СУДЬБА МАРДОНИЯ

Мардоний медленно поднялся на Акрополь, осторожно ступая по усыпанной пеплом и осколками кирпича дороге, идущей в гору. Молчаливая свита сопровождала его, отстав на несколько шагов. Мардоний был хмур и раздражен, он хотел побыть один со своими мыслями и требовал, чтобы ему не мешали. Акрополь. Разрушения, запустение, безмолвие. Разбитые храмы с провалившимися крышами, колонны, которые еще стоят, будто руки, воздетые к небу в мольбе о мести за совершенное святотатство. Ярко раскрашенные статуи, сброшенные с постамента.

Мардоний остановился возле них, лежащих во прахе. Женщины с красными волосами, с черными дугами бровей и косо поставленными выпуклыми глазами с красным зрачком... Синие с красным одежды, пестрые узоры на хитонах и гиматиях — клетки, извилины, цветы... Тело, не закрытое одеждой, цвета слоновой кости, казалось теплым — афинские художники и ваятели натирали мрамор маслом или воском, чтобы смягчить его блестящую холодную белизну...

«Кто они такие? — думал Мардоний, глядя в улыбающиеся лица поверженных статуй. — Богини? Жрицы эллинских храмов?..»

Ему показалось, что все они смотрят на него с молчаливой насмешкой, будто знают, что все усилия персидских властителей не могут сокрушить афинское государство, что вот и поверженные, они все равно сильнее, чем он, Мардоний, который может поставить свою ногу на алтарь разбитого храма...

Мардоний, стараясь стряхнуть наваждение, прошел вдоль обрыва. Отсюда видно было море, синяя искристая вода с белой каймой прибоя. Виден был весь город с его кривыми улицами, с фонтанами, с портиками и черепичными кровлями жилищ. Видна была и вся афинская земля с ее реками, с деревнями, где на пустом току не было зерна, а нивы лежали затоптанные персидским войском...

— Вот и все афинское государство! — сказал Мардоний вслух, забыв, что он один. — Нет, это непостижимо. Государство, которое можно окинуть взглядом до самых его границ, мы не находим сил победить! Или их боги сильнее наших?

Все так же сдвинув длинные мрачные брови, Мардоний вернулся к свите, сопровождавшей его.

— Из Саламина ничего нет?

Персидские вельможи, недовольные промедлением, неохотно ответили, что афиняне делают все для своей гибели — они молчат и ждут битвы.

— Ждут битвы? — сказал Мардоний. — Хорошо. Они ее получат.

И все-таки что-то смущало его. Ему надо действовать без промаха. Если он опять проиграет сражение, ему лучше не показываться перед лицом царя. Надо еще раз попытаться договориться с этими странными людьми, которые ждут собственного уничтожения!

Но когда Мардоний вернулся в тот самый большой в Афинах дом, в котором он жил, к нему явился гонец-скороход.

— Я из Аргоса, — сказал он, задыхаясь от усталости, — Мардоний! Послали меня аргосцы с вестью: спартанское ополчение покинуло Спарту и аргосцы были не в силах помешать их выступлению. Поэтому жди битвы и постарайся как следует обдумать положение... Спартанцы идут!

Мардоний побледнел от гнева.

— Я уже давно все обдумал. Довольно ждать разумных действий от безумного народа!

Он тотчас призвал военачальников и отдал приказ отвести войска обратно в Беотию, где много съестных припасов, где народ им дружествен, а их широкая равнина удобна для сражения. А уходя из Афин, предать их огню и разрушению. Пусть больше не будет этого города на земле!

Изголодавшееся в скудной и опустошенной стране Аттики, персидское войско охотно отошло в Беотию, а на месте Афин после ухода персов остались разрушенные дома и черные пожарища, дым и пламя, и красная, пронизанная огнем пыль долго стояла над развалинами славного города. Глядя на это зарево, афиняне плакали на Саламине.

Мардоний привел войско на беотийскую землю и стал лагерем на равнине вдоль реки Асоп. Чтобы коннице было свободно действовать, он приказал вырубить оливковые рощи, главное богатство эллинской земли. Беотийцы терпели: что ж делать, персы — их союзники. И, в то время как оливы с треском и стоном валились под топорами персидских воинов, фиванец Аттагин, сын Фринона, устроил у себя в саду, в Фивах, богатый пир для Мардония и для его знатнейших вельмож.

Пир продолжался всю ночь, а наутро, когда солнце осветило вершины горной гряды Киферона, персы увидели на склонах блеск оружия эллинских войск. Спартанский стратег Павсаний, сын Клеомброта, перевалив через вершину горы, остановил войско, не спускаясь в долину. Две армии стояли друг перед другом: персы на холмистой беотийской равнине по берегам многоводной реки Асоп, а эллины на склоне горы.

Отрядом персидской конницы командовал Масистий, самый красивый, рослый и отважный военачальник во всем персидском войске.

Масистию не терпелось начать битву. Он первым, впереди своего отряда, погнал коня к позициям врага. Золотой чешуйчатый панцирь, пурпурный хитон, подпоясанный золотым поясом, золотая уздечка — все сверкало на нем под жарким пламенем солнца. Персы, стараясь побольнее оскорбить эллинов и вызвать их на бой, насмешливо кричали:

— Трусы! Трусы! Трусы!

Афиняне стояли тесным строем, щит к щиту. Взлетело железное облако персидских стрел и, падая вниз, загремело о поднятые над головой щиты. Но тут же взлетело железное облако эллинских стрел и упало на головы персов. Вслед за ними полетела еще одна стрела и ударила коня Масистия. Жалобно звякнула золотая уздечка, конь зашатался и упал со стрелой в боку, подминая своего всадника в пурпуровом хитоне.

Афиняне тотчас бросились на него.

— Масистий убит!

Но Масистий, окруженный тесной толпой врагов, чьи копья и мечи взвивались над ним, не сдавался. Он размахивал своим драгоценным акинаком, сверкавшим самоцветами. Раненые валились вокруг него, он выдерживал тяжелые удары, однако никто даже ранить его не мог — золотой панцирь защищал Масистия. И эллинам в их бесплодных усилиях уже казалось, что он бессмертен.

Но вот один из афинских воинов ударил его мечом в лицо, и Масистий упал мертвым.

Персидские всадники, когда увидели, что Масистий убит, всей массой с воплями бросились отбивать его тело. Но тут все эллинское войско хлынуло со склона горы на помощь афинянам. Много воинов легло вокруг тела Масистия, и персов и эллинов.

Мардоний был поражен — погиб Масистий! Над всей равниной, занятой персидским лагерем, стоял скорбный стон. В знак печали персы остригли себе волосы, отрезали гривы коней и мулов. И сам Мардоний отсек акинаком локон своих маслянисто-черных кудрей.

А в лагере эллинов ликовали. Тело Масистия, человека огромного роста и необычайной красоты, возили по отрядам, чтобы все воины видели, какого врага они сокрушили.

— Смотрите, это Масистий! Смотрите, он пал от нашей руки. Так же падет и Мардоний!

Это зрелище придавало эллинскому войску бодрость и уверенность, каждый воин казался себе сильнее, чем он был. Высоко поднял голову и спартанец Павсаний, сын Клеомброта, военачальник союзных войск.

Но стоять эллинам на отрогах гор было трудно, не хватало воды, не хватало съестных припасов. Персы перехватывали их обозы в горных проходах, ни днем, ни ночью не подпускали их к реке. Воду эллины добывали только украдкой.

Павсаний уже решил было менять позиции, как вдруг ночью в их стан снова явился одинокий всадник. И то же самое предупреждение прозвучало во тьме:

— Слушайте вы, эллины, будьте готовы — завтра Мардоний нападет на вас. А я Александр, сын Аминты, царь македонский. И если Зевс дарует вам победу, то не забудьте, что я, как друг, предупреждал вас.

С этими словами он исчез. Это было как один и тот же повторяющийся пророческий сон... Сын Аминты уже предупредил их однажды о грозящей опасности, явившись ночью к ним в лагерь, стоявший в Темпейской долине.

А накануне этого дня, вечером, у Мардония был военный Совет. Терпение Мардония истощилось. Он кипел яростью, он жаждал битвы и мести.

Фиванцы на Совете повторяли свое:

— Перехватывай обозы, подкупай эллинских военачальников, и ты без крови победишь эллинов.

Но Мардоний приказал готовиться к бою. Битва начнется завтра утром, как только взойдет солнце и персы принесут божеству свои жертвы и молитвы.

А когда на утренней заре персы переправились всем войском через Асоп и подошли к горам, они увидели, что на склонах Киферона остались только черные остывшие круги от костров.

— Эллины бежали!

Мардоний бросился в погоню со своими отважными персидскими отрядами. Следом за ним повалило его пестрое, шумное, беспорядочное войско.

Эллины шли к Платеям (Платей - город в Беотии.), туда, где сходятся горы Киферона и Парнеса и где много воды.

Военачальник афинских отрядов Аристид шел со своим войском по глубокой долине. Он считал, что совсем незачем шагать на виду у персов, а лучше появиться внезапно там, где персы не рассчитывали их увидеть.

А Павсаний вел спартанцев по гребню горы, и Мардоний еще издали увидел острый блеск их копий.

И снова два войска, персидское и спартанское, стояли друг против друга. Павсаний, волнуясь, ждал, что скажет жрец, который стоял у алтаря и рассматривал внутренности жертвенной овцы. Жрецы нередко помогали на войне полководцам. Воины верили их предсказаниям, они смелее шли в бой, если знали, что боги обещают им помощь.

Жрец не спешил дать благоприятное предсказание. Он знал, что позиция их более выгодна для того, чтобы защищаться, а не для того, чтобы нападать. Он выжидал — может быть, персы двинутся первыми. И, стоя над жертвенником, он хмуро качал головой:

— Жертва неблагоприятна.

Однако Павсаний увидел, что выжидать больше нельзя, войско нетерпеливо рвется в бой. Тогда он обратился в сторону Платей, где возвышался храм богини Геры.

— О Гера! — громко воззвал он. — Ты видишь, мы оказались одни, без союзников, перед таким страшным врагом. О Гера, помоги нам!

Жрец, услышав молитву Павсания, тут же заколол еще одну овцу и, заглянув на жертвенник, радостно вскрикнул:

— Жертва угодна богам!

Спартанцы встрепенулись, мгновенно построились к бою. И Павсаний немедля повел на врага свои тесно сомкнутые фаланги.

Персы тем временем установили защитный заслон из копий и щитов. Прячась за этим заслоном, они пускали стрелы навстречу спартанцам. Но это не остановило спартанского войска, они шли на рукопашную.

Началась кровопролитная битва. Защитная ограда персов тут же свалилась. Персы изо всех сил старались сломить строй фаланги. Они бросались на спартанцев и массами и в одиночку, хватались руками за их длинные копья — у персов копья были короче — и ломали их. Мардоний на белом коне с тысячным отрядом самых знатных и самых отважных воинов бросался туда, где страшнее свирепствовал бой...

Однако спартанцы, как всегда, сражались не только мужественно, но и умело. Если строй прорывался, они тут же снова смыкали ряды. Их железной рукой держал спартанский закон: или победи, или умри. И они умирали, не покидая строя. Тяжело вооруженные, они отражали атаки легких персидских копий, а у персов тяжелого вооружения не было.

Мардоний не хотел видеть, не хотел понять, что его огромное войско бессильно перед этой железной спартанской фалангой. Он с криком бросался в бой, он поспевал всюду, ему казалось, что он один может сокрушить эту горсть эллинских воинов, ему казалось, что эллины уже давно должны были бы лежать на кровавой аемле. А они стояли, они отражали атаки и нападали сами.

«Люди ли это? — с тайным ужасом думал Мардоний. — Или демоны невидимо помогают им?»

Но еще удар, еще атака. Снова рукопашная.

Мардоний дрался в самой жаркой схватке битвы, с ненавистью топтал конем эллинских воинов, рубил их мечом направо и налево...

В это время спартанец Аримнест схватил большой камень, изловчился и ударил Мардония в висок. Солнце в глазах Мардония сразу погасло. Выпустив из рук золотые поводья, он свалился под ноги своего белого коня. А вскоре и вся его отважная свита, защищавшая его, легла вокруг своего полководца.

Когда персы увидели, что Мардония уже нет, они всей массой обратились в бегство. Они бежали по холмам, по равнине, бросались в Асоп и переплывали его. Они стремились обратно в свой укрепленный лагерь... Спартанцы, не нарушая строя, плечом к плечу, твердым шагом следовали за ними.

В это же время афинян в узкой долине подстерегли фиванцы. Сражаясь с ними, афиняне не успели прийти на помощь Павсанию под Платеями. Но теперь, отбив фиванцев, они тоже спешили к персидскому лагерю. Спартанцы уже дрались там.

Эллинские войска соединились. Общей силой они взяли лагерные укрепления и уничтожили остатки персидских войск.

На кровавой беотийской равнине наступила странная, исполненная дыханием смерти тишина.

Павсаний, еще не совсем веря своей победе, стоял над телом Мардония.

— Вот человек, который хотел поработить Элладу, — сказал он, — и вот он лежит, сраженный, на эллинской земле...

К Павсанию подошел знатный эгинец Лампон, сын Пифея.

— Сын Клеомброта! — сказал он Павсанию. — Ты совершил подвиг небывалый, столь велик он и славен. Теперь тебе остается довершить остальное. Ведь Мардоний и Ксеркс велели отрубить голову павшему при Фермопилах Леониду и пригвоздить его тело к столбу. Если ныне ты воздашь тем же Мардонию, ты отомстишь за Леонида!

Но Павсаний отрицательно покачал головой.

— Эгинский друг мой, — ответил он, — я ценю твою благосклонность ко мне. Однако ты ошибся, дав свой совет. Так поступать приличествует варварам, но не эллинам. Что же до Леонида, отомстить за которого ты призываешь, то мне думается, он вполне отомщен. Он сам, вместе со всеми павшими при Фермопилах, почтен бесчисленным множеством убитых здесь врагов. А ты, Лампон, впредь не являйся ко мне с подобными предложениями и будь благодарен, что на сей раз это тебе сошло благополучно!

В то время Павсаний еще был высок душой и без коварства предан своей родине.