Глава XV. ПО ПУТИ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА [1959 Те Ранги Хироа (П. Бак)

НА ТРЕТИЙ день после того, как мы отплыли от Реао, капитан судна «Моана», таитянин, указал на восток и провозгласил: «Мангарева». До этого мы миновали атоллы архипелага Туа-моту, по своему интересные, но утомительно однообразные. Мы почувствовали, как изменяется природа, когда с волнением наблюдали за горной вершиной, все выше и выше встававшей над горизонтом. Это была вершина Маунт-Даф, названная так в 1797 г. капитаном Вильсоном в честь его судна, которое везло на Таити первую партию сотрудников Лондонского миссионерского общества (Экспедиция миссионеров на корабле «Даф» («Пудинг») представляет интереснейший эпизод в истории колонизации Океании. Это была первая попытка британского правительства использовать в широких размерах проповедников-миссионеров как своих агентов-разведчиков. Попытка не удалась. Миссионеры расселились на ряде островов Центральной Полинезии, устроив свою штаб-квартиру на Таити. Но они оказались совершенно неподготовленными к жизни в непривычной обстановке, а коренные жители встретили их враждебно; миссионеры вынуждены были вскоре уехать. Некоторые из них сумели, однако, составить интересные описания островов и быта их жителей. Последующие лучше организованные попытки христианизации островов Океании были более успешны). Гора словно всплывала из моря, и можно было понять чувства полинезийских открывателей новых земель, когда они дали острову имя Мангарева, что значит Плавучая гора (В 1871 г. Мангареву посетил (проездом на Новую Гвинею) известный русский путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай, проведший на острове четыре дня. Он описал главным образом антропологический тип островитян (см. Миклухо-Маклай. Путешествия, т. II, 1941, стр.148, 151; Собрание сочинений, т. I, 1950, стр. 58-68).)

Мы проплыли по западному проливу через окаймляющий его риф, и перед нами открылись отдельные острова этой группы. Слева мы оставили за собой Тараваи, около которого приютился маленький остров Ангакау-и-таи. К югу лежала группа небольших скалистых островов, среди которых самым крупным был Камака.

Акамару и Аукена, когда мы к ним приблизились, оказались двумя отдельными островами. Мы поплыли вдоль южного берега самого крупного острова, Мангаревы; над ним возвышалась вершина Маунт-Даф. Для этих островов, представляющих собой остатки кратерного кольца, характерны отвесные и оголенные склоны холмов, поросшие тростником. На Мангареве отроги главного горного хребта спускаются к морю и ограничивают небольшие заливы. От залива до склонов гор простираются крошечные участки плодородных земель; поэтому кокосовые пальмы растут маленькими разрозненными рощицами. На плоскогорье к югу от Маунт-Дафа расположено кладбище. Там находится гробница Те Ма-путеоа, последнего мангаревского короля. Мы обогнули кладбище, и нашему взору открылась главная деревня острова, Рикитеа, и две башни ее собора, возвышающиеся над деревьями.

Шхуна бросила якорь недалеко от .пристани. Встречая прибывшее судно, туземцы выходили с вытянутыми вперед руками и произносили приветствие: «Эна кое» (А вот и вы), точно соответствующее новозеландскому приветствию: «Тена кое». Правила вежливости требуют произнести в ответ: «А кое ноти» (Действительно вы). Речь мангаревцев звучала приятно, потому что напоминала смешение маорийского и раро-тонганского диалектов. Звук «h» отсутствует, и ему соответствует пауза. Согласные «k» и «ng» здесь произносятся. К сожалению, французские священники, записывая туземные языки, передавали звук «ng» буквой «g» - такая система записи распространена сейчас по всей французской Океании и на Самоа. Владея маорийским и раротонганским диалектами, я за короткое-время научился разговаривать по-мангаревски.

Птичий островок Моту-нуи. Вид со стороны деревни Оронгр, расположенной на кратере

Человек, который утверждает, что, зная язык одного полинезийского архипелага, он сразу может понять все слова другой островной группы, приписывает себе необыкновенные способности. Мой родной язык - маорийский, между тем откровенно признаюсь, что я никогда не мог дословно разобрать речь жителей тех полинезийских островов, куда попадал впервые. Купец для заключения, торговых сделок удовлетворяется маленьким запасом слов; журналист может в достаточной степени овладеть языком, «впитывая» его от окружающих. Этнолог же обязан глубоко изучить грамматику, разбираться в идиоматических выражениях и в различных значениях слов. Многие слова имеют одинаковое значение по всей Полинезии, но наряду с этим встречаются значительные отклонения. Они-то и поколебали мою самоуверенность. Разрешите мне в качестве примера рассказать вам отрывок из народной сказки.

Татуированный житель острова Пасхи. Татуированный маориец; показан орнамент из завитков, который встречается только в Новой Зеландии

Особенностью народных сказок на Мангареве является та-легкость, с которой их герои переселяются из нашего мира в подземное царство. По и возвращаются оттуда обратно. Одна из сказок повествует о том, как земной человек усыновил своего племянника из царства По, которого звали Тонга. Он возрастил его в одиночестве - как по мангаревскому обычаю и должен воспитываться любимый ребенок. Приемный отец сам варил пищу племяннику и так охранял его одиночество, что не показывал мальчика даже своей жене. Тонга откармливали лучшей едой, чтобы по достижении юношеского возраста он мог бы, не ударив лицом в грязь, появиться на каком-либо общественном празднестве. Когда приблизилось это время, его приемный отец сказал своей жене Ирутеа: «Я собираюсь на ловлю в отдаленное место, чтобы наловить там отборной рыбы. Если я задержусь, приготовь еду и накорми мальчика».

Едва дождавшись, пока муж скрылся из виду, Ирутеа принялась приготовлять еду. Ей не терпелось бросить хотя бы один взгляд на Тонга еще до того, как его выпустят на волю. Она поспешно сдернула листья, покрывавшие яму с заквашенными плодами хлебного дерева, и торопливо замесила из них хлебцы, едва дав им испечься. Затем быстрыми ударами каменного пестика она начала толочь пищу в деревянном корытце. Тонга из дому услышал эти поспешные приготовления, которые так сильно отличались от медленных, осторожных движений отца, и, по словам сказителя, стал «коа». На маорийском и многих других знакомых мне диалектах «коа» означает радоваться, быть счастливым. Я, конечно, решил, что Тонга стал радоваться, слыша торопливые приготовления, потому что был голоден.

Покрытые резьбой скалы в Оранго с изображением человека-птицы, который держит яйцо

Когда Ирутеа внесла приготовленную пищу, Тонга был «коа». Тонга кончил есть, и Ирутеа, любуясь вблизи его красивым телом, сказала: «Юноша, разве случится что-нибудь плохое, если мы с тобой приляжем на ложе из благоухающих листьев?»

Услышав эти слова, Тонга стал очень «коа»; Ирутеа заметила, внешнее проявление «коа» и сказала: «Когда возвратится твой отец и спросит, отчего ты «коа», скажи ему, что ты соскучился по своим близким в Подземном царстве».

Когда вернулся отец, Тонга ответил так, как его научила Ирутеа. Отец сказал: «Если ты стремишься туда так сильно, что-становишься «коа», завтра утром я проведу тебя ко входу в «Подземное царство».

На следующее утро они пустились в путь. Путники пересекли три хребта, и, пока они отдыхали на вершине каждого из них, старик спрашивал у юноши: «Мой сын, почему ты был «коа»? тонга отвечал: «Я скучал по своим близким в Подземном царстве».

На вершине четвертого, последнего горного хребта отец сказал: «Сын мой, скоро мы расстанемся с тобой. Откройся мне, почему вчера, когда я вернулся, ты был таким «коа»?

Наконец, Тонга сознался. Он сказал: «Вчера я слышал, как Ирутеа поспешно приготовляла пищу; это было так не похоже на твой образ действий. Она вошла в дом, куда никто не заходил, кроме тебя. Она положила еду не на то место, куда ты ее кладешь. Пища не была приготовлена должным образом и имела непривычный вкус. Ирутеа внимательно оглядела меня и затем предложила мне лечь вместе с ней. Из-за всего этого я и был «коа».

Отец вздохнул с облегчением и сказал: «Мой сын, если бы ты рассказал мне все на первом хребте, мы вернулись бы домой, но теперь уже слишком поздно. Мы находимся вблизи границы Подземного царства, и ты обречен идти дальше. Твоя приемная мать не близка тебе по крови. Она хотела только дать тебе величайший в жизни урок. Скоро настанет время, когда ты горько пожалеешь о том, что отказался от ее предложения».

Так оно и случилось, но об этом уже повествует другая сказка.

По мере того как развертывался рассказ, я начинал осознавать, что мое толкование слова «коа» не соответствует его значению в сказке. В конце концов я спросил: «А что такое «коа»?

Рассказчик ответил: «Это значит - чувствовать себя неловко, бояться, тревожиться, печалиться».

«О,- воскликнул я,- на Новой Зеландии и на других островах «коа» означает радость, удовольствие».

«Возможно,- ответил он,- но на Мангареве оно означает как раз противоположное. У нас радость обозначается совсем другим словом - «коакоа».

Я надеялся, что на вулканических островах, выдвинутых на восток подобно Мангареве, население было более консервативным и сохранило свою местную культуру. Но, увы! Здесь произошли даже большие изменения, чем на архипелаге Туамоту. Дощатые постройки, крытые гофрированным железом, совершенно вытеснили дома старинного типа; даже глубокие старики не застали уже самобытных форм построек.

Гавайский верховный вождь Поки и его жена Лилиха в туземных нарядах (с гравюры по рисунку Хейтера, 1824 г.)

Плоты, которых было здесь так много в 1824 г., когда острова посетил Бичи, были заменены маленькими лодками с балансиром таитянского образца. Изобиловавшие в период старой культуры сети и верши давно исчезли, и в домах переселенцев из Туамоту были только ручные сачки. Надежды наши были обмануты, потому что мы приехали в бесплодную страну.

Изменения в культуре населения связаны с деятельностью «французских католических миссионеров, отца Л аваля и отца Каре, которые приехали на Мангареву в 1834 г. Сначала они встретили сопротивление, но после того как король Те Ма-путеоа и его вожди были обращены в христианство, все население последовало их примеру. Открытые храмы были заброшены, а деревянные изображения богов сожжены, за исключением лишь нескольких, отосланных в Европу. На месте большого общественного дома в Рикитеа был построен неуклюжий каменный собор, а вырезанные коралловые плиты, которые раньше составляли барельеф вдоль передней части общественного дома, вошли в новую постройку. Жители становились мастерами-каменщиками, и вожди построили для себя каменные дома. Камень - вполне подходящий материал для храмов и церквей, но не для полинезийских жилых домов. В соборе до сих пор отправляются службы, но в наши дни каменный дворец Те Ма-путеоа и каменные дома вождей в разных деревнях уже лишены крыш и покинуты жителями.

Лаваля порицали, может быть и несправедливо, за то, что на островах возросла смертность; таковы были последствия проникновения цивилизации. Однако все исследователи Полинезии должны быть благодарны ему за то описание мангаревских традиций и древней истории, которое он оставил нам. Обучив туземцев письму, он заставил их записать на родном языке свою историю, мифологию, ритуалы и обычаи. Исторические рассказы передавались крещеными туземными жрецами и вождями, которые были непосредственными участниками описываемых событий. Лаваль перевел туземный текст на французский язык, добавив к нему свои личные наблюдения. Эта ценная рукопись долгие годы лежала в архивах Ордена Священного Сердца (Пикпюс); главное помещение Ордена находилось в Брэн-ле-Конт, в Бельгии. В результате сотрудничества между Орденом и музеем Бишопа рукопись Лаваля была напечатана. Она содержит богатейший материал, который иначе был бы потерян для человечества.

Когда я занимался в Иельском университете, я узнал, что в Соединенных Штатах индейцы получают вознаграждение за сообщение этнографических сведений полевым исследователям. В Новой Зеландии я получал такие сведения от старых людей, не принадлежавших даже к моему племени; они были горды своими знаниями и безвозмездно делились ими с тем, кто проявлял к этому интерес. Приезжая на острова, где меня не знали, я созывал собрание и публично объяснял цель моего посещения. Местные жители охотно оказывали мне содействие; если бы я предложил оплачивать своих информаторов, они были бы оскорблены. Получать деньги за повествование традиционных преданий казалось им равноценным продаже собственных предков как обыкновенного товара.

На Мангареве люди достаточно свободно ориентировались в событиях, произошедших на их глазах, но когда я спросил о некоторых подробностях древней истории, мне ответили: «Не знаю, спросите Карару. Эта женщина знает». Последовав совету, я побеседовал с Карарой, умной женщиной в возрасте около 60 лет. Когда я пришел к ней еще раз, то не застал ее дома, так как она была занята другими делами. Карара была «поу-кала», то есть сказительница, и у нее был богатый репертуар. Узнав, что в древние времена певцам платили вожди, которые пользовались их услугами, я при следующем посещении сказал Караре: «Я хотел бы, чтобы вы спели мне песни, которые знаете. Сколько вы хотите получать в день?»

Она ответила: «Когда здесь была миссис Раутледж, она платила мне по 5 долларов в день».

Я пришел в ужас, но скоро узнал, что доллар на Мангареве равняется 5 франкам, а так как по курсу, установившемуся при господствовавшем тогда мировом кризисе, американский доллар соответствовал 15 франкам, мы легко пришли к финансовому соглашению.

Мы с Карарой встречались каждый день, кроме воскресений. Она всегда ожидала меня на веранде своего дома и была очень довольна, что может проявить свою ученость. Я записал свыше 130 песен, которые она знала по памяти. С ней была другая старуха, игравшая роль суфлера в тех случаях, когда какая-нибудь строчка ускользала из памяти Карары. Большинство песен составляло часть легенд и сказок, прозаический текст которых она передавала очень подробно.

Утром того дня, когда уходил мой корабль, я пошел расплатиться с ней и спросил ее довольно грубо: «Сколько я должен заплатить?»

Она печально посмотрела на меня и, опустив голову, прошептала: «Столько, сколько вы сочтете нужным». Она была искренне огорчена, что курс обучения кончился; не меньше был огорчен и ее ученик.

Мангаревская мифология бедна преданиями о сотворении мира. Вначале царской родословной стоят боги Ату-мотуа (Отец-повелитель), Атуа-моана (Океан-повелитель), Атеа (Пространство) и Тангароа. Первые два божества имеют местное значение, но Атеа, олицетворяющий собой широко распространенное понятие о Пространстве, уже встречался нам в упоминавшихся ранее мифологиях. Атеа, по мангаревской мифологии, вступил в брак с Атануа; об этом браке упоминается только в мифах Маркизских островов, в чем я и усматриваю знаменательную близость между Маркизскими островами и Мангаревой. Бог Тангароа широко известен по всей Полинезии; по местному варианту, он был отцом 8 сыновей, среди которых фигурируют Ту, Ронго и Те Пари, младший из братьев, который приходится отцом Тики. Тане выступает здесь как рыбак; его дочь стала второй женой Тангароа. Тангароа считался творцом всех вещей, но это представление, по-видимому, позднее заимствовано с Таити. В местных мифах нет никаких подтверждений этой его роли. Самым почитаемым богом, которому воздвигались здесь храмы, был Ту - бог плодородия хлебных деревьев. Ронго посылал дожди на посевы, и соответственно с этим его символом была радуга. Что же касается обожествленных предков, то они были разными у различных групп населения.

От главных храмов на Мангареве не осталось ничего, кроме одного-двух камней. Однако на коралловом атолле Темое (остров Полумесяца), расположенном в 30 милях к востоку, еще сохранились храмы, лишь в незначительной степени расхищенные искателями сокровищ. Храмы эти были построены беглецами из Мангаревы, и поэтому, естественно, отражают черты мангаревского стиля. Те храмы, которые осмотрел Эмори, состояли из открытого двора с приподнятой каменной платформой; передняя часть ее спускалась вниз ступенями. На каждом конце платформы была камера. Жители Темое после их обращения в христианство были переселены на Мангареву. Когда через несколько лет мангаревцы вновь посетили Темое, чтобы развести там кокосовые пальмы, рвение к разрушению храмов уже остыло, и, таким образом, каменные сооружения темное сохранились до наших дней.

Миф о Тики известен здесь в общераспространенном варианте. Тики вылепил из земли женщину, которую назвал Хина-оне (Дева Земли). Он вступил с ней в брак и некоторое время спустя совершил кровосмешение с собственной дочерью. Тики построил для себя в отдалении дом и стал посещать дочь ночью под видом какого-то другого лица. Так он обманул ее. Этот рассказ похож на вариант, записанный на Маркизских островах.

Мауи выступает на Мангареве как младший в семье, состоящей из 8 братьев; его называют здесь Мауи-Матавару (Мауи Восьмой); вероятно, и здесь альтернативные имена братьев Мауи стали позднее олицетворяться в отдельные персонажи; возможно, что позднее было прибавлено еще одно имя, а имя самого -героя заимствовано из предания о Мауи о восьми головах. По местному преданию, Мауи Восьмой поймал в петлю солнце и выудил остров, употребив свое ухо в качестве приманки. Эпизод с добыванием огня стал сюжетом местной народной сказки.

Цикл легенд о Тахаки известен здесь в различных вариантах. Тахаки отличался красноватой кожей. В соревновании по нырянию с внутреннего рифа враги заставили Тахаки нырнуть последним. Между тем каждый из ранее нырнувших пловцов временно оборачивался рыбой и поджидал героя внизу. Когда, наконец, нырнул Тахаки, ожидавшие его рыбы-оборотни бросились на героя и содрали с него чудесную кожу. Тахаки выскочил на поверхность ободранным. На счастье Тахаки, его волшебница бабушка присутствовала на состязании. Как только рыба откусывала кусок кожи, старуха быстро вынимала этот кусок из пасти рыбы и клала его в волшебную корзинку. Затем она вернулась в подземный мир с кожей Тахаки. Позже лишенный кожного покрова Тахаки и его двоюродный брат Карихи отправились в подземный мир, где бабушка вновь одела его в кожу, приложив каждый отодранный кусочек к соответствующему месту. Однако насекомые с кокосовой пальмы, которая росла неподалеку, украли немного кожи для украшения своих подмышек. Они отказались вернуть эту кожу, но бабушка Тахаки утешила его, говоря: «Не беда, у них кусок от твоих пяток; недостаток будет незаметен». С тех пор у этих насекомых Мангаревы красные подмышки.

Рата, великий строитель лодок, известен здесь как уроженец Мангаревы, и его разнообразные приключения, рассказываемые с большими подробностями, имеют чисто местный характер, потому что действие в них происходит всегда около побережья Мангаревы. Его отец и мать в молодости были захвачены в плен неким Матуху-такотако из Рикатеа, который сделал его мать служанкой в кухне, а отца - очистителем отхожих мест на берегу. Рата по местной версии убил Матуху-такотако и освободил своих родителей.

Сказание об Апакуре, которое известно также на Самоа и на Новой Зеландии, подверглось здесь заметной переработке. Апа-кура жила на Мангареве, когда ее сын Тинаку-те-маку, красивый юноша, отправился на Рангиатеа, чтобы посвататься там к знатной женщине. Сватовство было успешным, но юношу убили неудачливые соперники. Два ястреба-фрегата принесли печальное известие в Мангареву, где стали парить в воздухе над домом Апакуры. Заметив птиц, мать обратилась к ним с вопросом, не видели ли они ее сына живым. Птицы не дали ответа. Апакура спросила тогда, не видели ли они ее сына мертвым, и ястребы вытянули ноги, опустили крылья и повесили головы в знак утвердительного ответа. Среди многих песен в этом сказании есть плач Апакуры по мертвом сыне; сравнивая сына с луной, которая умирает каждый месяц, но, падая в живые воды Тане, вновь возрождается, Апакура заканчивает свой плач словами:

Слова песни просты, и, вероятно, только полинезийцы да ирландцы способны почувствовать всю глубину острого горя, скрытого за этими простыми словами.

Согласно местному преданию, первыми людьми, поселившимися на Мангареве, были простые рыбаки. Без сомнения, эти ранние поселенцы приплывали небольшими группами с Туамо-туанских атоллов; среди них не было знатных вождей. Первые поселенцы не брали с собой семена растений, которые давали бы им пищу. Только около XIII в. прославленные вожди со своими командами прибыли на Мангареву с западных островов. Эти острова называются обычно Гавайки и Хива. Хотя Хива употребляется как собирательное имя, я думаю, что оно относится к Mapкизским островам, где в названия некоторых островов включена частица Хива, например Хива-оа и Нуку-хива. Во многих песнях упоминается о Руапоу - мангаревской форме названия острова Уапоу из группы Маркизских островов. Одним из наиболее прославленных поселенцев считается Тупа, который построил до тех пор не известные здесь храмы для поклонения богу Ту и начал разводить на острове культурные растения - хлебное дерево, кокосовые пальмы и другие. Мангаревские названия хлебного дерева - меи и кокосовой пальмы - ере'и совпадают с маркизскими названиями меи и е'ехи; жители других полинезийских островов употребляют слова куру (Уру) и ни У- Тупа, по мангарев-скому преданию, вернулся на свою родину. На Маркизских островах он фигурирует среди других богов. Мы можем предположить поэтому, что Тупа привез хлебное дерево, кокосовую пальму и другие растения с Маркизских островов на Мангареву, а затем вернулся в свою страну и был там обожествлен после смерти. Среди мореплавателей, последовавших за Тупой, перечисляются прославленные предки Кеке, Тарахати и Ануа-мотуа, которые прибыли в больших ладьях из Гавайки и Хивы. Тарахати отплыл из Мангаревы, на остров Мата-ки-те-ранги, а его сын, Ануа-мотуа, остался на Мангареве со своей большой семьей и стал правителем всех жителей этой группы. Позднее Ануа разделил острова и округа среди членов семьи, а сам по совету своего сына, жреца Те Агианги, отправился на Мата-ки-те-ранги на двойной ладье. Современные жители, памятуя о позднейших связях с населением острова Пасхи, считают, что легендарный Мата-ки-те-ранги был именно этим островом. Более вероятно, что этим островом был Питкэрн.

С ростом населения начали складываться племена; они стали называться по именам своих предков с приставкой ати, точно так же, как в Центральной Полинезии, на Маркизских островах, островах Туамоту и в Новой Зеландии. С течением времени после межплеменных раздоров более мелкие округа и отдаленные острова объединились в два больших округа: Рикитеа, находившийся под властью Апе-ити, и Таку, возглавлявшийся вождем Тупоу-эрики. В результате великой войны жители Рикитеа покорили Таку и Апе-ити стал правителем всей земли. Апе-ити считался прямым потомком ветви Ануа-мотуа по старшей линии и поэтому стал основоположником царской династии Мангаревы. Тупоу-эрики и оставшиеся в живых его приверженцы, покинув Мангареву, отправились искать новую родину.

Во времена Те Манги-ту-таваке, потомка Апе-ити, народ восстал против своего короля, потому что он отбирал в качестве подати заквашенные плоды хлебного дерева и хранил их только для личного употребления. Те Манги, поняв, что общественное мнение резко настроено против него, отправился в изгнание и погиб в море. Мангаревой стал править король из простонародья по имени Теити-а-туоу. Но власть наследованной аристократии слишком сильно укоренилась, чтобы народное правление могло долго продлиться. Приверженцы королевского рода восстали на защиту прав двух сыновей Те Манги-ту-таваке, и плебейский король был убит.

Королевская династия была восстановлена, и два сына Те Манги правили совместно под именами Акарики-теа (Белый король) и Акарики-пангу (Черный король). Из-за раздоров между потомками двух братьев вспыхнула война, и в конце концов старшая ветвь потомков Белого короля захватила всю полноту власти. Последним из этой династии был Те Ма-путеоа, который правил Мангаревой, когда французские священники высадились здесь на берег в 1834 г. После смерти Белого и Черного королей, правление которых было отмечено важными событиями, они были погребены на маленьком острове Ангакау-и-таи в пещере Тетеа у подножия высокого утеса, обращенного к солнечному восходу. Согласно древнему обычаю, рядом с телами грудой было сложено большое количество лубяной ткани.

Мы с Эмори решили посетить островок Ангакау-и-таи; нас провел к могиле королей Стив, местный белый поселенец. Мы обнаружили, что пещера представляла собой только углубление в подножии величественного утеса, который в воображении своем я олицетворил. Подножие было покрыто обломками скал; их пришлось удалить, чтобы получить для музея Бишопа образцы лубяной ткани. Предварительно мы получили на это согласие местного населения. Стив сказал: «Когда мы с Эскриджем были здесь в последний раз, камни падали вниз с утеса. Это жуткое место; здесь полно привидений. Не будем здесь долго задерживаться». Я взглянул наверх. Был прекрасный день, и ни одно дуновение ветра не искажало облика утеса. Он благосклонно смотрел вниз на меня, как бы подавая знак дружеского расположения.

Я сказал: «Души умерших знали, что вы чужие. Теперь другое дело. Они знают, что я свой и что сведения, полученные здесь, послужат для их прославления. Запомните мои слова. За все время, пока мы здесь, ни один камень не упадет с утеса».

Мы нашли здесь очень много белой тапы и захватили с собой ее образцы, а также череп и несколько костей. Измерив череп толстотным циркулем, мы завернули его в лубяную ткань и с уважением покрыли обломками скал. Я плохой музеевед и поэтому не решился увезти полинезийские черепа с родины. Мне показалось - почудилось, если вам угодно, что если я сделаю это, то разрушу тесную связь, которая установилась между прошлым и мной.

После того как мы отошли в сторону и нам больше не грозила каменная лавина, я обратился к Стиву: «Ну, что я говорил вам? Упал ли хоть один камень?»

Стив взглянул на меня, и в глазах его мелькнуло уважение: «Вы были правы».

На прощание я с благодарностью помахал утесу рукой, и мне показалось, что он улыбается мне. Утес понял меня.

Белый король и Черный король были погребены в пещере после того, как их тела высушило солнце, под лучи которого они были подставлены на деревянных похоронных носилках. Эта форма наземного погребения была распространена на вулканических островах, таких, как Маркизские и острова Общества. Однако наряду с этим на Мангареве сохранился обычай погребения в море. У каждого племени было свое место, куда с погребального плота опускали в воду покойника, завернутого в темную ткань, с тяжелым камнем, привязанным к ногам. Женщины собирались поблизости на середине горного хребта и оглашали воздух причитаниями, пока тело погружалось к месту своего вечного успокоения (Способы погребения у полинезийцев были довольно разнообразны, в зависимости не только от местных обычаев, но и от социального положения умершего: в этом отчетливо сказывался кастовый строй старой Полинезии. Тела умерших вождей и людей из высших сословий хоронили с особыми сложными обрядами, и обычно самый способ погребения был иным. Наиболее распространенными способами погребения в Полинезии были: зарывание в землю (в вытянутом или сидячем положении), водяное погребение и бальзамирование с положением в склеп. Воздушное погребение, широко распространенное у более отсталых народов, встречалось редко, кремация - еще реже. Местами было распространено пещерное погребение. Так, например, простое зарывание в землю применялось к телам рядовых общинников на островах Тонга, Самоа, Таити и др. На Самоа трупы иногда оставляли на подмостках в лесу, а после сгнивания кости зарывали. Водяное погребение (опускание трупов в море) практиковалось на острове Ниуе и, как один из наименее почетных способов, на Новой Зеландии; на Гавайях так поступали с телами рыбаков; разновидностью того же способа было отправление тела умершего на лодке в море (Самоа). Обычай водяного погребения, видимо, возник в эпоху великих переселений и был связан с воспоминанием о стране предков. Покойника как бы отправляли на его прародину. На Маркизских островах тела простых общинников прятали в пещерах или на деревьях; на Гавайях их хоронили в пещерах или в жилом доме. Тела вождей на Маркизских островах бальзамировали и погребали в особых усыпальницах. Так же поступали на Самоа, Тонга и Таити. На Мангареве вождей погребали в священных марае, на Гавайях - в особых тайниках, в пещерах или в святилищах. В настоящее время все эти разнообразные способы погребения умерших вышли из обычая и заменены европейским способом зарывания в землю).

Такое погребение описывается в народной сказке о Тонге. После многих приключений в подземном мире Тонга вернулся в надземный мир и, став рыбаком, начал заниматься ловлей рыб в открытом море. У него была любимая дочь, которую он назвал Царевна, сплетающая прекрасные вещи. Она сопровождала его в одном из его плаваний и серьезно заболела. Тонга повернул свою ладью к берегу, но сильный шторм помешал ему причалить. Дочь Тонги умерла и была погребена в море. В порыве горя Тонга сложил погребальную песнь с повторяющимся припевом: «Я опустил тебя в пучину». Последний стих звучит так:

Для общественного строя Мангаревы характерно, что наследственная аристократия (того'ити) владела обрабатываемой землей, на которой трудились общинники ('уруману) (Автор лишь изредка и вскользь упоминает о тех формах собственности и отношениях эксплуатации, которые существовали у полинезийцев до прихода белых. Буржуазная наука вообще уделяет этим вопросам мало внимания, а иногда и сознательно их затушевывает. В действительности на большинстве островов Полинезии разложение первобытнообщинных отношений к началу XIX в. зашло уже так далеко, что выделилась крупная родоплеменная знать, захватившая в свои руки землю и принуждавшая массу населения нести за право пользования его известные повинности. На основе этого классового (сословного) расслоения намечались уже зародышевые формы государственной власти. Разумеется, эти формы туземной эксплуатации были довольно мягкими сравнительно с жестоким колониально-капиталистическим гнетом, который установили здесь в XIX в. европейские и американские завоеватели).

Во время многочисленных войн у побежденных отнимали земли, которые делились между предводителями победивших. Доблестные воины, не принадлежавшие к роду вождей, получали участки земли в награду за свою службу и образовывали богатый средний класс, так называемый «пакаора». Обычной пищей были заготовлявшиеся впрок плоды хлебного дерева и рыба. В так называемые «королевские ямы» обычно складывались не только плоды хлебного дерева, выращиваемые в королевских владениях, но и часть плодов, собираемых на землях знати и средних классов. Ямы эти служили хранилищем. Из них черпали запасы в случае торжеств, которыми отмечались религиозные обряды, похороны и события общественного значения. Некоторые из этих празднеств были весьма пышными и продолжались от трех до пяти дней. Жрецы («таура») руководили религиозными церемониями с помощью «ронгоронго», певцов из аристократических родов, знатоков древней истории. Песнопения ронгоронго сопровождались ударами в барабаны из полых древесных стволов с мембраной из кожи акулы. Кроме того, выступали группы обученных певцов под руководством «поу-капа». Они исполняли «капа» и другие песни, носящие специальные названия, соответствующие теме произведения. Искусные плотники («таура-ракау») тоже принимали видное участие в празднествах, для которых нужно было подготовить помещения, помосты и столы. Жрецы, певцы, певицы и ремесленники вознаграждались за свой труд порцией заготовленных впрок плодов хлебного дерева, завернутых в листья. На более торжественных празднествах пища из королевской «житницы» распределялась между всеми жителями. Даже грудные младенцы и неродившиеся дети получали свою долю в виде добавочной порции матерям и беременным женщинам.

Многие песни капа сохранились и до наших дней, так как местные жители и сейчас любят их слушать и исполнять. Одна из этих песен напоминает «Семь возрастов человека» Шекспира. В этой песне старик вспоминает различные периоды жизни, прожитые им с женой. Последняя строфа гласит:

Мангаревцы были покрыты татуировкой с головы до лодыжек. У членов королевской семьи татуировка была даже на ступнях, а у наиболее отличившихся воинов широкая полоса татуировки проходила от уха до уха через переносицу. Сплошная татуировка на теле и лице указывает на родство с Маркизскими, островами, откуда заимствована значительная часть мангарев-ской культуры; съедобные растения тоже были, очевидно, завезены сюда путешественниками, приплывшими с Хивы.

Из трех пород домашних животных, разводимых в Полинезии,- свиней, собак и кур - на Мангаревё распространились только свиньи, но и они все вымерли во время господства плебейских королей. Если мы предположим, что животные, точно так же, как и съедобные растения и бумажная шелковица, завезены на Мангареву с Маркизских островов, то отсутствие собак находит себе объяснение, так как их не было и на Маркизских островах. Странно, что на Мангаревё нет домашней птицы, которая завезена даже на отдаленный остров Пасхи. Морская птица-«карако» выполняет здесь обязанности петуха, возвещая по утрам рассвет.

История Мангаревы, вероятно, лучше, чем история какого-либо другого острова иллюстрирует побудительные причины, которые толкали полинезийцев к далеким исследовательским путешествиям; она показывает также и тот неустрашимый дух, которым были проникнуты участники этих предприятий. Главной причиной переселения была проигранная война. После битвы победители охотились за побежденными, как за дичью, и съедали их. Шанс на жизнь в открытом море побежденные предпочитали почти верной смерти на берегу. Иногда побежденное племя оставалось жить благодаря защите могущественных родственников в стане победителей; тем не менее оно было обречено на позор и рабство. Ни одна семья, сохранившая чувство собственного достоинства, не могла согласиться на такой позор. С течением времени переселение стало рассматриваться как средство сохранить свою честь.

В мангаревском языке существуют два термина, обозначающие два вида переселений. Слово «теи» (изгонять) указывает, что побежденные должны были немедленно бежать на плоту или на любой другой посудине, которую им удавалось достать, потому что победители не давали им времени для приготовления к бегству. Изгнанный король Те Манги-ту-таваке был вынужден уехать на наскоро сколоченном плоту, так как неумолимый враг гнался за ним по пятам. Король из простонародья Теити-а-туоу, очевидно, сожалея о действиях своих приверженцев, разрешил члену королевского рода по имени Те Ма-хакахема приготовиться к отъезду как подобает. Такое переселение носило название «туку» (разрешение уйти) и соответствовало старому европейскому обычаю, разрешавшему гарнизону крепости уходить, сохраняя воинскую честь. Те Ма-хакахема снарядил двойную ладью на острове Акамару, взял с собой запасы продовольствия и собрал свою семью и приверженцев для путешествия. Король-плебей полюбил жену одного из уезжавших вождей. Он просил ее бросить мужа и стать его женой, на это последовал презрительный ответ: «Я скорее умру в открытом море с моим мужем, в жилах которого течет кровь вождей, чем соглашусь жить в благополучии с простолюдином». Этот ответ так подействовал на Теити-а-туоу, что он разрешил жене беспрепятственно уехать с мужем. И простые люди знали, что такое честь.

День отъезда был возвещен, и победители, включая народного короля, собрались у Акамару посмотреть на отплытие. Вся команда и пассажиры были одеты в лучшие одежды из лубяной материи, украшены драгоценностями и венками из цветов и ароматных листьев. Длинные ленты «марокура» развевались на мачте ладьи. Барабаны на корабле отбивали такт песен и танцев уезжавших изгнанников; так, храня веселье на лице и отвагу в сердце, команда отчалила, чтобы «плыть по течению с отливом и попутным ветром».

Судно в конце концов пристало к атоллу Хао, где Те Ма-хакахема поселился и стал жить в мире и почете. Уже долго спустя после прихода европейцев его потомки вновь посетили свою родную Мангареву, и там стало известно о благополучном окончании плавания.

Когда капитан Бичи посетил Мангареву в 1824 г., он увидел, что там пользовались только плотами; отсутствие ладей привело к созданию разных теорий об упадке мангаревской культуры. Многие европейские ученые приняли на веру, что мангаревцы якобы совершали свои дальние морские путешествия на плотах, хотя местные исторические предания и рукопись Лаваля ясно свидетельствуют о том, что жители этого острова совершали путешествия за пределы архипелага на двойных лодках, как и другие полинезийцы. Однако в пределах своей островной группы они применяли плоты как для транспорта, так и для рыболовства. Плоты вполне удобны для этих целей, их было легко построить. Только вожди владели двойными лодками, так как они могли приказать привезти лес из своих владений и нанять искуссных ремесленников. В древних войнах, которые велись между соседними островами, на двойных ладьях перевозились также воины. Беременные дочери вождей плавали на двойных лодках на различные острова, чтобы проделать там церемонию срезания локона в храмах бога Ту. Последние двойные лодки были уничтожены в начале XIX в. во время войны между Матаира и Те Ма-теоа, дедом последнего короля Те Ма-путеоа. Те Ма-теоа, добившись верховной власти, запретил строить какие-либо новые лодки, так как строительство двойной ладьи считалось подготовкой к войне. С тех пор прекратилось пользование лодками для войны или дальних путешествий, а переезды между островами внутри архипелага и рыболовство стали совершать на плотах. Строительством плотов, вероятно, объясняется большое количество каменных топоров, найденных на Мангареве. Края топоров заострены с обеих сторон, в противоположность теслам, заостренным только с одной стороны, и представляют собой уникальную местную особенность. Спустя многие годы под влиянием массового переселения с Таити и Туамоту началась постройка рыбацких лодок по таитянскому образцу, и пользоваться плотами перестали.

По преданию, когда Тупоу-эрики был окончательно разбит Апе-ити, он попросил разрешения уехать с оставшимися в живых приверженцами. По какой-то причине они уехали на 7 плотах; один из вождей, у которого была двойная лодка, задержался на острове со своей матерью и приверженцами. Он все откладывал свой отъезд, и его мать встревожилась, что он может поплатиться честью, не отплыв в открытое море. Она сложила песнь об изгнанном короле и стала печально причитать:

Услышав песнь, сын, пристыженный словами матери, быстро снарядил судно, поднял парус и с бодро развевающимся вымпелом поплыл следом за своим королем Тупоу навстречу смерти.