твердому выводу о том, что колоссальные преобразования Петра не могут быть объяснены ни как результат воздействия иноземной культуры на правителей России, ни как нечто принципиально противоречащее общему ходу развития страны в предшествующий период ее истории, ни, наконец, как проявление одной лишь личной воли и энергии Петра. Еще С. М. Соловьев проницательно заметил: "...так тесно связан в нашей истории XVII век с XVIII, разорвать их нельзя" (Соловьев С. М. История России с древнейших времен, кн. VII. М., 1962, с. 439.). Дело тут не в том, что Петр как бы сознательно разработал программу преобразований, исходя из исторического опыта XVII в. (См.: Ключевский В. О. Соч., т. IV. М., 1958, с. 206-207.), а в объективной исторической обусловленности, взаимосвязанности преобразований с ходом истории в предшествующий период. Для понимания любой эпохи знание последующего развития дает очень многое, если, конечно, не сходить на позиции идеалистического телеологизма и не рассматривать все происходившее исключительно с позиций предопределенности последующих событий.

Различные по характеру тенденции общественно-экономического развития выступают в XVII в. очень ярко. С одной стороны, очевидное развитие и укрепление крепостнической системы общественных отношений, изменения во внутренней структуре феодального землевладения, ведущие к консолидации господствующего класса, окончательное законодательное установление юридических норм общегосударственной системы крепостного права. С другой стороны, развитие товарно-денежных отношений, заметное превращение ремесла в мелкое товарное производство, особенно в крупных городах, рост этих, хотя еще и немногочисленных, городов в целом, втягивание новых районов страны в общерусские торговые связи, активное формирование купечества как новой социальной силы, появление мануфактурного производства. Первая из названных групп процессов связывает XVII в. с прошлым, со средневековьем, вторая - ведет в будущее, превращая это столетие в начало новой русской истории. В. И. Ленин очень отчетливо указал на разницу между "средними веками", "эпохой московского царства" и "новым периодом русской истории (примерно с 17 века)", который характеризовался "действительно фактическим слиянием всех... областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это... вызывалось усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок. Так как руководителями и хозяевами этого процесса были капиталисты-купцы, то создание этих национальных связей было не чем иным, как созданием связей буржуазных" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 153-154.).

В этой хорошо известной историкам характеристике нового периода русской истории надо отметить три важных момента. Во-первых, Ленин последовательно проводит здесь принцип материалистического классового подхода к оценке общественных явлений. Сам факт развития торговли, промышленного производства, денежных отношений был, разумеется, давно известен. Но Ленин дал ему совершенно новое понимание. Он писал: "Объективист говорит о "непреодолимых исторических тенденциях"; материалист говорит о том классе, который "заведует" данным экономическим порядком... Он не ограничивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, какая именно общественно-экономическая формация дает содержание этому процессу, какой именно класс определяет эту необходимость" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 418.). Ленин указал на класс, являвшийся "руководителем и хозяином" процесса образования фактического единства русских земель, формирования "всероссийского рынка", - класс "капиталистов-купцов", т. е. представителей развивающегося торгового капитала, являющегося везде и всюду ранней стадией формирования капиталистического производства, и в полном соответствии с этим назвал этот процесс с позиций теории общественно-экономических формаций процессом создания буржуазных связей. Итак, мы имеем в XVII в. дело с зарождением буржуазных отношений в недрах феодального строя, и конкретно-исторический материал, осмысленный в свете учения о формациях, вполне об этом свидетельствует.

Во-вторых, Ленин характеризует процесс формирования буржуазных связей как составляющий основное содержание целого нового периода русской истории. Он лишь начинается, "примерно с 17 века", а завершается значительно позже. В той же работе "Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов", где содержится приведенная характеристика "московского царства" и "нового периода русской истории", Ленин еще раз упоминает о "всероссийском рынке" в таком контексте: "социал-демократы считают прогрессивной работу нашего капитализма, когда он стягивает эти мелкие раздробленные рынки в один всероссийский рынок" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 241.). Здесь не может быть сомнений в том, что характеризуемый процесс относится ко времени, современному написанию работы, т. е. к 90-м гг. XIX в.; следовательно, процесс образования "всероссийского рынка" и формирования буржуазных отношений в России занимал длительный период, лишь начавшись когда-то давно, примерно с XVII в. Это - длительный процесс перехода от одной формация к другой. "Переход от крепостнического, феодального способа производства к капиталистическому в России, - писал Ленин, - порождал, а отчасти и теперь порождает, такое положение трудящегося, при котором крестьянин, не будучи в состоянии прокармливать себя землей и нести с нее повинности в пользу помещика (а он их и посейчас несет), вынужден был прибегать к "сторонним заработкам", носившим сначала, в доброе старое время, форму либо самостоятельного промыслового труда (например, извоз), либо несамостоятельного, но оплачиваемого сравнительно сносно вследствие крайне слабого развития промыслов. Это состояние обеспечивало некоторое, сравнительно с теперешним, благосостояние крестьянства, благосостояние крепостного люда, мирно прозябавшего под сенью ста тысяч благородных полицеймейстеров и нарождающихся собирателей земли русской, - буржуа" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 247-248.). Переход к капиталистической формации, стало быть, продолжается еще в конце XIX в., истинными "собирателями земли русской" являются "нарождающиеся буржуа" - речь идет, конечно, об экономическом объединении страны, корни которого уходят в отдаленные времена, примерно с XVII в.

Об этом нужно сказать потому, что в течение нескольких десятков лет в нашей литературе, с легкой руки М. Н. Покровского, ленинская характеристика образования всероссийского рынка понята как якобы характеристика социально-экономических процессов, приведших к объединению русских земель в конце XV - начале XVI в. (Приведя текст Ленина о новом периоде русской истории, М. Н. Покровский писал: "У Ленина та же схема торгового капитала: он показывает, как именно торговый капитал создает Московское государство" (Покровский М. Н. Избр. произв., кн. 4. М., 1967, с. 37). Сравнительно недавно ту же ошибку в интерпретации ленинской мысли о всероссийском рынке будто бы как о "создании централизованного государства" повторил С. М. Дубровский (Очерки истории исторической науки в СССР, т. III. M., 1963, с. 63).), а XVII в. принимался как время, когда сложился всероссийский рынок (См., например: Базилевич К. В. История СССР от древнейших времен до конца XVII века. М., 1949, с. 384-386 (раздел "Торговля. Образование всероссийского рынка"); Тихомиров М. Н. и Дмитриев С. С. История СССР, т. I. С древнейших времен до 1861 года. М., 1948, с. 177-178 (§ 13 - "Образование всероссийского рынка") и мн. др.); соответственно XVI в. - как время складывания "предпосылок всероссийского рынка" (См., например: Бахрушин С. В. Предпосылки всероссийского рынка в XVI в. - "Учен. зап. Моск. ун-та", 1946, вып. 87; на с. 38 автор традиционно утверждал: "Ясно, что отмеченному В. И. Лениным слиянию земель, областей и княжеств "в одно целое", происшедшему (курсив мой. - А. С. ) примерно в XVII в., должен был предшествовать длительный процесс преодоления хозяйственной замкнутости отдельных частей страны, поэтому корни всероссийского рынка следует искать в предшествующей этому времени эпохе". (См. также: Бахрушин С. В. Научные труды, т. I. M., 1952, с. 25).).

Следует вспомнить классическое положение Ленина о том, что "степень развития внутреннего рынка есть степень развития капитализма в стране. Ставить вопрос о пределах внутреннего рынка отдельно от вопроса о степени развития капитализма (как делают экономисты-народники) неправильно" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 60.). Поэтому оценка XVII в. с точки зрения зрелости процесса образования всероссийского рынка должна производиться прежде всего в плане анализа вызревания капиталистических отношений, а не просто торговли, характерной вообще для самых различных эпох и формаций. И поэтому ленинская характеристика этого вопроса есть характеристика не XVII в., а целого нового периода русской истории, лишь начинающегося примерно в XVII в. Это - разница существенная, к сожалению, не всегда принимаемая во внимание исследователями.

Таким образом, перед нами лишь самое начало большого и сложного переходного периода от одной формации к другой. Уже это обстоятельство предостерегает от соблазнительной возможности преувеличивать удельный вес новых явлений в социально-экономическом строе страны, принять увеличенные под исследовательской лупой размеры ростков новых явлений за их действительные размеры, а самое главное - рассматривать их вырванно из общего социально-экономического контекста.

Точно так же нельзя формалистически антитезировать элементы новых отношений с господствующим типом отношений, ростки буржуазных связей и крепостничество, полагать, что раз эти ростки появились - значит господствующий строй вступил в "нисходящую стадию" и, таким образом, уже тогда превратился в силу, противодействующую общественному прогрессу (См.: Нечкина М. В. О "восходящей" и "нисходящей" стадиях феодальной формации. - ВИ, 1958, № 7, с. 93-99.). В действительности дело обстояло значительно сложнее, новые производительные силы лишь "на известной ступени развития" приходят в конфликт с феодальным строем производства (См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 429.), а отнюдь не с самого своего возникновения, хотя, конечно, они несут в себе антагонистическую тенденцию, которой лишь предстоит превратиться в реальность. В России развитие переходного процесса от феодализма к капитализму было особенно сложным ввиду, по крайней мере, двух обстоятельств - колоссального расширения на протяжении XVII-XIX вв. подвластной государству территории с многонациональным населением и большой пестротой общественно-экономических отношений, а также огромного военного напряжения, ускорявшего одни процессы (например, рост промышленности) и тормозившего многие другие (например, разрушение абсолютизма). Решение задач, имевших объективно огромное прогрессивное значение для развития страны, еще долго осуществлялось крепостными методами (например; преобразования Петра I); напомним известные ленинские слова о том, что "во времена оны крепостное право служило основой высшего процветания Урала и господства его не только в России, но отчасти и в Европе... крепостное право... помогло Уралу подняться так высоко в эпоху зачаточного развития европейского капитализма..." (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 485.). Все это имеет большое значение для исторически правильной оценки процессов развития старых и новых отношений в XVII в. Как мы полагаем, верное решение оценочных проблем указал Н. М. Дружинин: "Особенности капиталистического развития России были обусловлены тем, что оно началось в тот период, когда экономические резервы феодализма не были полностью исчерпаны. Поэтому на протяжении значительного времени происходило одновременное развитие старых и новых производственных отношений (курсив. мой. - А. С. ). Это растянуло генезис капитализма в России на длительный период, охвативший не менее трех столетий, причем вытеснение старого способа производства капиталистическим можно было наблюдать лишь в последние сто лет-перед реформой 1861 года" (Дружинин Н. М. Генезис капитализма в России. М., 1955, с. 38-39.).

И, наконец, третий важный аспект ленинской оценки нового периода русской истории состоит в указании на формирование национальных связей. Эта сторона исторического процесса особенно наглядно воплощается в истории культуры, поэтому в предлагаемом читателю труде авторы стремились сосредоточить внимание на том новом, что отразило процесс формирования русской нации (См.: Дмитриев С. С. К вопросу об образовании и основных этапах развития русской нации. - "Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. История", 1955, № 11; Он же. Образование русской нации. - ВИ, 1955, № 12; Дружинин Н. М. Социально-экономические условия образования русской буржуазной нации. - В кн.: Вопросы формирования русской народности и нации. М. - Л., 1958, с. 192-230.).

Специфика развития феодально-крепостнических и раннебуржуазных порядков и их взаимоотношения в России XVII в. состояла, в частности, в том, что эти процессы протекали в условиях все более увеличивавшегося разрыва между ростом территории государства и его населения. В Российском государстве конца XVII в. - от Днепра до Амура, от Белого моря до Крыма, Северного Кавказа, казахских степей - жило, по всей видимости, всего около 10,5 млн. человек (Для сравнения: к 1700 г. в во много раз меньшей по территории Франции жило 20, 4 млн., в Италии - 13 млн., в Германии - 13, 5 млн. человек (см.: Козлов В. И. Динамика численности народов. М., 1969, с, 240-241).). При этом заселение было очень неравномерным. Сравнительно густо был заселен Центр. В одной Москве жило около 200 тыс. человек, но такой громадный город был исключением, а не правилом. Сосредоточение многих людей в столице объясняется не только ее торговым и ремесленным значением, но и нахождением здесь высших органов государственного и церковного управления, пребыванием большой массы служилых людей с их челядью, наличием дворов светской и духовной знати из разных мест.

Другие города были гораздо малочисленнее: несколько десятков тысяч человек (не более 30) насчитывали Ярославль, Новгород, Псков, Кострома, Вологда и некоторые другие, всего их было не более полутора десятков из 226 поселений, официально числившихся в разряде городов. В большинстве городов основную массу населения составляли служилые люди, особенно в крепостях на границах и в новых землях. В Томске служилые люди составляли три четверти населения, в Воронеже их было свыше двух третей. Из некоторых городов население уходило почти полностью из-за невыносимых налогов: в Шуе в 1631 г. осталось всего 40 посадских людей.

Люди из центральных уездов уходили на окраины, ища спасения от налогов и повинностей, которые росли непрерывно. Положение государевой казны после интервенции было крайне тяжелым, а деньги нужны были во что бы то ни стало, чтобы обеспечить содержание войска. Шесть раз только в течение 1614-1619 гг. собирались с феодалов, посадских людей, крестьян "пятинные деньги", т. е. чрезвычайные налоги. Эти сборы проводились и позже, во время войны с Польшей в 1654-1667 гг. Тяжелыми были косвенные налоги, такие, как налог на соль, который правительству пришлось отменить в 1647 г., уже вскоре после его введения ввиду громадного недовольства населения. Кроме того, платились "стрелецкие деньги" на содержание стрельцов, "полоняничные деньги" - на выкуп пленников, другие налоги. В 50-х гг. правительство выпустило в обращение медные деньги, а налоги продолжало собирать серебряными, и так много раз казна на протяжении века грабила народ. А кроме казенных повинностей были еще повинности феодально зависимых людей в пользу землевладельцев.

В ответ поднималось такое множество восстаний, какого никогда еще не было; современники называли XVII в. "бунташным веком". И среди них - восстания более чем в 30 городах в 1648-1650-х гг., восстания в Москве в 1662, 1682 гг., наконец, грандиозное движение под предводительством Степана Разина.

Но восстания - это самые яркие и сильные проявления народного гнева. Недовольство выливалось в различные формы сопротивления властям, и одним из характерных явлений XVII в. стало передвижение населения в поисках лучшей доли. Посадские люди нередко предпочитали пожертвовать довольно призрачной личной свободой и уйти на "белые" слободы, принадлежавшие духовным и светским феодалам. Здесь можно было, "заложившись" за владельца земли, избежать тяжелых разверсток государственных налогов и повинностей, падавших на "черные" государевы слободы. После Соборного Уложения 1649 г. эта возможность исчезла, все слободы в городах были отписаны на государя, уход в закладники карался сурово - кнутом и ссылкой в Сибирь, на Лену. Как верно заметил В. О. Ключевский, "государство, воспрещая лицу частную зависимость, не оберегало в нем человека или гражданина, а берегло для себя своего солдата или плательщика" (Ключевский В. О. Соч., т. III. M., 1957, с. 145.).

Уходили из городов и сел и дальше - на земли монастырей и других землевладельцев, на черные (государственные) земли. Двигались на север, в Поморье, на юг - в бывшее "Дикое поле", которое теперь довольно быстро заселялось, еще дальше - на Дон, где сформировалось вольное казачество, манившее своими порядками обездоленных людей. Отсюда, по обычаю, беглых никому не выдавали. Постоянная война с Крымским ханством выработала суровую, но относительно демократическую военную организацию, с выборными атаманами и прочими начальными людьми, обладавшими большой властью, но казачий "круг" всегда мог их сместить. На "кругу" же решались вопросы войны и мира, вершился суд над виновными. Разными промыслами, скотоводством, рыбной ловлей, отчасти земледелием кормились казаки, но хлеб нередко присылали им из государевых запасов, так же, как свиней и порох, чтобы поддерживать казаков в их считавшейся своевольной, но важной для "оберегания" южных рубежей государства войне с Крымом. Конечно, и здесь образовались богатые и бедные, "домовитые" и "голытьба", но Дон привлекал немалые массы крепостных и посадских людей.

Уходили на Волгу, нанимались бурлаками, работали на рыбных промыслах, попадая в новую кабалу.

Уходили на восток, за "Камень" в Сибирскую землю. Через всю Сибирь шли смелые "землепроходцы", по большей части выходцы из казачьей среды, посылавшиеся купцами и казной на поиски металлических руд, а главное, для овладения пушными богатствами, которые давали государству большие доходы при вывозе за границу. Уже к середине столетия они прошли вдоль берегов Ледовитого океана, поднимаясь оттуда в глубь Сибири по рекам, дошли до пролива между Азией и Америкой и до Амура. За ними шли стрельцы и казаки, началось движение крестьянства в Сибирь. Но правительство грамотой 1645 г. запретило перезывать в Сибирь тяглых и крепостных людей, поэтому крестьянская колонизация шла в основном за счет побегов и, следовательно, очень медленно. Правительство ссылало в Сибирь "воровских людей", "колодников", "гулящих людей", пленных и в то же время разыскивало там беглых людей. Когда стали облагать налогами сибирское население, то началась новая, внутренняя, миграция. Воеводы жаловались на бегство "ясачных людей" - местного населения, обложенного налогом-данью "ясаком".

Громадная Сибирь практически была почти пустой - там жило всего 72 тыс. душ мужского пола коренного населения, к которым прибавилось к концу столетия около 170 тыс. душ мужского пола переселившихся сюда русских служилых людей, казаков, промышленников, крестьян (последних было всего 11 тыс. семей на огромной территории от Урала до Тихого океана), из них 9 тыс. семей жили в Западной Сибири и лишь 2 тыс. - в Восточной (История Сибири, т. II. Л., 1968, с. 55.).

Таким образом, на протяжении XVII в. происходила довольно значительная передвижка населения, давшая некоторым историкам основание говорить о какой-то "бродячести" русского народа. В действительности эта передвижка была вынужденной, вызванной крайне тяжелыми условиями жизни массы тяглого населения.

Эта передвижка еще более осложняла развитие общественно-экономических отношений, создавая разнохарактерные их очаги. В целом же населения было мало. Присоединение Левобережной Украины несколько увеличило его, но, с другой стороны, происходило и уменьшение населения за счет угона пленных крымскими татарами: только в первой половине века на невольничьих рынках Стамбула было продано не менее 200 тыс. людей, захваченных татарами на Украине и на Дону.

Основным средством производства материальных ценностей и вообще средств к существованию оставалась, как и многими веками прежде, земля. Земледелие, скотоводство, добывающие промыслы основывались на обработке земли, эксплуатации земельных угодий, извлечении богатств из ее недр. Во всех этих видах деятельности решающая роль принадлежала труду работавших на земле людей. Поэтому характер владения населенными землями продолжал определять собою разновидности общественно-экономических отношений в различных районах страны. Ведущее значение сохраняла развивающаяся феодальная собственность на землю.

В старинном центре страны, так называемом "Замосковном крае", и в Новгородско-Псковской земле, а также на продвигавшихся к югу и юго-востоку порубежных землях господствовало феодальное землевладение и хозяйство. Огромные вотчинные владения, находившиеся в разных уездах, были сосредоточены в руках боярства и церкви. "Новая" боярская знать, пришедшая к власти при первых Романовых, была ничуть не менее алчной, чем та, против которой свирепыми мерами боролся Грозный. Близко стоявшие к трону люди хватали возможно больше земель. "Дядька" Алексея Михайловича, боярин Борис Морозов, заполучил более трехсот деревень. 120 тыс. крестьянских дворов находилось во владении церкви. Но все более значительное место в среде феодальных землевладельцев принадлежало теперь худородным служилым людям - дворянам. События начала XVII в. очень усилили положение дворянства, политическая роль которого возросла. Первые Романовы раздали дворянам массу земель за счет черных, а также конфискации угодий тех бояр и служилых людей, которые служили самозванцам и интервентам. Однако многие дворяне были малоземельными, а часть служилых людей вовсе не имела земель, потому что земельных фондов у государства в заселенных районах в центре страны и в порубежных районах не хватало. Немало обедневших дворян попадало в кабалу к крупным земельным собственникам. Дворянство энергично добивалось как получения поместий, так и закрепления за собой земель уже не на поместном, а на вотчинном праве. Идя навстречу дворянам и остро нуждаясь в деньгах, правительство уже в начале века стало продавать поместья в вотчины, а также жаловать их за службу (впервые в источниках понятие "выслуженная вотчина" относится еще к 1572 г.), в том числе в качестве награды за участие в борьбе против самозванцев и интервентов. К 1678 г. в Замосковном крае уже 59% дворян владели землей на вотчинном праве, а в целом удельный вес дворянского землевладения вырос в некоторых районах до 90%, как это было, например, в Тульском уезде или в Шелонской пятине Новогородской земли. Вотчинное землевладение, как и поместное, стало все более облагаться налогами и повинностями, правительство проводило принцип, "чтобы земля из службы не выходила".

Изменения в структуре земельной собственности, происходившие на протяжении XVII в., вели к стиранию сословных различий между слоями господствующего класса, к его консолидации, что было завершено реформами Петра I.

Государство также настойчиво стремилось поставить под свой контроль церковное землевладение. Соборное Уложение запретило дальнейший его рост. Существовавший некоторое время Монастырский приказ активно вмешивался в дела монастырских земель. В XVII в. монастыри облагались уже большими налогами, на них возлагалось содержание раненых и увечных воинов и другие повинности.

Вместе с тем сохранялись обширные земли, не входившие в состав владений светских и духовных феодалов. Это были дворцовые и черные земли. На севере страны, в Поморье, сохранялись значительные массивы черных земель, здесь не было поместного землевладения (или почти не было), так как дворян верстали землями в центральных и пограничных уездах - там, где более всего были нужны служилые люди. Монастырские земли и угодья располагались на Севере редкими островками, впрочем, иногда довольно значительными (Соловецкий, Кириллов, Ферапонтов и другие монастыри). Не было поместного и вотчинного землевладения на территории донского казачества. Такое же положение было и на огромных просторах Сибири.

Отсутствие землевладения светских и духовных феодалов, естественно, отличало общественно-экономические отношения в этих районах от центра страны. Порой даже возникает представление о наличии свободной крестьянской собственности на землю. Действительно, известны факты отчуждения этих земель, их покупки, продажи, обмена. Положение населения на них было во многих случаях легче, чем крепостных людей в поместьях и вотчинах. Из среды черносошного крестьянства в XVII в. вышло некоторое количество "капиталистых" людей - крупных купцов. Богатых людей стало немало и в среде городских тяглых, в посадских слободах и сотнях - это так называемые в источниках "лучшие", "большие" люди. Зажиточными были домовитые казаки, порой обладавшие немалыми деньгами. Из "черного" населения, как правило, вышло все крупное купечество XVII в.

Однако это еще не дает основания противопоставить свободные от поместного и вотчинного землевладения окраины страны крепостническому центру и вообще оценивать черные земли как среду, уже тогда противостоявшую как социально-экономическая структура феодально-крепостнической системе.

Во-первых, имущественное расслоение в среде "черных" людей не является само по себе чем-либо принципиально новым для феодально-крепостнического строя. Оно происходило и в среде зависимого от землевладельцев населения. И даже количественно большие масштабы этого расслоения еще не свидетельствуют о новом социальном характере его. Зависимость бедных от богатых как в посадской общине, так и в крестьянском "миру" и в среде казачества носила в большей или меньшей степени характер личной зависимости. Кабальная задолженность, переход в положение "подсуседников" и им подобных были сопряжены с потерей личной свободы, и даже наем являлся традиционно одним из путей вовлечения в личную зависимость, он, в представлении людей, был равносилен кабале (Характерно, что когда Петр I попытался построить Ладожский канал "охочими людьми", желающих оказалось так немного, что он распорядился бить кнутом тех, кто не пойдет наниматься на работу!).

Немалая часть обедневших людей искала спасения в вольном найме. Анализ положения наемных людей XVII в. привел А. М. Панкратову к выводу о том, "что как только они где-нибудь оседали, так неизбежно теряли вольность, превращаясь в феодально зависимых людей - сначала в закладчиков, а впоследствии и в крепостных... наймиты XVII в. были ближе к феодально зависимым людям, чем к вольнонаемным рабочим позднейшего времени... Наймиты считали себя вольными людьми и оговаривали в своих "жилецких записях" право выхода в любое время года или по истечении срока найма. На самом деле эта свобода выхода была довольно относительна. Весьма нередко, получая ссуду или "подмогу" от хозяина, такие "добровольные" жильцы вынуждены были давать на себя служилую кабалу и поряжались жить "вечно" или "безвыходно" (Панкратова А. М. Формирование пролетариата в России (XVII-XVIII вв.). М., 1963, с. 70-71. 21 ) - и это несмотря на то, что Соборное Уложение запретило, между прочим, кабалить и "крепить" наймитов (о причинах этого - несколько ниже).

Таким образом, обеднение "вольного" населения, не связанного крепостной зависимостью с землевладельцами, а жившего на государственной земле, не приводило еще к формированию пролетариата или предпролетариата, не вело к окончательному разрыву со средствами производства. Процесс расслоения не был буржуазным по своим качественным характеристикам в XVII в., он выражал дальнейшее формирование и развитие основных классов феодального общества - феодальных собственников производства и феодально зависимых непосредственных производителей материальных благ. Элементы нового, "вольного" положения последних были еще спорадическими и неустойчивыми и не образовывали сколько-нибудь устойчивых структурных единиц тогдашнего общества.

Что же касается "капиталистов", богатых людей, купечества, то они начинают приобретать известную устойчивость, закрепляют в своих руках торговый капитал, образуя собой стадиально раннюю буржуазную по своему характеру социальную группу. Однако имущественная и социальная устойчивость этой группы также относительна. Нередки случаи разорения богатых купцов, а также приобретения купцами земель, чисто феодальных привилегий, как это имело место, например, с крупнейшими торговыми и промышленными людьми Строгановыми. Превращались в землевладельцев и эксплуататоров труда зависимых от них крестьян и богатые черносошные крестьяне в Поморье.

Следовательно, за пределами вотчинных и поместных владений развивались процессы, шедшие в целом по пути развития феодальных общественно-экономических отношений. Об этом ясно свидетельствуют исследования по истории Сибири XVII в., в результате которых советские историки пришли к хорошо обоснованным выводам, что и Сибирь, где не было помещиков и вотчинников, развивалась в этом столетии в общем для всей России направлении - по пути укрепления феодально-крепостнических отношений (История Сибири, т. II, с. 109-124, 505-506 (автор текстов - В. И. Шунков).), несмотря на специфику этого процесса здесь и на других аналогичных землях.

Во-вторых, развитие общественно-экономических отношений на не принадлежавших отдельным светским и духовным феодалам землях по пути их феодализации было связано с тем, что раннебуржуазные элементы, которые уже возникли, еще не имели возможности серьезно противоборствовать господствующей системе общественно-экономических отношений. Как ни вырастало купечество на торговле пушниной, икрой, рыбой и прочими продуктами промыслового хозяйства, пределы роста его экономических возможностей были серьезно ограничены. Не было надежных, удобных, коротких выходов к морям, следовательно, не было возможности вести самим активную торговлю за рубежами и не было сколько-нибудь развитого промышленного производства, что обрекло внешнюю торговлю на невыгодные условия сбыта лишь своего дешевого сырья и ввоза дорогих промышленных товаров. С купцом-промышленником успешно конкурировал феодал-предприниматель, вроде боярина Морозова, ставившего свои поташные заводы, солеварни и винокурни. В свою очередь, монастырь торговал рыбой и солью не меньше иного купца, а денег в его "лежачей казне", как с негодованием называли церковные богатства купцы и служилые люди, было куда как много, иногда государству удавалось изымать их, но сам монастырь в организацию производства не пускал их, предпочитая либо покупать земли, пока это было разрешено, либо обращать их в сокровища - культурные драгоценности, либо, что было очень часто, отдавал в рост и раздавал в кабалы. От последнего рода деятельности не отказывались, впрочем, и многие купцы.

"Руководителем и хозяином" перехода от феодально-крепостнического строя к буржуазному мог быть только класс буржуазии, на раннем этапе - "капиталистов-купцов", как называл их Ленин. Но этот класс только еще начинал формироваться, лишь зарождалась заря нового, переходного периода русской истории. Не было той социальной силы, которая могла бы сколько-нибудь реально противостоять господствующему феодально-крепостническому строю.

Иногда в литературе встречается такое понимание вопроса: были мануфактуры, пусть с принудительным трудом, было массовое превращение ремесла в товарное производство, возросли обороты торговли, купечество разбогатело и предъявило даже свои требования, было много наемных людей "на водном транспорте" (попросту говоря, бурлаков и грузчиков), было много "гулящих людей", были богатые мужики в поморских селах - вот уже и начало капитализма. Но с этим невозможно согласиться, даже признав реальность всех этих явлений, потому, что явно недостаточно провести аналогию с капиталистическим развитием в других странах. Необходимо иметь в виду всю совокупность общественно-экономических условий XVII в., чтобы верно определить реальное (а не абстрактное) значение в системе общественно-экономического строя и мануфактур, и вольного найма, и "капиталистах" крестьян, и т. п. явлений.

Пока не существует устойчивого капитала и его носителя - буржуазии, переход к капиталистическому производству осуществиться не может. Могут накапливаться отдельные компоненты, которые сыграют свою роль, когда начнется этот переходный процесс. Но без буржуазии никакой другой класс не может быть "руководителем и хозяином этого процесса". Крестьянство есть класс феодального общества, оно не может ни в социально-экономическом, ни в идейно-политическом отношениях осуществить переход к новому, более высокому типу общественно-экономического строя. Наоборот, оно должно само под воздействием растущих буржуазных элементов, под силой денежных отношений изменить свою социальную природу, "раскрестьяниться", как говорил Ленин, выделить из себя как пролетариат, так и буржуазию. Но ни наемный бурлак, ни "капиталистый" мужик-предприниматель в XVII в. еще не "раскрестьянились" ввиду общих социально-экономических условий. Прибавим к ним еще демографические условия, о которых речь шла выше, и увидим, сколь велики были объективные трудности на пути формирования новых элементов, их укрепления и роста.

И здесь надо указать еще на одно, третье по счету, но не по важности, обстоятельство, не дающее возможности принципиально противопоставлять "крепостнический центр" "вольным окраинам" и тем более толковать о принципиально различных тенденциях их социально-экономического развития.

Оно заключается в том, что в России сложилась система так называемого "государственного феодализма", обстоятельно исследованная Н. М. Дружининым применительно к первой половине XIX в. (См.: Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. М. -Л., 1946.). Эта система заключалась в том, что государство выступало как выразитель воли господствующего класса феодальных землевладельцев не только в плане защиты их непосредственных интересов в сфере отношений с зависимым от них населением. Государство, служа господствующему классу и опираясь на него, выступало само как феодальный эксплуататор трудящегося населения страны. Эта функция проявлялась двояко: во-первых, феодальные землевладельцы были ответственны за выполнение подвластным им населением комплекса платежей и повинностей в пользу государства, так называемого "тягла", во-вторых, государство не просто собирало налоги и обязывало натуральными повинностями население "дворцовых" и черных земель, а прикрепляло это население к земле. Поэтому государство выступало именно как феодальный эксплуататор, его эксплуатация была связана с потерей личной свободы трудящимся населением, в той или иной степени, конечно. Ho господствовала именно эта тенденция.

Еще в конце XVI в. "заповедные лета" запретили выход не только владельческих, но и черносошных крестьян, и не только крестьян, но и посадского населения городов (См.: Сахаров А. М. Образование и развитие Российского государства в XIV- XVII вв. М., 1969, с. 116; Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., Изд-во Ленингр. ун-та, 1975, с. 190-191.). Возврату посадских людей на "свои" места способствовало так называемое "посадское строение" Бориса Годунова в 1

0-1602 гг. Даже такой историк, как П. П. Смирнов, бывший склонным искать свидетельства политики правительства в пользу "освобождения" горожан от "феодального ярма", должен был заметить, что "конечной целью посадского строения царя Бориса были все же не интересы посадского класса, а интересы фискальные, интересы дворянского государства, увеличение казенных доходов путем укрепления и расширения основной налоговой базы - городского торгово-промышленного населения" (Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века. т. I. М. -Л., 1947, с. 184.). Но помимо этой основной базы была еще и масса крестьянского населения, на плечи которого ложилась вся тяжесть обеспечения государственных потребностей.

Закрепостительная политика правительства, развивавшаяся на протяжении XVI в. и особенно в конце XVI - середине XVII в., была направлена по отношению ко всему тяглому населению и основывалась на том, что владельческие и государственные земли являлись лишь разновидностями феодальной собственности на землю. Эта политика встречала сопротивление прежде всего со стороны народных масс, отвечавших на усиление крепостного гнета восстаниями, бегством на земли, где этот гнет проявлялся в относительно меньших размерах. Различные слои господствующего класса землевладельцев тоже не были едины в своем отношении к полному закрепощению крестьян. Как отмечено, страна была, в общем, малолюдной, поэтому острота борьбы за рабочие руки была значительной. Когда в 1614 г. Троице-Сергиев монастырь получил право возвращать ушедших от него крестьян на протяжении девяти лет, то такое увеличение срока "урочных лет" вызвало протест многих дворян и детей боярских. Сохранение коротких "урочных лет" было выгодно служилым людям южных уездов, которым нужно было привлекать к себе беглых из Центра крестьян и закреплять за собой. В 1624 г., когда стали разыскивать и возвращать с южной "украйны" беглых крестьян, поместные казаки, у которых начали отнимать принятых ими крестьян, пригрозили пойти походом в центральные уезды и пожечь вотчины владельцев, которые возвращали ушедших от них крестьян (См.: Новосельский А. А. К вопросу о значении "урочных лет" в первой половине XVII в. - В кн.: Академику Борису Дмитриевичу Грекову ко дню семидесятилетия. М, 1952, с. 178-180.). Правительство колебалось, лавировало между различными группировками, испытывая сильный нажим с разных сторон. Земский собор 1642 г. достаточно ясно показал стремление значительной массы дворянства отменить "урочные лета". Городское посадское население со своей стороны все настойчивее требовало ликвидации "белых" владельческих слобод в городах, чтобы облегчить за счет "беломестцев" ярмо государева тягла и ликвидировать соблазнительную возможность ухода в эти "белые слободы", где можно было продолжать заниматься ремеслом и торговлей, но не нести тягла, поступаясь, впрочем, личной свободой. Но крупные и сильные землевладельцы, духовные и светские, не желали расставаться с возможностью привлечения на свои земли новых групп работников, со своими прибыльными городскими владениями. Иные из них, как дядя царя И. Н. Романов, в борьбе за рабочие руки доходили до того, что налетали на поместья служилых людей и силой свозили крестьян к себе. "Своз" крестьян был делом распространенным, он разрушал не только хозяйство служилых людей, но и подрывал систему выполнения государственных повинностей.

В условиях обострения классовой борьбы, когда разразились восстания в городах, и прежде всего в самой Москве, в июне 1648 г., когда в течение нескольких дней город оказался неподвластным правителям, а восставший народ уничтожал наиболее ненавистных правительственных деятелей, разбивая дома богатых купцов, правительству удалось добиться преодоления противоречий внутри господствующего класса и создать новый свод законов - "Соборное Уложение" 1649 г. Патриарх Никон позднее писал, что законы эти были приняты "боязни ради и междоусобия черных людей" - он был недоволен введенными ограничениями церковного землевладения и упрекал царя в слабости перед лицом восставших. Что восстание напугало правителей - сомневаться не приходится, однако выгоду из обострения классовой борьбы получил господствующий класс в целом, представленный крепостническим государством. Так оно бывало всегда в феодальном обществе, когда размах народной борьбы, не имевшей ясных политических целей, в конечном счете использовался какой-либо группировкой господствующего класса, или его государством. Из этого, конечно, не следует, что народные восстания были делом бесплодным. Они ускоряли движение истории, заставляли господствующий класс совершенствовать систему организации производства, быстрее проходить этапы развития данной общественно-экономической формации. И если рассматривать разные аспекты органической связи исторического процесса в России XVII и начале XVIII в., то нельзя не заметить, что "бунташный" XVII в., особенно его вторая половина, кульминацией классовой борьбы в котором была крестьянская война под предводительством Степана Разина, а движения в разных формах не прекращались ни до, ни после восстания, связан с преобразованиями Петра именно тем, что небывалое обострение социальных противоречий, сила народного гнева, потрясшая страну, заставили господствующий класс серьезно задуматься над положением в государстве, искать пути к его усилению, объективно соответствовавшему тогда общему направлению исторического прогресса. Ведь нельзя было усилить государство без развития торговли и промышленности, без выхода к морским побережьям, а это все ускоряло при всей специфике страны движение по пути перехода от крепостнической формации к буржуазной, хотя и достигались все эти преобразования крепостническими методами. Иными словами, классовая борьба толкала господствующий класс к развитию производства, закономерность же общественного развития в те эпохи выражена Ф. Энгельсом в следующих славах: "Так как основой цивилизации служит эксплуатация одного класса другим, то все ее развитие совершается в постоянном противоречии. Всякий шаг вперед в производстве означает одновременно шаг назад в положении угнетенного класса, т. е. огромного большинства" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 177.).

Установление общегосударственной системы Крепостного права имело целью максимально возможную концентрацию сил и средств для разрешения задач внутренней и внешней политики на основе феодально-крепостнической системы производства. XI глава Соборного Уложения окончательно отменила "урочные лета" в отношении дворцовых, черносошных и владельческих крестьян. Примечательно, что эта глава начинается с указания на отмену "урочных лет" именно для "дворцовых сел и черных волостей крестьян и бобылей" (Тихомиров М. Н. и Епифанов П. П. Соборное Уложение 1649 г. М., Изд-во Моск. ун-та, 1961, с. 160. ), прямо свидетельствующего о том, что государство рассматривало черные и дворцовые земли как свою (феодальную в нашем понимании) собственность с лично зависимым населением. Установив ответственность владельцев земли за выполнение тяглыми людьми повинностей в пользу государства, оно начало процесс превращения крепостных людей в личную собственность землевладельцев, - процесс, приобретший очевидные формы во второй половине XVIII в. и приведший к тому, что в этот период крепостное право в России "ничем не отличалось от рабства" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, с. 70. ).

В органической связи с закрепощением всех категорий крестьянства находилась и XIX глава Соборного Уложения "О посадских людях", которую некоторые историки необоснованно понимали как "освобождение горожан от остатков феодального ярма" и установление "городской свободы" (Смирнов П. П. Указ. соч., т. I, с. 8-9.). В действительности, ликвидируя владельческие слободы на городских посадах и нанося тем самым удар могуществу крупных светских и духовных феодалов, препятствовавшему развитию абсолютистских тенденций в государстве, правительство подчинило себе все тяглое население городов и выступило как феодальный эксплуататор его, запретив в 1658 г. под страхом смертной казни самовольный пере ход посадских людей из посада в посад. В этом была сокровенная цель городской реформы 1649 г., государство стремилось ввести развитие городов, ремесла, торговли в рамки крепостнической системы, подчинить их своим интересам, т. е. интересам господствующего класса феодальных землевладельцев в целом.

Крепостное право установилось над огромной массой тяглого населения страны, формы его проявления были разными и в разных категориях феодального землевладения, оно гораздо меньше чувствовалось, например, в Сибири, но и там, и всюду социально-экономическое развитие ознаменовалось усилением крепостнических черт и порядков. Подушная подать, введенная Петром I, окончательно завершила процесс образования единого податного сословия в стране.

Очевидны различия в конкретных путях развития крепостничества в разных странах Европы в средние века: в одних к концу средневековья происходило смягчение крепостной зависимости, в других - "вторичное закрепощение", в России же произошло значительное нарастание крепостнических порядков и отношений. Применять по отношению к России понятие "вторичное закрепощение" нет оснований, потому что оформление системы крепостного права в конце XVI - середине XVII в. произошло не после какого-либо смягчения крепостнических отношений, а как их дальнейшее развитие (См.: Черепнин Л. В. 50 лет советской исторической науки и некоторые итоги изучения феодальной эпохи истории России. - "История СССР", 1967, № 6, с. 92.). Особенности формирования и развития Российского государства и преодоления феодальной раздробленности, о которых речь шла выше, предопределили и обусловили интенсивное нарастание именно крепостнической, а не какой-либо иной формы эксплуатации.

Система крепостного права создала возможность сосредоточения массы рабочей силы для извлечения максимально возможного при данной хозяйственной системе прибавочного продукта и тем самым производства необходимых материальных средств. Об этом свидетельствуют последовавшие через несколько десятилетий после Соборного Уложения знаменитые преобразования Петра I, превратившие Россию в крупную мировую державу, но совершавшиеся крепостными методами. Достаточно напомнить о подъеме уральской промышленности, достигнутом на базе крепостного труда, о создании регулярной армии и флота на основе рекрутских наборов, бывших разновидностью крепостнических отношений, и т. п. Однако пределы развития производства при крепостном праве резко ограничивались тяжелым положением непосредственных производителей материальных благ, зачастую лишавшихся элементарной заинтересованности в развитии производства. Система крепостного права уродовала человеческую личность, ставила ее в крайне трудные условия, препятствовала прогрессивному развитию духовной культуры общества, порождала и консервировала темноту и отсталость общественного сознания. Крепостное право, создавая возможность временного решения насущных задач, связанных прежде всего с сохранением независимости страны, обусловило нарастание ее экономической отсталости, становившееся особенно разительным вследствие ускорения темпов исторического прогресса стран Европы, вставших на путь капиталистического развития.

Отмечая, что "не хрупким и не случайно созданным было крепостное право и крепостническое поместное сословие в России, а гораздо более "крепким", твердым, могучим, всесильным, "чем где бы то ни было в цивилизованном мире", В. И. Ленин решительно протестовал против идеализации и приукрашивания либеральными и частью народнических историков крепостничества и крепостнической государственной власти в России (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 16.).

Означает ли это, что Россия пошла по особому, "самобытному" пути развития, подчиненному иным, нежели в других странах, внутренним закономерностям? С позиций научной историко-материалистической методологии изучения исторического развития общества на этот вопрос следует ответить отрицательно. Особенности развития, созданные объективно складывавшимися условиями, существуют в истории каждой страны, однако общий путь движения человеческого общества является единым во всемирном масштабе. Это путь закономерного развития и смены общественно-экономических формаций, осуществляющихся на основе роста производительных сил и изменения типа производственных отношений, образующих собой реальный экономический базис всего общественного строя. Особенности развития каждой страны могут в большей или меньшей степени оказать влияние на темпы и формы исторического процесса, но они не могут изменить коренных закономерностей его развития. Тем более они действуют одинаково на всем протяжении истории, они строго конкретны, историчны применительно к каждому этапу процесса и не могут быть механически переносимы на все времена и на все стадии истории данной страны.

Крепостное право смогло задержать и деформировать процесс возникновения буржуазных элементов в России, но не могло, разумеется, исключить этот процесс и сделать его невозможным и неосуществимым. Внутренние закономерности развития общественного производства все равно пробивали себе дорогу сквозь колоссальную толщу крепостнических порядков. Если в XVI в. буржуазные элементы еще не могли стать исторической реальностью - во всяком случае, чтобы сколько-нибудь ощутимо влиять на ход развития страны, - то XVII в., как отмечено, стал началом нового периода русской истории, продолжавшегося в течение последующих столетий и характеризовавшегося формированием, генезисом капиталистических отношений. Если формы крепостнических отношений бывали довольно различными, то капиталистические отношения по природе своей гораздо более нивелированы, хотя не следует забывать методологически важное суждение В. И. Ленина о том, что "капитализм бывает разный: помещичий, полуфеодальный, с тьмой остатков всяких привилегий, наиболее реакционный и наиболее мучительный для массы..." (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 24, с. 6.), - это положение тем более значимо при оценке капиталистических элементов в стране, где еще продолжают находиться на подъеме крепостнические отношения.

Новое в экономике страны заключалось прежде всего в развитии мелкого товарного производства во многих крупных по тому времени городах. Москва, Ярославль, Устюг Великий, Устюжна Железогюльская, Новгород, Псков и ряд других городов предстают как значительные центры ремесленного производства, в том числе в области металлообработки. Товарное производство развивалось не только на черных землях и в посадских слободах, но и в феодальных хозяйствах, во владельческих слободах (до Уложения). Наметилась специализация отдельных центров, как, например, обработка кожи в Ярославле, изготовление деревянных изделий в Калуге. Некоторые села, такие, как Павлово или Мурашкино, приобретали ясно выраженный промысловый характер, в том числе в области обработки металлов.

Возникла новая форма организации производства - мануфактура, вокруг характера которой имеются большие споры в литературе. Одни исследователи считают ее проявлением капиталистической формы организации производства, другие обращают главное внимание на принудительную рабочую силу, относя ее к феодальным формам организации производства. Не вдаваясь здесь в существо этого сложного вопроса, заметим, что мануфактуры XVII в. нельзя считать явлением, совершенно искусственно насажденным "сверху", при всем значении деятельности государства при их организации. Мануфактурное производство организовывалось, как правило, там, где уже существовали развитые железоделательные или другие промыслы в крестьянской или посадской среде. В. И. Ленин оценивал Демидова как наиболее показательный пример эволюции старого цехового мастера в принципала капиталистической мануфактуры, - эволюции, начавшейся в XVII в. (См. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 424.). Вместе с тем, исследуя историю капиталистического развития в России, Ленин не брал мануфактуру XVII-XVIII вв. в качестве объекта изучения, однако сделал несколько важных замечаний по этому вопросу. Применение крепостного труда в промышленности он называл самобытным явлением русской истории, а упадок мануфактуры с крепостным трудом оценивал как одно из наиболее ярких проявлений генезиса капитализма в промышленности (См. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 471, 470.). Соединение мануфактурного производства с крепостным трудом является одним из выразительных примеров того, как переплетались в экономике страны феодальные отношения с зачатками новых по своему типу производительных сил, как сложен и противоречив был начинавшийся в XVII в. переходный процесс.

Самым важным новым явлением, как было уже отмечено, явилось развитие купечества и торгового капитала. Оно происходило опять-таки в весьма сложных условиях, когда феодальное государство настойчиво подчиняло себе новые социальные элементы. Организация привилегированных "сотен" гостей (купцов) была также проявлением этой политики правительства, которое путем предоставления феодальных привилегий купечеству подчиняло своим целям торговый капитал. Монополия посадских людей на торговлю в городах и разрешение крестьянам торговать лишь с возов стесняли возможности развития товарно-денежных отношений в деревне и не столько избавляли посад от конкуренции, сколько ставили под жесткий контроль государства внутреннюю торговлю с целью извлечения из нее максимальных доходов для казны. В области внешней торговли правительство, остро нуждавшееся в средствах, давало широкие привилегии иностранным купцам, что очень ограничивало деятельность русского купечества. Поэтому русские купцы настойчиво добивались ликвидации привилегий иностранцев, используя даже такие события, как английскую революцию 1649 г., с целью убедить правительство в необходимости отказаться от соглашений с английскими купцами. Новоторговый устав 1667 г., резко ограничивший торговлю иностранцев на внутреннем русском рынке, был одновременно свидетельством возросшего значения русского купечества и эволюцией правительственной политики в сторону меркантилизма, более совершенных средств использования купеческих капиталов в интересах абсолютистского государства.

С XVII столетия стали накапливаться изменения в государственном строе феодально-крепостнической России. Характеризуя процесс превращения феодальной монархии в буржуазную, Ленин начинал его oс XVII в., отметив, что в это время в России существовала монархия "с боярской Думой и боярской аристократией", в отличие от чиновничье-дворянской монархии XVIII в., представляющей собою уже шаг по пути превращения государства в буржуазную монархию (См. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 346.). Та важная роль, которая принадлежала феодальной, боярской аристократии в государственном строе XVII в., хорошо видна из источников. XVII век - это время, когда самодержавие стремилось освободить от этой роли феодальную знать. Еще в начале столетия Василий Шуйский давал при восшествии на престол крестоцеловальную запись, гарантировавшую права знати, имеются сведения о том, что Михаил Федорович тоже сделал аналогичный шаг при своем избрании. На протяжении столетия происходили перемены и зависели они не от личностей и характера правителей, а от изменения соотношения социальных сил в стране.

Усиление дворянства, о котором речь шла выше, рост купечества как новой социальной силы (при всех сложностях этого процесса) создали гораздо более прочную социальную опору самодержавной власти. Если в первой половине века правительство не могло обходиться без земских соборов, то во второй половине столетия положение меняется: земские соборы прекращают свое существование, уменьшается значение Боярской думы, а в 1682 г. происходит падение важнейшего боярского института местничества. Совершался переход от сословно-представительной монархии к абсолютизму. Это находит выражение в эволюции системы государственного управления, суда, военного дела (Подробный материал об экономическом и политическом развитии России в XVII в. содержится в главах настоящего издания, посвященных земледелию, скотоводству, промыслам, ремеслу, мануфактуре, торговле, государственному строю, праву, суду, военному делу и др.).

Изменениям в культуре и ее характеристике посвящена вся книга. Здесь мы укажем лишь на самые общие процессы, свойственные этому времени.

В истории русской культуры XVII в. завершает период средневековья и начинает переход к новому периоду. Самое главное состоит в начавшемся разрушении средневекового мировоззрения, в котором в силу исторических условий определяющую роль играли религиозные представления. Начавшиеся перемены в общественно-экономической жизни, возникновение и углубление сложных противоречий в различных областях исторического развития страны находили обостренный отклик в сознании современников.

Новые явления в области культуры затронули прежде всего города. Как и всюду в средневековье, городская жизнь порождала новые представления. Сосредоточение больших масс населения в крупных по тому времени городах, развитие торговли, общения с другими землями и странами подрывали вековую замкнутость, вели к расширению кругозора людей. Земледельческие занятия держали человека в большой зависимости от неподвластных ему сил природы, а самый тип натурального, мелкого хозяйства обусловливал застойность, узость мировоззрения. Накопление практического опыта ограничивалось самой системой производства, не выходило за его пределы. Иначе было в городах. Результаты труда ремесленника гораздо в большей степени зависели от его личного опыта, энергии, мастерства. Еще значительнее активная роль человека проявлялась в занятии торговлей. Пусть и здесь еще не поднимались люди до уровня обобщений их конкретных, практических знаний, однако удельный вес этих знаний в общей сумме представлений людей значительно увеличивался по сравнению с деревней. Начало промышленного производства, поиски полезных ископаемых, далекие походы в Сибирь и в другие районы значительно расширили кругозор русских людей XVII в.

Внимание обращается все более к самому человеку, его роли в событиях и в определении собственной судьбы. Это явление очень отчетливо прослеживается в литературе и живописи, в произведениях общественной мысли. Огромное значение в этом начинавшемся осознании роли человека как такового, вне представлений о божественном "предопределении" имела классовая борьба.

Крестьянские войны и другие массовые народные движения и восстания пробуждали и укрепляли веру людей в собственные силы. Расшатывался ореол "святости" вокруг властей и господ. Соединение огромных масс людей в рядах участников движений, прокатившихся на колоссальных территориях, приводило опять-таки к разрушению прежней локальной замкнутости, к осознанию, пусть в самых неразвитых еще формах, значения активной деятельности человека.

Раскол в самой церкви был еще одним крупным фактором начавшегося кризиса средневекового мировоззрения. Вряд ли можно усматривать в идеологии старообрядчества более прогрессивное начало по сравнению с официальной "никонианской" церковью: яростная враждебность ко всему новому, бескомпромиссная ксенофобия, фанатизм, доводивший до самосожжений десятки тысяч людей, осуждение всего земного, светского, мирского исключают возможность видеть в раскольниках носителей реформационных идей в том понимании, с которым обычно связывается Реформация в Центральной и Западной Европе. Не значит, конечно, что официальная церковь была более прогрессивна по отношению к духовной жизни людей - она не менее жестоко преследовала начавшееся "обмирщение" искусства, народный театр и вообще всякие проявления внецерковной, светской культуры. Но самый факт раскола церкви, публичная распря между "староверами" и "никонианами", их взаимные обличения расшатывали и подрывали авторитет церкви.

Государственные потребности вызывали необходимость ознакомления с достижениями светского знания в зарубежных странах, ибо без них нельзя уже было в XVII в. обходиться. Связи с зарубежными странами развивались, и хотя власти изолировали иностранных мастеров в "Немецкой слободе" за пределами городского вала, хотя и стремились изолировать русских людей от общения с ними, хотя и использовали для разжигания вражды к ним острое недовольство купечества конкуренцией со стороны иноземцев, все равно светское знание проникало все более в Россию. После воссоединения Левобережной Украины с Россией эти связи еще более увеличились.

Не будем преувеличивать их значение для определения причин перемен в русской культуре, особенно сильно сказавшихся уже на рубеже XVII и XVIII столетий. Представления дореволюционных историков о том, что влияние Запада предопределило петровские реформы (до сих пор бытующее в зарубежной исторической литературе, вплоть до школьных учебников), что вообще произошел насильственный разрыв с "исконно русским" прошлым, не могут быть приняты, потому что в самой России происходили такие перемены, которые предопределили саму необходимость воспринимать достижения ушедших вперед стран, становившихся на путь буржуазного развития в гораздо большей степени, чем это имело место в России XVII в. В восприятии активная роль принадлежала воспринимающим, воспринимали то, что было нужно, в чем была порожденная внутренним развитием страны необходимость. Но и отвергать значение расширения связей с другими странами для развития новой культуры тоже не следует. В истории культуры равно важны и внутренняя основа, и активное взаимодействие с культурой других стран и народов.

Светские элементы в культуре XVII в. становятся заметными, они проникают и в церковное зодчество и живопись, и в прикладное искусство. По своему объективному классовому содержанию светская культура была не только отражением ростков буржуазных тенденций общественного развития, но и активной силой, им способствующей. Не следует забывать, что культура не просто "отражает" тот или иной тип общественных отношений, она, будучи творением ума и рук человеческих, является активной силой, способствующей в конечном счете процессу развития и смены общественно-экономических формаций.

Светским элементам противостояли гораздо более сильные еще в то время проявления феодальной, органически связанной с религией культуры. Борьба этих "двух культур" выступает в ту эпоху еще не столь резко, как в капиталистическую и особенно империалистическую эпоху, но самый принцип формационной обусловленности противоборствующих тенденций в развитии культуры всегда существовал в классово антагонистическом обществе и действовал в ходе его развития.

Социальной основой развития светских элементов в культуре были, как уже говорилось, городские ремесленно-торговые слои, однако конкретными носителями их стали, разумеется, представители различных социальных групп и общественных классов.

Сфера потребителей и производителей произведений культуры была также обусловлена социальной структурой тогдашнего общества. Важно заметить, что монополия церковников на образование и грамотность стала уходить в прошлое. И опять-таки именно в городах повысился процент грамотных людей, что было связано в первую очередь с характером их деятельности. Грамотность стала оружием в антифеодальной борьбе, о чем свидетельствуют "прелестные письма" Степана Разина и многие другие документы, выходившие из среды восставших народных масс.

Наконец, в органической связи с процессом формирования русской нации культура воплотила в себе черты психического склада русского народа. Происходили своеобразное обобщение накопленных веками традиций, их обогащение новыми явлениями, распространение их на более широкие регионы, усиление взаимопроникновения и слияния местных говоров, обычаев, особенностей быта и т. п. явлений, хотя, конечно, до полного слияния было очень далеко - перед нами лишь начало процесса, но начало, обозначившееся, видимое, реально воплотившееся в самых разнообразных областях жизни людей. Естественно, что указанный процесс не мог быть одинаковым по своим формам в разной классовой среде. Классово антагонистический строй общества налагал серьезный отпечаток на явления культурного развития. Рассмотрению этого процесса во всей его сложности и многообразии посвящены настоящие "Очерки".

Культура XVII в. - этого яркого времени, когда, по словам современников, "старина и новизна перемешалися", - представляет собой одну из самых значительных страниц в истории отечественной и мировой культуры, очевидное и убедительное свидетельство труда и таланта наших далеких предков, силы и мужества в борьбе прогрессивных сил против сил консервативных. Взятая в целом и в отдельных своих произведениях, она является непреходящим вкладом в создание культурных ценностей, выработанных человечеством, - ценностей, знание которых обогащает и будет всегда обогащать духовную жизнь людей, служить раскрытию их неисчерпаемых творческих возможностей, воспитанию благородного чувства уважения к подлинным достижениям человеческого труда, полученным в очень трудных и сложных условиях далекого времени.

А. М. Сахаров