Глава 5: БОЯРСКИЕ ПРАВИТЕЛИ

Современники недаром называли Москву «царствующим градом». Судьба царя Василия была решена с того момента, как московское население отвернулось от него. Царь боялся выйти из своего дворца. Собираясь большой толпой под окнами дворца, москвичи кричали Шуйскому: «Ты нам больше не царь!»

Филарет Романов выехал из Тушина с последними польскими отрядами, чтобы найти пристанище в королевских обозах под Смоленском. Но он не успел добраться до места назначения. Царские воеводы пленили его и отправили в Москву. Василий Шуйский не осмелился судить «воровского» патриарха и опрометчиво разрешил ему остаться в столице. В лице Филарета Шуйские приобрели опаснейшего врага.

Тушинские бояре не могли договориться с московскими, пока они поддерживали самозванца. Все переменилось с тех пор, как тушинцы заключили договор о передаче трона Владиславу. Кандидатура королевича оказалась одинаково приемлемой как для Филарета Романова, так и для вождей московской думы, недовольных Василием Шуйским. К пропольской партии в Москве примкнул глава думы удельный князь Федор Мстиславский, дед которого был выходцем из Литвы. Однако сторонники Владислава до поры до времени остерегались открыто провозглашать свои цели. Во-первых, они боялись прослыть пособниками вторгшихся в страну врагов. Во-вторых, бояре отдавали себе отчет в том, что народ не желает видеть на троне иноземного принца-католика.

Инициативу свержения династии взяли на себя сторонники Василия Голицына. Князь Василий давно протягивал руки к короне. Он казнил царя Федора Годунова, затем руководил расправой с Лжедмитрием. Теперь настала очередь Шуйского. Голицын отбросил прежнюю осторожность, когда убедился в поддержке провинции. Прокопий Ляпунов, подняв против Шуйского весь Рязанский край, вступил в сговор с ним. В осадные годы в Москве жило много рязанских дворян. Они охотно поддержали заговорщиков.

Положение столицы ухудшалось со дня на день. По Смоленской дороге к городу двигались польские войска. Из Калуги в окрестности Москвы прибыл Лжедмитрий II вместе с боярином Дмитрием Трубецким и другими тушинцами, сохранившими верность царьку. Располагая тремя тысячами казаков, Трубецкой не решился штурмовать неприступные московские укрепления и прибегнул к хитрости, чтобы проложить себе путь в столицу. Пусть москвичи ссадят несчастливого царя Василия, предлагали тушинцы, а они, князь Трубецкой с товарищами, покончат с царьком, после чего Московское царство выберет себе нового государя, который положит конец братоубийственной войне.

Агитацию Трубецкого поддержал не только вчерашний тушинский патриарх Филарет, но и Василий Голицын, тайно готовивший переворот. Противники Шуйского решили действовать без промедления.

17 июля 1610 г. Иван Никитич Салтыков, Захарий Ляпунов и другие заговорщики собрали на Красной площади внушительную толпу и обратились к посаду с призывом свергнуть царя, принесшего стране бесконечные беды. Опасаясь противодействия Гермогена, мятежники ворвались в патриаршие палаты и захватили его. Заложниками в руках толпы стали бояре, которых искали повсюду и тащили на Лобное место. Помня о прежних неудачах, заговорщики не стали штурмовать царский дворец, а все внимание обратили на армию. Последнее слово принадлежало вооруженной силе. Для отражения самозванца командование сосредоточило полки в Замоскворечье. Туда-то и повели толпу Салтыков и Ляпунов. Престарелого патриарха волокли, не давая ему отдышаться. С бояр не спускали глаз.

В военном лагере за Серпуховскими воротами открылся своего рода Земский собор с участием думы, высшего духовенства и восставшего народа. За низложение Василия Шуйского высказались Голицыны, Мстиславский, Филарет Романов. Патриарх Гермоген пытался защищать Шуйских, но его не стали слушать.

Для переговоров с Шуйским собор направил в Кремль бояр Воротынского и Федора Шереметева, а также патриарха со всем священным собором. Посланцы постарались добром уговорить царя покинуть трон. Свояк князь Воротынский обещал промыслить ему особое удельное княжество со столицей в Нижнем Новгороде. Василий не слушал увещаний и не желал расставаться с царским посохом. Тогда его силой свели из дворца на Старый двор.

Низложив царя, собор направил своих представителей в лагерь Лжедмитрия подле Данилова монастыря. Многие члены собора полагали, что «воровские» бояре тут же свергнут своего царька и вместе со всей землей приступят к выборам общего государя. Их ждало жестокое разочарование. Князь Дмитрий Трубецкой и прочие тушинцы предложили москвичам открыть столичные ворота перед истинным государем.

Иллюзии рассеялись. Наступила минута общего замешательства. Партия Шуйских преодолела растерянность и попыталась восстановить утраченные позиции. Патриарх обратился к народу с воззванием, моля вернуть на престол прежнего царя. Начальник Стрелецкого приказа Иван Шуйский через верных людей пытался склонить кремлевских стрельцов к тому, чтобы совершить новый переворот.

Тогда заговорщики решили довести дело до конца. Вместе с Захарием Ляпуновым в их «совете» участвовали думный дворянин Гаврила Пушкин и множество уездных дворян. На этот раз заговорщики обошлись без обращения к Земскому собору. Они не постеснялись нарушить только что принятые соборные решения. Собрав немногих стрельцов и толпу москвичей, они явились на двор Шуйского, прихватив с собой некоего чудовского чернеца. Дворяне держали бившегося в их руках самодержца, пока монах совершал обряд пострижения. «Инока Варлаама» тут же вытащили из хором и в крытой повозке отвезли в Чудов монастырь ( Из России Василий Шуйский и двое его братьев были привезены в Варшаву. В глубокой тайне их доставили в Гостынский замок. Содержали под крепкими караулами. Люди, видевшие в то время Василия, так описали его внешность: пленник был приземист и смугловат. Он носил бороду лопаткой, наполовину седую. Небольшие воспаленные глаза царя уныло глядели из-под густо заросших бровей. Нос с горбинкой казался излишне длинным, а рот чересчур широким на круглом лице.

Как ни старался Сигизмунд III спрятать концы в воду, слух о тайном преступлении достиг России. Московские летописцы нимало не сомневались в том, что братья Шуйские погибли в Литве «нужной» (насильственной) смертью.).

В самый день переворота Захарий Ляпунов с рязанцами стали «в голос говорить, чтобы князя Василия Голицына на государстве поставити». Но заговорщики просчитались. Боярская дума во главе с Федором Мстиславским категорически воспротивилась избранию Голицына. Пропольская партия в думе имела возможность выдвинуть кандидатуру Владислава, но она не осмелилась сделать этого. Переворот внес в ее ряды шатания и разброд. Филарет уловил настроения столичного населения и, «забыв» о соглашении с Сигизмундом III, предпринял попытку усадить на трон своего четырнадцатилетнего сына Михаила.

Однако ни Голицыны, ни Романовы не добились поддержки большинства в Боярской думе и на Земском соборе. Члены собора постановили отменить выборы царя до времени, когда в столицу съедутся представители всей земли. В провинцию помчались гонцы с наказом выбирать изо всех чинов по человеку для участия в избирательном соборе.

По давней традиции Боярская дума выделяла в период междуцарствия особую комиссию из своего состава для управления страной. Следуя обычаю, Земский собор поручил дела - впредь до съезда представителей провинции - семи избранным боярам. Так образовалась знаменитая московская семибоярщина. В нее входили Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Василий Голицын, Иван Романов, Федор Шереметев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков.

Дворяне, приказные люди, стрельцы, казаки, гости и «черные люди» принесли присягу на верность временному боярскому правительству. Со своей стороны, бояре обязались «стоять» за Московское государство и подготовить избрание нового царя «всей землей».

Обстоятельства не благоприятствовали семибоярщине. Вслед за войсками Лжедмитрия II к Москве подошел гетман Станислав Жолкевский с огромной армией. При нем находился Заруцкий с казаками и воевода Валуев с войском, присоединившийся к договору об избрании Владислава на московский престол.

Жолкевский предложил Лжедмитрию II совместно штурмовать Москву. Одновременно он предложил мир боярскому правительству при условии, что царем на Москве станет Владислав.

Семибоярщина пыталась использовать переговоры, чтобы протянуть время и помешать объединению двух неприятельских армий. Но бояре тщетно пытались перехитрить гетмана. Нетерпеливый Лжедмитрий II занял столичные предместья и попытался овладеть Замоскворечьем. Находившийся при нем Ян Сапега с литовскими людьми штурмовал Серпуховские ворота. Поляки из войска Жолкевского не спешили на помощь к Сапеге. Зато русские союзники гетмана - Валуев с отрядом - снялись с места и бросились на помощь москвичам. Не спросясь Жолкевского, Валуев атаковал Сапегу и погнал его прочь от Серпуховских ворот.

По случайному совпадению бой у Серпуховских ворот произошел в то самое время, когда Мстиславский собственной персоной прибыл в ставку Жолкевского для переговоров. Глава думы тут же приписал успех дня своим дипломатическим стараниям. Ощутив почву под ногами, пропольская партия навязала думе решение не избирать на царство никого из московских бояр. Путь к избранию Владислава и миру с поляками оказался теперь расчищен.

Предложения насчет унии между Россией и Речью Посполитой обсуждались Боярской думой еще при царе Борисе Годунове. Дума поначалу отвергла их. Но под влиянием крестьянской войны отношение к унии стало меняться. Шуйский обнаружил неспособность справиться с народными движениями, и знать искала выход в союзе с феодальными верхами Речи Посполитой. С избранием Владислава на трон бояре рассчитывали использовать королевскую армию для наведения порядка в стране. Мстиславский и многие другие влиятельные бояре мечтали получить такие же привилегии, которыми пользовались польские магнаты.

Сторонники унии добились поддержки Земского собора главным образом потому, что выступали в роли миротворцев. Дворянам бесконечно надоела война, и они верили, что с помощью росчерка пера можно положить конец и иноземному вторжению, и междоусобиям.

В своих манифестах Сигизмунд обещал прибавить русским дворянам вольностей и избавить их от тиранических порядков. Подобные посулы нисколько не прельщали московитов. Куда больше феодалов волновал вопрос о землях и крестьянах. Дворянские представители имели численное преобладание на Земском соборе. Им предстояло принять окончательное решение. Не желая передоверять дело семибоярщине, дворяне постановили взять переговоры с Жолкевским в свои руки. В польский лагерь явилось, как прикинул гетман, около пятисот человек дворян, стольников и детей боярских. Соборные представители отправились на переговоры едва ли не в полном составе. От имени дворян речь держал князь Черкасский. Жолкевский ответил на все его вопросы.

Гетман вел рискованную игру. Он обещал московитам все что угодно. Посреди переговоров в его ставку прибыл королевский гонец. Жолкевский получил новые инструкции: московиты должны были присягнуть разом Сигизмунду и его сыну Владиславу. Победы вскружили голову королю. Он домогался царской короны по праву завоевателя.

Жолкевский возражал против нарушения соглашения с русскими. Одержав блистательную победу, он рассчитывал на то, что ему удастся осуществить планы унии. Гетман скрыл от бояр содержание королевских инструкций и постарался довести переговоры до конца. Обстоятельства властно заставляли его спешить.

Московские бояре и не догадывались о затруднениях в польском лагере. Война опустошила казну Сигизмунда III, и гетману нечем было платить солдатам. Наемное воинство во все времена не отличалось надежностью. Наемники сражались, пока им исправно платили. Под Москвой солдаты заявили, что не могут довольствоваться одними обещаниями. В войске Жолкевского назревал мятеж. Сама того не ведая, семибоярщина спасла гетмана, приняв обязательство оплатить его военные издержки. Бояре выдвинули единственное условие. Поляки должны были получить деньги после подписания договора.

Предотвратив мятеж, Жолкевский все же не смог удержать в повиновении свое разношерстное воинство.

В свое время «боярин» Иван Заруцкий увел несколько тысяч казаков из Тушина под Смоленск. Казаки помогли Жолкевскому разгромить армию Дмитрия Шуйского и прибыли с ним в окрестности Москвы. Заруцкий ждал наград, но его постигло жестокое разочарование. Патриарх Гермоген и Мстиславский легко отпустили грехи своей заблудшей братии, Романову и прочим тушинцам. Но они категорически отказались допустить в свою среду «казачьего боярина», помощника Ивана Болотникова. В их глазах он оставался подлинным исчадием ада, живым напоминанием о временах крестьянского восстания. Бывшие тушинские царедворцы, еще недавно заискивавшие перед атаманом, поспешно отвернулись от него. Иван Михайлович Салтыков жестоко осмеял казака, когда тот в качестве боярина заикнулся о своих местнических правах. Атаман пытался найти поддержку у Жолкевского. Но гетман не желал раздражать боярское правительство.

Казаки выказывали недовольство сговором с поляками уже в лагере под Смоленском. Но Заруцкий умело сдерживал недовольных. Теперь он сам возглавил мятеж. Казачье войско вышло из повиновения гетману, покинуло его лагерь и перешло в стан Лжедмитрия II. Сторонники самозванца встретили казаков с ликованием, как братьев.

Московские бояре вздохнули с облегчением, едва лишь узнали о том, что страшный Заруцкий и его казаки покинули польский лагерь. Последние преграды к соглашению с Жолкевским пали.

16 августа 1610 г. Мстиславский, Романов, Голицын и члены Земского собора привезли гетману текст соглашения об избрании Владислава на царский трон. На другой день посланцы Жолкевского Валуев и Салтыков явились в Кремль и зачитали народу текст московского договора. Бояре прошли в Успенский собор и принесли присягу. Из Кремля начальные люди и население направились на Новодевичье поле, где их ждал Жолкевский с поляками. По замечанию гетмана, на поле собралось более 10 тысяч русских. В присутствии народа русские и польские вожди торжественно утвердили договор.

Среди членов московского собора и столичного населения единодушия не было и в помине. Вследствие того боярское правительство не решилось передать договор на подпись выборным земским членам. Мстиславский, Голицын да Шереметев запечатали документ своими печатями, двое думных дьяков поставили на них подписи. Тем дело и ограничилось.

Московский договор был плодом компромисса, который не мог удовлетворить ни одну из сторон. Боярская дума и патриарх не допускали и мысли о том, что на православном царстве утвердится католический государь. Жолкевский считал абсурдной перспективу крещения королевича, но согласился на коронацию Владислава по православному обряду.

Предпринимая поход в Россию, король обещал папе римскому распространить истинную веру на эту варварскую страну. Гермоген не уступал Сигизмунду в фанатизме. Чтобы предотвратить распространение католичества в России после воцарения Владислава, патриарх потребовал смертной казни для тех русских, которые «похотят малоумием своим» принять «папежскую веру». Для короля и его католического окружения требования Гермогена были так же неприемлемы, как и пожелания насчет перехода Владислава в православие.

Московское соглашение подтвердило незыблемость традиционных русско-польских границ. Именем Сигизмунда Жолкевский обязался очистить после воцарения Владислава все порубежные русские города, занятые королевскими войсками. Однако в вопросе о прекращении военных действий стороны не достигли ясности. С начала интервенции главным пунктом борьбы стал Смоленск. Соглашение о передаче трона Владиславу и нерушимости границ,, казалось бы, автоматически влекло за собой прекращение осады крепости. Однако Жолкевский категорически отверг представления бояр на этот счет. Гетман знал, что Сигизмунд задался целью присоединить Смоленск к коронным владениям и никогда не отступит от поставленной цели. Поэтому он лишь обещал, что будет просить короля прекратить бомбардировку и осадные работы под Смоленском. Бояре удовлетворились неопределенными словесными обещаниями и согласились на компромисс, отдававший предательством. Гарнизон и население Смоленска изнемогали в неравной борьбе. Боярское правительство, подписав договор, фактически бросило их на произвол судьбы.

Семибоярщина не заручилась окончательным согласием претендента и его отца. Тем не менее она отдала приказ о немедленной присяге царю Владиславу. Текст присяги заключал в себе два пункта. Первый из них предусматривал посылку послов к Сигизмунду с просьбой отпустить сына на царство. К этому пункту был прибавлен второй с клятвой верности царю Владиславу «всея Русии». В спешке боярские правители утратили не только осторожность, но и здравый смысл. В их действиях была логика, но то была логика отчаянно трусивших людей.

Каким бы непопулярным ни был царь, олицетворением зла в глазах народа всегда были лихие бояре. Когда бояре свергли Шуйского и потребовали присяги себе, возникло подозрение, что страна и вовсе может остаться без «надежи государя». Столичный гарнизон насчитывал до 15 тысяч человек, у самозванца было не более трех - пяти тысяч воинов. Но бояре слишком хорошо помнили триумфальное вступление Отрепьева в столицу. С законным царем они обороняли Москву от второго самозванца в течение полутора лет. Без царя на троне бороться с «добрым Дмитрием» было куда труднее. Потому семибоярщина и решила не медлить ни дня с провозглашением Владислава царем всея Руси. Не сумев управиться с доставшейся им властью, бояре надеялись утихомирить народ именем законного государя Владислава Жигимонтовича. Семибоярщина не учла того, что ее кандидат не обладал необходимой популярностью ни в русской столице, ни в провинции.

Московский договор поставил людей перед трудным выбором: покориться ли лихим боярам с их чужестранным принцем, либо предпочесть истинного православного Дмитрия! Миф о добром сыне Грозного вновь стал овладевать воображением народа. Боярские правители напоминали человека, увязшего в трясине. Чем судорожнее они цеплялись за власть, тем глубже погружались в пучину. Объявив об избрании Владислава, верхи окончательно оттолкнули от себя народ. Свидетели московских событий единодушно утверждали, что москвичи - «черный люд» - всячески противились намерению возвести на трон королевича. В обычных условиях дума, опираясь на волю Земского собора, без больших затруднений решила бы вопрос о престолонаследии. Низы не имели представителей в думе и на соборах. Но в обстановке Смуты влияние народа неизмеримо возросло.

Большая часть столичного населения не приняла участия в шествии на Новодевичье поле, устроенном боярами. На другой день после присяги монахи Симонова монастыря послали гонцов-монахов к царьку с поклоном. Прошло еще два дня, и множество московского народа, не желая присягать католическому государю, покинуло столицу и перебралось в лагерь самозванца.

Провинция имела еще больше оснований негодовать на семибоярщину, чем столица. Правители попрали приговор Земского собора и не стали ждать съезда выборных от всей земли. Они избрали государя без участия страны. Последствия не заставили себя ждать. В августе произошли волнения в Твери и Владимире, Ростове, Суздале и Галиче. «Черный люд» в этих городах объявил о поддержке Лжедмитрия II.

Избрание Владислава благоприятствовало сплочению феодальных верхов. Целой толпой явились в Москву бывшие тушинцы, давно перешедшие на королевскую службу. Настороженно встречало их столичное население, не забывшее голодных «осадных» лет. Все ждали, что скажет глава церкви, ярый противник Тушинского лагеря. Настал день, когда Михаилу Салтыкову пришлось отправиться в Успенский собор за патриаршим благословением. Гермоген для вида учинил ему строгий допрос и тут же простил, снисходя к его слезному и умильному покаянию.

Примеру Салтыкова последовали многие дворяне, до последнего момента державшиеся за Лжедмитрия II. Они также вернулись в Москву и принесли присягу Владиславу. Но чем больше дворян покидало Калужский лагерь, тем вернее приобретал Лжедмитрий себе сторонников среди московской городской бедноты, крестьян и холопов.

Пожар гражданской войны разгорался с новой силой. Дух Болотникова вновь витал над страной. Народ готов был начать все сначала. Именно страх перед назревавшим восстанием низов погнал бояр в стан интервентов. С помощью иноземного войска они надеялись навсегда покончить с крестьянско-казацкими таборами. Московский договор заключал пункт, который в глазах бояр был едва ли не самым важным. По их настоянию Жолкевский принял на себя обязательство «промышлять» над воровскими таборами до тех пор, пока «вор» не будет убит или взят в плен, а его лагерь перестанет существовать, после чего земля «в тишине станет». После воцарения Владислава предстояло решить вопрос о самом существовании вольных казаков.

На рассвете 27 августа Жолкевский окружил лагерь самозванца в селе Коломенском. Мстиславский с полками поддержал его наступление. Гетман предъявил ультиматум Яну Сапеге, но тот отказался покинуть царька. Не желая проливать кровь соотечественников, Жолкевский вместо атаки вступил в переговоры с «вором». Именем Сигизмунда он обещал передать ему во владение Самбор, если он не будет мешать королевским делам в России. Самозванец отклонил предложение и, выскользнув из Коломенского, укрылся в близлежащем Никольском монастыре.

Бояре сосредоточили в поле у Коломенской заставы 15 тысяч воинов. Не надеясь на свои силы, они вновь призвали на помощь Жолкевского. Гетман потребовал, чтобы ему разрешили провести войска кратчайшим путем через Москву. Едва наступила ночь, стража распахнула крепостные ворота. Пройдя по пустынным улицам Москвы, войска Жолкевского соединились с ратью Мстиславского и направились к Никольскому монастырю. Кто-то заблаговременно предупредил «вора», и он до рассвета бежал в Калугу. Польские войска вернулись в свой лагерь, пройдя через крепость вторично.

Жолкевский информировал бояр о том, что войско Яна Сапеги окончательно покинет царька, если ему будут заплачены деньги. Мстиславский с готовностью откликнулся на обращение. Получив 3 тысячи рублей, сапежинцы покинули окрестности Москвы. Гетман вел ловкую дипломатическую игру. Польские части отличались значительно большей надежностью, нежели немецкие, французские и английские наемники, переброшенные в Москву из Швеции на помощь Василию Шуйскому и поднявшие мятеж в разгар решающей битвы под Клушином.

Боярские правители с тревогой взирали на тех, кто еще недавно предал их. Гетман дал понять боярам, что охотно распустит «немецкий» сброд, едва лишь сможет расплатиться с ним. Мстиславский с товарищами вновь клюнули на удочку и представили ему крупные субсидии. Жолкевский преодолел кризис, угрожавший развалом его армии, и расплатился с наемниками. Отобрав 800 самых боеспособных солдат, он отправил прочь 2500 наемников немцев, англичан, французов. Численность его армии сократилась до 6 - 7 тысяч человек.

После принесения присяги Владиславу Москва снарядила великих послов к королю, чтобы в его лагере под Смоленском завершить мирные переговоры. Посредством долгих уговоров и лести Жолкевский убедил Голицина и Романова взять на себя исполнение почетной мирной миссии. Впоследствии гетман откровенно признался, что сознательно удалил из Москвы этих лиц. Филарет Романов продолжал выступать рьяным защитником своего детища - смоленского соглашения. Но после низложения Шуйского его не покидала надежда видеть на троне сына Михаила, и он вел хитрую игру. Жолкевский подумывал о том, чтобы отослать к королю Михаила Романова, но тот был слишком мал, чтобы можно было включить его в посольство. Потому гетман и решил послать к королю Филарета, чтобы иметь в своих руках заложника. Голицын был для Владислава еще более опасным соперником, чем малолетний Михаил. Понятно, почему Жолкевский не желал оставлять его в Москве.

С послами под Смоленск выехало около пятидесяти человек. Они представляли все чины, или палаты, Земского собора. От православного духовенства к королю отправились кроме Филарета несколько столичных игуменов и старцев. Москву представляли вместе с Голицыным окольничий Мезецкий, московские дворяне и стольники. В Смоленск отправились также выборные дворяне из Смоленска, Новгорода, Рязани, Ярославля, Костромы и двух десятков более мелких городов. Стрелецкий гарнизон Москвы представлял голова Иван Козлов и семеро стрельцов, столичный посад - богатый гость Иван Кошурин, портной мастер, ювелир и трое других торговых людей. Москву покинул весь цвет Земского собора, все те, кто сыграл активную роль в недавнем перевороте.

Москвичи целовали крест иноверному королевичу в надежде на немедленное прекращение войны. Но мир все не приходил на исстрадавшуюся землю. Московские послы слали с дороги неутешительные вести. Королевские войска продолжают грабить и жечь русские села и деревни, как будто московского договора вовсе и не было. Козельск подвергся дикому погрому. В пепел обратился Калязин монастырь. В народе все настойчивее толковали, что Сигизмунд готовится сам занять русский трон. Король не пользовался популярностью даже у своих подданных в Речи Посполитой. Москвичам было ненавистно самое его имя.

Боярское правительство не смогло дать стране ни мира, ни популярной династии. И народ отвернулся от него окончательно. Всяк, кто побывал в Москве в те тревожные дни, мог наблюдать это своими глазами.

Знать пировала в кремлевском дворце с королевскими ротмистрами, а за окнами дворца чернь волновалась и грозила боярам расправой. Королевские приспешники слали под Смоленск донос за доносом. Москвичи, утверждали они, замышляют одни поддаться «вору» со столицей, другие сами желают стать господами, и мало их, кто бы не был бунтовщиком. Жолкевский целиком разделял опасения доносчиков. Склонная к возмущению московская чернь, писал он, в любой момент может призвать обманщика Лжедмитрия. Находившийся в Москве монах Авраамий Палицын вспоминал, что в столице многие стали «прямить» «калужскому вору» и тайно ссылаться с его людьми.

По иронии судьбы, вчерашние тушинцы - Михаил Салтыков с товарищами - громче всех кричали об опасности переворота в пользу Лжедмитрия II. Они сознательно пугали столичную знать тем, что чернь того и гляди перебьет власть имущих и отдаст Москву «вору». Ссылаясь на опасность народного возмущения, Салтыков требовал немедленного введения в Москву иноземцев наемников.

Вожди семибоярщины обладали достаточным политическим опытом и не закрывали глаза на опасность внешнего вмешательства. Заключая договор с Жолкевским, они старались не допустить вступления королевских войск в столицу. Солдаты Жолкевского согласно договору могли посещать Москву по особому разрешению, и притом группами не более двадцати человек. Бояре сами же нарушили подписанный ими договор, когда призрак переворота вселил ужас в их души.

Инициативу приглашения наемных войск в Кремль взяли на себя Мстиславский, Иван Романов и двое других бояр. Все вместе они располагали непрочным большинством в семибоярщине. Жолкевский прекрасно разбирался в мотивах, которыми руководствовались его новые союзники. Боярские правители, говорил он, страшились своего народа и желали под защитой его войск обезопасить себя от ярости низов.

Мстиславскому и его сообщникам не сразу удалось осуществить свои замыслы. Когда по их приглашению в Кремль явился полковник Гонсевский и русские приставы повели его осматривать места расквартирования рот, москвичи заподозрили неладное и ударили в набат. Вооружившись чем попало, народ бросился в Кремль. Попытка ввести в крепость иностранные войска была сорвана.

Королевская партия в Москве рано праздновала победу. Она не могла считать свой успех полным, пока в столице продолжал функционировать собор, низложивший Шуйского. Жолкевский понимал значение Земского собора и постарался ослабить его, отослав самых влиятельных его членов с посольством под Смоленск.

Народное выступление на мгновение оживило силы угасавшего земского представительного учреждения. Члены собора попытались стряхнуть оцепенение и оказать противодействие планам Мстиславского.

Патриарх Гермоген пригласил к себе двух членов семибоярщины, Андрея Голицына и Ивана Воротынского, и при их содействии созвал на своем подворье чиновных людей - дворян и приказных. Патриарх дважды посылал за Мстиславским и прочими начальными боярами, но те отговаривались занятостью. Выведенный из терпения, он пригрозил, что вместе с толпой сам явится в думу. Лишь тогда Мстиславский с товарищами прибыли на собор.

По словам Жолкевского, у Гермогена собралось великое множество людей, не столько из простого народа, сколько из дворян и служилых людей. Атмосфера в зале заседаний накалилась. Дворяне, забыв о дипломатическом этикете, бранили гетмана за многочисленные нарушения заключенного договора. Вопреки соглашению, говорили они с возмущением, Жолкевский раздает поместья по своему произволу, не считаясь с правами собственности. Он желает царствовать на Москве! Он намерен ввести в город свои войска! - заявляли ораторы.

Мстиславский лишний раз обнаружил перед всеми свою никчемность. Подвергшись нападкам со всех сторон, он заботился лишь о том, чтобы спасти свое лицо. С миной оскорбленной добродетели он вновь и вновь твердил, что никогда еще в жизни не нарушал присяги и теперь готов умереть за царя Владислава.

Гермоген более всего негодовал на то, что польское командование не выполнило обязательств относительно истребления таборов и пленения Лжедмитрия II. Дворянское большинство всецело разделяло его чувства. Жолкевский не оправдал их ожиданий. Однако на соборе у него нашлись защитники. Более всех других усердствовал Иван Никитич Романов. Если гетман отойдет от столицы, говорил он, то боярам придется идти за ним, чтобы спастись от черни.

Доброжелатели успели уведомить о соборе пана Гонсевского. Главный помощник гетмана через своего агента князя Василия Черкасского клятвенно заверил членов собора, что польское командование завтра же пошлет свои роты против «калужского вора», если только московские воеводы поддержат польское наступление. Заверения Гонсевского были лживыми от первого до последнего слова. Вместо похода на Калугу он завершал последние приготовления к занятию Москвы. Мстиславский громко повторил ложь Гонсевского и заставил замолчать Гермогена.

Воспользовавшись паузой, бояре объявили об окончании прений и сделали суровое внушение инициаторам собора. Патриарху, говорили они, следует смотреть за церковью и не вмешиваться в мирские дела, ибо никогда не было, чтобы попы вершили дела государства.

Попытка возобновить деятельность Земского собора имела неудачный исход. Сказалось то обстоятельство, что влиятельная верхушка собора была только что удалена из столицы. Немногие из оставшихся осознавали всю меру опасности, угрожавшей государству. Гермоген и его окружение были всецело поглощены планами разгрома Калужского лагеря. Они пытались предотвратить занятие Кремля королевскими войсками, но не желали прибегнуть к помощи той единственной силы, которая могла спасти положение. Глава церкви слишком боялся московского «черного народа», чтобы апеллировать к нему. Страх перед надвигавшимся народным восстанием парализовал все усилия Земского собора.

После собора Мстиславский и Салтыков провели совещание с Гонсевским и тотчас же отдали приказ об аресте четырех патриотов, наиболее решительно отвергавших предательские планы. Спустя день бояре вызвали инициаторов Земского собора в ставку Жолкевского. Гетман был верен себе и старался успокоить обеспокоенных земских представителей. Он оправдывался перед ними и уверял, что у него и в мыслях не было забрать из их рук дела управления. Жолкевский расточал медовые речи, предоставив «черную работу» Салтыкову. Вчерашний тушинец осыпал членов собора угрозами и бранью. Он обвинял их в мятеже против законного царя Владислава.

Многие участники собора отказались явиться к гетману. Боярские правители не оставили их в покое. Вкупе с Федором Шереметевым Михаил Салтыков по возвращении в Кремль принялся объезжать дворы «мятежников» и вразумлять их. В знатных домах он бранился, соблюдая некоторую меру. С мелкой сошкой он не церемонился. Земским представителям грозили всевозможными карами. Боярин Андрей Голицын и Гермоген пошли на попятную. Они не противились более Мстиславскому. Голицын разъезжал по улицам вместе с Салтыковым и старался успокоить народ, чтобы предотвратить волнения и кровопролитие. Покончив с сопротивлением Земского собора, бояре убрали последние препоны к вступлению иноземных войск в Москву.

Наемные роты вошли в столицу без барабанного боя, со свернутыми знаменами. Жолкевский разместился в Кремле, но при нем находилась лишь небольшая свита. Один из полков занял казармы в Китай-городе, другой - в Белом городе. Прочие силы остались в Новодевичьем монастыре.

Московское великое посольство тем временем добралось до королевского лагеря под Смоленском. Оно привезло с собой богатые дары для Владислава и его отца.

Сторонники унии между Россией и Речью Посполитой указывали на политические выгоды союза и настаивали на выполнении обязательств, взятых на себя Жолкевским. Но их голоса вскоре смолкли. Из Москвы шли вести, от которых голова шла кругом. Бояре склонились к ногам Владислава. Продолжавшиеся междоусобия окончательно подорвали мощь Русского государства. С боярским правительством можно было больше не считаться. В королевском окружении взяла верх партия войны, хотя ее вожди не одержали никаких побед. Встревоженный Жолкевский поспешил в лагерь под Смоленск. Прощаясь с солдатами, он произнес: «Король не отпустит Владислава в Москву, если я немедленно не вернусь под Смоленск!» Возвращение Жолкевского, однако, не поправило дела.

Сигизмунд III не собирался отпускать в Москву Владислава. Пока же он был всецело поглощен достижением ближайшей цели. Король и слышать не желал об очищении захваченных Северских земель, а овладение Смоленском стало для него вопросом личного престижа. Королевские сановники ультимативно потребовали от русских послов немедленной сдачи Смоленска и присяги смолян на имя Сигизмунда III. Сенаторы рисовали перед московитами мрачную перспективу конечной гибели Русского государства. Жолкевский давал боярам новые обещания. «Не упрямьтесь,- говорил он,- как Смоленск сдастся, тогда о выводе королем войск из России договор напишем».

Послы пытались толковать о принятии Владиславом их веры. Канцлер Лев Сапега смеялся им в глаза. «Королевич крещен,- заявил он,- а другого крещения нигде не писано».

18 ноября Голицын вызвал к себе всех земских представителей - дворян, духовных лиц, приказных, стрельцов, посадских людей - и сообщил им о полной неудаче переговоров. В вооруженном королевском лагере послы фактически стали заложниками. Но они не пали духом. После совещания члены собора постановили отстаивать почетные условия мира, чего бы им это ни стоило.

Московский договор, утвержденный Жолкевским, провозгласил личную унию между Русским государством и Речью Посполитой. Сигизмунд отбросил соглашения прочь, как ненужную бумагу. Пока Смоленск сопротивлялся интервентам, королевская армия была прикована к границе. Чтобы окончательно поставить Россию на колени, Сигизмунду III надо было сокрушить Смоленск. 21 ноября 1610 г. поляки возобновили штурм русской крепости. Едва забрезжил рассвет, взрыв огромной силы потряс окрестности. Осела одна из башен, рухнула часть стены. Трижды неприятель врывался в город и трижды принужден был отступить. Гром пушек под Смоленском подтвердил решимость короля продолжать завоевательную войну.

Впустив врага в Москву, семибоярщина совершила акт национального предательства. Потоками крови заплатил за это предательство русский народ.