XV ЭПАМИНОНД

1. Эпаминонд, сын Полимнида, фиванец (Известны отец Эпаминонда Полимнид и брат его Кафисий; оба они - участники Плутархова диалога «О гении Сократа». Имя матери было забыто еще в древности (Плут. Агесил XIX). Родители Эпаминоида дожили до победы его при Левктрах (Плут. Изречения... 70,10)). Прежде чем мы начнем рассказывать о нем, пусть наши читатели настроятся не судить чужие обычаи по своим и пусть они не воображают, что занятия, весьма пустые с их точки зрения, считаются таковыми и у других народов. Ведь известно, что у нашей знати не принято заниматься музыкой, а танцы у нас почитаются за порок. У греков же эти занятия считаются и приятными и почтенными. И поскольку мы намерены воссоздать жизнь и характер Эпаминонда, то, очевидно, нам не следует упускать ничего, способствующего точности изображения. Таким образом, сначала мы расскажем о его происхождении, затем о том, чему и кем он был обучен, по­том - о характере, способностях и прочих свойствах, достойных упоминания, наконец - о деяниях, которые многими ценятся выше, нежели высокие качества души.

2. Итак, происходил он со стороны названного выше отца из благородного рода, жил в наследственной бедности, а воспитан был превосходнее любого фиванца (Семья Эпаминонда принадлежала к кругу старой фиванской аристократии, к одному из пяти родов «кадмовых спартов» (см. вступительную статью). На щите великого полководца, водруженном над его могилой, было изображение дракона - родовая эмблема Спарта. Бедность Эпаминонда - излюбленный мотив древних писателей. Был в ходу анекдот о единственном плаще славного героя: когда его отдавали в чистку валяльщикам, хозяин сидел дома, не имея, в чем выйти на улицу (Элиан V, 5). Выразителен рассказ о 50 драхмах, занятых Эпаминондом на дорогу во время похода его в Пелопоннес (Элиан XI, 9; Плут. Изречения... 70, 13). Еще раз напомним, однако, что нищета многих знаменитых античных бедняков весьма относительна. Бедной считалась семья, ведущая на земле натуральное хозяйство. Признак бедности - отсутствие лишних денег и приобретаемых на них предметов роскоши: расшитых одежд, дорогой мебели, серебряной посуды и т. д. С бедностью отождествлялся скромный патриархальный достаток. Примечательно, что Полимнид содержал в своем доме престарелого философа Лисиса и дал своим детям, явно не обремененным физическим трудом, блестящее образование): играть на кифаре и петь под струны обучил его Дионисий - музыкант, прославленный не менее, чем Дамон или Лампр, чьи имена известны всему свету; игре на флейте он учился у Олимпиодора, танцам - у Каллифрона. Философию же преподавал ему Лисис из Тарента, пифагореец (Лисис прибыл в Грецию после разгрома аристократического Пифагорейского союза в Италии. Существует рассказ о сожжении собрания пифагорейцев в Кротоне: из огня, по преданию, вырвались лишь самые молодые ученики - Филолай и Лисис, эмигрировавшие в Фивы. Невозможно установить ни дату этого события, ни достоверность сообщения об участии в нем Лисиса; по одним сведениям пожар произошел при жизни Пифагора, т. е. на рубеже VI-V вв. до н. э., по другим - после смерти Учителя. Лисис по крайней мере не мог быть современником Пифагора. Очевидно, он пережил погром Пифагорейского союза, учиненный демократами Италии в середине V в. до н. э. Эпаминонд учился у Лисиса в 90-е гг. IV в. По косвенному свидетельству Плутарха (Правильно ли изречение: живи незаметно? 3 р. 1129 с), в год битвы при Левктрах Эпаминонду было 40 лет (371 г. до н. э.). Следует учесть также, что он был сверстником Пелопида, имевшего в 379 г. около 30 лет от роду (см. прим. 1 к жизнеописанию Пелопида). Значит, Эпаминонд родился около 411-410 г. до н.э), к которому юноша привязался настолько, что ни с кем из своих сверстников не был так дружен, как с этим угрюмым и суровым стариком; отпустил он его от себя лишь после того, как далеко опередил в науке всех своих однокашников, ясно обнаружив, что так же будет превосходить всех и в прочих занятиях. Все эти успехи, по нашим понятиям, пусты и, пожалуй, достойны презрения, но в Греции, особенно в те времена, они дочитались весьма высоко. Достигнув возраста эфеба и начав посещать палестру, он старался развить в себе не столько силу, сколько ловкость, ибо рассуждал, что сила нужна атлетам, а ловкость полезна на войне. Поэтому он усердно упражнялся в беге, а в борьбе достиг такого совершенства, что захватывал и валил противника, не сходя с места. С наибольшим же рвением учился он владеть оружием.

3. В его крепком теле обитало множество прекрасных душев­ных свойств: был он скромен, благоразумен, серьезен, находчив при любых обстоятельствах, был сведущ в военном деле, добле­стен, великодушен и настолько любил правду, что не допускал лжи даже в шутку. К тому же как человек воздержанный и добрый, удивительно терпеливо переносил он обиды как от на­рода, так и от друзей. Надежно храня чужие тайны (что иногда не менее полезно, чем умение красно говорить), он любил послушать других, полагая, что это - самый удобный способ учиться. Поэтому, попав в кампанию, где рассуждали о государстве или беседовали о философии, он покидал ее не раньше, чем по окончании разгово­ра (Ниже Непот приводит примеры великодушия Эпаминонда. О милосердии фиванского полководца упоминают другие писатели. Павсаний сообщает, что вопреки фиванскому обычаю казнить перебежчиков, Эпаминонд отпустил беотийских беглецов, захваченных близ Сикиона (IX, 15, 4-2-й поход в Пелопоннес в 369 г.). По свидетельству Диодора, Эпаминонд воздержался от резни спартанского отряда, разбитого под Коринфом (XV, 72, 1-2 - тот же поход). Известно, что он воспрепят­ствовал наказанию орхоменцев, завоеванных после битвы при Левктрах (Диод. XV, I 57, I), и скорбел о расправе, учиненной над Орхоменом в 364 г. в его отсутствие (Павс. IX, 15, 3). См. об этих событиях вступительную статью. Диодор передает изречение Эпаминонда: «Кто ищет гегемонии в Греции, тот должен с помощью человечного обращения удерживать то, что добыто отвагой» XV, 57, I). Характеристика Эпаминонда как молчаливого слушателя развита в диалоге Плутарха «О гении Сократа». В уста Полимнида вложено замечание, что сын его сдержан в речах, но ненасытно слушает и учится (592F). По отзыву эпаминондова знакомца, нет человека более знающего и более молчаливого (593 А)). Бедность он переносил легко, на общественном поприще не искал ничего, кроме славы, и не принимал денежной помощи от друзей; зато свой авторитет использовал для помощи другим таким образом, что можно было подумать, будто у него с друзьями общий карман: когда кто-нибудь из сограждан попадал в плен или если у товарища оказывалась взрослая дочь, которую тот не мог выдать замуж по бедности, то он созывал друзей на совет и определял, кто сколько должен пожертвовать в зависимости от достатка. Собрав нужную сумму, он не брал деньги, но приводил просителя к жертвователям и устраивал так, чтобы они отсчиты­вали ему деньги в собственные руки, дабы тот, к кому они попа­дали, знал, сколько и кому он должен.

4. Бескорыстие его подверг испытанию Диомедонт из Кизика (Эпизод с Диомедонтом из Кизика есть также у Плутарха (Изречения... 70, 14) и Элиана (V, 5). Относится он, видимо, к 378 г., когда Хабрий занимал в Афинах пост стратега и сражался на стороне фиванцев против Агесилая. О подкупе персидским золотом фиванских, коринфских и аргосских вождей накануне Коринфской войны см. Ксен. Греч. ист. III, 5; I. Есть рассказы о том, как Эпаминонд отверг дар фессалийского тирана Ясона (Плут. Изречения... 70, 13; Элиан XI, 9). Полибий ставил в один ряд бескорыстие Эпаминонда и Аристида (XXXII, 8, 6)). Этот человек по просьбе царя Артаксеркса пытался подкупить Эпаминонда деньгами. Явившись в Фивы с огромной суммой золота, он за 5 талантов склонил на свою сторону Микита - юношу, которого Эпаминонд в то время горячо любил (Кроме Микита известны еще два любимца Эпаминонда - Асопих и Кафисодор (Плут. Диалог о любви 761 Д; Афеней XIII, 605 а). Первый изобразил на своем щите левктрийский трофей и бился под этим знаком с безудержной отвагой. Второй пал при Мантинее, сражаясь бок о бок с Эпаминондом, и был похоронен вместе со своим вождем. О платонической дружбе-любви, см. Плут. Пелоп. XVIII - XIX. «Божественная дружба» особенно поощрялась у спартанцев и беотян, поскольку влюбленный воин считался непобедимым бойцом). Микит встретился с Эпаминондом и открыл ему цель диомедонтова приезда. А тот в глаза Диомедонту ответил: «Не нужно мне никаких денег; если царь замыслил доброе для фиванцев дело, я готов содействовать ему даром, а если злое - то не хватит у него ни золота, ни серебра: любовь к родине дороже мне всех сокровищ вселенной. Ты соблазнял меня, не будучи со мною знакомым, судя обо мне на свой лад - это не удивительно, за это я тебя прощаю; но немедленно удались отсюда прочь - а то, споткнувшись на мне, как бы не совратил ты других. Ты же, Микит, верни этому человеку деньги, а если ты этого не сделаешь сей же час, то я выдам тебя властям». Когда же Диомедонт стал просить у него безопасного выхода и разрешения забрать свое привезенное добро, тот сказал: «Об этом я позабочусь, не твое это дело, а мое: ведь если у тебя отнимут деньги, то кто-нибудь скажет, что с помощью разбоя я получил то, что не пожелал принять в качестве подношения». А затем, осведомившись, куда он желает быть доставленным и услышав в ответ, что в Афины, он дал ему охрану для безопасного препровождения на место. И, не успокоившись на этом позаботился с помощью афинянина Хабрия, о котором мы упоминали выше, чтобы гость невредимым сел на корабль. Случай этот надежно удостоверяет бескорыстие Эпаминонда. Я мог бы привести еще много примеров, но следует соблюдать предел, поскольку я задумал включить в одну книгу жизнеописания многих замечательных мужей, о каждом из которых многочисленные авторы написали до меня тысячи строк.

5. Был он также красноречив - изящен в репликах и бли­стателен в длинных речах, так что никто из фиванцев не мог сравниться с ним в ораторском искусстве. Завистником его и соперником на государственном поприще выступал некий Менеклид (Развернутую характеристику завистника Менеклида см. у Плутарха - Пелоп. XXV), тоже родом из Фив, человек довольно изощренный в слове - по крайней мере для фиванца, ибо племя это одарено скорее телесной силой, чем талантами. Видя, что Эпаминонд возвышается благодаря военным подвигам, он часто убеждал фиванцев, что мир лучше войны, дабы они не прибегали к услугам этого полководца. А тот возражал ему: «Обманываешь ты своими речами сограждан, настраивая их против войны, под именем покоя ты готовишь им рабство. Мир рождается от войны, и потому желающие пользоваться долгим миром должны закаляться в боях. Так что если вы, фиванцы, мечтаете первенст­вовать в Греции, то упражняйтесь в военном лагере, а не в палестре». А когда тот же Менеклид упрекал его за то, что он не женился и не завел детей, а еще больше - за гордость, говоря, что он по всей видимости ищет бранной славы Агамемнона, Эпаминонд ответил: «Оставь, Менеклид, упреки по поводу жены - кого-кого, но не тебя хотел бы я иметь советчиком в таком деле (а надо сказать, что Менеклида подозревали в прелюбодеянии). И как же ошибаешься ты, полагая, что я подражаю Агамемнону: ведь он силами всей Греции за 10 лет едва взял один город, я же, напротив, силами одного нашего города в один день, обратив вспять лакедемонян, освободил всю Грецию» (Эпаминонд имеет здесь в виду битву при Левктре).

6. Тот же Эпаминонд явился однажды в собрание аркадян, чтобы склонить их к союзу с фиванцами и аргивянами (Споры в аркадском собрании - около 365 г. См. вступительную статью). Против него выступал афинский посол Каллистрат, самый знаменитый оратор того времени, убеждавший аркадян поддерживать дружбу с народом Аттики. В речи своей он усердно хулил фиванцев и аргивян, среди прочих доводов приведя такой: аркадянам де следует припомнить, каких граждан породили оба этих государства, чтобы на их примере судить об остальных: ведь аргивянами были матереубийцы Орест и Алкмеон, а в Фивах родился Эдип, убивший своего отца и приживший детей от собственной матери. Отвечая ему, Эпаминонд сначала подробно разобрал все предыдущие замечания, а потом перешел к двум последним обвинениям и заявил, что он удивляется глупости афинского ритора, который упустил из виду, что те люди родились дома невинными, по совершении преступления были изгнаны из отечества, а приют нашли у афинян. Но ярче всего блеснуло его красноречие в Спарте, где он побывал в качестве посла еще до битвы при Левктре. В то время туда собрались уполномоченные всех (спартанских) союзников, и на этом многолюднейшем съезде послов он так изобличил тиранию лакедемонян, что речью своей сокрушил их силу не меньше, чем победой при Левктре. Именно тогда, как стало ясно впоследствии, он добился того, что лакедемоняне лишились помощи союзников (Речь идет о конгрессе в Спарте в 371 г. О большой речи Эпаминонда, произведшей сильное впечатление на пелопоннесских союзников Спарты, сообщает также Плутарх (Агесил. XXVII-XXVIII)).

7. А вот примеры того, как терпеливо переносил он обиды от сограждан, считая, что грешно сердиться на отчизну. Однажды вследствие интриг соотечественники не захотели, чтобы он коман­довал армией, и был избран неопытный военачальник, из-за оп­лошности которого все огромное воинство застряло в теснинах, попало в окружение и дошло до такой крайности, что все отчаялись в спасении. Тогда пожалели о благоразумии Эпаминонда, находив­шегося среди рядовых воинов. Когда обратились к нему за помо­щью, он не стал поминать обиды, но вывел войско из окружения и благополучно вернул его домой. И так поступал он не один раз, но многократно (Непот рассказывает здесь о походе на выручку Исмению и Пелопиду. См. вступительную статью. См. Плут. Пелоп. XXIX; Диод. XV, 71. Еще один случай великодушия Эпаминонда приводит Валерий Максим: «Когда рассерженные граждане, желая оскорбить Эпаминонда, поручили ему следить за мощением городских улиц (а это была самая низкая у них обязанность), тот незамедлительно взялся за дело, заявив, что приложит все усилия к тому, чтобы оно стало почтенным. И благодаря его удивительному усердию эта ничтожная должность стала после него в Фивах желанной и чрезвычайно почетной (III, 7ext.5)). Самый же замечательный случай произошел, когда он повел войско в Пелопоннес против лакедемонян, разде­ляя власть с двумя товарищами, одним из которых был Пелопид - человек энергичный и смелый (О дружбе Эпаминонда и Пелопида см. Плут. Пелоп. IV. Она была скреплена кровью в 384 г., когда оба сражались в рядах фиванского отряда, посланного на помощь Спарте против Мантинеи. В этом бою Эпаминонд прикрыл тяжело раненого товарища и долго выдерживал неравный бой над его телом). По наветам противников все они впали в немилость у народа, лишившего их по этой причине командования, и место их заступили другие полководцы. Но Эпаминонд не подчинился постановлению народа, убедил товарищей последовать своему примеру и продолжил начатую войну. Он посту­пил так, понимая, что если он не сделает этого, то все войско погиб­нет из-за опрометчивости и неопытности вождей. У фиванцев был закон, карающий смертью всякого, кто удержит власть дольше по­ложенного срока. Рассуждая, что закон этот принят ради пользы го­сударства, он не захотел соблюсти его на погибель отечеству и сохранил власть на 4 месяца дольше, чем разрешил народ.

8. По возвращении домой товарищи его из-за этого нарушения были привлечены к суду. Тогда Эпаминонд настоял, чтобы всю вину они взвалили на него, утверждая, что не подчинились закону по его указке. Когда с помощью такой защиты они избе­жали беды, все решили, что Эпаминонд не сможет оправдаться, так как ему теперь нечего сказать. А тот явился в суд, признал все обвинения, возводимые на него противниками, подтвердил то, что говорили его товарищи и не стал отрицать, что достоин наказания, предписанного законом. Лишь одного попросил он у судей - чтобы в протоколе своем они записали: «Фиваны приговорили Эпаминонда к смерти за то, что при Левктре он принудил их победить лакедемонян, тогда как до его командования ни один беотиец не мог вынести вида их боевого строя; за то, что одним сражением он не только спас от гибели Фивы, но и дал свободу всей Греции, а положение двух государств изменил настолько, что фиванцы пошли в наступление на Спарту, а лакедемоняне почитали за счастье остаться целыми; войну он кончил лишь после того, как восстановил Мессену и осадил самый их город». Едва он умолк, как со всех сторон поднялся смех и одобрительный гомон, и ни один судья не осмелился проголосо­вать против него. Так, уголовный процесс обернулся для него великой честью (По древней традиции этот процесс приурочивается к окончанию 1-го похода Эпаминонда в Пелопоннес. Осада Спарты происходила в декабре 370 г., а беотархи слагали свои полномочия как раз в день зимнего солнцестояния. Современные историки предполагают здесь ошибку древних авторов, так как Эпаминонд был благополучно избран беотархом на 369 г. и возглавил второе вторжение фиванцев за Истм. Полагают, что судебное преследование имело место после этой второй, довольно неудачной, кампании, вследствие чего в 368 г. Эпаминонд воевал в Фессалии в качестве простого гоплита. Именно в таком порядке располагаются события у Диодора, дающего иную причину обвинения: Эпаминонда объявили изменником за то, что он пощадил спартанский отряд под Коринфом - XV, 72, 1-2. Строго говоря, в традиции прослеживаются два рассказа о гневе фиванцев на Эпаминонда: первый связан с судом, второй - с назначением полководца на должность смотрителя улиц).

9. Под конец он командовал войском в большом сражении при Мантинее, доблестно тесня противника, пока лакедемоняне не узнали его в лицо. Полагая, что спасение их родины зависит от гибели этого единственного человека, все свои силы бросили они на него одного. После жаркой сечи, унесшей многие жизни, в ко­торой сам Эпаминонд бился с великой отвагой, они отступили лишь тогда, когда увидели, что он упал, пораженный издали дротом. Несчастье это несколько обескуражило беотян, однако они не прекратили сражения до тех пор, пока не опрокинули и не раз­громили врага. А Эпаминонд, понимавший, что рана его смертельна и что он умрет тотчас, как выдернет из тела застрявший в нем наконечник дрота, терпел до той поры, пока ему не сообщили о победе беотян. Услышав весть, он сказал: «Во время пришел мой конец - умираю непобедимым» - и, выдернув вслед за тем дрот, тотчас испустил дух (По свидетельству Плутарха, Эпаминонда пронзил мечом лаконец Антикрат (Агесил. XXXV). Павсаний рассказывает, что фиванский полководец пал в конном бою от руки афинянина Грила, сына историка Ксенофонта; в Афинах была картина, изображающая этот сюжет - IX, 15, 5. Конная битва, по его мнению, происходила на опушке дубового леса, на дороге из Тегеи в Мантинею; там же находилась могила Эпаминонда - VIII, II, 5-6. О результатах Мантинейской битвы см. вступительную статью. Предсмертные слова Эпаминонда см. также Валер. Макс. III, 2 ext. 5; Диод. XV, 87, 5-6. Статуи Эпаминонда стояли в Кадмее и на акрополе Мессены (Павс. IV, 32, 10; IX, 12, 6; IX, 15, 6)).

10. Он никогда не был женат (Сведения Полиэна о жене Эпаминонда считаются недостоверными (II, 3, 1). Аскетические наклонности Эпаминойда, связанные с его пифагорейством, проявлялись также в воздержанном отношении к пище (См. Афеней X, 419 а; Плут. Изречения... 70, 4-5)). Однажды Пелопид, имевший курного сына, упрекал его за это, говоря, что он плохо заботится о родине, если не рождает детей, но Эпаминонд ответил: «Смотри, как бы ты не позаботился еще хуже, оставляя после себя такого отпрыска. А у меня не может быть недостатка в потомстве, ибо вместо дочери я оставлю после себя победу при Левктре - не только более долговечную, чем я, но, несомненно, бессмертную».

А когда изгнанники во главе с Пелопидом захватили Фивы и прогнали из крепости лакедемонский гарнизон, Эпаминонд, не желавший ни защищать дурных людей, ни сражаться против них - из опасения обагрить руки кровью сограждан, сидел дома до тех пор, пока продолжалась междоусобная резня. Любая победа в гражданской войне представлялась ему злосчастной. Но как только началась битва с лакедемонянами у Кадмеи, тот же Эпаминонд встал в первые ряды (В плутарховом «Эпаминонде» (биография фиванца шла в паре с жизне­описанием Сципиона Младшего) также, по-видимому, говорилось об отвращении фиванского полководца к гражданской войне. По крайней мере в диалоге «О гении Сократа» участником Пелопидова заговора изображен брат Эпаминонда, Кафисий; сам же будущий победитель при Левктре покидает собрание заговорщиков по окончании философской беседы. Плутарх замечает, что Эпаминонда страшили анархия и резня, сопутствующие внутренним переворотам; он знал, что некоторые заговорщики будут расправляться со своими личными врагами, громоздя горы трупов, и считал, что для дела демократии будет лучше, если его поддержат люди с чистыми руками (576F; 564 В-С). После переворота Эпаминонд и Горгид ввели заговорщиков в Народное Собрание (Плут. Пелоп. XII). Что касается патриотизма Эпаминонда, то еще во время оккупации Кадмеи он подбивал молодежь вызывать спартанцев на бой в гимназии и стыдил молодых людей за то, что они покоряются противнику, которого одолевают в рукопашной схватке (Плут. Пелоп. VII)). Завершая рассказ о его добродетелях и жизни, добавляю еще только одно - с чем соглашаются все: до рождения Эпаминонда и после его смерти Фивы постоянно подчинялись чужой власти, и напротив, пока он руководил согражданами - были главным, городом всей Греции. Отсюда можно сделать вывод, что один человек значил дольше, чем целое государство (Греческие историки дружно превозносили Эпаминонда как добродетельного мужа и благодетеля всей Эллады. Интересен отзыв римлянина: Цицерон называл Эпаминонда «едва ли не величайшим героем всей Греции» (Об Ораторе III, 139)).