Глава VIII. Лето в Сахаре

Несмотря на тяжелый труд и несколько тревожных часов, пережитых в последние дни пребывания в Джаббарене, мы с восхищением вспоминаем о нем - чудесной цитадели древней истории Сахары. Это мнение разделяют все, кроме, пожалуй, самого младшего из нас - Филиппа. Его злоключения - яркий пример того, насколько важна в пустыне строгая дисциплина. Стоит рассказать о них, чтобы стало ясно, как безобидная, на взгляд неопытного путешественника, Сахара неожиданно карает за любую неосторожность.

Мы только что обосновались в Джаббарене. Требовалось установить связь с Джанетом. Перевал Арум был от нас всего лишь в двух километрах, и выполнение этой задачи казалось совсем несложным делом. Тем не менее перевал считался труднодоступным. Желая узнать, каковы же в действительности условия перехода через перевал Арум и сколько для этого потребуется времени, я решил послать туда на разведку кого-нибудь из наших. В то время Филипп освободился от своих обязанностей фотографа. Он был крепкий парень и всегда был готов помочь там, где требовалась физическая сила.

Обычно говорят, что Сахара принадлежит тем, кто встает чуть свет, и потому я посоветовал Филиппу отправляться пораньше. Но он слишком любил утром понежиться. Кроме того, в последний момент Серми, ссылаясь на усталость, отказался его сопровождать, и Филипп пустился в путь один довольно поздно. Ему предстояло пройти 4 км, причем половина пути - это крутой склон, усеянный острыми осыпающимися камнями. Филипп должен был вернуться в полдень, но в два часа пополудни его все еще не было. Вначале я подумал, что он на пару часов укрылся где-нибудь от зноя, и потому не очень волновался. Но около 3 часов к моей стоянке прибежал страшно взволнованный Жак: в 500 м от впадины, где работали Жак и Джо, только что найден умирающий Филипп.

- Ранен?

- Нет, нет!..

- Что же там такое?

Быть при смерти, пройдя 4 км, хотя бы даже и в самую жару! В это просто трудно поверить! Я иду туда и застаю Джо, который по-матерински и довольно успешно ухаживает за Филиппом, обкладывая его голову и тело мокрыми полотенцами и заставляя пить воду маленькими глотками. Филипп лежит, раскинув руки в полуобморочном состоянии, но пульс его совершенно ритмичен. Постепенно он приходит в себя и рассказывает нам, что с ним случилось. Спуск прошел благополучно, но жара становилась все нестерпимее, и он не смог устоять перед искушением выпить содержимое своей фляги. Это было его основной ошибкой (всегда нужно сохранять небольшой запас воды). К моменту его возвращения через перевал день был в разгаре. Солнце поднялось над самым ущельем, и стало жарко, как в пекле. В подобных случаях нужно укрыться в тени скал и переждать, пока не спадет самый сильный зной. Однако Филиппу хотелось во что бы то ни стало вернуться обратно, и он предпочел продолжать путь. В 500 м от стоянки силы оставили его, и он потерял сознание, успев все же лозвать на помощь. Внешне здоровый парень, он очень страдал от жары. Кончилось все это тем, что я вынужден был расстаться с ним.

Спустя некоторое время в Джаббарене произошло еще одно неприятное приключение. На этот раз на грани гибели была целая группа. Из Джанета вернулся Джанни. Он был утомлен и не оправился полностью от синовиального воспаления коленного сустава, обострившегося после падения. У него пропал аппетит, и силы его таяли с каждым днем. Решив отправить его обратно в Джанет, я послал капитану Росси письмо с просьбой выслать за Джанни машину к перевалу. Мы все пошли провожать Джанни. Филипп и Галигала с бурдюком на плечах должны были помочь ему при переходе через перевал и вместе с ним дождаться прихода машины. Однако вместо того чтобы взять с собой только самое необходимое, Джанни решил забрать весь свой багаж, и поэтому с ним должны были пойти также Джо, Жак и Клод. Джебрин и я возвратились в лагерь. Вечером никто не вернулся. Вначале я подумал, что ребята, воспользовавшись случаем, решили покутить в Джанете и вернуться только к утру. Наутро я действительно увидел Клода и Джо, которые спали мертвым сном. Проснувшись, они рассказали мне о том, что с ними произошло.

Спуск был очень труден. Жара - нестерпима. Джанни от слабости трижды падал и снова повредил колено. Это их сильно задержало. В довершение они, несмотря на предостережения Клода, выпили всю воду из единственного бурдюка на шестерых (в последний момент к ним присоединился брат слуги Рисса). Таким образом, спустившись с перевала, они остались без капли воды. Дойдя до условленного места, где их должна была поджидать машина, они устроились позавтракать в тени скалы. Их мучила жажда, и все напряженно прислушивались в надежде услышать шум мотора. Один раз они было уже возликовали, но это оказался почтовый самолет, ежедневно курсирующий между Джанетом и Ратом. В 6 часов машины еще не было. А ведь была договоренность на четыре! Что делать? Джанни решил во что бы то ни стало добраться до Джанета. Филипп и Жак предложили всем отправиться вместе с ним. Жажда - плохой советчик. Каждый выдвигал свои предложения, но ни одно из них не было принято единогласно. Солнце скрылось за дюнами эрга Адмер, а машины еще не было. Неужели капитан забыл о них? Или мы перепутали день? Положение осложнялось. Хотя вечерняя прохлада и облегчала положение, вряд ли можно было надеяться пройти пешком 30 км, не сделав ни глотка воды в течение 6 часов, когда организм уже в значительной степени обезвожен. Наконец Джо и Клод решили возвратиться в лагерь и поставить меня обо всем в известность. Они двинулись в путь вместе с Галигала, а Филипп и Жак, поддерживая Джанни, направились в сторону Джанета.

Три километра до перевала Клод и Джо преодолели без особого напряжения. Но их страшно мучила жажда; идти становилось все труднее и труднее. Наступила ночь. С трудом поднявшись на несколько сот метров, они решили переждать на маленькой площадке до появления луны. Целый день они страдали от жары, теперь же их мучил холод: они были очень легко одеты. Прижавшись друг к другу, они не могли уснуть от жажды и переутомления. Казалось, язык настолько увеличился, что не помещался во рту. Они с беспокойством ощущали на губах кредкий вкус соли - предвестник наступающего полного обезвоживания организма, которому обычно предшествует обморок. Мне это состояние знакомо по Хоггару, где я спасся только благодаря неожиданному появлению охотника-туарега... Еще несколько часов, и он наткнулся бы на труп со ртом, полным песка, и судорожно вцепившимися в землю руками - свидетельство последней попытки человека в состоянии галлюцинации утолить жажду.

Как только взошла луна, Джо, Клод и Галигала снова начали восхождение. Язык распух и, казалось, прилип к нёбу. Они двигались молча, цепляясь за выступы скал и беспрестанно натыкаясь на огромные камни. К счастью, луна освещала теперь возникавшие перед ними препятствия, но нужно было продолжать карабкаться все выше и выше. Ноги подкашивались. Порвались сандалии. Пришлось их наспех чинить. А кругом - огромные ущелья, резко вырисовывавшиеся в холодном лунном свете. Все это напоминало грандиозную театральную декорацию. Был момент, когда игра теней среди этого неописуемого нагромождения скал произвела на них, как на художников, такое сильное впечатление, что они забыли обо всем на свете.

Сколько времени они взбирались на перевал? На этот вопрос никто из них ответить не смог. Близость лагеря (оставалось пройти не более 2 км) придавала им некоторое мужество. В 5 часов утра они смогли, наконец, утолить жажду. На этот раз вода из нашей лужи показалась им превосходной. По крайней мере для них это приключение закончилось. Однако жажда и вкус соли во рту преследовали их еще несколько дней.

Но что же стало с остальными? Они тоже были измучены, но у них было преимущество: они шли по равнине между перевалом Арум и Джанетом, пересекаемой всего лишь одним длинным регом с выступающими кое-где огромными выходами гранита. К 8 часам вечера темноту прорезали лучи автомобильных фар, и они услышали шум мотора. Через час, живые и невредимые, все трое уже сидели в офицерской столовой. Тут они смогли, наконец, подкрепиться и прийти в себя после всех мытарств.

Что же произошло? Все объяснилось очень просто. Приказ выслать машину оказался невыполненным. Капитан Росси, не видя никого из наших, отправился выяснять, в чем дело, и узнал, что машина и не выезжала из Джанета!

Джанни был отправлен в госпиталь, где обнаружилось, что он потерял в весе 18 кг! Не могло быть и речи о том, чтобы поставить его на ноги в Джанете. Неделю спустя он вылетел самолетом в Алжир, а затем - в Париж.

Восемь месяцев назад перед отъездом из столицы я предупредил членов экспедиции, что нам предстоит испытать немало трудностей. Все они были добровольцами, исполненными энтузиазма. Их влекли предстоящие приключения. Но что станет с энтузиазмом, рожденным на улицах Парижа, после нескольких месяцев испытаний и лишений в пустыне? "Прежде всего, - говорил я им, - это - слаженность в работе. В стране, где каждый день придется сталкиваться с трудностями, совместная жизнь не обойдется без трений и столкновений, это неизбежно. Но мы должны преодолеть все, никогда не забывая, что основное - успех нашей работы. В конце экспедиции мы должны быть более сплоченными, чем в начале, потому что испытания закалят нас".

Каков был наш образ жизни в пустыне? Он немногим отличался от образа жизни людей, чьи фрески мы снимали на кальку. Не нужно забывать, что основное свойство жителя Сахары - умение довольствоваться малым. Достаточно вспомнить случавшиеся с нами происшествия. Опыт показал, что успеха можно достичь, только уподобив свою жизнь образу жизни туарегов, то есть ограничить затраты энергии до минимума. Разве мыслимо поступать иначе в этих местах, практически лишенных самых необходимых вещей, доставить которые если не неразрешимая, то очень тяжелая проблема.

Я уже рассказывал о трудностях, возникавших при переправке снаряжения, дорожных происшествиях, утомительных перетаскиваниях грузов через перевалы, где в любую минуту можно сломать шею. Все это - одна из причин унылого однообразия нашего меню.

Приготовлением пищи занимались слуги Рисса и Галигала. Нужно сказать, что ни тот, ни другой не кончали кулинарной школы. Часто нам приходилось готовить трапезу самим, что, впрочем, было совсем несложно. Несколько горстей лапши или макарон, брошенных в кипяток, несколько сушеных помидоров, предварительно растертых между камнями, ложка маргарина, две коробки мясных консервов - вот и все. Это - классическая шерба обитателей Сахары. Иногда макароны заменялись густой манной кашей, сваренной наподобие кус-куса, иногда рисом или пюре из картофельной муки. Время от времени мы ели сардины, а на десерт - сухое печенье с вареньем (последнее ценилось особенно высоко). Кофе и чай пили сколько душе угодно. Недостаток естественных витаминов восполняли запасы витаминизированных бисквитов, миндального пата, некоторое количество меда и в особенности чудесные фруктовые соки. Галигала и Рисса пекли хлеб из муки или растертых зерен, добавляя туда сухих дрожжей. Хлебцы выпекались прямо на золе, под старым перевернутым чугунком. Некоторое время - пока Ирен следила за правильной пропорцией муки и дрожжей и за выпечкой хлеба - он был превосходен. Но после ее отъезда наши хлебопеки стали гораздо менее старательны, и нам не раз приходилось жевать густую и безвкусную клейкую массу. Нашим обычным напитком была мутная, а иногда и просто грязная вода, где бойко плавали многочисленные твари; нередко она к тому же издавала тошнотворный запах прогорклого жира, присущий новым бурдюкам.

Работа начиналась с восходом солнца и заканчивалась с его заходом. Время было слишком дорого, чтобы предаваться развлечениям. У нас был только один день отдыха - пасха. По этому случаю, к всеобщему удовольствию, был заколот принесенный туарегами ягненок.

Единственная передышка наступала вечером, в час, когда мы пили вместе с туарегами чай. Каждый вытаскивал трубку и начинах дымить. За долгие месяцы совместной жизни все уже исчерпали свои запасы всяких интересных историй, и теперь единственной темой разговоров могла быть, гюжалуй, только наша работа. Впрочем, иногда по вечерам Рисса и Галигала танцевали под звуки алюминиевой флейты, в которую усердно - и, нужно сказать, не без успеха - дул Джебрин.

Кажется просто невероятным, с какой легкостью и быстротой можно приобщиться к примитивному образу жизни. Вначале мы соорудили какое-то подобие столовой и сохраняли кое-какие привычки цивилизованных людей, пользуясь столовыми приборами, тарелками и т. д. Но после отъезда Ирен все это было заброшено: в один прекрасный день наши вилки и ножи исчезли, и мы стали есть по-туарегски, черпая деревянными ложками местного изготовления из одной общей миски. Пили мы из любых сосудов. Когда тряпки для вытирания посуды совершенно поизносились, мы начали пользоваться песком. Что же касается земли, на которой мы ели, то никто не обращал внимания, есть там козий помет или нет.

Когда кончились холода, большинство из нас покинули палатки и стали ночевать в убежище под скалами. Очень скоро мы приняли ужасный вид: всклокоченные длинные волосы, неровно подстриженные бороды. Наши фигуры, вырисовывавшиеся вечерами, как китайские тени, на стенах гротов, напоминали персонажей из сказки о пещере Али-Бабы и сорока разбойниках. Солидная борода Джо придавала ему вид старого морского волка, причем ее черные, седые и рыжие волосы представляли довольно забавное зрелище. Филипп тоже попытался отпустить себе бороду, но юношеский пушок сделал его скорее похожим на бородатую женщину.

Со временем мы совершенно пообносились: наши штаны и сандалии совсем изорвались. За неимением штанов Клоду пришлось около месяца ходить в пижаме, пока и она не разлезлась по всем швам. Джо вынужден был отпороть задние карманы, чтобы поставить на свои шорты заплаты. Мы хорошо узнали, что такое иголка и нитки, и вполне могли считать себя экспертами по вопросам штопки и починки. Привезенная нами обувь тоже развалилась. Пришлось ее заменить сшитыми из кусков кожи туарегскими сандалиями, которые завязывались вокруг ноги. Они очень удобны и превосходно приспособлены для ходьбы по скалам, но за неимением кожи нам трудно было удовлетворить свои потребности в этой обуви, и иногда мы вынуждены были ходить босиком.

Что же касается гигиены, то она была сведена до минимума. В местах, где вода не представляла слишком большую редкость, можно было совершать туалет приблизительно один раз в три дня. Но в таких местах, как, например, массив Ауанрхет, где вода находилась в дне ходьбы от лагеря, мы не мылись полтора месяца. Однажды двое наших товарищей, ощутившие совершенно болезненную потребность в чистоте, вдруг вымылись с головы до ног. Это заметили проводники-туареги. Один из них прибежал, запыхавшись, ко мне и сообщил:

- Ты знаешь, эти двое, там, внизу, сошли с ума!

- Сошли с ума? - спросил я. - Но что случилось?

- Они моются! - ответил он мне с негодованием.

И туарег был прав. На следующий день все бурдюки действительно оказались пусты, а обоз с водой ожидался лишь через два дня! Нам пришлось строго распределить оставшиеся запасы воды и отказаться от кофе. Но в общем мы быстро привыкли к постоянному недостатку воды для гигиенических целей и стали брать пример с туарегов, которые вообще никогда не моются. Больше того, они считают, что мыться каждый день вредно. Нужно сказать, что ежедневное умывание водой в столь засушливом климате вызывает шелушение кожи. Это - одна из причин того, что местные жители при каждом удобном случае натирают тело жиром.

Окружающая обстановка вынуждала нас вести хозяйство примерно так же, как это делали древние обитатели тассилийских скал. Когда запасы муки стали подходить к концу, мы могли бы оказаться в очень тяжелом положении, если бы у нас не было немного зерна, привезенного из Джанета. По мере надобности мы растирали его на каменной зернотерке с помощью найденного тут же дробильного орудия неолитической эпохи. В общем это было довольно жалкое существование. За первый период экспедиции мы, шестеро, потеряли в весе более сорока килограммов - дань усталости и лишениям. Но зато у нас была свобода, поразительное чувство свободы, ощущаемое среди этих необъятных горизонтов, среди просторов чистого воздуха, под почти всегда безоблачным небом.