4. Городские постройки и внешний вид городов

Внешний вид города в первую очередь зависит от его застройки зданиями. Поэтому, если мы хотим правильно представить внешность улиц и площадей в древнерусских городах, нам необходимо ответить на вопрос о характере городских домов в IX-XIII вв., что является делом не совсем лёгким. Ведь количество письменных известий об архитектуре и устройстве древнерусских домов малочисленно, а данные раскопок ещё не приведены в систему. К тому же письменные свидетельства касаются главным образом княжеских строений (См. В. Ф. Ржига, Очерки из истории быта домонгольской Руси), нас же интересуют в первую очередь строения горожан. Эти постройки составляли основной массив городских домов и придавали определённую окраску русским городам.

Русские города были по преимуществу городами деревянными. Отсюда проистекали недолговечность городских построек и трудность их изучения даже путём археологических раскопок. Любовь русских людей к деревянным жилищам нельзя объяснять бедностью горожан. Она прежде всего зависела от бесспорно больших удобств деревянной постройки по сравнению с каменной в условиях холодного климата, длинной и сырой осени и весны. Города Греции или Италии могли обходиться каменными домами без сложной системы отопления, в Древней Руси было необходимо тёплое и сухое жильё, что заставляло придерживаться менее прочных и импозантных, но зато более удобных, деревянных домов.

Древнерусские люди различали отдельные типы построек, отмечая их особыми названиями. Так, мы встречаемся с термином «клеть», которым переводились в наших источниках различные греческие слова, обозначающие дом. Клеть была деревянным строением, как это видно из рассказа о смолянах, которые «разбивали клиньем клети» (срубы) (ПСРЛ, т. XV, СПБ 1863, стр. 443). Выражение «клетцки» применялось в XVI-XVII вв. к церкви, построенной в виде четырёхугольного сруба, наподобие обычной избы.

Последний термин употреблялся также с давнего времени и имел специфическое значение тёплого помещения. Кое-что узнаём об избе из рассказа об убийстве в Киеве половецкого хана Итларя. Мономах предложил Итларю с его дружиной прийти к нему, «обувшеся в теплой избе». Когда Итларь влез «в истобку», он был заперт. После этого один из дружинников Мономаха, «взлезше на истобку, прокопаша верх», оттуда перебил стрелами половцев (Лавреит. лет., стр. 220). Из этого рассказа вытекает, что изба была тёплым помещением, следовательно, имела печь, верх избы имел накат, отсюда выражение «прокопаша верх».

Каждая изба, или клеть, была ли она просторной или тесной, надземной или полуподземной, находилась в особом дворе, следовательно, в особом владении, которое служило единицей обложения, как принадлежавшее одному владельцу. Ограда («тын») из кольев, или плетень, отделяла один двор от другого. В условиях городской жизни у соседей возникали споры о границе дворов. Это объясняет появление в Пространной Русской Правде наказания тому, кто перегородит дворовую межу тыном («дворную тыномь перегородить межю»). Дворы, огороженные плетнём и тыном, составляли пейзаж типичной городской улицы Древней Руси. Боярские и княжеские жилища, конечно, резко выделялись среди городских строений. К ним, собственно, и относятся наблюдения, сделанные В. Ф. Ржигой о княжеских дворцах X-XIII вв., которым порой не уступали выдающиеся боярские дворы. В Киеве, например, хорошо знали Бориславль, Воротиславль, Гордятин, Никифоров, Ратшин, Чудин и другие боярские дворы.

Боярский или княжеский двор состоял из рядазданий, пристроенных друг к другу или соединённых переходами. Остальные помещения, видимо, не отличались особо большими размерами. В. Ф. Ржига отмечает особое значение сеней во втором ярусе дворцовых зданий. Сени «представляли собою помещение между клетями, игравшее роль позднейшей залы: здесь собирались князья с дружиною, здесь был княжеский престол, здесь же устраивались пиры» (В. Ф. Ржига, Очерки из истории быта домонгольской Руси, стр. 11). Импозантная картина княжеского двора рисуется нам в рассказе о смерти Владимирка Галицкого. Когда Пётр, посол Изяслава Мстиславича, подъехал к княжескому дворцу, навстречу к нему с сеней сошли княжеские слуги в чёрных мантиях («мятлех»). Пётр взошел на сени и нашёл в них Ярослава сидящим на отцовском месте (Ипат. лет., стр. 319). Во дворце галицкого князя наблюдаем целую систему построек и различных помещений; из них названы сени и горенка; переходы и лестницы (степени) ведут на хоры (полати) дворцовой церкви Спаса.

Особым дворцовым помещением В. Ф. Ржига считает «гридницу». Но, вероятнее, это просто другое название тех же сеней. Поэтому в гриднице также находим «отнее место», как и в сенях у галицкого князя. Конечно, это «отнее», т. е. отцовское, место только по созвучию совпадает с ?dvegi, как называлось возвышенное сиденье предводителя дружины в Скандинавии, и надо иметь большое воображение, чтобы оба названия (я не говорю о фактическом значении «отнего места») сопоставить друг с другом (См. В. Ф. Ржига, Очерки из истории быта домонгольской Руси, стр. 9).

Отдельные части богатых домов высоко поднимались над бедными жилищами ремесленников и других горожан. Выдающейся частью боярских или княжеских хором был терем - «повидимому, высокая башня или вышка, с комнатами для женщин». На Руси известно было также слово «вежа», которым обозначались не только городские башни, но и вышки при домах. Красочную картину древнерусского города даёт летописный рассказ о сожжении Искоростеня в 945 г.: «И так загорались голубьници, или клети, или вежи, или одрины» (Лаврент. лет., стр. 58). Пламя внезапно охватывает и высокие голубятни, и дома, и вышки, башни (вежи) и амбары (одрины) и т. д.

Деревянные дома русских городов украшались красивой резьбой. В Радзивиловской летописи находим рисунок, изображающий сени варягов-мучеников. На них под самым карнизом видим доску, украшенную узором. В той же летописи изображён княжеский двор в виде двора, окружённого забором с торчащими кверху остроконечными кольями (Радзивиловская летопись, л. 48 об., 100). Такой двор в случае нападения на него делался настоящей крепостью, за крепкими заборами и воротами которого можно было отсидеться (Ипат. лет., стр. 248). Русская Правда образно рисует неприступность боярских хором, куда спасается от верной смерти холоп, ударивший свободного человека.

Боярская, а тем более княжеская усадьба была наполнена запасами.Во дворе галицкого боярина Судислава взято было «вино и фрукты («овоща»), и корма, и копья и стрелы» (Ипат. лет., стр. 506). Княжеские или боярские дворы, огороженные высоким тыном, вмещали не только господские хоромы, но и подсобные помещения: медуши для хранения мёда, погреба, бани, даже темницы - порубы. В Радзивиловской летописи имеется изображение поруба в виде деревянного надземного здания с решетчатым окном вверху. Такое же сооружение с тремя оконцами, в которые выглядывают головы заточённого полоцкого князя Всеслава и его двух сыновей, изображено в другом месте той же летописи (Радзивиловская летопись, рисунок к восстанию 1068 г). Всеслав сидел в заключении на киевском дворе своего отца Брячислава, может быть, не в обычной темнице, а в самих хоромах. Гораздо более страшными представляются нам темницы по письменным сведениям. Узники содержались в глубоких погребах, заделанных сверху брёвнами, в которых имелось одно оконце для подачи пищи. Чтобы освободить из такого погреба, нужно было «разметать» верхний слой брёвен. Нередко узники заковывались в оковы, сидели «в железах». Бывали случаи, что таких узников оставляли на долгое время в погребе вследствие забывчивости какого-либо князя. По другому описанию, погреба имели двери, запирались на ночь, причём лестница из погреба вынималась (Д. И. Абрамович, Жития Бориса и Глеба, стр. 20, 60-61).

Деревянные конструкции широко применялись в церковной архитектуре. О некоторых деревянных церквах, чем-либо выдающихся по своей форме, сообщают порой летописи. Первая деревянная церковь в Новгороде (св. Софии) была воздвигнута в 989 г. - «имущи верхов 13, и стояла 60 лет». По другому известию, эта церковь была построена из дуба («Новгородские летописи», стр. 2, 173). Можно бесплодно гадать о наружном виде деревянной церкви Софии с её 13 верхами, но нельзя пройти мимо того, что сооружение 13 верхов явно указывает на искусство плотников-строителей.

К тому же времени (991 г.) летописи относят построение дубовой церкви в Ростове Великом - «церковь дубову Успения Пречистыя». Она была настолько чудесной, что такова «не бывала и потом не будеть» (ПСРЛ, т. XV, стр. 115). Несколько более подробные сведения имеем о деревянной церкви, построенной в Вышгороде при Ярославе Мудром в честь Бориса и Глеба. Церковь была воздвигнута «о клетце», т. е. наподобие обычного четырёхугольного дома. Позже «князь украсил церковь 5 верхами, и всякими красотами, иконами и иной росписью» (Д. И. Абрамович, Жития Бориса и Глеба, стр. 18). Видимо, получилось строение, сильно напоминавшее каменные пятикупольные церкви, как сказали бы позже в России, «на каменное дело». Современникам особенно бросалась в глаза одна особенность деревянных церквей - их высота, их верхи, красивая конструкция, вызывавшая восхищение и порой оценку церкви как «чудной». Красивые хоромы, великолепные церкви и дворцы, как мы видим, украшали древнерусские города и придавали им богатый вид. Недолговечность материала, дерева, из которого они были воздвигнуты, обрекала древнерусские постройки на быстрое уничтожение, но не лишала город богатого внешнего убранства.

До сих пор мы говорили только о деревянных постройках, но в русских городах были и каменные здания. Участь каменного зодчества Киевской Руси была более счастливой, чем деревянного, и многие церковные здания сохранились до нашего времени; о некоторых же каменных церквах становится известно только после раскопок. Поэтому предварительный список каменных церквей в Киевской Руси, составленный Е. Голубинским в его истории русской церкви, может рассматриваться не только как неполный, но даже просто как не соответствующий гораздо большему количеству сооружений церковного каменного зодчества в Древней Руси.

В задачу данной книги вовсе не входит обзор каменного строительства Киевской Руси. Это уже сделано специалистами по истории искусства, но некоторые особенности каменной архитектуры XI-XIII вв. имеют прямое отношение к нашей теме. Все сколько-нибудь крупные города стремились иметь величественные соборы, которым придавалось значение патрональных храмов города. «Умереть за св. Софию» - этот лозунг в Новгороде отожествляется с представлением о защите родного города. Каменные соборы возникают в крупных городах уже в XI в. (Киев, Новгород, Чернигов, Полоцк). По их существованию почти безошибочно можно сказать о действительном значении того или иного стольного города в Древней Руси. Позже величественные соборные храмы сооружаются в Галиче, Владимире Волынском, Владимире-на-Клязьме, Суздале, Ростове, Смоленске, показывая возвышение этих новых центров в XII столетии. Собор обычно был самой величественной постройкой в городе, выделяясь своей величиной и красотой среди других городских сооружений. Для усиления впечатления купола или купол собора золотились. Тогда появлялась «златоверхая» церковь, подобная Успенскому собору во Владимире Залесоком. Киев и в отношении соборного строительства резко выделялся среди других городов. Одна Десятинная церковь не удовлетворяла широкие запросы киевских горожан, кроме неё были воздвигнуты Софийский и Михайловский златоверхий соборы, не считая «великой церкви» в Киево-Печерском монастыре.

Развитие городской жизни приводило к тому, что горожане стремились обзавестись каменными приходскими храмами, что особенно легко наблюдается на примере Великого Новгорода благодаря характеру записей в новгородских летописях с их особым вниманием к местным событиям.

Каменные церкви и соборы служили не только церковным и декоративным целям; как мы видели - они были одновременно надёжными складочными местами для хранения товаров и казны, а также библиотеками. Наконец, они имели определённое оборонное значение. Во время осады Галича в 1219 г. одна из галицких церквей была превращена в крепость, «бе бо град створен на церкви» (Ипат. лет., стр. 493). Такую же роль, видимо, играла во время осады Киева татарами Десятинная церковь, рухнувшая под тяжестью взгромоздившихся на неё людей. Такое же значение могли иметь каменные монастырские церкви, окружавшие большие русские города, наподобие того, как Антониев, Юрьев, Аркаж и другие монастыри защищали подступы к Великому Новгороду.

Что касается каменных построек гражданского назначения, то их было немного, а ещё вернее - сведения о них почти не сохранились. Наиболее известен киевский каменный терем, построенный в X в., находившийся вне града» и составлявший особую усадьбу - теремный двор. Палата или часть палат (может быть, только каменный переход) Андрея Боголюбского стоит до сих пор в Боголюбове. Однако каменное гражданское строительство всё-таки не характерно для Киевской Руси, удачно воплощавшей художественные замыслы в дереве. Восхищение богатством и убранством княжеских дворов выражалось словом «красный» (красивый, прекрасный), как их иногда называли современники. А вот обличительные слова древнего проповедника, направленные против роскоши: «Любим злато и берем имение, любим храмы светлы и домы украшены» (Рукопись Государственной Библиотеки СССР имени В.И.Ленина, Румянцевское собр. № 406. Сборник полов. XV в., л. 26 об). Недаром в былинах так часто встречаем упоминание о светлой гриднице, где расхаживает князь Владимир Красное солнышко со своими могучими богатырями.

В сборнике поучений XII в. находим любопытнейшее слово, ярко рисующее перед нами жизнь богатого горожанина, хищнически накопившего богатства. Проповедник укоризненно противополагает жадного богача бедному человеку: «Ты ешь тетеревов, гусей, рябчиков, кур, голубей и прочее кушанье различное, а убогий хлеба не имеет, чем чрево насытить; ты же облачаешься и ходишь в паволоках и мехах, а убогий рубища не имеет на теле; ты живешь в доме, расписав повалушу, а убогий не имеет где главы подклонити. Но и ты богатый умрешь и останется дом твой, всегда обличая твоя деяния. Каждый от мимоходящих скажет: се дом оного хищника... сей сирот ограбил... вот двор его пуст» (И. И. Срезневский, Древние памятники русского письма и языка, СПБ 1863, стр. 203).

В этом обличении хорошо показано изумление перед богатствами боярского или купеческого двора, выдававшегося среди скромных построек горожан. Феодальные порядки порождали резкие классовые противоречия в городах. Эти противоречия кричали о себе на улицах и площадях древнерусских городов, так же как и городов французских, польских, армянских, узбекских и т. д. Богатая усадьба с садом, владелец которой иногда именовал её «раем» или «самораем», располагалась рядом с каменным собором или боярским дворцом. Но тут же стояли и бедные хижины, иногда полуземлянки. Авторы, восхищающиеся красотой построек в древнерусских городах, говорят только об одной стороне городской жизни в Древней Руси, притом стороне показной. Действительность была более скромной, но и она при всей своей скромности действовала на воображение современников. И справедливо. Древнерусские города, как и все средневековые города, были явлением прогрессивным. Даже по своему внешнему виду они далеко опережали средневековую деревню.