Глава 7: «МОСКОВСКОЕ РАЗОРЕНИЕ»

Открытое восстание в Рязани подействовало на страну, как искра, зароненная в пороховой погреб. Почва для взрыва была давно готова. На огромном пространстве от северных городов до Казани на востоке и Вологды на севере города один за другим заявляли о поддержке освободительного движения. Земский лагерь сложился в мгновение ока. Население проявляло невиданную до того активность. Посадские «миры» собирали сходки и выносили постановление не признавать более власть боярского правительства, сотрудничавшего с интервентами. Казанский посад еще в декабре 1610 г. послал в Москву дьяка Евдокимова, но ему не удалось установить связи ни с Гермогеном, ни с подпольными кружками патриотов. Неудача имела важные последствия. Казанцы стали ориентироваться на Калужский лагерь как единственную организованную силу, противостоявшую захватчикам. Рассказы дьяка о бедствиях столицы произвели на казанцев ошеломляющее впечатление и явились сигналом к восстанию. С оружием в руках казанцы поднялись против бояр и иноземных завоевателей. Не ведая о калужских событиях, казанские жители по требованию стрельцов и меньших людей принесли присягу на верность Лжедмитрию II. «Мир» поклялся биться с литовскими людьми до смерти. Местные воеводы оказались бессильны противиться народу. Их попытка подчинить стихию имела печальный исход. Знаменитый боярин Богдан Вельский, сидевший в Казани на воеводстве, был убит толпой.

В Муроме, Нижнем Новгороде, Ярославле, Владимире переворот произошел мирным путем, без кровопролития. 24 января 1611 г. нижегородцы известили Ляпунова, что они решили по совету всей земли и благословению Гермогена тотчас идти освобождать Москву от богоотступников бояр и литовских людей. На помощь нижегородцам прибыл из Мурома отряд дворян и казаков. Ляпунов поспешил прислать в Нижний целую миссию во главе со своей родней стряпчим Иваном Биркиным, чтобы выработать единый план действий.

В Ярославле местное дворянство преодолело колебания после того, как в город прибыл атаман Андрей Просовецкий с казаками. Сторонники ополчения окончательно взяли верх и поклялись стоять «заодни» за Московское государство. Восставшие города выработали текст присяги на верность России. Ярославские дворяне принесли присягу с существенной оговоркой: «А буде король не даст нам сына своего на Московское государство... и воинских людей (из России. -Р. С.) не отведет,- объявили они,- и нам битися до смерти». Ярос-лавцы не изжили мирных иллюзий и допускали возможность соглашения с семибоярщиной и Владиславом.

Невзирая на иллюзии, ярославцы вели энергичные военные приготовления. Местный воевода собрал под свои знамена уездных дворян. К ним присоединилось три сотни старых казаков. В отряды ополчения шли записываться жители городов и деревень. Искусные ярославские оружейники выковали для них две тысячи железных копий. Нашлись и пушки. Одни были сняты с крепостных стен, другие извлечены со старых складов и починены мастерами. Пан Гонсевский сослал из Москвы на север пятьсот столичных стрельцов. Оказавшись в Ярославле, стрельцы объявили о разрыве с боярским правительством и вступили в ярославское ополчение.

Боярское правительство располагало внушительными силами до того, как Гонсевский начал рассылать части столичного гарнизона по городам. Когда же города восстали, у бояр не оказалось сил, чтобы покарать их. На исходе зимы бояре собрали несколько полков и направили их к Владимиру. Наступление имело двоякую задачу: помешать сбору отрядов ополчения на ближних подступах к Москве и обеспечить подвоз хлеба в столицу из суздальских деревень.

Владимирский воевода Артемий Измайлов успел известить об опасности Прокопия Ляпунова, и тот послал отряд в тыл наступавшему из Москвы боярину Куракину.

11 февраля Куракин попытался разгромить отряды Измайлова и Просовецкого неподалеку от Владимира. Но войска боярского правительства бились без одушевления и бросились бежать после первой же неудачи. В пути они узнали о том, что рязанцы перерезали Большой Владимирский тракт и устроили засаду в районе Ундола. Беглецам пришлось спешно свернуть на север и пробираться проселками к Юрьевцу Польскому.

Ляпунов не раз оповещал города о своем решении выступить к Москве, но каждый раз откладывал поход. Боярское правительство сумело удержать Коломну, направив туда воеводу с верными войсками. Превосходно укрепленный город, Коломна преградила восставшим путь к столице. Руководители Калужского лагеря еще 13-14 февраля 1611 г. пригласили к себе рязанцев для выработки общих планов наступления на Москву. Последствия калужского совещания тотчас дали себя знать. В окрестности Коломны прибыл бывший «воровской» боярин Иван Плещеев с казаками. При поддержке местного населения казаки овладели Коломной. Узнав о падении Коломны, Ляпунов приказал отправить туда пушки и перевезти на повозках разборную деревянную крепость - гуляй-город.

Совместные действия калужских и рязанских отрядов обеспечили ополчению еще один крупный успех. Боярское правительство удерживало Серпухов, пока там находились польские роты. Едва наемники покинули город, население поднялось на восстание. Заруцкий прислал в помощь восставшим своих казаков, Ляпунов направил пятьсот рязанских и вологодских стрельцов.

Закрепившись на ближних подступах к столице, Ляпунов обратился к городам с грамотами, в которых излагал план общего наступления в целях освобождения Москвы. Ополченцы из Владимира, Нижнего и Казани должны были идти в Коломну для соединения с рязанцами. Отрядам из Тулы, Калуги и северских городов предстояло начать наступление из Серпухова.

Ляпунову не удалось осуществить свой замысел. Замосковские воеводы отклонили его план: они опасались оставить свои города без защиты и не преодолели давнего недоверия к казакам.

Отказавшись от намерения объединить силы в Коломне, земские воеводы повели наступление на Москву каждый своим путем. Ляпунов выступил в поход 3 марта. Владимирский воевода Измайлов вместе с атаманом Просовецким, с нижегородцами и муромцами выступили в поход лишь неделю спустя. Ярославское и костромское ополчения задержались в Ростове до середины марта.

В столице события развивались куда быстрее, чем того ждали руководители ополчения. Кризис надвигался неумолимо.

Салтыков и Гонсевский изгнали из семибоярщины князя Андрея Голицына, сочувствовавшего освободительному движению. Место князя Андрея в думе занял его брат князь Иван, подчинившийся большинству. Сокрушение оппозиции в Москве произвело сильное впечатление на великих послов. Лишившись поддержки единомышленников в Москве, Василий Голицын и Филарет стали усиленно искать соглашения с Сигизмундом. В начале февраля 1611 г. они договорились насчет размещения в Смоленске двухсот польских солдат и попытались убедить смоленский гарнизон принять соглашение. Воевода Шеин и смоляне, однако, не приняли их посредничества, слишком хорошо понимая, что речь идет о сдаче крепости неприятелю. Уступки послов не приблизили долгожданный мир.

Гетман Жолкевский, убедившись в провале унии, пытался убедить короля и сенаторов в необходимости нормальных дипломатических переговоров с боярским правительством в Москве для заключения выгодного мира. Но Сигизмунд, не одержав ни одной победы, уже мнил себя завоевателем России и отказывался следовать советам лучшего из своих полководцев.

Подобно Гермогену, послы решительно отмежевались от восстания земских людей в городах. Невзирая на уступку послов в вопросе о Смоленске, король в середине марта вызвал их в свою ставку и подверг аресту. Позже стража ограбила посольские пожитки и перебила челядь. Сами послы были увезены в Литву пленниками. Не одобряя подобного образа действий, Жолкевский покинул королевский лагерь под Смоленском и уехал на родину. Его отъезд развязал руки тем, кто требовал окончательного разгрома и расчленения России. Все это немедленно сказалось на положении дел в Москве. Гонсевский отбросил прежние церемонии и говорил теперь с боярскими правителями языком диктата. Созвав в Кремле членов думы, он обратился к ним с речью, полной угроз. Если бояре не усмирят немедленно всех бунтовщиков, заявил он, прольются потоки крови. Припугнув правителей, полковник обрушился с упреками на главу церкви. Он предъявил думе «смутные грамоты», перехваченные его солдатами.

Вина патриарха представлялась очевидной и доказанной. Одержимый старческой немощью, Гермоген имел смущенный вид, но ни на минуту не отказывался от попыток оправдаться. Сидевший подле него архиепископ Арсений слышал, как старец вновь и вновь упрямо твердил, что абсолютно непричастен к восстанию народа. Патриарх был по-своему прав. Он не поддерживал никаких связей с главными центрами движения в Калуге и Рязани и решительно отказывался отвечать за действия земского ополчения. Власти могли предать суду и низложить Гермогена. Но они приняли к сведению его оправдания и сохранили за ним пост главы церкви. Двуличная политика владыки помогла ему выжить.

В конце февраля 1611 г. Гонсевский потребовал от московской казны выдачи крупных сумм на все наемные роты и предоставления съестных припасов ввиду дороговизны в городе. Патриоты узнали об этом и подняли на ноги народ. Пока полковники торговались с боярами в палатах, на площади собралось около трех тысяч посадских людей. Толпа шумела и требовала выдать им на расправу изменника Салтыкова. Бояре не осмелились выйти к народу.

Из-за восстания в провинции Москва осталась без продовольствия. Цены на московских рынках стали повышаться быстрее, чем прежде. Наемники все чаще пускали в ход силу, чтобы запастись продуктами. В феврале на торгу произошла драка между москвичами и «литвой». Иноземная стража налетела на рыночную толпу с палашами. Пятнадцать москвичей были убиты на месте. Многие отделались ранами.

Приближалась пасха - самый большой церковный праздник, неизменно собиравший в столице множество народа. Гонсевский пытался запретить пасхальные шествия. Но семибоярщина отклонила его требование. Правители боялись усугубить возмущение народа и прослыть слугами безбожных еретиков. Они рассчитывали убедить массы в том, что мнимый мученик Гермоген - столп православия - как и прежде, стоит заодно с ними.

17 марта наступил день пасхи. Под праздничный перезвон сотни больших и малых колоколов Гермоген выехал из ворот Кремля во главе праздничной процессии. Обычно сам царь шел пешком и вел под уздцы осла, на котором гордо восседал владыка. Вместо государя осла под Гермогеном вел дворянин, которому бояре поручили исполнять обязанности отсутствовавшего Владислава.

Красочная процессия напомнила москвичам старое, безмятежное время. Ничто, казалось бы, не изменилось. Двадцать нарядных дворян шли перед патриархом и устилали его путь дорогой тканью. За ослятью везли сани с древом, обвешанным яблоками. Сидевшие в санях певчие мальчики распевали псалмы. Следом шло духовенство с крестами и иконами, бояре и весь народ. Москвичи по привычке поздравляли друг друга и в знак взаимного прощения и примирения христосовались. На их лицах, однако, не было и тени радостного умиления. Не мир, а вражда и ненависть витали над столицей.

В Кремле и Китай-городе конные и пешие роты наемников стояли в полной боевой готовности с оружием в руках. Бояре и столичная знать взирали на них с надеждой. Лишившись поддержки населения и растеряв войска, они видели в наемном воинстве последнее прибежище и надежду. Глубокая граница незримо разделила город. Власть имущие уверенно чувствовали себя лишь в Кремле да в Китай-городе. На обширном посаде, в Белом городе и в предместьях их окружала стена ненависти. Народ не скрывал своих подлинных чувств к безбожной «литве» и ее пособникам-боярам. В день пасхи в Кремле дело обошлось без инцидентов, но в Белом городе произошли стычки.

Толпа празднично одетых горожан запрудила узкие улочки на Кулишках. Как вдруг из городских ворот на улицу выехал обоз. Вооруженная прислуга принялась расталкивать москвичей, расчищая путь для саней. Посадские мужики не стали чиниться с иноземными гостями и пустили в ход колья. Обозная прислуга побросала повозки и бросилась бежать. К месту происшествия прибыли посланцы бояр. Их встретили бранью и презрением, и они поспешили ретироваться.

К марту 1611 г. недовольный столичный люд не сомневался более в том, что боярское правительство доживает свои последние дни. Со всех сторон к Москве двигались отряды земского ополчения. Патриоты деятельно готовили восстание в самой столице. Они незаметно стягивали в город воинские силы, доставляли оружие. Глухими переулками по ночам возвращались в Москву стрельцы. Горожане охотно прятали их в безопасных местах. Переодевшись в городское платье, ратные люди терялись в уличной толпе и беспрепятственно проникали внутрь крепостных укреплений.

Боярское правительство сознавало, что восстание на посаде может вспыхнуть в любой момент. Поэтому оно издало приказ об изъятии у москвичей оружия. Польские солдаты и боярская стража отбирали у посадских не только пищали и сабли, но и топоры и ножи. Тех, кто нарушал запрет, ждала смертная казнь. На городских заставах стража тщательно обыскивала обозы. Нередко она находила в телегах под мешками хлеба длинноствольные пищали и сабли. Оружие забирали и свозили в Кремль, а возниц топили в реке. Казни, однако, не помогали.

С утра 19 марта Мстиславский, Салтыков и Гонсевский стали готовить внутренние крепости к боевым действиям. Солдаты свозили отовсюду орудия и устанавливали их на стенах Кремля и Китай-города. Меньшой люд не скупился на брань и насмешки по адресу солдат. Один из ротмистров, руководивший установкой пушек возле Водяных ворот, распорядился привлечь к работам извозчиков, наблюдавших за солдатами издали. Извозчики понимали, на кого обрушат огонь пушки, и отказались помочь солдатам. Наемники ухватили несколько мужиков за шиворот. Началась потасовка. Извозчики ловко орудовали оглоблями, но не могли оборониться от сабель и мушкетов. Много русских было убито на месте.

Кремлевские часовые дали знать о происшествии Гонсевскому. Не дослушав обедни, тот выскочил из Фроловских ворот на площадь и попытался положить конец драке. Но, увидев множество убитых москвичей, он махнул рукой и, по словам польского очевидца, предоставил наемникам «докончить начатое дело». Стычка вскоре превратилась в общее побоище. В Кремле запели трубы. Роты строились вокруг знамен и в боевом порядке атаковали безоружную толпу. Наемники кололи и рубили всех, кто попадался им на пути. Они завалили трупами площадь и прилегающие рыночные улочки.

Солдаты быстро покончили с сопротивлением в Китай-городе. Но основная масса столичного населения проживала не в Китай-городе, а в Белом городе и Замоскворечье (Замоскворечье (в XIV -XVI вв.- Заречье) - исторический район в излучине реки Москвы, на ее правом, низком берегу против древнейшего центра города. До XVIII в. Замоскворечье занимало территорию в пределах современного Садового кольца, затем включило территорию до Камер-Коллежского вала. Заселению Замоскворечья в XIV -XVI вв. мешали набеги монголо-татар. Интенсивная застройка началась после сооружения укрепленных монастырей на восточных, юго-восточных и южных окраинах Москвы. В XVI - XVII вв. эта территория сплошь была занята слободами, среди которых выделялись Кадашевская слобода с Хамовным двором и Овчинная слобода. Южнее находились стрелецкие слободы и Казачья слобода. В XVIII в. Замоскворечье заселяется главным образом купцами. Район сильно пострадал от пожара 1812 г. С середины XIX в. становится одним из промышленных центров Москвы.).

Обширный посад, раскинувшийся за пределами Кремля и Китай-города, был заселен весьма неравномерно. С запада к Кремлю примыкало изрезанное оврагами пространство, носившее название Чертолье. Там располагались государевы конюшни. Чертолье, а также кварталы между Арбатом и Дмитровкой и царские сады вдоль берега Москвы-реки в Замоскворечье относились к числу наименее заселенных районов столицы. Зато там, где находились центры ремесленного производства, плотность населения была весьма высока. Многочисленные оружейники жили на Большой и Малой Бронных улицах, подле Пушечного двора за Лубянкой, кузнецы и котельщики - в Земляном городе за Яузой, ткачи - в Кадашевской слободе в Замоскворечье. Преимущественно в пределах Белого города размещались стрелецкие слободы. Кварталы, густо заселенные городской беднотой - меньшими людьми, стали главными очагами восстания в столице. Воинские слободы не отставали от них. Стрельцы промышляли мелким торгом и промыслом. Рассылка стрелецких приказов по городам привела к тому, что много семей осталось без кормильцев.

Столица давно превратилась в настоящий пороховой погреб. Народное недовольство достигло крайних пределов. Резня в Китай-городе оказалась искрой, брошенной в порох. В Белом и Земляном городе, по всему Замоскворечью тысячи москвичей взялись за оружие. Стрельцы поддержали восстание посада.

Наемные роты, разделавшись с толпой в Китай-городе, получили приказ занять Белый город. Однако тут они с первых шагов натолкнулись на организованное сопротивление. Стоило вражеским солдатам показаться на улице, как москвичи в мгновение ока стали воздвигать на их пути баррикады. От мала до велика - все брались за работу. Со дворов тащили вязанки с дровами, выбрасывали бочки, столы, лавки. Конница наталкивалась на завалы и останавливалась. Улочки были узкие, и пока одни старались достать всадников шестами из-за изгороди и осыпали градом камней, другие стреляли по ним с крыш и из окон. В нескольких местах жители раздобыли пушки и установили их посредине улиц. Конные роты были вынуждены отступить в Кремль. Их место заняли отряды немцев наемников, чья жестокость не знала предела. Когда мушкетеры Якова Маржарета вернулись после побоища в Кремль, они похожи были на мясников. Их с ног до головы покрывала кровь иссеченных москвичей.

Действия королевских наемников вписали самую трагическую и кровавую страницу в историю московской смуты. Ответственность за трагедию несли в равной мере как Гонсевский, так и бояре. Не одни изменники вроде Михаила Салтыкова, а вся Боярская дума, многие дворяне и гости оказались в решающий момент в стане врага. Мстиславский и Воротынский, Романов и Шереметев, Лыков и Головины деятельно помогали Гонсевскому справиться с выступлением низов. Народ и правящие верхи с первых дней восстания оказались по разные стороны баррикад.

Московское восстание явилось прежде всего крупнейшей вспышкой гражданской войны. Несмотря на то что бояре давно ждали выступлений и готовились их подавить, события застали их врасплох. В высших кремлевских кругах поначалу царила растерянность. Прошло совсем немного времени, и бояре, преодолев замешательство, полностью присоединились к полякам и стали деятельно помогать им. На совещании у Гонсевского члены думы громко бранили людей без роду и племени, решившихся на бунт. Высшее духовенство разделяло их негодование. Епископ Арсений, ставший одним из главных руководителей церкви после опалы Гермогена, усердно убеждал полковника, что посадские мужики «ударили в набат без воли бояр и священнослужителей».

Столичные дворяне боялись черни куда больше, чем иноземных солдат. Они живо представляли картину народной расправы: смерть боярина Петра Шереметева в Пскове, боярина Богдана Вельского в Казани. Торжество низов, считали они, приведет к окончательному крушению порядка в государстве.

В Москве находились сотни видных дворян. Лишь немногие из них - считанные единицы - стали в ряды сражающегося народа. В эту плеяду входили князь Дмитрий Пожарский, Иван Матвеевич Бутурлин и Иван Колтовской. Трудно решить, как оказался в Москве Пожарский. После выступления на стороне Ляпунова он, естественно, не мог рассчитывать на снисхождение Салтыкова и Гонсевского. Воевода мог переждать трудные времена в безопасном месте - крепости Зарайске. Но его тянуло туда, где назревали решающие военные события. Сомнительно, чтобы такой трезвый человек, каким был Пожарский, стал бы рисковать головой, чтобы повидать в Москве своих близких. В столице было голодно, и дворянские семьи предпочитали провести зиму в сельских усадьбах. Так что к семье князь Дмитрий поехал бы в Мугреево, а не в столицу. Остается предположить, что зарайский воевода, будучи одним из вождей земского ополчения, прибыл в Москву для подготовки восстания. Если бы атака ополчения была поддержана восстанием внутри города, судьба боярского правительства была бы решена. Спровоцированное наемниками выступление спутало все планы патриотов.

19 марта с утра Пожарский был на Сретенке подле Лубянки в своих хоромах. Когда в Китай-городе позвонили в колокола, он бросился со своими людьми на улицу. Мгновенно оценив обстановку, воевода отправился в стрелецкую слободу, стоявшую неподалеку. Собрав стрельцов и посадских людей, Пожарский дал бой наемникам, показавшимся на Сретенке возле Введенской церкви. Вслед за тем он послал своих людей к Неглинной, где располагался Пушкарский двор. Пушкари тотчас пришли на подмогу и привезли с собой несколько легких пушек. Встреченные орудийными выстрелами, наемники отступили по Сретенке к Китай-городу.

В разных концах посада главными узлами сопротивления стали стрелецкие слободы. В слободе против Ильинских ворот стрельцы нашли руководителя в лице Ивана Бутурлина. Попытки Гонсевского прорваться в восточные кварталы Белого города провалились. Бутурлин дал отпор врагу на Кулишках и не пропустил его к Яузским воротам. Стрелецкие слободы на Тверской улице встали несокрушимой преградой на пути рот, пытавшихся пробиться в западные кварталы. Наемники не дошли до Тверских ворот и, неся потери, повернули вспять.

В Замоскворечье сопротивление возглавил Иван Колтовской. Повстанцы воздвигли высокие баррикады подле самого наплавного моста и с них обстреляли Водяные ворота Кремля.

За оружие взялись тысячи москвичей. Их гнев и ярость грозили смести с пути все преграды. Наемники потерпели решительную неудачу в Белом городе. Теснимые со всех сторон, они отступили в Китай-город. «Видя, что исход битвы сомнителен,- доносил Гонсевский королю,- я велел поджечь Замоскворечье и Белый город в нескольких пунктах». Русские летописцы уточняют, что решение поджечь Москву подсказали Гонсевскому Салтыков и его товарищи.

Предатели бояре помогали врагу советом и делом. Михаил Салтыков руководил боем с повстанцами в том месте, где располагалось его подворье. Когда патриоты стали одолевать, боярин велел холопам сжечь дом, чтобы нажитое им богатство не досталось никому. Начался пожар. Повстанцы были принуждены отступить. Оценив «успех» Салтыкова, Гонсевский велел запалить весь посад. Солдатам не сразу удалось выполнить его приказ.

В тот год казалось, что зима никогда не кончится. Сильные морозы продержались до конца марта. Москва-река была покрыта ледяным панцирем, повсюду лежал снег. Холодное солнце не прогрело промерзшие бревна изгородей и построек. Солдаты Гонсевского с факелами в руках пытались поджечь срубы, но у них ничего не выходило. Как писал в дневнике один из факельщиков, каждую постройку они зажигали по многу раз, но все тщетно, дома не загорались. Автор дневника выражал наивную уверенность в том, что «огонь был заколдован». В конце концов усилия поджигателей дали результат. В нескольких местах над посадом показались столбы дыма. Вскоре огонь охватил целые кварталы. Москвичи прекратили бой и все усилия сосредоточили на том, чтобы потушить разгоревшийся огонь. Из домов сразу высыпало столько людей, что по улицам едва можно было протиснуться. Пронзительно кричали женщины, потерявшие в толчее детей. Кто пытался выгнать скотину из сарая, кто тащил пожитки из огня.

Пожар помог Гонсевскому сломить сопротивление москвичей на Кулишках и подле Тверских ворот. Ветер гнал пламя в глубь Белого города. Следом за огненным валом по сгоревшим кварталам шли вражеские солдаты. Лишь на Лубянке врагу не удалось осуществить свой дьявольский замысел. Верный себе, Пожарский непрерывно атаковал неприятеля, пока не «втоптал» его в Китай-город. Наемники не смели высунуть нос из-за крепостной стены. Прилегавшие к Сретенке кварталы были спасены от огня.

Всю ночь в городе, не замолкая ни на минуту, гудели колокола и слышен был боевой клич москвичей. Патриоты послали в Коломну и Серпухов за помощью. Земские воеводы немедленно откликнулись на призыв. Иван Плещеев наспех отправился к Москве из Коломны с казаками, коломичами и рязанцами. По пути к нему присоединился Федор Смердов Плещеев. Федор служил окольничим у самозванца. Бояре подозревали его в заговоре с москвичами еще в то время, когда он сидел воеводой в Серпухове.

Отряды ополчения вступили в Замоскворечье, когда на город опустилась ночная мгла. Весть об их прибытии мгновенно облетела столицу и вызвала взрыв энтузиазма. Всю ночь восставшие готовились к тому, чтобы с рассветом возобновить бой. Отряды ратников стягивались на Сретенку и в Чертолье. Под самыми стенами Кремля у Чертольских ворот собралось около тысячи стрельцов. Жители помогли им перегородить площадь баррикадами. Над баррикадами взвились хоругви.

Далеко за полночь Гонсевский созвал в Кремле военный совет. На нем присутствовали многие знатные московские дворяне. Члены боярского правительства получали вести из разных концов города и были лучше осведомлены насчет истинного положения дел, нежели польское командование. На военном совете они настойчиво советовали Гонсевскому бросить все силы в Замоскворечье, чтобы прорвать кольцо восставших предместий и очистить путь для королевских войск, подходивших из района Можайска.

'Московское разорение'

Ночь прошла без сна. Едва забрезжил день, польская стража распахнула ворота Китай-города. Из ворот выехали бояре в окружении слуг. Защитники баррикад приготовились стрелять, но потом опустили пищали, увидев, что с боярами не было ни «литвы», ни немцев. Приблизившись к завалам, Мстиславский с товарищами принялись упрашивать москвичей прекратить сопротивление и немедленно сложить оружие. Их слова потонули в негодующих криках толпы. Посадские отпускали такие выражения по адресу изменников, что те предпочли поскорее убраться. Вдогонку им полетели

Боярам была отведена незавидная роль. Они должны были отвлечь внимание патриотов. Пока Мстиславский вел переговоры с народом, отряды немцев-наемников, продвигаясь по льду Москвы-реки, зашли в тыл стрельцам, оборонявшим Чертолье, и зажгли кварталы, примыкавшие к баррикадам. Отрезанные от своих стеной огня, стрельцы бились с немцами до последней крайности. Однако удержать позиции им не удалось.

Следуя совету бояр, Гонсевский послал солдат за Москву-реку с приказом спалить Замоскворечье. Близился полдень, когда с колокольни Ивана Великого дозорные заметили конницу, подходившую к городу с запада. Полк Струся, вызванный Гонсевским из Можайска, не смог пробиться в Москву: москвичи захлопнули ворота деревянного города перед самым носом у гусар. На выручку Струсю пришли факельщики Гонсевского. С помощью изменников они скрытно пробрались к стенам деревянного города и зажгли их изнутри. Бревенчатый частокол запылал в нескольких местах. Со стен огонь перекинулся на прилегавшие кварталы Земляного города. Солдаты Струся получили возможность прорваться в центр города и соединиться с силами Гонсевского.

В первый день восстания пожар испепелил лишь небольшую часть посада. На другой день погода выдалась ветреная, что облегчило поджигателям их дело. Никому из нас, писал в дневнике один поручик, не удалось в тот день подраться с неприятелем; пламя пожирало дома один за другим; раздуваемое жестоким ветром, оно гнало русских, а мы потихоньку подвигались за ними, беспрестанно усиливая огонь, и только вечером возвратились в Кремль.

Отступая перед огненной стихией, отряды ополчения вместе с населением ушли из Замоскворечья. Не опасаясь более удара с юга, Гонсевский бросил все силы на борьбу с повстанцами в Белом городе. На Кулишках его солдаты быстро продвинулись вперед. Но на Сретенке москвичи преподали интервентам жестокий урок.

С утра русские успели выстроить на Сретенке подле Введенской церкви укрепленный острожек. Пожарский искусно руководил его обороной в течение дня. Наличие очага сопротивления на Сретенке обеспокоило польское командование, и оно направило сюда подкрепления из других кварталов города. Силы оказались неравными. Наемники ворвались внутрь острожка. Большинство его защитников погибло. Под ударами вражеских сабель упал на землю князь Пожарский. Его тяжело ранили в голову. Кровь залила ему глаза. Патриоты не бросили своего командира. Едва живого, его вынесли с поля боя, уложили на дно возка и увезли в безопасное место. Оттуда князя Дмитрия переправили в Троице-Сергиев монастырь под защиту крепких монастырских стен.

Москва горела несколько дней. Ночью в Кремле было светло как днем. Посад пылал на огромном пространстве. Вид гибнущего города напоминал современникам геенну огненную. С треском валились наземь здания, и к небу вздымались огненные смерчи. На четвертый день невредимой осталась примерно треть города. Гонсевский получил известие о подходе сил ополчения с востока по Владимирской дороге. Опасаясь, что сопротивление москвичей возобновится, он выслал из Кремля новые команды поджигателей. Интервенты принялись жечь восточные кварталы города, чтобы помешать ополчению утвердиться там.

Сгоревшая Москва

Земская армия вступила в предместья столицы после полудня 21 марта. Впереди следовал атаман Просовецкий с казаками. За ним шли полки Измайлова, Мосальского и Репнина. Ожидая подхода главных сил ополчения с юга, Измайлов с товарищами решили закрепиться в семи верстах от столицы. Ополченцы стали поспешно строить здесь укрепления. Но не успели довершить начатое дело.

Ляпунову не удалось организовать одновременное наступление на Москву, и Гонсевский умело использовал разобщенность русских. Он направил против Измайлова почти все наличные силы. Отряды владимирцев, нижегородцев и муромцев отличались немногочисленностью. Предоставленные самим себе, они не смогли противостоять превосходящим силам противника.

При поддержке полка Струся иноземные роты обратили в бегство дворянскую конницу и захватили недостроенный острожек. Ополченцы с боем отступили к церкви, одиноко стоявшей в поле за острожком. На помощь им спешили повстанцы - «пешая Москва». Бой разгорелся с новой силой. Затворившись в церкви, ополченцы и москвичи отбивались от врага, пока не были истреблены все до одного.

Земское ополчение понесло небольшие потери в живой силе. Но в руки врага попали все его знамена, пушки и обоз. Гонсевский сетовал на то, что ночь помешала его ротам довершить разгром русских. Кавалеристы ссылались на глубокий снег. На самом деле наемники постарались возможно скорее закончить бой и вернуться под защиту крепостных стен, потому что восстание в Москве могло возобновиться в любой момент.

Жестокость завоевателей принесла гибель многим тысячам мирных жителей. Судьба сыграла скверную шутку с состоятельными горожанами, оставшимися в стороне от освободительной борьбы. Многие из них лишились имущества, а некоторые и жизни. Наемники врывались в богатые дома и забирали все, что попадалось под руку. Сопротивлявшихся побивали на месте.

Гонсевский использовал случай, чтобы отделаться от неугодных ему лиц. Боярин Андрей Голицын, находившийся под домашним арестом, был жестоко убит. В дни «московского разорения» на столичных улицах нашли смерть думный дворянин Иван Михайлов Пушкин и немало других дворян.

Восстание спасло жизнь многим мирным жителям Москвы. Резня, учиненная в Китай-городе, прекратилась, как только наемники получили отпор в Белом городе. Московский летописец засвидетельствовал, что иноземцы «всех людей (русских.- Р. С.) побиша в Кремле да в Китае», а «в Белом городе мало людей побиша».

Солдаты жадно взирали на богатства «царствующего града», который они рассматривали как свою законную добычу. Они лишь ждали случая, чтобы заняться грабежом. В первый же день восстания они разгромили сотни лавок и мастерских в Китай-городе. Ландскнехт Конрад Буссов, находившийся в Москве, не без хвастовства заметил, что солдаты захватили в тот вечер «огромную и превосходную добычу золотом, серебром, драгоценными каменьями».

Обширный город за два-три дня превратился в груду развалин и пепла. Бесконечный ряд обгорелых печных труб обозначал места, где еще вчера располагались человеческие жилища. Тысячи москвичей, лишившись крова и имущества, разошлись во все стороны. От множества черных фигур не видно было снега на бескрайних подмосковных полях. Некоторые жители, едва спасшиеся от огня, остались в одних рубахах, босые. В открытом поле на ветру многие из них замерзли в первую же ночь.

Прошло несколько дней, и в обширном городе, покинутом населением, началась подлинная вакханалия грабежей. Никакая сила не могла удержать наемников в их казармах. С утра они отправлялись за добычей и к вечеру возвращались с мешками награбленного. На пожарище они разрывали подвалы в поисках спрятанного добра и винных погребов. Захваченное имущество распродавалось в полковых манежах. В храме Василия Блаженного и других церквах мародеры забрали всю золотую и серебряную утварь, сорвали оклады с икон, разломали раки. Не довольствуясь Белым городом, шайки мародеров в ночное время принялись грабить Кремль. Караулам пришлось применить оружие, чтобы унять их.

Наемники удержали Москву, но бесславной была их победа. Не в честном открытом бою взяли они верх. Грабежи окончательно деморализовали наемное воинство. Среди дымящихся развалин и неубранных трупов творили победители свой чудовищный пир. Вино лилось рекой. За картами солдаты проигрывали не только золото, но и русских женщин, силой захваченных на городских улицах. Бахвалясь богатством, пьяные наемники закладывали в ружья мелкие жемчужины и палили из окон в случайных прохожих.

Сожжение Москвы потрясло ум и душу народа. Тысячи беженцев разошлись в разные концы страны с нищенской сумой. Из их уст люди узнавали подробности неслыханной трагедии. Поруганная честь отчизны звала массы к борьбе и мщению.