В Сталинградском «котле»

К концу декабря 1942 г. внешний фронт отодвинулся от окруженной под Сталинградом группировки на 200 - 250 км, проходя по линии Новая Калитва - Марковка - Миллерово - Морозовск - Зимовники. Кольцо советских войск, непосредственно охватывающее противника, составляло внутренний фронт. Вражеские войска занимали район, ширина которого с запада на восток, от Мариновки до центральной части Сталинграда у Волги, равнялась 53 км, а с севера на юг - 35 км. Эта территория составляла 1400 кв. км.

Перед находившимися в «котле» немецкими солдатами и офицерами были только две возможности - капитуляция или гибель под ударами Красной Армии. Противник был окружен семью советскими армиями: 65, 21, 24, 64, 57, 66-й и 62-й.

Вначале немецкое командование пыталось скрыть от своих войск истинное положение вещей. Когда же факт окружения стал широко известен в частях группировки противника, то боевой дух личного состава командование пыталось поддерживать заверениями о близкой помощи. Иоахим Видер так описывает обстановку в «котле»: «В последнюю неделю ноября, когда наши части и соединения, сильно потрепанные в отступательных боях, лихорадочно закреплялись на новых рубежах, постоянно преодолевая все новые трудности, командующий армией отдал весьма серьезный по своим последствиям приказ по армии. Я и по сей день помню его слово в слово. Начинался он так:, «6-я армия окружена. Вашей вины, солдаты, в этом нет. Вы сражались доблестно и упорно до тех пор пока противник не вышел нам в тыл». Дальше в приказе говорилось о предстоящих тяжелых боях, о страданиях и лишениях, которые неминуемо ждут немецкие войска, о том, что, несмотря на голод и морозы, нам нужно во что бы то ни стало продержаться еще некоторое время, твердо веря в обещанную подмогу. Наконец, упоминалось и о том, что Гитлер лично обещал провести операцию по спасению окруженной армии. Воззвание было составлено весьма искусно и убедительно и заканчивалось фразой, рассчитанной на нужный психологический эффект: «Держитесь! Фюрер выручит вас!» Эти слова, сулившие скорое избавление, должны были ободрить и вдохновить солдат.

Этот заключительный призыв, который живо обсуждался в нашем штабе, придавал документу чисто эмоциональную окраску, столь необычную для трезвого и делового тона приказов…

Но, естественно, солдаты-фронтовики тогда еще не представляли себе в полной мере, какие страдания и лишения им уготованы. Они не разбирались в сложных проблемах общеармейского снабжения и понятия не имели о тех бесчисленных трудностях, которые уже тогда вставали перед штабами соединений. Вначале они не знали и о том, что окружение вынудило нас сразу же поставить крест на всех еще только начатых мероприятиях по подготовке зимних позиций. Армейские тыловые базы в станицах Морозовской, Тацинской и еще дальше к западу остались за пределами «котла». Там хранились десятки тысяч комплектов зимнего обмундирования - шинелей на меху, валенок, шерстяных носков, подшлемников и наушников,- которые теперь уже нельзя было доставить в наше расположение.

В результате войска в подавляющем большинстве своем встретили убийственные русские морозы, почти не имея зимней одежды.

Поскольку намеченный ранее прорыв 6-й армии на юго-запад не состоялся и окруженные соединения вынуждены были готовиться к долговременной обороне, возникла необходимость перегруппировать некоторые подразделения, а также часть тяжелого вооружения. Постепенно, преодолевая большие трудности, нам удалось укрепить наши рубежи и стабилизировать линию обороны. Особенно туго пришлось при этом дивизиям, расположенным на южном и западном участках, в открытой степи, где не было ни жилых помещений, ни строительного леса, ни дров. Конфигурация кольца обрела свои окончательные очертания, которые и сохранились вплоть до второй недели января» (Видер И. Катастрофа на Волге. М.. 1965. С. 51, 53.).

Видер несколько приукрашивает моральное состояние окруженных, говоря о том, что «их боевой дух еще не был сломлен и настроение в частях оставалось куда более оптимистическим, чем в штабах. Люди на передовой считали создавшееся тяжелое положение бедой поправимой, обычным делом, без которого на фронте не обходится, и были даже уверены, что после благополучного исхода участники сражения получат, как это обычно бывает, особый знак отличия - какую-нибудь сталинградскую нашивку или памятную медаль за выход из «котла». Разумеется, все были уверены, что внешний фронт окружения будет прорван в ближайшем будущем. Солдаты непоколебимо верили в обещанную помощь, и в этой вере они черпали силы, сражаясь в тяжелейших условиях, страдая от голода и лютой стужи; с этой верой они и погибали в боях» (Там же. С. 55.). Среди окруженных находились и такие, кто утверждал, что Гитлер не только выручит их, но и сумеет превратить «кажущееся поражение в блистательную победу» (Там же. С. 56.), охватив гигантским кольцом все советские соединения, окружившие фашистскую армию.

Гитлеровские офицеры внушали солдатам, что к Сталинграду идет помощь извне. Наконец, во вторую неделю декабря стало известно, что крупные силы под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна начали операцию по деблокированию окруженной группировки. Весть о наступлении армейской группы «Гот», отмечает К. Типпельскирх, «вызвала всеобщий подъем» (Типпелъскирх К. История второй мировой войны. М., 1956. С. 260.). Слухи изображали события такими, какими их хотели видеть. Так, немецкий унтер-офицер Гольцер записал в свой дневник: «Окружение вокруг Сталинграда прорвано». Манштейн, находясь в 35 - 40 км от окруженных, прислал радиограмму штабу 6-й армии в Гумраке: «Держитесь! Идем на выручку!».

Вспоминая эти дни в «котле», Иоахим Видер пишет: «С быстротой молнии распространился, словно единый пароль, клич: «Манштейн идет!» Эти слова придавали солдатам новые силы на всех участках кольца, и прежде всего на нашем западном участке «котла», где приходилось особенно туго... Спасение казалось близким» (Видер И. Указ. соч. С. 68.). Однако эти иллюзии исчезли, когда наступление Манштейна провалилось, а остатки его войск стали отступать к Ростову. «Кровь застывала в жилах при взгляде на карту. Наши ближайшие фронтовые аэродромы, откуда беспрестанно вылетали в наш «котел» транспортные самолеты, основные армейские базы в Тацинской и Морозовской, где размещались интендантские склады, походные лавки и громоздились целые горы мешков неотправленной нолевой почты, превратились теперь в поле боя. На Тацинском аэродроме... сгорели главные провиантские склады 6-й армии. Множество транспортных самолетов было приведено в негодность, были взорваны склады с боеприпасами - над станцией заполыхал чудовищный фейерверк» (Там же. С. 74.).

Окруженные на правом берегу Волги и в покрытых снегом придонских степях фашистские войска были предоставлены самим себе. Под натиском советских войск все более сокращалась территория внутри сжимавшегося кольца окружения, которая почти вся простреливалась артиллерией. С воздуха на гитлеровцев обрушивала удары авиация.

62-я армия Сталинградского фронта также вела наступательные бои. Ее воины выбивали гитлеровцев из опорных пунктов и узлов сопротивления, отвоевывали здание за зданием, улицу за улицей. По скованней льдом Волге к советским армиям непрерывным потоком двигались машины с грузами, прибывало пополнение.

Обреченность войск Паулюса с каждым днем становилась все более очевидной. Боеприпасы, продовольствие, горючее и медикаменты были на исходе. В течение декабря находившийся в «котле» враг потерял около 80 тыс. солдат и офицеров, состав группировки сократился до 250 тыс. человек (Важнейшие операции Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг. С. 128; См. также: Из личного архива фельдмаршала Паулюса // Воен.-ист. журн. 1960. № 3. С. 92.). Помощь извне была невозможна. Попытки снабжать окруженные войска при помощи авиации окончились провалом. Для ежедневной доставки в район окружения 500 т различных грузов требовалось до 1000 самолетов Ю-52 (Меллентин Ф. Танковые сражения 1939-1945 гг. С. 166.). Между тем действительная потребность в ежедневном снабжении была гораздо выше и составляла минимально 946 т ( «В этих подсчетах не учтены 8000 лошадей, боеприпасы для стрелкового оружия всех видов, инженерное имущество, материалы для ремонтно-восстановительных работ, санитарное имущество, обмундирование и полевая почта, хотя без всего этого нельзя обойтись. Если учесть все это, то итог возрастает до 1200 т в сутки» (Дёрр Г. Указ. соч. С. 114).) продовольствия, боеприпасов и горючего. Решить эту задачу враг не мог. Реально в среднем за сутки перебрасывалось от 50 т (в ноябре) до 105 т (в декабре). С 12 января по 2 февраля эта норма не превышала 60 - 80 т (Там же. С. 117.). Немецкие трехмоторные транспортные самолеты Ю-52, направлявшиеся с грузами к окруженным гитлеровским войскам, беспощадно уничтожались превосходящими силами советской авиации и зенитной артиллерией. Воздушная блокада была организована с большим искусством. В декабре под Сталинградом были сбиты сотни транспортных самолетов врага. Вместе с тем советские войска, сжимая кольцо окружения, захватывали немецкие аэродромы. Расстояние от баз авиации противника до посадочных площадок 6-й армии составляло первоначально 200 км, затем возросло до 300 и, наконец, 450 км (Там же. С. 116-117.).

Войска Паулюса, очутившиеся в сталинградском «котле», были полностью изолированы как с суши, так и с воздуха. Снабжение частей и соединений боеприпасами и продовольствием фактически почти прекратилось. Враг вынужден был экономить патроны, снаряды и мины, ему не хватало самого необходимого для ведения боевых операций. Войска неприятеля получали голодный паек. Ежедневная порция хлеба составляла 100 г. В солдатском рационе конина стала роскошью, немцы охотились за собаками, кошками, воронами. В довершение всего вражеские войска, так и не получившие зимнего обмундирования, жестоко страдали от суровых морозов (в январе морозы доходили до - 25 - 30^°).

Вот как описывает бедствия осажденной 6-й армии гитлеровский полковник Динглер: «Каждую ночь, сидя в землянках, мы вслушивались в рокот моторов и старались угадать, сколько же немецких самолетов на этот раз прилетит и что они нам доставят. С продовольствием было очень трудно с самого начала, но никто из нас не предполагал, что скоро мы постоянно будем испытывать муки голода.

Нам не хватало всего: не хватало хлеба, снарядов, а главное - горючего. Пока было горючее, мы не могли замерзнуть, а наше снабжение, пусть даже в таких ограниченных масштабах, было обеспечено. Дрова приходилось доставлять из Сталинграда на автомашинах, но, поскольку мы испытывали острый недостаток в бензине, поездки в город за топливом совершались очень редко и в наших землянках было очень холодно.

До рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости» (Меллентин Ф. Указ. соч. С. 167.).

Немецко-фашистские войска несли огромный урон в живой силе, теряя ежедневно не менее 1500 солдат в результате активных действий советских войск, советской авиации, а также от голода, мороза и болезней. «Шестая армия была обречена, и теперь уже ничто не могло спасти Паулюса. Даже если бы каким-то чудом и удалось добиться от Гитлера согласия на попытку прорваться из окружения и измученные и полуголодные войска сумели бы разорвать кольцо русских, у них не было транспортных средств, чтобы отступить к Ростову по покрытой ледяной коркой степи. Армия погибла бы во время марша, подобно солдатам Наполеона в период отступления от Москвы к реке Березине» (Там же. С. 173.).

Несмотря на безвыходность положения, враг готов был к длительной и упорной обороне, продолжая создавать сплошную сеть опорных пунктов и узлов сопротивления. Паулюс выполнял категорическое требование германского верховного командования. «То, что мы отсюда не уйдем, должно стать фанатическим принципом»,- заявил Гитлер (Hitlers Lagebesprechungen. S. 84.). Об этом же говорилось в его оперативном приказе № 2 от 28 декабря: «Как и прежде, моим намерением остается удержать 6-ю армию в ее крепости и создать предпосылки для ее освобождения» (Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. М., 1973. Т. 2. С. 367.).

В день Нового года на имя командующего окруженной группировкой была получена личная радиограмма «фюрера». Она вновь подтвердила, что Гитлер «не оставит на произвол судьбы героических бойцов на Волге и что Германия располагает средствами для деблокады 6-й армии» (Из личного архива фельдмаршала Паулюса. С. 88.). Подобные заверения уже не производили прежнего впечатления. Борьба продолжалась, но перед немецкими солдатами и офицерами все чаще и настойчивее вставал вопрос о ее целесообразности.

Чем объяснялось такое упорство проигравшего битву противника? Соображениями политического престижа фашистской Германии? Или стратегической необходимостью удержания фронта под Сталинградом? В первые дни после окружения Паулюс, как командующий 6-й армией, ставил вопрос о предоставлении ему права «свободы действий» и осуществления, в случае необходимости, прорыва на юго-запад. Такое право ему предоставлено не было, а в дальнейшем сама обстановка исключила любую попытку в этом направлении. Оставалось капитулировать, сохраняя жизнь десятков тысяч немцев, или продолжать сопротивление «до последнего солдата». Верховное командование вермахта, не задумываясь, избрало последнее. Этим оно обрекло свою сталинградскую группировку на гибель, произнесло ей смертный приговор.

Следует сказать, что такое решение определялось мотивами как престижа, так и стратегии. Сковывая в районе Сталинграда советские силы, немецкое командование стремилось не допустить развала всего южного крыла Восточного фронта. Однако после провала наступления Маи-штейна, а затем потери (в январе) аэродрома в районе Питомника сопротивление окруженной группировки утратило прежнее военно-стратегическое значение. Оно стало бесперспективным даже в военном отношении, но тем не менее продолжалось до конца. Фашистский рейх оставался верен себе в чудовищном пренебрежении к человечности. Гитлер и его окружение не видели необходимости делать в этом отношении исключение для собственных солдат и офицеров, коль скоро они выбывали из затеянной игры. А эти последние продолжали слепо выполнять преступную волю своих военных и политических руководителей. Требовалась другая, более могучая воля и сила, чтобы солдаты и офицеры армии Паулюса, а также миллионы других немцев взглянули на события иными глазами. И по мере усугубления обстановки, чем неумолимее и ближе надвигалось возмездие, тем заметнее и сильнее совершался процесс морального отрезвления той части гитлеровского вермахта, которая оказалась в «котле». Фашистская военная машина начинала отказывать, пусть не сразу, в наиболее существенной своей части - бездумном автоматизме повиновения.

К тому времени, когда советское командование в ультимативной форме предложило врагу прекратить сопротивление и сообщило условия капитуляции, несомненно, среди окруженных гитлеровцев многие готовы были сложить оружие. В этом отношении весьма убедительно звучит свидетельство Гельмута Вельца, который рисует такую картину: «Сегодня 8 января. Это день не такой, как все другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет это решение - никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии. О том позаботились сотни тысяч русских листовок. Их целый день сбрасывают над нами медленно кружащие советские самолеты. На нас изливается ливень тоненьких листовок. Целыми пачками и врассыпную, подхваченные ветром, падают они на землю: красные, зеленые, голубые, желтые и белые - всех цветов. Они падают на снежные сугробы, на дороги, на деревни и позиции. Каждый видит листовку, каждый читает ее, каждый сберегает ее и каждый высказывает свое мнение. Ультиматум. Капитуляция. Плен. Питание. Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры.

Н. Н. Воронов

...Вся армия страдает от удушья, блуждает в лабиринте, скорчилась без сил в снегу. Как ни крути, а приходишь к одному выводу: дни немецких войск, сжатых на узком пространстве, сочтены, умирающая армия не способна сковать сколько-нибудь значительные силы противника, а другой задачи у нас нет. Следовательно, продолжать кровопролитие бессмысленно. Капитуляция - требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинства германского солдата» (Велъц Г. Солдаты, которых предали. С. 228-229, 232.).

И дальше: «Да, конечно, долг и главная добродетель хорошего солдата - повиноваться всегда и всюду, даже если он и не понимает смысла полученного приказа. Но здесь, у нас, своим властным языком говорят сами факты. Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек. Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек - он хорошо действующая машина, не больше!» (Там же. С. 233.).

Однако такие соображения не сыграли решающей роли при всей их жестокой очевидности. Судьба личного состава окруженной группировки была принесена в жертву теми, кто давал ответ на ультиматум о прекращении сопротивления.

Условия капитуляции, предложенные советским командованием, были доложены через немецкого офицера лично генерал-полковнику Паулюсу. Как раз в это время на аэродроме в Питомнике приземлился самолет, доставивший командира 14-го танкового корпуса генерала Хубе. Он вернулся в «котел» из ставки Гитлера, куда 28 декабря вылетал для получения награды и где по поручению Паулюса докладывал «фюреру» о положении окруженных войск. Хубе привез приказ Гитлера продолжать сопротивление до нового деблокирующего наступления войск вермахта, которое развернется во второй половине февраля.

Паулюс вызвал к себе командиров корпусов, которые уже знали текст советского ультиматума. Командующий ознакомил их также с соообще-нием генерала Хубе. Все они высказались против капитуляции. Затем прибыл ответ главного командования сухопутных сил (ОКХ). Он гласил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии».

Манштейн впоследствии писал: «9 января противник предложил 6-й армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено... я целиком поддерживаю его решение». Вместе с тем, по его мнению, «для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом» (Manstein E. von. Verlorene Siege. Bonn, 1955. S. 384.).

Иначе оценивает это В. Адам, который считает, что перед фактом бессмысленной гибели дивизий Паулюс должен был наконец решиться на самостоятельные действия. «Я считаю, что в случае своевременной капитуляции могло спастись и после войны вернуться к своим семьям намного больше 100 тысяч солдат и офицеров» (Адам В. Трудное решение. М., 1967. С. 278.). Он признает малоубедительным аргумент, «будто бы истекавшая кровью и голодавшая 6-я армия отвлекала крупные силы противника с южного крыла немецкого фронта». Он делает следующий вывод: «Отклонение советского предложения о капитуляции от 8 января 1943 года является с точки зрения исторической, военной и человеческой огромной виной не только Верховного командования вермахта и командования группы армий «Дон», но и командования 6-й армии, командиров ее армейских корпусов и дивизий» (Там же.).

И. Видер высказывается примерно в том же смысле. «Огромные человеческие жертвы, непоправимый ущерб, наносимый человеческому достоинству окруженных, не могли быть более оправданы никакими военно-стратегическими соображениями: в подобной обстановке они были безнравственны, аморальны» (Видер И. Указ. соч. С. 90.). Дальше он сообщает: «Гитлер лично запретил нашей армии капитулировать. 9 января Паулюс в письменной форме отклонил предложение советского командования. Нам было запрещено в дальнейшем передавать в части какую бы то ни было информацию по этому вопросу, за исключением приказа открывать без предупреждения огонь по русским парламентерам, если они приблизятся к нашим позициям. Именно это последнее распоряжение штаба армии, переданное нам по радио, не оставляло никаких сомнений относительно намерений нашего командования.

...В этой связи мне вновь пришли на память высокопарные слова Гитлера о непобедимости немецких солдат, для которых нет ничего невозможного. Еще бы, даже мысль о капитуляции была несовместима с престижем «фюрера» как верховного главнокомандующего. Ведь незадолго до того, как мы попали в окружение, он торжественно клялся (теперь эта клятва звучала кощунством): «Смею заверить вас - и я вновь повторяю это в сознании своей ответственности перед богом и историей,- что мы не уйдем, никогда не уйдем из Сталинграда!». Теперь судьба наша и впрямь была неразрывно связана с донскими степями. Здесь она и должна была решиться» (Там же. С. 90-91.).

Ф. Паулюс уже после войны, в сентябре 1945 г., так объяснял свое поведение на заключительном этапе Сталинградской битвы: «Я был солдат и верил тогда, что именно повиновением служу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они с тактической точки зрения, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я сам в рамках общей оперативной обстановки и отданных мне приказов» (Цит. по: Велъц Г. Указ. соч. С. 358.).

Все это означало, что гитлеровская военная машина продолжала действовать. Что же касается морально-психологических рассуждений о «чести солдата» и «долге повиновения», то в них полностью отсутствовало понимание преступности участия в агрессивной войне.

Гитлеровские завоеватели, вторгшиеся на советскую землю, вспомнили о гуманности лишь перед бездной катастрофы, ощущая ужас настигшего их возмездия, устрашенные неизбежностью собственной гибели. Они не в состоянии были взглянуть на события другими глазами, задать себе вопросы о характере войны, ее политических целях и моральной сущности. «Воспитанные в националистическом и милитаристском духе, мы едва ли были способны ставить эти вопросы. В этом и заключалась подлинная причина нашего несчастья, и мы все дальше катились к пропасти, ибо, заблуждаясь, считали своим долгом держаться до конца» (Адам В. Указ. соч. С. 303.). Так много лет спустя после описываемых событий напишет В. Адам - один из тех, кто находился в «котле».