Святая София

Посольство вели по верхнему портику над беспокойным морем зрителей, ожидающих начала состязаний.

Внезапно одна из дверей в сплошной кирпичной стене распахнулась, и за ней открылся небольшой переход в полукруглый вестибюль.

Дворцовые слуги откинули серебряный занавес с вышитыми на нем птицами, и перед послом открылась залитая светом мраморная галерея, почти такой же длины, как ипподром. Высшие чины империи в негнущихся одеждах из толстой парчи ожидали здесь вызова в тронный зал. Они ходили от окна к окну, собирались группами и вновь расходились, тщательно обходя плиты красного порфира, вставленные на равном расстоянии в мозаичный мраморный пол.

Когда во время торжественных выходов император касался этих плит ногой, все падали ниц. Это была одна из бесчисленных церемоний, которые связывали каждый шаг обитателей дворца. Даже сам император должен был следовать им неукоснительно, как бы тягостны и обременительны они ни были.

Посольство шло вдоль украшенных золотой мозаикой стен, мимо античных рельефов и статуй, сопровождаемое подчеркнуто безучастными взглядами.

В конце галереи новое унижение: в тронный зал посла не допустили. Его повели в одну из парадных комнат, где вместо главы государства посольство принял брат императора Лев Фока, носивший важный титул - куропалата. Лев не скрывал своей враждебности. В первых же фразах он отказался именовать Оттона императором, утверждая, что так можно называть лишь властителя Византии. Это была новая обида, и Лиутпранд энергично протестовал.

В ответ куропалат грубо упрекнул посла в том, что он приехал препираться о чинах, а не вести переговоры о мире. Лев Фока высокомерно оборвал беседу и даже не принял у Лиутпранда писем римского императора Оттона I к императору Византии Никифору Фоке.

На другой день послу сообщили, что император примет его после молебна. И опять Лиутпранда повели через весь город, но уже не на ипподром, а в главную святыню Константинополя - церковь Софии. Издали церковь казалась каким-то странным и неуклюжим нагромождением каменных масс, господствующим над столицей. Посольство провели по обширному двору мимо бассейна, вокруг которого толпились юродивые и нищие. Лиутпранд обратил внимание на то, что бассейн был вырезан из цельного куска зеленоватой яшмы. Затем следовал обширный притвор. Отсюда девять бронзовых дверей вели в самый большой зал на земле - в храм, который должен был воплотить представления верующих христиан о божьем царстве и мудрости господней, ибо София означает мудрость.

Церковь Софии. Современный вид

Четыре огромных устоя образуют квадрат, перекрытый гигантским куполом. Со столба на столб перекинуты огромные арки. Они, как и купол, имеют в диаметре 31 метр и несут на себе всю тяжесть перекрытия. Основание купола - венок из сорока окон. Снопы золотистого света, врываясь внутрь церкви, отрезают покрытый мозаикой круг от остального здания, и кажется, что он не то парит в воздухе, не то прикреплен золотыми цепями к самому небесному своду.

Римские купола имеют форму полусферы. Охватить взглядом такой купол можно, лишь находясь под ним. В Софии купол более плоский, поэтому он отовсюду виден целиком.

Собственно, у Софии не один купол. Два полукупола приставлены один к восточной, а другой к западной арке. Большой купол господствует над двумя полукуполами, а те, в свою очередь, переходят в три малых полукупола (конхи), замыкающих Софию с востока и запада. И все это, связанное системой взаимного равновесия, изнутри церкви кажется парящим в воздухе.

Пространство церкви нарастает последовательно и постепенно. От небольших конх - к большим полукуполам и от них - к необъятному подкупольному пространству. Центральная часть словно вырывается из-под полукуполов. Кажется, что она освобождается от напряжения, от сковывающих ее подпружных арок, чтобы воцариться над собором своей светоносной короной. Это представляется молящимся чудом, которое постигается не холодным разумом, а взволнованной, исполненной веры душой.

В Риме тяжелая масса стены была важным художественным элементом постройки. В Византии стены утратили свою массивность и превратились в своего рода оболочку вокруг пространства, одновременно простого и сложного. Цель этой оболочки - изолировать человека в "доме божием" от остального "земного" мира. И не случайно византийский писатель свидетельствует: те, кто входит в эту церковь, чувствуют, "что храм не есть дело людского могущества и искусства, но скорее дело самого божества, и душа, обращаясь к небу, сознает, что бог здесь, близко, и что ему нравится этот дом его, который он сам избрал для себя".

Эта необыкновенная церковь была сооружена Анфимием из Тралл и Исидором из Милета при императоре Юстиниане в VI веке н. э. Юстиниан задумал построить здание не только самое большое на свете, но и самое богатое по отделке. Император-христианин хотел затмить пышностью своих языческих предшественников, его храм должен был говорить о торжестве новой веры, которая из религии рабов и бедняков превратилась в государственную религию великой империи.

И хотя христианство, как и прежде, проповедовало бедность, простоту, бескорыстие, в храме христианского бога его основатель собирался выложить пол золотыми плитками. На это вряд ли хватило бы всех богатств Византийской империи, и Юстиниану пришлось довольствоваться разноцветным мрамором, волнистые линии которого должны напоминать верующим волны райских рек.

Посреди главного нефа был сооружен невысокий помост - амвон из цветного мрамора. Над ним - балдахин из драгоценных металлов, увенчанный крестом в сто фунтов весом. Крест был из чистого золота. Из золота, украшенного камнями и эмалями, был престол, стоявший на золотых колоннах в восточной части церкви. Впрочем от глаз верующих он был скрыт рельефным иконостасом из чеканного серебра.

Церковь Софии. Современный вид интерьера

Из золота были чаши, переплеты священных книг.

Шесть тысяч канделябров, по 111 фунтов каждый, все из массивного серебра, свисали с потолка в виде огромных гроздей, и столько же было серебряных переносных подсвечников. И все это для бога, который, якобы сам проповедовал нестяжательство.

Для постройки Софии были затребованы восемь колонн красного порфира из храма Солнца в Баальбеке. Когда-то император Аврелиан перевез их в Рим. Теперь же они были присланы из Рима в Константинополь. Из Эфеса губернатор доставил Юстиниану восемь колонн из гладкого зеленого мрамора. Раньше они принадлежали храму богини Артемиды, тому самому, который считался одним из семи чудес света. Желтый мрамор Юстиниан поручил добыть и привезти из Африки правителю Нумидии, крапленый зеленый мрамор - наместнику Фессалии, гранитные колонны добыты в Египте близ Ассуана.

Строители Парфенона ценили в камне чистоту и белизну, византийцы - многоцветность, причудливость естественного узора. Всего в храме сто семь колонн из ценных пород цветного камня. 107 - цифра, имеющая, по представлению древних, магический смысл. Каждая из колонн носит имя одного из ста семи византийских патриархов, возглавлявших христианскую церковь до постройки храма. Впрочем не только колонны, но и каждая часть храма имела символическое значение: купол символизировал бога, места соединения купола со столбами - четырех евангелистов, столбы - отцов церкви (авторов священных книг). Здесь была столь же строгая иерархия, как и в императорском дворце.

Колонны как бы отгораживали центральную часть церкви от боковых. Они отделяли зрителей от участников богослужения, которое в Софии было пышным спектаклем.

Не случайно византийцы называли свою церковь "бесплотным духовным театром". Священники изображали персонажей библии, а их глава - патриарх - самого Иисуса Христа. Отдельные части богослужения были расписаны по месяцам и дням, и, таким образом, спектакль длился в течение года.

Содержание отдельных сцен состояло из песнопений и медленных торжественных движений, сопровождаемых курением ладана и возжиганием свечей. Драматическое действие развертывалось так, что мозаичный пол центрального квадрата превращался в огромную сцену с сотнями участников. Далеко не все зрители могли видеть детали этих удивительных мистерий. Но этого и не требовалось. Постоянно повторяющееся, давно известное во всех подробностях зрелище было знакомо всем настолько, что вызывало ощущение участия в нем. И все же тем, кто не мог из-за толпы увидеть центральную часть церкви, в какой-то мере заменяло священный спектакль созерцание пересечений купола и полукуполов, видимых сквозь завесу колонн.

Хоровое пение, особенно торжественно звучащее под сводами Софии, игра солнечного света на мозаиках, удивительные узоры, образованные тысячами светильников, и огромный золотой купол на четырех арках, линии которых опускаются до самой земли, - все настраивало человека на торжественный и мистический лад.

Настроение усиливала неподвижная разноцветная пирамида, возвышавшаяся на амвоне. Не шевелясь, стояли придворные вокруг своего владыки, и только ему одному, отягощенному одеждами с тысячами драгоценных камней, разрешалось изредка покидать свое место и отдыхать в особой комнатке при церкви. Все остальные - и зрители и участники богослужения - независимо от возраста и здоровья должны были выстаивать многочасовую службу на ногах.

Аккомпанементом к спектаклю служат мозаики из смальты - цветных кубиков непрозрачного стекла. В алтарной нише изображена богоматерь с младенцем.

Массивная, но в то же время лишенная объема фигура небесной царицы словно отделяется от золотого фона, выступает вперед и парит в воздухе. Трон, на котором она восседает, связывает таинственно мерцающий и как бы колеблющийся фон с неподвижным силуэтом. Лицо Марии исполнено женственности. Нежный овал, правильный нос, маленькие пухлые губы. Но главное - глаза. Огромные, печальные, неподвижные. В них чудится то скорбь, то строгость, то всепрощающая доброта.

Внимателен и не по-детски строг взор сидящего на материнских коленях младенца. Это бог, принявший человеческий облик. Как не похож он на полных сил и движения атлетически сложенных античных богов!

Золотой нимб вокруг головы делает ее как бы лишенной тяжести. Христос в одежде с прочерченными сухими линейными складками кажется совершенно бесплотным, и от этого удлиненные миндалевидные глаза, темные и проницательные, приобретают какую-то гипнотическую силу. Так же, как и глаза богоматери, они пристально смотрят на молящегося. Они протягивают к его душе какую-то невидимую нить, опутывают его сознание и волю, влекут куда-то в иной, потусторонний, сверхчувственный мир.

Авторы мозаики то свободно располагают кубики смальты по плоскости, то выстраивают их в ряд, то разбрасывают в ритмическом беспорядке.

Они виртуозно пользуются полутонами, разной степенью преломления света в стекле разных сортов. С неподражаемым совершенством художники обыгрывают узор и фактуру швов, остающихся между кубиками. Кусочки стеклянной массы разных цветов смотрятся то плотными пятнами, то вибрируют на золотом фоне, то контрастируют с рядом лежащими, то мягко переходят один в другой, образуя новые сочетания, создающие живую, мерцающую среду.