В городе бога Луны

В четвертом тысячелетии до н. э. в Месопотамии низовья Евфрата населяли шумерийцы. Плодородная почва щедро вознаграждала земледельцев, но каждый год бурный разлив реки уносил людей и скот. Если во время половодья налетал ураган с Персидского залива, бурные потоки сносили строения и мосты, затопляя всю долину.

В конце четвертого тысячелетия шумерийцы построили дамбы и плотины, провели отводные каналы, вырыли бассейны, осушили болота. Однако и памяти людей сохранились воспоминания о прошлых бедствиях. Из поколения в поколение, из уст в уста с фантастическими подробностями передавались рассказы о наводнениях, складывались легенды о всемирном потопе. Даже свою историю шумерийцы делили на два периода: "до потопа" и "после потопа".

Голова шумерийца

Крупнейшим городом, построенным сразу после потопа, считался город Ур. Ур был построен в форме неправильного овала и окружен глинобитной стеной. Внутри, плотно притиснувшись друг к другу, стояли жилища ремесленников. Между ними в городе не было места ни для деревца, ни для зеленого кустика: крохотные дворики были тесны, а извилистые улицы так узки, что на них с трудом расходились два навьюченных ослика. Дома с глиняными стенами четырехметровой толщины стояли на глинобитных платформах для защиты от наводнения. Дома были перекрыты кирпичными сводами, ибо в Уре не было строительного леса; помещения в них были узкими и длинными, как коридоры.

Примерно на полпути между Багдадом и Басрой, километрах в двадцати от железной дороги высится несколько холмов. Самый высокий из них издали казался совершенно черным, и арабы назвали его "Смоляной холм". С вершины Смоляного холма открывался вид на песчаную пустыню, унылую, серо-желтую, до самого горизонта лишенную признаков жизни и лишь на западе оживляемую зеленой полоской пальм.

С 1924 по 1932 год в окрестностях Смоляного холма вела раскопки археологическая экспедиция Пенсильванского университета и Британского музея, руководимая Леонардом Вулли. Смоляной холм оказался вовсе не холмом: под слоем песка ученые наткнулись на развалины сооружения, которое начали возводить в III тысячелетии до н. э. в центре города Ура. Оно и сегодня возвышается над окружающей местностью на восемнадцать метров.

Ступенчатые башни, похожие на искусственную гору, назывались "зиккуратами". Они возникли в Двуречье в незапамятные времена, но ни один не сохранился так хорошо, как "Смоляной холм" - зиккурат Ура.

Древние зодчие сложили из кирпича террасы, поднимающиеся к небу. Три лестницы, каждая в сто ступеней, сходились на высоте пятиэтажного дома у величественной арки. Арка служила входом на первую террасу храма. Терраса была усажена деревьями и походила на поднятый высоко над землей сад. Новая лестница пела на вторую, тоже озелененную террасу. Третья лестница вела на террасу третьего яруса, где, блестя изразцами небесного цвета и золотым куполом, стояло святилище.

Благодаря размерам и грубой простоте своих форм зиккурат как бы "давил" на все окружающее. Жители города на фоне его громады казались обитателями какого-то муравейника: жалкими и ничтожными.

Древние зодчие знали законы оптической иллюзии. Для того, чтобы зиккурат казался еще грандиознее, стены террас они сделали наклонными внутрь и так рассчитали угол наклона каждого этажа, что взгляд зрителя направлялся вверх и к центру здания. Во всем сооружении не было ни одной прямой линии. Наклонные стены - не плоские, а выпуклые. Края террас чуть приподняты по отношению к середине. Стороны основания не прямые, а чуть изогнутые, обращенные выпуклостью наружу. От этого казалось, что маленькое святилище на гигантском ступенчатом постаменте достигает небосвода, по которому бог спускается в свое жилище.

Мы знаем, что в III тысячелетии до н. э. Ур находился на берегу Персидского залива и имел две гавани, на месте которых ныне ветер медленно двигает песчаные волны барханов. Шумерийцы, жившие около океана, рано заметили связь между фазами луны и высотой приливов. Луна представлялась им могущественным божеством, имя которому было Наннар. Наннар считался покровителем Ура, ему-то и был посвящен зиккурат. В святилище на вершине зиккурата жило священное животное - олицетворение бога.

Шумерийцы верили, что боги не только живут в храмах, что они едят и пьют с людьми. Перед зиккуратом был двор, окруженный кольцом складов, где под сводами из сырца были вкопаны в землю глиняные сосуды с зерном, вином и крепким пивом - собственностью Наннара.

В Уре Наннару было посвящено еще два храма. Оба были квадратной формы, но устроены по-разному. Один храм служил чем-то вроде монастыря или общежития жрецов. Здесь были обширный двор для богомольцев, большой каменный алтарь и обширная кухня, где готовились пышные трапезы для бога. Другой храм был посвящен Наннару и его жене Нингал. Здесь хранились городские сокровища и совершались какие-то таинственные обряды. Вероятно, к ним допускалась лишь высшая знать, так как места для молящихся в этом храме не было.

Раскопав цитадель города и часть кварталов, Вулли решил еще дальше углубиться в землю: он начал раскопки древнего кладбища.

Ученые раскрывали квадратные шахты с величайшей осторожностью, чтобы не повредить какие-нибудь древние предметы. Шли недели, месяцы, шахтам, казалось, нет числа, но - ничего интересного. На дне каждой шахты лишь скелет, лежащий "обязательно на левом боку, да кое-какие остатки утвари.

Но однажды в наклонной траншее археологи наткнулись на пять скелетов, лежавших в разных позах. Люди умерли на этом месте, умерли одновременно, и, самое удивительное, их смерть не была насильственной.

Теперь каждый день приносил новые находки. Тяжелые сани, украшенные золотыми головами льва и быка, рядом с ними два скелета ослов. Дальше - останки погонщиков. Еще дальше - опять человеческие кости, медное оружие, серебряные сосуды, золотые кубки и золотые чаши, различные украшения и огромный сундук, который оказался пустым.

Все говорило о том, что ученые попали в. погребение племенного вождя или царя.

Зиккурат Уре. Реконструкция

В захоронении было 68 скелетов. Золото, серебро, самоцветные камни украшали истлевшую одежду и свидетельствовали, что перед учеными останки знатных людей. Многие держали кубки и чаши, а самый прекрасный золотой кубок стоял возле царицы.

Царица покоилась на высоком ложе под балдахином. Ее платья не было видно: настолько густо оно было усыпано драгоценностями. Серьги, ожерелья, кольца, подвески - все это было из золота, серебра или их сплава - электрума. Все было покрыто чеканкой и гравировкой тончайшей работы. Особенно хорош головной убор из нескольких золотых венков и золотого гребня. Посуда тоже была из золота и серебра. На одной из печатей были прочтены клинообразные письмена с именем царицы Ура - Шубад.

Голова быка из гробницы Шубад

Рядом с гробницей Шубад оказалось еще одно подземелье, его оберегало шесть скелетов в медных шлемах. Оружие истлело, но оставило небольшие углубления в земле. Достаточно было влить растопленный парафин в такое углубление, чтобы выяснить, что воины в медных шлемах имели некогда остроконечные копья. Тут же рядом две деревянные колесницы, запряженные быками, и останки конюхов или возниц, которые придерживали истлевшие поводья.

Кто же был хозяином выезда, которого они ожидали?

У входа в следующую камеру сидели десять женских скелетов в красных шерстяных платьях. Золотые венки и бусы из сердолика и лазурита дополняли их убор.

Кто это: придворные дамы? Певицы? Около них - скелет арфиста в золотой короне; арфа, инкрустированная лазуритом, красным камнем и перламутром, лежала рядом.

А дальше - вооруженные золотыми и медными дротиками стражники в медных шлемах, построившись в две шеренги, оставляли узкий проход. В новой камере окруженный придворными должен был возлежать царь. Ему принадлежали золотые и серебряные чаши, оружие из золота, а также маленькая серебряная лодочка, точно такая, какие до сих пор плавают по Евфрату. Имя царя, как выяснилось, Абарги. Судя по пролому в своде, помещение было ограблено в древности, но воры успели захватить лишь очень небольшую часть того, что здесь хранилось, и в том числе скелет царя.

Кто же эти люди, чьи скелеты здесь найдены? Почему ни на одном из них нет следов насильственной смерти? По-видимому, в огромную открытую сверху царскую могилу, стены и пол которой устланы циновками, вслед за телом своего владыки спускались жрецы, воины, слуги, знатные женщины, повозки, запряженные быками, музыканты и телохранители, - свита шумерийского царя. Они служили царю при жизни и оставались при нем и после смерти. Справив торжественную тризну и свершив неизвестные нам обряды, все по знаку или команде принимали из маленьких чашек яд и укладывались в ожидании смерти. Затем какие-то люди убили животных (их скелеты лежат поверх скелетов возниц), засыпали могилу и утрамбовали землю.

Судя по расположению костяков все шли в свою могилу, как на праздник, и, выпив яд, умирали без страданий.

Сегодня мы знаем обычаи шумерийцев, умеем читать их письмена, можем восстановить их облик. Но сможем ли мы понять людей, которые порабощали подобных себе, заставляли их рыть каналы, трудиться на полях, годами строить из глины и кирпича похожий на ступенчатый холм зиккурат... и все для того, чтобы самим под конец выпить чашу ядовитого зелья?

Можем ли мы понять придворных и воинов, считавших нужным жить лишь до тех пор, пока живет их царь? Можем ли мы понять людей, считавших праздником смерть? Люди, которые на заре истории поклонялись луне, не ценили жизнь. Человек не имел собственной судьбы, место его на земле не зависело ни от силы, ни от сообразительности, ни от благородства или других качеств - оно давалось с рождением, и человек верил, что оно сохранится и после смерти. У него не было цели жизни, ибо жизнь была неподвижна. Шумериец был человеком, но не стал еще личностью.

Ничто не менялось в Уре, кроме зиккурата, который медленно рос посреди города. Без этой башни, без копошащихся на ней строителей Ур был немыслим. Муравьев сплачивает инстинкт. В муравейнике, который именовался Уром, жили люди. Их, не обремененных еще писанными законами, историей и принципами морали, могла объединять только совместная деятельность. На постройке оросительных каналов, имевших для них жизненно важное значение, и еще более на постройке гигантских ступенчатых холмов, никакого практического назначения не имевших, они как бы познавали собственную силу.

Работы на зиккурате были как бы железным обручем, сплачивавшим молодых и старых, знатных и простолюдинов, рабов и свободных в единый конгломерат, соперничавший с природой, которую шумерийцы считали одухотворенной и потому противопоставленной человеку.

Колоссальный зиккурат был воплощением силы, скорее стихийной, нежели сознательной, и с помощью этой силы люди в процессе соперничества с природой утверждали свою независимость от нее. Это было бессмысленно, но неизбежно. Человек не видел в себе венца творения и господина вселенной, а история и цивилизация еще не наполнили его высокими целями и идеалами.

Возводя зиккурат, который даже не был храмом, а лишь его подножием, люди хотя и осознавали свою творческую мощь, тем не менее, приписывали эту мощь не себе, а царю, олицетворяющему в их представлении все то, на что они способны. Поэтому они видели смысл своего собственного существования лишь в беззаветной, безотчетной, безграничной преданности своему владыке при жизни и после смерти.