Мальдивская загадка (Хейердал Т.)

Последние несколько лет, где бы я ни путешествовал, всюду слышал эти слова. Муссон дул не в ту сторону. В сухой сезон шли дожди. И вот теперь, когда я в третий раз прибыл на Мальдивы, в сезон дождей с ясного неба светило яркое солнце. Ноябрь месяц. Мы уехали с архипелага в марте после первых пробных раскопок. Теперь я прилетел один, чтобы выяснить возможность продолжения археологических исследований.

Я чувствовал, что вернулся к друзьям. Манику все еще не служил, но президент назначил нашего товарища по прошлой поездке Лутфи исполняющим обязанности директора Национального совета лингвистических и исторических исследований. Председателем совета был важный пожилой верховный судья, который встретил меня у входа в кабинет Лутфи и приветливо пожал руку.

В кабинете для меня поставили отдельный стол с креслом; на столе лежала стопка брошюр, различные документы и неопубликованные рукописи. В соседнем зале помещалась Национальная библиотека, и, поскольку меня признал бывший Мусульманский комитет, я получил неограниченный доступ ко всем источникам, касающимся прошлого страны. Было приятной неожиданностью узнать, что в мое распоряжение предоставлена живая, миловидная островитянка, которой поручили переводить для меня тексты с арабского языка и дивехи. Еще больше удивился я, когда узнал, что ее мать - один из членов Национального совета лингвистических и исторических исследований. Традиционное мальдивское уважение к женщинам явно сохраняло силу. Я услышал также, что моя молодая помощница замужем за немцем, принявшим мусульманскую веру, и что ее супруг только что закончил строительство судна мальдивского типа, названного в честь жены "Шадас". Крепкое судно с малой осадкой не боялось рифов и было готово доставить нас в любой конец архипелага, если мы возобновим раскопки.

Дальше меня ожидали не только приятные новости. Обрадованный всеми принятыми мерами, я отправился в Национальный музей, чтобы осмотреть камни с резьбой, доставленные в Мале на "Золотом луче". За отсутствием места мы временно разложили их на полу, оставив узкий проход. Камни и теперь лежали в том же помещении, но были беспорядочно навалены друг на друга вдоль стен до подоконников и под лестницей. Некоторые были разбиты, многие покрылись свежими царапинами, пол был усыпан каменной крошкой.

Я даже не пытался скрыть свое расстройство. Резьба, выполненная не менее тысячи лет назад и пережившая восемь столетий преднамеренного уничтожения, была повреждена в музейном помещении. Видя мое огорчение, приветливый старый хранитель объяснил, что все "старые камни" пришлось убрать с дороги, когда ожидалось посещение премьер-министра Малайзии.

Вместе с нашими камнями лежали большие плиты превосходного белого мрамора. С изумительной рельефной резьбой. Стиль, мотивы и материал разительно отличались от всего найденного нами. Мрамор! На Мальдивах нет месторождений мрамора. Главным мотивом на самой большой плите было "древо жизни", хорошо известное по древнейшему месопотамскому религиозному искусству. Однако здесь по его бокам были вырезаны величественные храмы с высокими окнами и крышами, напоминающими ступы. Отнюдь не мусульманские мотивы.

Только что раскопаны, - с явным презрением в голосе сообщил старый хранитель.- Здесь, в Мале.

Оказалось, плиты были найдены, когда рабочие копали яму для нового фундамента под старой мечетью Ма-а. Они дали знать о своей находке Лутфи.

- Мы больше не уничтожаем древние вещи,- важно произнес хранитель и открыл дверь чулана, где мы впервые увидели большие известняковые головы.

Теперь поверх одной из них лежал маленький каменный лев, с кулак величиной. У него была козлиная бородка, как у египетского сфинкса, на спине - круглая ямка, возможно, для какого-нибудь ритуального притирания или порошка.

Полуфигура льва: голова и вытянутые лапы. В насыпи пирамидального храма на Гааф-Гане было найдено три таких скульптуры; задняя часть обтесана так, что ее можно было вставлять в облицовку храма

Его доставил один человек с острова Дхигу Ра в атолле Ари. Нашел на прошлой неделе, когда копал колодец.

Попросив старика хорошенько беречь маленькую скульптуру, которую любой мог запросто унести в кармане, я поспешил обратно в контору Лутфи. Одолжив пишущую машинку, отстучал на ней памятную записку и вручил ему. В записке перечислялись условия, на которых я был готов просить Ослоский университет и Музей Кон-Тики продолжить раскопки на Мальдивах. Главным условием было строительство в Мале нового музея для наличных и будущих археологических находок домусульманского периода. Иначе нет никакого смысла выкапывать из земли древние предметы.

На другое утро Лутфи вернул мою записку. Все, о чем я просил, было подчеркнуто зелеными чернилами. Лутфи рассказал, что немедленно отправил в президентский дворец посыльного с моей запиской. Решать должен был президент, и он согласился на все, что собственноручно подчеркнул. Другими словами, он был со всем согласен. У него был только один вопрос. Министр канцелярии президента, Аббас Ибрахим, позвонил Лутфи и сказал, что президент просил выяснить, какое содействие Музей Кон-Тики может оказать строительству нового музея в Мале.

Полуфигура быка украшала строительный блок древнейшего периода, найденный нами в насыпи перестроенной хавитты на Гааф-Гане

Я пообещал доложить об этом правлению Музея Кон-Тики, которое, во всяком случае, может помочь в разработке плана здания и обеспечить техническую консультацию. Этого оказалось достаточно. Итак, мы получили разрешение вернуться и возобновить раскопки, когда кончится сезон дождей. Предположительно в январе. Приезжайте в конце февраля,- предложил Лутфи.- Сезоны явно сдвинулись.

Случилось так, что как раз в это время президент Маумун Абдул Гайюм был избран на второй срок. И, находясь в Мале, я был приглашен на церемонию торжественного введения президента в должность. В жизни не видел такого представительного собрания дипломатов со всех концов света. Разве что в стенах ООН. Президент и члены правительства вместе с гостями сидели на краю стадиона под огромным шатром, наблюдая парад мальдивской гвардии. От США, кроме посла, присутствовал личный посланник американского президента. Были здесь также советский, китайский, кубинский послы. И представители всех крупных и большинства малых стран Европы, Азии, Африки, Латинской Америки, не говоря уже о братских странах арабского мира. Молодая республика мало что может предложить, кроме рыбы и солнечного света, но, как и прежде, готова пожинать плоды самых добрых отношений с внешним миром. На протяжении всей своей истории мальдивская культура выживала благодаря деловым связям с другими странами. И для внешнего мира родина 160 тысяч мальдивцев по-прежнему сохраняет стратегическое положение; это своего рода Гибралтар между Востоком и Западом.

Наряду с представителями множества иностранных государств были приглашены вожди всех атоллов архипелага. И я получил уникальную возможность одного за другим встретить в конторе Лутфи всех тех, кто, по его мнению, мог что-то поведать о рединах и рассказать об иных, никем еще не опубликованных преданиях. Для некоторых из этих вождей редины были такой же реальностью, как скрытые в их джунглях развалины бывших хавитт.

Версия Лутфи была подтверждена. Первым островом, куда приплыли редины, был Ихаванду на крайнем севере Мальдивов. Вождь атолла Ра, Ахмед Саиб, сообщил, что у жителей его округа по сей день можно услышать множество рассказов о рединах. После Ихаванду редины заняли Лумбо-Канду в том же атолле; оттуда расселились по другим северным островам - Наланду, Миланду и Ланду.

Редины появились на архипелаге задолго до других его обитателей. После них, но перед тем, как образовалось нынешнее население, сюда приходили и другие племена, но ни одно из них не могло сравниться могуществом с рединами. Их было много. Они пользовались не только парусами, но и веслами, а потому очень быстро передвигались по морю. Благодаря такой скорости они могли, переночевав на одном острове, собрать плоды на другом и приготовить себе пищу на третьем.

На некоторых островах сохранились предания о том, как редины ушли при появлении первых мальдивских семей, потому что не желали общаться с простыми людьми. Но по ночам они возвращались, чтобы собрать лимоны (лумбо), явно игравшие важную роль в их питании. Истории о лимонах сосредоточены вокруг бывших поселений рединов на Лумбо-Канду и на Расгетиму, что находится на крайней северной оконечности атолла Ра. Одна легенда рассказывает про мальдивца с Расгетиму, спрятавшегося под палубой судна рединов, которые отправились на Лумбо - Канду за лимонами. Когда они вернулись на Расгетиму, он выбрался из укрытия, и редины не наказали его, а даже поделились собранными плодами. С той поры у моряков с острова Расгетиму заведено оставлять два лимона на задней палубе своих дхони. Возможно, здесь следует искать объяснение, почему Расгетиму считался "островом, приносящим удачу". Маавади Тутту Бе, старый корабел из того же района, построивший 150 дхони, говорил, что каждое новое судно должно прежде всего пристать к берегу Расгетиму в память о рединах ("Расгетиму" означает "остров Королей". О мальдивской легенде, называющей этот остров первой резиденцией мальдивских правителей, см. гл. XI.).

Есть сведения о рединских могильных плитах в толще коренных пород острова Алифуши, а также о других каменных плитах с резьбой неизвестного происхождения на острове Баара, где по сей день можно видеть людей с голубыми глазами, рыжими волосами и тонкой спинкой носа. Но изо всей северной группы островов самые наглядные следы пребывания рединов, по словам вождя атолла Ра, сохранились на Наланду, Миланду и Ланду. Наланду-даже не один, а несколько необитаемых островков в мелкой лагуне, изобилующих кучами крупных раковин, словно от устриц. Это остатки трапез, которые редины готовили на кострах. На Миланду после рединов. осталась также большая груда развалин. Мне вспомнилось, что Белл упоминал об этом холме, который его информатор называл Рединге Фут, то есть "Холм рединов"; островитяне боялись раскапывать его из суеверия. Но самый большой холм рединов, услышал я теперь, находился на острове Ланду. Он назывался Маабадхиге - "Большой Очаг", жители соседних островов называли его Большой Хачча, или Хаикка.

Мальдивцы лишь недавно обосновались на Ланду, до той поры там после рединов никто не жил. Да и теперь туда мало кто приезжает, поскольку нет хорошей якорной стоянки и на берег не просто высадиться. Тем не менее пять лет назад два молодых американца посетили Ланду и смогли убедиться, что тени рединов до сих пор не оставляют в покое островитян. Сперва американцы побывали на другом острове в том же атолле и услышали рассказы про Ланду, где есть огромный холм и где каждый день местные жители готовят трапезу для джиннов. Один мальдивец отвез их на своей дхони на Ланду. Оба американца отличались высоким ростом; один немного недобрал до двух метров, второй - Дейв Допплер, который пришел в контору Лутфи, чтобы поведать мне эту историю,-тоже смотрелся великаном рядом с низкорослыми мальдивцами.

Когда два светлокожих чужеземца и их смуглый мальдивский спутник сошли на берег бывшего рединского острова, все жители разбежались кто куда. Рост и цвет волос и кожи нежданных гостей явно вписывались в представление островитян о легендарных рединах. Шагая по пустынной деревенской улице, американцы видели, как жители робко выглядывают из-за дверей. Они зашли в незапертое административное здание и переночевали там. Когда местный вождь наконец отважился выйти на улицу, другие островитяне последовали его примеру, и старики показывали пальцами на высоких блондинов. Американцев привели к дому, где жители Ланду каждый вечер оставляли пищу для джиннов, а утром оказывалось, что она исчезла.

Кокосовые орехи и дары моря важнейшие продукты питания на Мальдивах. Государство на 1200 островах по-прежнему сохраняет свою независимость. Только 202 острова населены, и лишь те, что расположены вблизи Мале, открыты для туристов

На другой день гости отправились осматривать большой рединский холм; его высоту Дейв определил в пятнадцать метров с лишним. Холм находился посреди заболоченной местности, к нему не вели никакие тропы, и никто из местных жителей не решился их сопровождать. На вершине холма рос громадный баньян, склоны были покрыты другими деревьями и кустарником. Дейву говорили, будто внутри холма есть храм, но он видел только разбросанные кругом большие необработанные камни.

Из тех, кого мне довелось встретить на Мальдивах, никто, кроме Дейва, не видел "Большой Очаг", где, согласно местному преданию, редины готовили себе пищу.

От этих северных атоллов редины расселились вдоль всей вереницы Мальдивских островов вплоть до Адду к югу от Экваториального прохода. Одним из последних бастионов был Адду - Ган, где уже в наше время строители аэродрома разрушили большую хавитту. Когда и сюда пришли новые обитатели Мальдивов, редины на какое-то время отступили на Хитаду, у самого пролива. Потревоженные и здесь новыми пришельцами, они в конце концов перебрались на соседний островок Кабо - Хура. Здесь редины совершали свои ритуалы с танцами. Мальдивцы на Хитаду слышали звуки их труб думари. Обычно редины отличались миролюбием, но не во время своих плясок. Заслышав звуки труб, некоторые жители Хитаду, покорясь их зову, плыли к Кабо - Хура. А увидев ритуал, уже не могли вернуться домой и, околдованные, умирали на острове рединов. Их останки были найдены там, когда редины удалились. Ибо не все редины окончили свое существование на Мальдивах, некоторые ушли дальше, никто не знает куда.

Танец, исполнявшийся рединами, назывался део, что на языке мальдивцев означает "демон" (а у индусов - "бог"), и старики на Адду говорили, что многие их предки погибли из-за этого танца. Не только жители Хитаду, но и на других мальдивских островах люди умирали от део. Мужчины и женщины танцевали нагишом. Ритуал был сексуальным и "сопровождался соответствующими действиями". Теперь део запрещен. Около двадцати лет назад из Мале был разослан циркуляр, запрещающий этот танец наряду с потреблением спиртного и прелюбодеянием.

Лутфи родился на Хитаду. Он вспомнил, что на Кабо - Хура после рединов оставался небольшой каменный дом со сводчатой крышей. Островок был так красив и с него открывался такой прекрасный вид, что во время второй мировой войны британский командир разрушил дом рединов и построил на его месте свой бунгало.

Никто не знал, почему люди умирали во время рединского танца. Однако Мэлони в своей книге описывает мальдивский народный танец тара, как ему представляется, персидского или западноазиатского происхождения. Сперва произносится молитва и возжигаются курения, затем начинает звучать барабан. По мере того как темп музыки возрастает и страсти разгораются, танцовщик снова и снова колет себе голову до крови железным шипом. Не исключено, что тара-какой-то пережиток део легендарных рединов.

Кровавые жертвоприношения, правда не людей, некогда были распространены на Мальдивах; понятно, этот обычай не буддийского и не мусульманского происхождения. Многие надежные информаторы утверждали, что такие жертвоприношения богу моря Раннамаари и теперь изредка совершаются во всех концах архипелага. На северных атоллах исполняют причудливые танцы в масках, во время которых к сверхъестественным существам обращаются на некоем забытом языке (Maloney (1980, р. 165 166).).

Неоднородность древней культуры мальдивцев стала для меня еще более очевидной, когда я услышал от вождей, что островитяне пользуются тремя разными календарями. По современному счету год делится на январь, февраль и так далее. Применяется также исламский лунный календарь. Что до древнего солнечного календаря самих мальдивцев, то в нем 27 месяцев, плюс еще один месяц в каждом одиннадцатом году. Этим календарем пользуются для сельскохозяйственных работ и рыбной ловли. На нем основывали свои советы правителям древние звездочеты, и многие месяцы назывались по звездам, стоявшим в зените в эту пору.

Мэлони слышал даже о пяти мальдивских календарях, три из которых были солнечными. Он тоже пришел к выводу, что важнее всего 27-месячный цикл. Мэлони связывает его происхождение с санскритоязычными областями на северо-западе Индии, где им пользовались звездочеты. Небо было поделено на 27 секторов, называемых по определенной звезде. По его мнению, мальдивские наименования 27 месяцев явно происходят от санскритских (Maloney (1980, р. 146-147).).

- А что вы можете рассказать про дхони? - спрашивал я вождей.

Меня - и не только меня - интриговала стандартная форма мальдивских дхони. У них были ярко выраженные "египетские" обводы; высокий, загнутый внутрь нос венчался подобием веерообразного цветка папируса. Именно так выглядели изящные бунтовые ладьи трех древнейших известных нам цивилизаций: Египта, Месопотамии и долины Инда. Но еще больше мальдивская дхони походила на папирусные суда финикийцев, построенные из досок и сохраняющие унаследованную от более древних культур форму папирусных ладей. До недавнего времени все мальдивские суда несли квадратные паруса, как на судах названных выше цивилизаций. Мы видели такие паруса на некоторых дхони южных атоллов. Когда на заре они выходили из лагуны, с величаво изогнутыми на фоне утреннего неба папириформными носами, казалось, что навстречу океанским валам движется финикийская флотилия.

- Почему на всех ваших дхони такой странный нос? - допытывался я у вождей и старого корабела.

- Никакой практической роли он не играет. Мы называем его моггаду или мулахгаду. Он приставной, так что его можно снять, если мешает в работе. Он не скреплен с килем.

Суда - единственное транспортное средство, которое могло доставить людей на эти острова, и мне с самого начала было ясно, что стандартный тип дхони - еще одна часть загадочной мальдивской мозаики.

Сидя вновь в самолете и глядя, как Мальдивы уходят назад, подобно россыпи листьев на пруду, я вспоминал данные разных источников, сообщавших, что в прошлом местные суда за неделю покрывали путь до Индии. Неплохо для того времени. Теперь до Индии было чуть больше часа.

Последовали дни, наполненные лихорадочной деятельностью. Вернувшись в Осло, я срочно занялся организацией новой экспедиции, которая должна была отправиться на Мальдивы через два месяца. Предстояло мое четвертое посещение архипелага за четырнадцать месяцев.

Музей Кон-Тики и Ослоский университет оказали мне полное содействие. Правление музея разрешило директору Кнюту Хаугланду, моему товарищу по экспедиции "Кон-Тики", оплатить все авиабилеты до Мале и обратно. Расходы на транспорт и рабочую силу в пределах архипелага обязалось покрыть мальдивское правительство. Университет предоставил археологам отпуск с сохранением жалованья, и глава университетского Музея древностей, профессор Арне Шёльсволд, согласился вновь отправиться на Мальдивы. К нему присоединились уже знакомый нам Эйстейн Юхансен и, кроме того, третий археолог, старший хранитель Музея древностей, Эгиль Миккельсен.

Памятуя сказанное нам о сроках засушливого сезона, в середине февраля мы снова приземлились в Мале. Шел проливной дождь. В разгар сухого сезона. Песчаные улицы Мале не могли впитать всей падавшей с неба воды. С каждым новым посещением я отмечал возрастающее число автомашин; сейчас они медленно маневрировали, стараясь обогнуть самые глубокие лужи, а мы, пешеходы, прижимались к стенам домов, где земля была посуше. Дождевые тучи сбрасывали свой груз не там, где положено. Тысячелетиями они плыли в небесах к засушливым областям Африки, теперь же ориентировка разладилась, и тучи грозили утопить островитян, оставляя африканцев сухими.

- Завтра будет солнце,- сказал, широко улыбаясь, встречавший нас Лутфи; министр снова поручил ему сопровождать нас.- Можно выходить из Мале, как только вы одобрите экспедиционное судно, предложенное правительством.

В оживленной гавани он показал нам стоящий в окружении дхони и других судов мальдивской постройки симпатичный парусно-моторный кораблик. Тоже построенный из местного материала с соблюдением традиционных форм, но отличающийся особым изяществом и чистотой. На корме название: "Шадас".

- Хозяин судна-молодой немец,-объяснил Лутфи.-Он мусульманин, построил его с помощью мальдивского корабела, сам возглавляет команду, в которую, кроме него, входят моторист и кок.

Читатель уже слышал об этом судне. Теперь я воочию убедился, что оно отлично подходит для экспедиционной работы в мальдивских водах.

В конторе Лутфи я познакомился с голубоглазым владельцем "Шадас". Это был невысокий крепыш с открытым приветливым лицом и мусульманского типа усами такого же цвета, как его желтая шевелюра. Сказав что-то Лутфи на дивехи, он повернулся ко мне и заговорил на хорошем английском языке:

- Меня зовут Мухамед Азим Симон. Но мне будет приятно, если вы станете звать меня просто Азимом.

Мы перешли на "ты" и тут же договорились обо всем. Экспедиция платит аренду за каждый день, когда судно будет стоять на якоре, служа нам базой; правительство платит условленную цену за каждый день пути. Азим и его веселый мальдивский кок Заккариа помогли нам в рекордный срок закупить необходимый провиант и снаряжение; моторист Хасан оставался на "Шадас", охраняя доставляемое на борт драгоценное имущество.

Поздно вечером, окруженные чуть ли не всем населением Мале, мы стояли на пристани, наблюдая, как аэропорт впервые принимает летящий с Востока в Европу реактивный гигант компании "Сингапур эйрлайнз". Самолет благополучно приземлился, расстояние между Востоком и Западом еще больше сократилось, и Мальдивы были еще плотнее зажаты между ними. Затем мы упаковали личное имущество и присоединились к капитану Азиму и его команде на борту "Шадас".

Сквозь облака проглядывали звезды. Невероятно! Лутфи напомнил нам свой прогноз.

Кроме уже упомянутой нашей четверки из Норвегии, Лутфи и команды судна, в состав экспедиции вошел официальный представитель мальдивских властей, еще один Манику - Ибрахим Манику Дон Манику.

Как только из-за горизонта выглянул краешек солнца, мы на хорошей скорости покинули лагуну Мале и взяли курс на Ниланду.

Пройдя под вечер через пролив у Арияду, мы продолжали следовать вдоль рифов на юг; за это время Хасан уже поймал три пеламиды и корифену. Мы обогнули Ниланду с юга и, промеряя глубину обыкновенным свинцовым лотом, сумели войти в лагуну. Азим и Хасан шли впереди на резиновой лодке, а Заккариа, стоя на руле, следил за их сигналами. Осадка "Шадас" составляла всего один метр; Азим отыскал в рифе проход с глубинами до трех метров, и мы благополучно пересекли четырехсотметровый барьер. Солнце еще не зашло, когда мы, возвратясь вдоль внутренней стороны рифа к Ниланду, бросили якорь в нескольких саженях от пристани. Напомню, что в прошлый раз нам удалось пройти сюда только на плоскодонном катере.

С приходом темноты мы немало удивились, заметив ритмично вспыхивающий огонек на рифе. Две ярких вспышки, долгая пауза, опять две вспышки. Светящий буй! Еще один признак стремительного броска Мальдивов в технологический век. В прошлом году такие буи мы видели только в Мале. И ведь Ниланду лежит далеко от морских путей, из чего следовало, что риф обозначен исключительно для местных рыбаков. Еще больше мы удивились, когда, сойдя на берег, услышали, что фонарь буя питается от солнечных батарей. Заодно мы узнали, что после нашего предыдущего визита на остров приходили из Мале японские гости. Может быть, этим объяснялось появление замечательного буя.

Обнаружили мы и другие перемены. Из нескольких домиков, резко диссонируя с шелестом пальм и всей атмосферой островного селения, звездного неба, тихой лагуны, вырывались исторгаемые японскими транзисторами оглушительные звуки визгливой музыки. О вкусах, как говорится, не спорят, но уж больно скверно все это сочеталось. Все равно что запивать молоком икру минтая или играть Бетховена на стадионе во время футбольного матча.

Возможно, приемники были включены на полную мощность, чтобы сделать нам приятное или произвести на нас впечатление. Музыка стихла вдали, когда мы подошли к знакомому песчаному холмику под пальмами. Но и тут нас подстерегал сюрприз. Сам холмик оставался нетронутым, но песок вокруг шурфа, в котором мы откапывали фаллоидные камни, был основательно изрыт.

- Они унесли с собой только один камень.-сообщил вождь, видя наши встревоженные лица.

- Японцы. Они приехали снимать то, что вы нашли. И тоже производили раскопки.

Нас не поняли, и пришлось вмешаться Лутфи. Он выяснил, что приезжали киношники. Прослышав о наших исследованиях, они арендовали судно в Мале, чтобы снять обнаруженное нами.

Не стану утверждать, что мы были счастливы, когда увидели, что наш раскоп уподобился картофельному полю. Чтобы как-то утешить нас, островитяне показали место, где предыдущие гости закопали свои находки. Плохое утешение для археологов; слишком уж это было похоже на свалку, в которой мы рылись на Ваду. Рядом с нашим шурфом японцы наткнулись на обложенную камнем глубокую квадратную яму. Видимо, здесь, под стенами бывшего храма плодородия, помешалась камера для реликвий. В яме были свалены находки японцев: несколько фаллоидных камней и "зонтичных башенок", похожих на наши.

- Копать здесь - только зря время тратить,-заключил Шёльсволд и повернулся лицом к нетронутым участкам.- Материал для радиокарбонной датировки, вот что нужно нам теперь.

Тут же на холмике мы устроили небольшое совещание. Все согласились, что фаллоидных камней и "зонтичных башенок" у нас хватает, теперь нужны такие предметы, которые помогли бы определить возраст уже найденных.

Шёльсволд огородил на холмике веревкой участок для шурфа. Другой прямоугольник разметили Миккельсен и Юхансен метрах в двухстах к северу от холмика, где, по преданию, располагалась ограда вокруг семи древних храмов. Пока рабочие занимали свои места, Лутфи предложил мне осмотреть участок перед расположенной поблизости мечетью: один старик сказал ему, что там некогда находился большой бассейн, есть смысл копать.

Последовав за Лутфи, я не увидел никаких признаков бассейна, только широкую песчаную дорогу, которая вела в селение. Между тем меня ожидало новое потрясение. Мы остановились перед большой старой мечетью, где Лутфи и Вахид в прошлый раз сделали свое великое открытие, когда обратили наше внимание на то, что кладка фундамента под мечетью в точности походила на основание раскопанной нами древней храмовой стены. Но где же она?

Исчезла. Великолепная кладка была закрыта слоем современного цемента.

- Это сделали фанатики!- воскликнул он. - Замазали, когда узнали, что речь идет о языческом сооружении.

Старая домусульманская кладка исчезла навсегда. На земле рядом с мечетью лежала груда мелких обломков известняка - все, что осталось от части древней стены. По другую сторону мечети зияла глубокая яма, где современные каменщики брали песок для цемента. На дне ямы просматривалась верхняя грань еще какого-то сооружения.

Старики поведали нам, что сюда таскали песок с пляжа, когда понадобилось засыпать языческий бассейн перед мечетью. Заложив на этом месте шурф, мы вышли на верхние ступени каменной лестницы. Позвали еще рабочих с лопатами. Лестница начиналась плитой серповидной формы, к которой примыкали тщательно пригнанные друг к другу тесаные камни, составляющие верхний край большой круглой конструкции. Продолжая углубляться в заполняющий чашу рыхлый песок, мы обнаружили сваленные туда же куски известняка, часть мусульманской могильной плиты и фаллоидный камень. От поверхности семь широких ступеней спускались между вертикальными ступенями к расходившейся по широкой дуге в обе стороны скамье шириной 50 сантиметров.

Чуть пониже скамьи нам встретилась вода. Пресная вода. Ее уровень опускался вместе с отливом, пока мы расчищали кладку чаши, включая половину верхнего края. Внутренний диаметр правильной окружности равнялся 7,20 метра. На стыке круглых стен чаши и прямой кладки по сторонам лестницы плиты были стесаны так, чтобы противостоять давлению воды.

Этот ритуальный бассейн был построен с таким же техническим и эстетическим совершенством, как прямоугольный бассейн на Фуа-Мулаку, однако здесь все стены и ступени были покрыты слоем известки. И сделали это явно на какой-то поздней стадии, ибо камни были гладко обтесаны и отшлифованы. Компас показал, что лестница выложена в южной части чаши и берет начало у засыпанной впоследствии дорожки, которая спускалась на восток к лагуне от разрушенного храма, его фундамент был использован строителями мечети.

Тем временем шурф, заложенный Миккельсеном и Юхансеном, вывел их на упоминаемую в преданиях ограду храмового комплекса, о чем они дали мне знать радостными возгласами. В самом деле, древняя стена, строго ориентированная по странам света.

Мы от души посмеялись, когда один из рабочих крикнул, что подцепил лопатой "современного краба". Это был пальмовый вор, личинка которого, подобно раку - отшельнику, прячет свое мягкое брюшко в пустую раковину. Да только данный экземпляр вместо раковины использовал крышку от пластмассовой фляги!

Затем появились кусочки древесного угля. И черепки толстенной керамики. Рабочие называли ее " - румба моши"; в сосудах такого типа они держали дома пресную воду. Но еще глубже Миккельсену попался зеленоватый черепок другого вида. "Таши моши",- сказали рабочие. "Китайская керамика",- перевел Лутфи, подтвердив нашу догадку.

- Барабаро,- заключил Юхансен и сунул этот черепок в полиэтиленовый мешочек.

"Барабаро" на языке дивехи означает "хорошо, прекрасно". Это было первое выученное нами мальдивское слово, притом весьма полезное и как еще один фрагмент занимавшей наши умы мозаики. Ибо мы с удивлением выяснили, что то же слово, с тем же значением присутствует в древнем индоарийском языке урду в области долины Инда.

Продолжая копать шурф, археологи нашли еще черепки китайского типа. Покрытые особой, трещиноватой зеленой глазурью, они действительно напоминали древнюю восточную керамику. Вплоть до самого основания стены встречались эти и другие черепки, осколки раковин и древесный уголь.

На глубине 90 сантиметров Миккельсен извлек из грунта необычную, просверленную вдоль, продолговатую красно-черную мозаичную бусину. Совершенно уникальное, изящное изделие. Наши мальдивские друзья никогда не видели ничего подобного. Зато видели мы. В каком-то музее. В каком именно?..

Погребенная в грунте стена помещалась именно там, где говорили старики, огораживая, как показали шурфы, своим квадратом всю территорию легендарного храмового комплекса, площадь которой равнялась примерно одному гектару.

Всем своим видом эта стена безмолвно повествовала об эпохе, чуждой мусульманским традициям. При общей толщине около двух метров, она была сложена из прямоугольных плит, между которыми внутри был насыпан коралловый песок. В этом песке довольно глубоко нам попался крупный обломок декоративного известнякового карниза бывшего храма. Резной узор, сочетающий выступы и впадины, напоминал классический греческий орнамент. Выходило, что на этом острове стоял искусно оформленный храм, который либо забросили, либо разрушили еще до того, как была сложена раскопанная нами домусульманская стена. Подтверждалось го, что мы обнаружили на Гане и Гаду.

Похоже, здесь поочередно возводили храмы представители двух разных народов,- заметил Юхансен. - И тот, и другой до того, как была построена мечеть. К такому выводу склонялся и Шёльсволд, раскапывая холм. Его бригада прошла шурфом песчаный заполнитель былой конструкции до самого основания. Коралловый песок с примесью земли и отдельных кусков известняка составлял компактную сердцевину разрушенной пирамиды. Ни древесного угля, ни камеры для реликвий, никаких следов захоронения. Но на дне шурфа, в самом центре квадратного фундамента, покоилась большая витая раковина. Совершенно целая, она, возможно, выполняла некую магико-религиозную функцию. Рядом с ракониной вперемешку с коралловыми блоками лежали необычные красноватые камни, размерами и формой напоминающие современные кирпичи. Один из них даже не был разбит. До сих пор нам ни разу не попадались на островах образцы такого песчаника кирпичного цвета.

- Вообще - то он встречается в небольшом количестве, сказал Лутфи. - Мы называем его ратга, "красный камень".

На Мальдивах есть три вида годного для строительства природного камня. Самый употребительный - вели-га, "песчаный камень", составляющий коренную породу здешних островов, беловатый крупнозернистый известняк, который был использован в раскопанных нами храме и стенах. Дальше следует хири-га, "белый камень", добываемый на внешних рифах или на дне лагун. Ярко-белый мелкозернистый известняк, он применялся древними строителями для облицовки храмов, впоследствии разобранной мусульманами и использованной ими для своих мечетей.

Так что красный камень, хоть раньше нам не встречался, не был полной неожиданностью. Однако найденные теперь образцы, как и два белых камня с классическим орнаментом, предназначались для декоративной облицовки, а не для внутреннего заполнения пирамиды.

- Два различных периода,- заключил Шёльсволд.- Больше ничего нельзя сказать, пока мы не датировали раковину по радиокарбону.

На очереди был Гааф - Ган. В третий раз. Нам не терпелось узнать, не уничтожен ли солнечный храм японцами, которые прошли по нашему маршруту.

Азим твердо уповал на Аллаха и не чурался разумного риска. Тщательно разведав вместе с Хасаном на резиновой лодке и вплавь пролив между Гааф-Ганом и Гаду, он вернулся на "Шадас" и повел судно прямо на барьерный риф.

- Сейчас прилив,- объяснил он. Но все равно, наружная грань рифа поднимается так близко к поверхности, что прибой до нас не дойдет.

После чего Азим и Хасан снова прыгнули в воду и, не скупясь на канаты, зачалили наш кораблик к коралловым глыбам на дне. В итоге, когда наступил отлив, "Шадас" очутился как бы в защищенном со всех сторон торчащими кораллами плавательном бассейне с кристально чистой водой. Под килем осталось так мало воды, что наиболее крупные из ярко расцвеченных рыб, подойдя к судну, предпочитали огибать его. Дельфины и вовсе не умещались в нашей ванне, для них был открыт пролив по соседству.

Подошла лодка с "хозяином" Гана. Не дожидаясь наших вопросов, он сообщил, что японцы побывали здесь. Они пожелали ознакомиться с нашими находками, тогда их провели к большой хавитте. Вот только копать им не пришлось, продолжал, широко улыбаясь, наш высокорослый друг, потому что жители Гаду отказались одолжить им кирки и лопаты.

Мы застали солнечный храм в том же виде, каким его оставили. Огромный холм с деревом кандху наподобие могучего шпиля был не тронут. Да мы и сами не собирались всерьез копать хавитту в поисках спрятанных сокровищ. Для этого требовалась мощная экспедиция, в частности пришлось бы сооружать подпорные стенки, с тем чтобы битый камень не обрушился в глубокий раскоп. Мы ограничились тем, что расчистили фундамент основных стен и четырех пандусов, чтобы получить более полное представление о всей конструкции, и заложили кругом шурфы, надеясь вскрыть культурные слои с датируемым материалом. То и дело работа прерывалась из-за тропических ливней. Мы натянули между деревьями большой брезент, и шесть десятков людей часами отсиживались в тесноте под этим навесом, утоляя жажду водой, стекавшей с брезента. Жизнерадостные рабочие не давали нам унывать. Глядишь, вновь припекает солнце, можно возобновлять работу.

Древесный уголь, кусочки кости и черепки, за которыми охотились археологи, не занимали Лутфи. Его волновала более крупная дичь, и всю свободную рабочую силу он направлял на прокладку троп и расчистку зарослей в поисках новых хавитт. Лутфи старался не зря. На прилегающем к большой хавитте участке в лесу оказалось еще шесть холмов. Они были невысокие, зато некоторые отличались внушительной шириной. На вершине одного из них лежали длинные блоки, на которых под слоем зеленого мха скрывался красивый рельефный орнамент-жезлы и концентрические круги. По соседству валялись тесаные камни и квадратные блоки с ямкой посередине, возможно служившие цоколями для колонн. В семидесяти метрах на восток от большой хавитты я едва не провалился в замаскированную растительностью яму и, раздвинув папоротник и ветки, увидел сложенный из толстых тесаных блоков, наполовину засыпанный землей круглый ритуальный бассейн.

Недалеко от южной оконечности острова, в получасе ходьбы от малой хавитты, которую мы осмотрели в прошлый раз, наши рабочие проложили дорожку к еще одному холму. На вопрос, почему бывшие обитатели острова не довольствовались большой ха-витгой, наши друзья, как и прежде, ответили, что на острове жили разные племена, прежде чем последнее из них было изгнано "большими кошками".

Изучая лица и телосложение наших помощников с Гаду, мы понимали, что так оно и было. Люди, сидевшие рядом с нами под брезентовым навесом, являли собой живое смешение разных этнических групп. Чисто семитские черты чередовались с малайскими, европеоидные с негроидными.

Выйдя после очередной грозы из-под навеса, я заметил отливающее металлом пятно на одном из только что раскопанных нами солярных символов. Дождь смыл с камня всю землю, и в самой середине солнечного диска обнажился позеленевший от окиси кусок меди. Тщательный осмотр других камней из того же шурфа позволил обнаружить остатки тонкого медного штыря, словно бы призванного обозначить центр. Но чаще всего металл совсем исчез, оставив пустую ямку. Случайно нам встретился кусок камня с половиной солярного символа, и на вертикальном изломе, как на разрезе, удалось рассмотреть, что в камень был вбит острый штырь длиной 8 сантиметров, толщиной 6 миллиметров. Не требовалось большой фантазии, чтобы представить себе, что этими штырями к камню прочно крепилось нечто ценное, по всей вероятности - круглая пластинка блестящего металла, быть может золота, покрывающая всю поверхность солнечного диска внутри концентрических кругов.

Зоркий рабочий, помогавший просеивать землю из раскопа, обнаружил красновато-коричневый шарик такой крохотный, что он вполне мог бы незамеченным проскочить в ячею. Похоже было, что это агат. Возможно, шарик сточила эрозия; так или иначе, он был так мал, что просверленная в нем дырочка могла пропустить нитку чуть толще волоса. Миниатюрные размеры и сам материал напомнили мне знаменитый бисер из Лотхала. В этом древнем порту в долине Инда археологи раскопали то, что осталось от мастерской, где как раз изготавливали такие крохотные бусинки и тысячи готовых изделий ждали заморских покупателей.

- Мусульманские девушки не носят бус,- заметил Лутфи.

А я подумал, что любые девушки вряд ли теряют свои бусы возле храмовых стен. Вероятно, эта малютка, как и более искусно сделанная крупная мозаичная бусина на Ниланду, украшала изображение божества. Разбитого вдребезги мусульманами или же их предшественниками, которые замазали известкой декор древней облицовки.

В земле у подножия храма лежали упавшие сверху тесаные камни самой различной формы. Почти все разбиты, и недостающие куски разбросаны кругом так, что большинства не найти. Но как же великолепно должен был смотреться храм, когда все части конструкции были на своих местах... Мы находили цилиндрические камни, которые складывались в колонны. Тут были камни плоские и полукруглые, были прямоугольные с классическими контурами, возможно служившие цоколями. Нам даже попался каменный шар с выступами на полюсах. Одни плиты украшала изящная решётка, у других были квадратные и круглые отверстия; на некоторых вырезаны рельефные, а то и трехмерные ступени и ступенчатые пирамиды. И снова и снова встречались нам образцы, знакомые по прежним посещениям Гана.

Скромная мечеть, крытая пальмовыми листьями, стоит сегодня на месте ослепительно белого известнякового храма, снесенного островитянами, когда в XII веке они сменили веру предков на ислам. Обломки храма были использованы мусульманами для могильных плит, но по соседству мы раскопали нетронутый священный бассейн. Между гладко отшлифованных, безупречно пригнанных плит в чашу бассейна спускалась мегалитическая лестница. Когда рабочие углубились до окаймляющих стены каменных скамей, показалась пресная вода

А еще нас ожидал великий сюрприз: Миккельсен с торжествующим видом предъявил нам полуфигуру каменного льва, которую откопал в углу между восточной стеной и ее пандусом. Маленькая скульптура явно вставлялась в стену как украшение. Очистив голову льва от земли, Миккельсен обратил наше внимание на круглое углубление на макушке; точно такие ямки мне доводилось видеть у некоторых каменных львов, стоящих попарно у ног хеттского бога Солнца. Назначение ямок неизвестно. Перед нами одна из многих загадочных параллелей; сходные ямки вырезаны на голове каменных пум, изваянных ольмекскими основателями Мексиканской цивилизации.

Тут и Юхансен извлек из своего шурфа обломок маленькой статуэтки. Отчетливо различались пять пальцев ноги на ступне, обращенной подошвой вверх и прилегающей к согнутому колену. Мы долго вертели обломок в руках, наконец меня осенило:

- Это часть сидящего Будды. Он сидит скрестив ноги. Индуистских богов нередко изображают сидящими так, что одна нога, как здесь правая, подогнута, а другая свисает вниз.

Послышались вдруг возбужденные возгласы, их сменила ликующая песня. Это пустились в пляс рабочие, которые выкорчевали оставшийся на одном из пандусов здоровенный пень. В глубокой яме под пнем лежал каменный бык. Скульптор вырезал голову с рогами, шею, передние ноги и половину корпуса так, что бык словно выходил из толщи известнякового блока. В стиле этого изделия угадывалось что-то месопотамское. Если же говорить о мотиве, то бык и лев - два главных божества и в Древней Месопотамии, и у ее могущественных соседей-в Индии.

На другой день работы продолжались. Всю ночь бушевала гроза. В небе висели низкие тучи. Вот вам и "засушливый сезон"! Сырая, ревматическая погода... Часть наших помощников не вышли на работу, хотя сам по себе дождь их ничуть не пугал. Около полудня лопаточка Юхансена наткнулась на подобие фаллоидного камня, однако после очистки скульптура оказалась похожей скорее на бутон лотоса. А секундой позже он радостно заулюлюкал, и его рабочие затеяли веселый перепляс. Еще один лев! На этот раз вполне сохранный, передние лапы подогнуты, голова поднята вверх. Общая длина фигурки - около 40 сантиметров, высота 21 сантиметр, задняя часть туловища оформлена прямоугольником, чтобы входила в кладку наряду с быком и солярными камнями. И опять мы увидели на макушке львиной головы загадочную ямку.

Немного погодя на том же участке Миккельсену попался третий лев. Правда, от фигурки уцелела только морда с ноздрями и правый бок. Тот, кто разбивал этот чудесный образчик искусства, основательно потрудился. Но он не был мусульманином. Ведь быка-то мы нашли в насыпи пандуса. Мусульмане довершили разгром храма, но пандус клали не они.

Как-то вечером, пока Заккариа готовил обед, Хасан отправился на необитаемый Ган один порыбачить в лагуне. Он уверял, что не боится ни джиннов, ни ферета. Тем не менее вскоре мы услышали, как Хасан кричит, чтобы Заккариа поскорее пришел за ним на надувной лодке. Заккариа не сразу оторвался от своих кастрюль и сковородок, и, когда он наконец подогнал лодку к острову, Хасан был вне себя от ярости и страха. Какой-то джинн подкрался сзади и обсыпал ему голову песком. Хасан еще долго вытряхивал песок из волос. Мы предположили, что над ним пролетела цапля. Или большая летучая мышь. Но Хасан с презрением отверг наши догадки. Цапли и мыши не бросаются песком, так ведут себя только джинны. На другой день он попросил Закка-рию отправиться вместе с ним на то место, чтобы поискать следы на берегу. Они увидели одни лишь отпечатки босых ног самого Хасана. Это окончательно убедило его. Только джинны могут ходить по песчаному берегу, не оставляя следов.

Важные дела вынуждали Шёльсволда и Лутфи уехать раньше остальных членов экспедиции, и мы пошли через Экваториальный проход на юг, чтобы забросить их в аэропорт.

По пути к Адду - Гану решили заглянуть на Фуа - Мулаку. После того, что мы видели на этом острове посреди Экваториального прохода, Ниланду и Гааф - Ган представили нам довольно однообразный набор черепков. Плодородие Фуа-Мулаку и неограниченные запасы пресной воды, конечно же, привлекали все чужеземные суда, следовавшие через пролив.

На этот раз нам помогли перенести гребную лодку внутрь острова, к большему из двух озер, отличающих Фуа - Мулаку от всех известных мне коралловых островов. На таких островах озера обычно не образуются, но ведь Фуа - Мулаку некогда был атоллом с лагуной, которая сообщалась через пролив с окружающим морем. Я уже упоминал местные предания о временах, когда плоты и корабли могли заходить на стоянку туда, где теперь расположены озера и влажные плантации таро.

Оба озера постепенно зарастают, уступая место трясине и плантациям. Во время первого посещения я вместе с Бьёрном Бюэ пытался плавать в большем озере, но мы только набрали полные трусы коричневого ила. Теперь мы с Юхансеном и двумя островитянами плыли на лодке, распугивая длинноногих журавлей и белых водоплавающих птиц. Озеро длиной всего 350 метров было удивительно красиво; зеркально гладкая поверхность отражала все оттенки зелени кокосовых пальм, бананов и прочей растительности, обступившей воду плотным кольцом. Малейшее движение весел поднимало рыхлую ржаво-красную муть. Когда наши местные спутники прыгнули за борт, они словно погрузились в шоколадный мусс. Ныряя сквозь дурно пахнущий жидкий ил, они доставали дно бывшей лагуны и возвращались, сжимая в шоколадной пятерне неожиданно белую известковую кашицу.

Это озеро, Бодху-Кулхи, расположенное совсем вблизи морского берега, наверно, было раем для древних мореплавателей. Сперва в роли открытой гавани, потом, когда природа перекрыла вход, а тропические ливни вымыли всю соль, как поставщик столь необходимой пресной воды. Много веков, пока вода оставалась прозрачной и можно было любоваться безжизненными кораллами, озеро являло собой несравненную достопримечательность для любого морехода, совершающего долгое плавание из одного конца Индийского океана в другой.

Неудивительно, что мы с Бьёрном при первом посещении Фуа - Мулаку собрали на редкость разнообразную коллекцию черепков. Стоило ребятишкам заметить, что я нагибаюсь за черепком, как они тотчас находили кругом другие. У нас были конфеты для обмена, но когда набрался полный мешок подъемного материала, пришлось закрыть свою лавочку. Этот мешок мы передали нашему другу Роланду Сильве, возглавляющему археологические исследования в Шри-Ланке. Вот что он писал мне тогда:

"Интересно отметить, что возраст образцов отражает миграции человека на рубеже нашего летосчисления. Не сомневаюсь, что это послужит серьезным подтверждением ваших гипотез о весьма давнем заселении этих прекрасных островов у экватора".

В материале, собранном нами на Фуа - Мулаку, особое внимание шри-ланкийских специалистов привлек осколок кувшинного горлышка: "Эта керамика украшена так называемым ямочным орнаментом и предположительно может быть отнесена к эллинистическим изделиям 200 г. до н. э. 200 г. н. э.; данный черепок важен". Некоторые черепки были определены как родственные шри-ланкийской керамике III века н. э., другие как будто указывали на связь с кушанской красной полированной керамикой Индии VI века. Часть образцов охарактеризована такими словами: "Различная глазурованная керамика, вероятнее всего, привозные мусульманские и китайские изделия" (Письмо из министерства культуры Шри-Ланки от 29 августа 1983 г., подписано Роландом Сильвой и С. У. Дераньягалом.).

Восток и Запад встречались на Фуа-Мулаку. Мы были уверены, что разведочные шурфы у большой хавитты принесут множество новых находок. Не тут-то было. Может быть, у древнейшей мечети? На полях у селения? На краю плантаций таро? Нет, нет и нет. Хотя мы прошли весь верхний слой черного гумуса и подстилающий его стерильный гравий до коренной породы вели-га. Кое-где вообще не было черепков, и мы поняли, что копаем на месте бывшей лагуны. В других шурфах попадался, как правило, один основной тип керамики кирпичного цвета с небольшими вариациями в изгибе верхнего края и размерах всего сосуда. Некоторые образцы этого типа были украшены бороздами. Очень редко встречалась желтая керамика без декора или покрытые трещиноватой зеленой глазурью черепки китайского типа. Большим разнообразием отличались только образцы, обнаруженные в коралловом песке возле причалов и на поверхности участков с тонким слоем неплодородной земли рядом с селением.

Напрашивался вывод, что местные жители не пользовались богатым набором чужеземной керамики, ее черепки были оставлены мореплавателями, которые из века в век курсировали в этих водах, ненадолго высаживаясь на берег для отдыха или меновой торговли. Сами фуамулакцы тогда, как и теперь, обходились большими кувшинами, обычно стоящими у дверей, и более мелкой посудой того же типа на кухне. Согласно записям древних арабов, подтверждаемым местными преданиями, эти стандартные изделия ввозились из Юго-Западной Индии в обмен на раковины каури.

И на Фуа - Мулаку, и в атолле Адду погода тоже была не в ладах с сезоном: шел проливной дождь, гремели грозы. Наше плавание на "Шадас" от Экваториального прохода обратно, на север, разительно отличалось от прогулки на веслах по обрамленному пальмами озеру на Фуа - Мулаку. Едва Адду скрылся за горизонтом, как разразился шторм, а океанские волны нигде так не склонны затевать бурную пляску, как в проливах, где мощное течение либо протискивается им навстречу, либо мчится во весь опор вместе с ними.

Мы возвращались на Гааф - Ган и Гаду, чтобы продолжить раскопки, и, поскольку

Лутфи покинул нас, взяли на борт опытного моряка, который попросил отвезти его домой на Гаду и за это вызвался быть лоцманом. Наш новый друг (его звали Фаузи) подтвердил то, в чем мы уже убедились: течения у островов Мальдивского архипелага настолько сильны и переменчивы, что на компас лучше не полагаться, главное - твердые ориентиры.

Манику Дон Манику, молчаливый сопровождающий, приставленный к нам властями, стал заметно разговорчивее, сменив Лутфи в роли нашего главного помощника. Встревоженный сильной качкой, он попытался установить радиосвязь с внешним миром. Наш маленький передатчик немногим превосходил дальность слышимости обыкновенного человеческого голоса, поэтому Манику был очень горд, когда связался с только что скрывшимся за кормой Адду - Ганом. Он радостно доложил, что там идет дождь (у нас в этот момент дождя не было), однако тут же в его голосе зазвучали совсем другие ноты. Из Мале передали на Адду предупреждение о жестоком шторме и сообщили, что к северу от архипелага бушует ураган - большая редкость для этого района.

Ветер от вест-зюйд-веста крепчал. Азим предупредил нас, что в такую погоду ни одна дхони не выйдет из лагун. Над нами проплывали черные штормовые тучи. При попутном ветре "Шадас" буквально летела по волнам. В 8.45 утра воспаленными от соленой воды глазами мы сквозь каскады брызг рассмотрели впереди Фуа - Мулаку. В такую погоду от его берегов следовало держаться подальше, однако мы должны были сблизиться с ним, чтобы взять правильный курс на Гааф - Ган.

Море кругом буквально кипело, когда мы пересекали линию экватора, где скорость течения особенно велика. Мы давно убрали с палубы все лишние предметы, и резиновая лодка была прочно привязана на крыше рубки. Тучи брызг пролетали над судном от носа до самой кормы, окатывая нас с ног до головы. Юхансен - закаленный моряк, однако со вчерашнего дня у него побаливал живот, и он предупредил, чтобы его искали на койке, если не услышим, как работает помпа в гальюне. Миккельсен вышел, улыбаясь через силу, на палубу, принес жертву Нептуну и тут же снова спустился вниз. Кок Заккариа чувствовал себя отвратительно и после каждой взятой им пробы своей стряпни подбегал к фальшборту.

Мимо меня проследовал с носа человек, лицо которого было скрыто полиэтиленовым мешком, пробурчал: "Хасану не нравится это",- и, натянув мешок до самых колен, для верности забрался под лежащую вверх дном лодчонку.

С трудом удерживая равновесие, Манику Дон Манику не выпускал из рук портативную рацию. Он утратил всякую связь с внешним миром и был явно недоволен нашим ближайшим окружением. Простым глазом было видно, что он не больно-то доверяет капитанским способностям Азима. По его мнению, только Фаузи, настоящий мальдивец, выросший на берегах этого пролива, мог благополучно привести нас в гавань.

- Теперь это под силу одному лишь Аллаху,- спокойно возразил Азим, сжимая руками штурвал и отдавая команды Фаузи, который помогал ему сражаться с натиском волн.

- Шпангоуты - самое слабое место моего судна! - добавил Азим, обращаясь ко мне, пассивному зрителю внушительного спектакля.

С чувством тревоги и восхищения смотрел я, как построенное Азимом суденышко с грацией танцовщицы вписывается в движения беснующихся волн. Попытайся оно воспротивиться им было бы раздавлено, как яичная скорлупа под натиском тысяч китовых брюх. Время от времени, когда какая-нибудь волна сбивалась с ритма бешеной пляски, дерево издавало громкий треск, и мы с Азимом обменивались слабыми улыбками. Обоим было не по себе. Сейчас бы сюда камышовую ладью... Не выдержат шпангоуты или обшивка "Шадас", и быть нам на дне. На папирусных ладьях мне доводилось одолевать куда более высокие волны, чувствуя себя в полной безопасности, потому что бунты из стеблей не боятся ныряющих гребней, свободно пропуская воду через днище. Мысленно я ругал древних шумеров и финикийцев за то, что они отказались от надежных бунтовых конструкций и научили нас строить потопляемые суда.

Съезжая в глубокие ложбины между волнами, мы видели бутылочную зелень склонов с шипящими гребнями наверху, которые грозили обрушиться на нас. Но судно успевало взмыть по крутому склону, и гребни лишь поглаживали его борта. Забавно было наблюдать летучих рыбок. Им уже не удавалось подолгу парить над морем. Только взлетят над волной, как их встречает следующая, так и прыгали они с гребня на гребень, словно лягушки.

Но "Шадас" держалась молодцом. Четырнадцатиметровая длина и плавные обводы позволяли ей благополучно переваливать через могучие валы. Благодаря малым размерам она свободно скользила между волнами и пропускала под килем тысячетонные горы воды. Будь "Шадас" немного длиннее, она сломала бы себе хребет на высоких гребнях или между ними.

На быстрине волнение приняло беспорядочный характер, и волны дыбились перед нами, словно дикие жеребцы. Да и ветер как-то особенно яростно свистел в снастях. Однако чем сильнее бушевали стихии, тем очевиднее становилось, что судно Азима выдюжит. Недаром мое детское представление об океане как о злой силе давно уступило прямо обратному восприятию. "Дружелюбный океан",- говорил я себе, глядя на грозное и прекрасное проявление могущества нашей матери-природы, милостивой к тем, кто приноравливается к ее ритмам, вместо того чтобы противоборствовать им.

Азим и Фаузи мастерски управляли судном. Временами сила ветра возрастала до такой степени, что приходилось изменять курс и ложиться в дрейф, тем не менее пополудни мы уже различали вдали пальмовые кроны, когда "Шадас" взмывала на гребень. При тихой погоде пальмы было видно с моря на расстоянии 10 миль, песчаные пляжи - за 3-4 мили. Забравшись на мачту, Фаузи объявил, что впереди Гааф - Ган, и мы внесли поправку в курс. Вскоре выяснилось, однако, что это был не Ган, а Ваду.

Море несколько присмирело; и ветер перестал завывать в снастях. Видимо, мы вышли из быстрины и очутились под прикрытием каких-то рифов. Распознав хавитту на Ваду, мы еще раз изменили курс и пошли при переменном ветре вдоль тянувшихся слева по борту берегов и рифов атолла Гааф.

Аллах был милостив к правоверному Азиму, и наш капитан, промокший насквозь от соленых брызг, с благодарной и гордой улыбкой провел "Шадас" в лагуну Гаафа и бросил якорь у подветренной стороны Гана.

"Волнующие тайны, которыми богаты многочисленные острова и рифы Мальдивов... радость и удовлетворение от их исследования не поддаются описанию. Мало просто испытать эти чувства - их следует смаковать. Ибо речь идет о радости от встречи с тем, что до сих пор было сокрыто для большинства людей" [48].

И вот снова Мале. Приблизились ли мы к ответу на загадку?

Когда мы, погрузив в числе прочего трех каменных львов и быка, простились с Гааф - Ганом и взяли курс на север, в небе снова царствовало мальдивское солнце. Бог морей примирился с ветром, хоть тот и продолжал дуть не в ту сторону.

В положенное время Азим сверился с часами, передал штурвал Хасану и - единственный из четырех мусульман на борту - опустился на колени, чтобы отбить поклоны в сторону Мекки. Заккариа был занят чисткой рыбы, а Манику Дон Манику возился со своим передатчиком. Юхансен и Миккельсен разбирали на палубе черепки, подставив спину жгучему солнцу. Что до меня, то я сидел на рубке, поглядывая на скользящие мимо островки и рифы, и сверял их названия с длинным перечнем в брошюре Хасана Манику. Заключительные слова его введения как нельзя лучше подходили к моему настроению в эти минуты:

"Волнующие тайны, которыми богаты многочисленные острова и рифы Мальдивов... радость и удовольствие от их исследования не поддаются описанию. Мало просто испытывать эти чувства - их слудует смаковать. Ибо речь идет о радости от встречи с тем, что до сих пор было сокрыто для большинства людей" (Maniku (1983, р. 3).).

И вот снова Мале. Приблизились ли мы к ответу на загадку?

Глава X. Забытая глава всемирной истории