Введение

В одном из своих писем Энгельс, говоря о перспективах, которые материалистическое понимание истории открывает перед исторической наукой, указал на то, что перед сторонниками материалистического понимания истории стоит огромной важности задача - "начать изучать заново" "всю историю" человеческого общества^*.

^* (К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные письма, Госполитиздат, 1948, стр. 421.)

Эта глубокая мысль Энгельса особенно применима к истории трудящихся масс, к истории борьбы угнетённых классов против своих угнетателей.

Буржуазная историческая наука, стремясь доказать "незыблемость" старого, буржуазного мира и "обосновать" право господствующих классов на эксплуатацию трудящихся масс, всячески фальсифицировала историю трудящихся масс, историю их борьбы за своё освобождение.

В этих идеологических основах буржуазной исторической науки следует искать объяснения и того положения дел, которым характеризуется состояние буржуазной историографии крупнейшего крестьянского восстания в России в начале XVII в. - восстания Болотникова.

Несмотря на то, что начало изучения восстания Болотникова относится ещё к первой половине XVIII в., русская дворянско-буржуазная историческая наука на протяжении почти двухсотлетнего периода её развития оказалась не в состоянии ни раскрыть существо восстания Болотникова, ни определить место и значение этого восстания в истории.

При всём многообразии точек зрения тех иди иных историков на восстание Болотникова общим местом всей дворянско-буржуазной историографии является взгляд на восстание Болотникова, как на один из моментов в развитии так называемой "Смуты", как на эпизод в истории "Смутного времени" в конце XVI - начале XVII в.^*

^* (Термин "Смута", "Смутное время", которым в дворянско-буржуазной историографии обозначались события в Русском государстве конца XVI - начала XVII в., ведёт своё происхождение от публицистики первой половины XVII в. Будучи по своей классовой принадлежности идеологами господствующего класса феодалов-крепостников, публицисты XVII в. вкладывали в понятие "Смута", "Смутное время" своё резко враждебное отношение к выступлениям угнетённых классов Русского государства против феодального гнёта.

Советская историческая наука не приемлет термина "Смута" и пользуется для обозначения периода, охватывающего события конца XVI - начала XVII в., понятием "Период крестьянской войны и польско-шведской интервенции". )

Такой взгляд на восстание Болотникова предопределял и его оценку.

Если восстание Болотникова - выражение и проявление "Смуты", направленной на "разрушение" Русского государства, то очевидно, что оно имело столь же отрицательное значение в истории Русского государства, как и вся "Смута" в целом. Отсюда было уже недалеко до того, чтобы и ответственность за "Смуту" возложить на Болотникова: изобразить участников восстания Болотникова как виновников "беды и разорения государства" (Татищев); представить их "людьми, которые разрознили свои интересы с интересами общества" (Соловьёв); объявить движение Болотникова "неразумным", мешающим "успеху развития русской общественной жизни" (Костомаров).

В рамках этой схемы остались и наиболее поздние представители буржуазной историографии восстания Болотникова - Ключевский и Платонов. Правда, Ключевский, а вслед за ним Платонов сделали по сравнению с Соловьёвым и Костомаровым крупный шаг вперёд в раскрытии социальной природы восстания Болотникова, выдвинув тезис о восстании Болотникова как борьбе "низших классов" против "высших классов" (Ключевский), как движении, ставившем своей целью "не только политический, но и общественный переворот" (Платонов).

Однако в самом понимании классов и трактовке классовой борьбы и Ключевский и Платонов стоят на позициях буржуазной социологии. Им остаётся чуждым представление о классовой структуре общества как закономерном выражении господства данного экономического уклада, данного типа производственных отношений. Столь же чуждо Ключевскому и Платонову и понимание классовой борьбы как формы, в которой находит своё выражение процесс прогрессивного развития общества. Поэтому и у Ключевского и у Платонова отсутствует момент необходимости и неизбежности такой формы разрешения классовых противоречий, какой явилось восстание Болотникова, и в их схеме, подобно схемам их предшественников, восстание Болотникова продолжает оставаться одним из моментов "Смуты", и только^*.

^* (Принципиально иную позицию в оценке исторического значения борьбы русского крестьянства занимает великий русский революционер-демократ Чернышевский, которому принадлежит замечательное высказывание о том, что "с начала XVII века почти все драматические эпизоды в истории русского народа были совершены энергиею земледельческого населения" (Н. Г. Чернышевский, Соч., т. IV, М. 1948, стр. 313). В этих словах Чернышевского об "энергии земледельческого населения" находит своё отчётливое выражение та "идея крестьянской революции", которую, по знаменитой характеристике Ленина, Чернышевский умел проводить "через препоны и рогатки цензуры" (В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 97). Замечательно при этом, что исходным хронологическим моментом в рассуждении Чернышевского является "начало XVII века", т. е. время восстания Болотникова.)

В общих воззрениях дворянско-буржуазных историков на восстание Болотникова следует искать и ответа на вопрос о причинах неразработанности в дворянско-буржуазной историографии конкретной истории восстания Болотникова. История крестьянского восстания против феодального гнёта не могла рассчитывать на усиленное внимание к себе со стороны представителей дворянско-буржуазной исторической науки. Именно этим можно объяснить то, что дворянско-буржуазная историография не дала ни одного специального исследования о восстании Болотникова, ограничиваясь лишь рассмотрением его истории в общих трудах о "Смуте".

Именно в этом следует видеть и причину того, почему большой материал источников о восстании Болотникова, накопленный в ходе развития исторической науки начиная с XVIII в., остался немобилизованным и неиспользованным, что создавало ложное впечатление об "отсутствии" источников и о "невозможности" монографического изучения восстания Болотникова.

В историографии восстания Болотникова необходимо особо выделить имена М. Н. Покровского и Н. А. Рожкова. И Покровский и Рожков субъективно противопоставляли себя буржуазным историкам, считали себя марксистами. Однако ни одному из них не удалось преодолеть влияние буржуазной исторической науки и создать действительно марксистскую концепцию истории Русского государства. Сказанное в полной мере относится и к взглядам Покровского и Рожкова на восстание Болотникова. Трактовка Покровским восстания Болотникова во 2-м томе его "Русской истории с древнейших времён" должна была, по замыслу автора, означать новое, марксистское освещение вопроса, в противовес старым концепциям дворянско-буржуазных историков. Однако Покровский, писавший "Русскую историю с древнейших времён" в период своей наибольшей близости к идеалистической философии Маха - Богданова, не мог дать марксистской концепции восстания Болотникова. На деле же это привело лишь к тому, что, поставив задачей опровергнуть тезис Платонова, что целью восстания Болотникова был "не только политический, но и общественный переворот", Покровский выдвинул свой глубоко* порочный тезис о том, что восстание Болотникова не несло в себе никакой угрозы "старому строю".

Нет необходимости критически разбирать или опровергать такую трактовку восстания Болотникова. Как признал позднее сам М. Н. Покровский, к столь "оригинальному" взгляду на восстание Болотникова его привело не изучение источников, а ..."жестокое разочарование" самого Покровского после революции 1905 г. в революционной борьбе крестьянства. "И под влиянием этого разочарования, - писал Покровский, - я действительно склонен был в своём анализе социальных факторов "Смутного времени" отводить очень мало места крестьянству. В силу этого я даже Болотникова изобразил не как вождя восставшего крестьянства, а как служилого человека".

Вряд ли что можно добавить к этой уничтожающей характеристике^*.

^* (В послереволюционное время Покровский отказался от своей старой (по сути дела, полуменьшевистской) трактовки восстания Болотникова, и в его "Русской истории в самом сжатом очерке" восстание Болотникова помещено в разделе, озаглавленном "Крестьянская революция".

Но антимарксистский субъективизм Покровского с не меньшей силой проявился и в этой работе, где под рубрикой "Крестьянская революция" излагаются не только история восстания Болотникова, но и действия польско-литовских интервентов, а вождями "крестьянской революции" оказываются вместе с Болотниковым авантюристы и ставленники польских панов - Лже Дмитрии I и II.)

Столь же неудовлетворительно и решение проблемы восстания Болотникова у Рожкова, рассматривающего восстание Болотникова с позиций своей антимарксистской теории "дворянской революции в России" (одним из составных элементов которой и оказывается... восстание Болотникова).

Современная советская историческая наука занимает в вопросе о восстании Болотникова принципиально иную позицию по сравнению с буржуазной историографией.

Решающее значение для выработки нового, марксистского понимания восстания Болотникова имела оценка этого восстания, данная И. В. Сталиным.

В беседе с немецким писателем Э. Людвигом 13 декабря 1931 г. И. В. Сталин дал исчерпывающую оценку исторического значения крупнейших крестьянских движений в России - восстаний Болотникова, Разина и Пугачёва, раскрыл природу этих движений, их идеологию и показал причины поражения этих движений.

"Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачёв и др. Мы видели в выступлениях этих людей отражение стихийного возмущения угнетённых классов, стихийного восстания крестьянства против феодального гнёта. Для нас всегда представляло интерес изучение истории первых попыток подобных восстаний крестьянства. Но, конечно, какую-нибудь аналогию с большевиками тут нельзя проводить. Отдельные крестьянские восстания даже в том случае, если они не являются такими "разбойными" и неорганизованными, как у Степана Разина, ни к чему серьёзному не могут привести. Крестьянские восстания могут приводить к успеху только в том случае, если они сочетаются с рабочими восстаниями, и если рабочие руководят крестьянскими восстаниями. Только комбинированное восстание во главе с рабочим классом может привести к цели.

Кроме того, говоря о Разине и Пугачёве, никогда не надо забывать, что они были царистами: они выступали против помещиков, но за "хорошего царя". Ведь таков был их лозунг"^*.

^* (И. В. Сталин, Соч., т. 13, стр. 112-113.)

Каковы основные, решающие моменты в этой характеристике восстаний Болотникова, Разина, Пугачёва?

Первое, что содержит эта характеристика, - это определение классовой природы восстаний Болотникова, Разина, Пугачёва. И. В. Сталин определяет эту природу формулой: "восстания крестьянства против феодального гнёта". В этой формуле определяется главная движущая сила восстаний Болотникова, Разина, Пугачёва; даётся ответ на вопрос о том, против какого класса были направлены эти восстания; указывается на то, что является основной причиной, вызвавшей восстания крестьянства.

Второй важнейший момент - это определение характера борьбы крестьянства в восстаниях Болотникова, Разина, Пугачёва. И. В. Сталин решает этот вопрос определением борьбы восставшего крестьянства как стихийной борьбы, говоря о "стихийном возмущении", о "стихийном восстании" крестьянства. Тезис о стихийном характера борьбы крестьянства в восстаниях XVII-XVIII вв. является ключом к пониманию хода и исхода этих восстаний. Только исходя из признания стихийного характера борьбы крестьянства, можно понять и методы борьбы крестьянства и тактику крестьянских отрядов, всю военную и политическую сторону истории этих восстаний.

Третье принципиальное положение - это раскрытие сущности идеологии крестьянских восстаний. И. В. Сталин решает проблему идеологии крестьянских восстаний указанием на царистский характер идеологии восставших крестьян. Ненависть к феодальному гнёту, к феодалам сочеталась у крепостных крестьян с наивной верой в "хорошего царя". Эта противоречивая психология крестьянства нашла своё выражение в лозунге крестьянских восстаний XVII-XVIII вв.: против помещиков, но за "хорошего царя".

Именно эта царистская психология крестьянства создавала социальную почву для "самозванства", так как в этом находила своё выражение вера крестьян в "хорошего царя".

Буржуазная историография оказалась бессильна разрешить вопрос об идеологии крестьянских восстаний. Напротив, формула о царистской психологии восставшего крестьянства даёт ключ к пониманию конкретных форм и проявлений идеологии крестьянских восстаний - от Болотникова до Пугачёва.

Наконец, И. В. Сталин вскрывает исторические причины поражений крестьянских восстаний XVII-XVIII вв., указывая на то, что условием победы крестьянских восстаний является сочетание крестьянских восстаний с рабочими восстаниями и руководство рабочих крестьянскими восстаниями, превращающие эти восстания в комбинированное восстание во главе с рабочим классом. Отсутствие этого условия в XVII-XVIII вв. и было главной причиной поражения крестьянских восстаний XVII-XVIII вв.

На основе всех этих принципиальных положений советская историческая наука создала и свою схему истории восстания Болотникова, которая стала общим достоянием и вошла в учебную литературу.

Для советских историков, историков-марксистов, восстание Болотникова является одним из важнейших моментов в истории крестьянства и его борьбы против феодального гнёта, открывая собою цепь крестьянских войн в России XVII-XVIII вв. В восстании Болотникова, таким образом, находит своё выражение генеральная линия развития классовой борьбы в эпоху феодализма. Этим определяется то место, которое заняло восстание Болотникова в новой, марксистской схеме истории СССР.