5. Городское боярство

Вопрос о происхождении городского патрициата в русских городах принадлежит к числу трудных и мало доступных для разрешения, прежде всего вследствие недостатка источников. Слово «боярин», или «болярин» (последнее И. И. Срезневский считал словом по преимуществу югославянским), рано появляется на страницах летописей. Наряду с боярами в известиях конца X - начала XI в. упоминаются «старци градские» - термин, с которого мы можем начинать историю собственно городского боярства. Вопросу о том, кем были «старци градские», посвящена обширная литература. По мнению В. О. Ключевского, начальная летопись в рассказе о временах князя Владимира называет торговую аристократию «нарочитыми мужами», а выходивших из неё десятских, сотских и других городских управителей - «старцами городскими», или «старейшинами по всем градом». Это образовавшаяся из купечества военно-правительственная старшина торгового города. На взглядах Ключевского сказались его представления о большом «промышленном» значении русских городов в IX в., откуда вытекают выводы о происхождении «старцев градских» (В. О. Ключевский, Боярская дума Древней Руси, стр. 28, 24). О «старцах градских» писал и С. В. Юшков. Он подробно останавливается на вопросе о происхождении боярства и приходит к той мысли, что основная масса бояр вышла «из крупных землевладельцев, находившихся вне дружинной организации». По словам Юшкова, ещё в конце X в. этим элементам присваивалось название «старцев». В XI в. боярство образуется из двух групп - «из местных крупных землевладельцев и из дружинников», а позже эти группы сливаются (С. В. Юшков, Очерки по истории феодализма в Киевской Руси, стр. 143, 164).

Если Ключевский главное место в вопросе о происхождении «старцев градских» отводил купечеству, то Юшков, по существу говоря, вдаётся в другую крайность и видит в них только землевладельцев. Город Киевской Руси он рассматривает прежде всего как «центр феодального властвования» над сельской округой. Поэтому киевляне, черниговцы и др. для С. В. Юшкова «не купцы и не промышленники, а именно местные феодалы, окрепшие под защитой города и жившие в своих городских дворах» (Там же, стр. 135).

Вопроса о «старцах градских» касается также Б. Д. Греков, считающий их особым слоем знати. «Терминология наших летописей иногда различает эти два слоя знати: «бояре» и «старци». «Старци», или иначе «старейшие», - это и есть так называемые земские бояре» (Б. Д. Греков, Киевская Русь, 1953, стр. 126). И для Грекова и для Юшкова «старци градские» - это старейшины русского города. Юшков объявляет безусловное господство над ним феодалов. Ремесленники и купцы Киева, Чернигова, Новгорода и других больших русских городов - все эти «кияне», черниговцы и новгородцы, умиравшие при защите своих городов, заслоняются образами феодалов, а русский город так и остаётся только «бургом» - замком. Правда, С. В. Юшков делает по вопросу о «старцах градских» некоторую уступку, предполагая, что в их числе, возможно, были крупные торговцы.

Попытаемся теперь дать ответ на вопрос о появлении «градских старцев» на страницах наших источников. В летописи «старци градские» упомянуты всего пять раз. Первый раз о них говорится в рассказе о мученичестве варягов: «и реша старци и боляре» (983 г.); второй и третий раз - в рассказе о совещаниях Владимира с боярами и старцами: «созва Володимер боляры своя и старци градския», «и созва князь боляры своя и старца» (987 г.); четвёртый раз - об освящении Десятинной церкви «боляром и старцем градским»; пятый - в повествовании об отмене Владимиром виры за убийство: «и реша епископи и старци» (Лаврент. лет., стр. 80, 104, 105, 122, 124). Бросается в глаза, что пятикратное упоминание о старцах относится только к определённому времени - княжению Владимира Святославича (980-1015 гг.). Это не укрылось от В. О. Ключевского, который высказал предположение, что Владимир, выросший в Новгороде, приблизил к себе городскую старшину и в Киеве, и в этом видел ответ на вопрос, почему начальная летопись упоминает о «старцах градских» только при Владимире (В. О. Ключевский, Боярская дума Древней Руси, стр. 29, примечание).

Однако на поставленный вопрос можно дать несколько иной ответ, если принять во внимание особенности летописного текста, где появляются «старци градские». Этот текст был заимствован летописцем из Слова о том, «како крестися (Владимир), возмя Корсунь», сохранившегося в отдельном виде от летописи и более древнего по происхождению. Здесь находим цитированную выше фразу: «созва Володимер боляры своя и старци градьския» (Н. К. Никольский, Материалы для истории древнерусской духовной письменности, СПБ 1907, стр. 8). Действительно, «старци градские» появляются только там, где действия Владимира связываются с вопросами религии. В этом мы находим объяснение того, что «старци градские» известны только во времена Владимира. Это термин литературный, который был использован летописью, житийными произведениями. Поэтому уже в некоторых списках летописи находим вместо «старцев градских» «старцев людских» (Лаврент. лет., стр. 122), т. е. представителей людей, городского населения, среди которого выделялась своя знать - нарочитые люди, или «нарочитая чадь», в противовес «простой чади», или общей массе городского населения. Итак, «старци градские» являются термином, характерным только для данного памятника, а вовсе не для данного места и времени. Поэтому они и встречаются только в повествованиях, связанных с деятельностью Владимира.

В известном рассказе о пирах Владимира находим указание на состав киевского населения: «и приходити боляром, и гридем, и соцьскым, и десяцьскым, и нарочитым мужем» (Лаврент. лет., стр. 123). Если гриди и бояре относятся к дружине, то сотские и десятские, нарочитые мужи, принадлежат к городскому населению. Пока это ещё только складывающаяся городская знать, в число которой могли войти и дружинники и представители купечества.

Развитие городской жизни привело к созданию боярства, связанного не только с вотчинами в деревнях, но и с городом. В XI-XII вв. мы уже встречаемся с боярскими фамилиями, прочно связавшими свою судьбу с тем или иным городом. Исследователи почти не изучали историю отдельных боярских родов, за исключением Н. А. Рожкова, посвятившего вопросу о новгородских боярских родах особую работу. А между тем мы встречаемся с поразительным фактом оседания боярских фамилий в ряде городов, иными словами, - с появлением городского патрициата.

Остановимся на некоторых боярских родах, история которых более или менее полно устанавливается по летописям. Рассказывая о водворении Изяслава Мстиславича в Киеве, летописец упоминает об аресте нескольких бояр, сторонников Ольговичей. В числе арестованных указаны Данило Великий, Гюргей Прокопыч, Ивор Гюргевич Мирославль внук. Имя Мирослава упомянуто здесь как общеизвестное для киевлян, иначе зачем было бы говорить о Мирославе, как о деде боярина Ивора.

О родоначальнике боярского рода Мирославичей известно очень мало. Летописец сообщает, что в 1134 г. была принесена доска от гроба господня, за ней послал Мирослав (Ипат. лет., стр. 212). Издатели Ипатьевской летописи почему-то дали этому Мирославу отчество Гюрятинич, отожествив его с новгородским посадником без особого основания. В Ипатьевской летописи, кроме того, под 1146 г. упоминаются Мирослав Андреевич и Мирослав Хилич-внук, которые жили почти одновременно с Ивором Георгиевичем и, следовательно, не могут быть приняты за его деда Мирослава.

Упоминаемый ранее Мирослав может быть отожествлён с Мирославом, названным в Пространной Русской Правде как участник совещания на Берестове перед вступлением Владимира Мономаха в Киев. С некоторой вероятностью можно думать, что к этому Мирославу восходит название села или местечка Мирославцы под Киевом, упомянутого в списке русских городов XIV в. Под Витичевом в XII столетии находилось Мирославское село. Мирослав явился основателем богатого боярского рода в Киеве.

Видным деятелем конца XI - начала XII в. был киевский боярин Ратибор. Впервые его имя упоминается в 1079 г., когда великий князь Всеволод Ярославич посадил его посадником в Тмутаракани. Через два года Ратибор был захвачен двумя князьями, овладевшими Тмутараканью. Печати с его именем действительно были найдены в окрестностях Тмутаракани. На них с одной стороны изображён св. Николай, а с другой имеется надпись «от Ратибора» (И. Толстой и Н. Кондаков, Русские древности, т. IV, СПБ 1891, стр. 172; Ипат. лет., стр. 143). После смерти Всеволода боярин Ратибор служил его сыну, Владимиру Мономаху. Он был активным участником вероломного убийства половецкого хана Итларя. Его сын Ельбех Ратиборович застрелил Итларя из лука. Позже Ратибор являлся представителем Мономаха на княжеском съезде в Уветичах и участвовал в совещании на Берестове в 1113 г. Пространная Русская Правда называет Ратибора киевским тысяцким.

Наследником Ратибора был его сын Фома, также служивший Владимиру Мономаху. В 1116 г. Фома Ратиборович вместе с боярином Вячеславом ходил на Дунай и принимал участие в неудачной осаде Дерестра. Несколько позже (в 1121 г.) он был посадником в Червене (Ипат. лет., стр. 204, 205-206).

Большой известностью в Киеве пользовался род Чудина. Двор Чудина, находившийся рядом со двором Воротислава, был хорошо известен летописцу второй половины XI в. Сам Чудин принимал участие в княжеском съезде Ярославичей 1072 г. в Вышгороде, где была составлена Правда Ярославичей. Во время её составления Чудин «держал» Вышгород. Слово «держал» следует, по-видимому, понимать в его позднейшем значении - как «держание», т. е. временное владение городом на ленном праве. Брат Чудина носил имя Тукы. Повидимому, вся фамилия была нерусского происхождения и, может быть, принадлежала к числу потомков тех «лучших» мужей, которые были при Владимире Святославиче посажены в городах по Десне и другим рекам из числа новгородских словен, кривичей, чуди, вятичей (Ипат. лет., стр. 128; «От словен, и от кривич, и от чюдий, и от вятич» (там же, стр. 83)).

Сын Чудина носил уже христианское имя Ивана и принимал участие в совещании на Берестове в 1113 г.

Приведённые примеры говорят о существовании боярских фамилий в Киеве, в которых богатство переходило от отца к сыну. Недостаток сведений не позволяет нам остановиться подробнее на биографиях отдельных боярских родов, но существование патрицианских фамилий в Киеве XI-XIII вв. остаётся вне всякого сомнения. К их числу принадлежали потомки Выплаты, который ходил воеводой во время последнего русского похода на Царьград, в 1043 г., и попал в плен к грекам. После гибели русских кораблей от бури он был единственным человеком из княжеской дружины, решившимся остаться с воинами, выброшенными на берег. Этот поступок можно объяснить тем, что в число воинов входило киевское ополчение. Сыном Вышаты был киевский тысяцкий Ян; он так и прозвался в летописи сыном Вышатиным, как лицо очень известное (Лаврент. лет., стр. 171). Биография Яна Вышатича, с предельной полнотой составленная М. Д. Присёлковым, является своего рода шедевром исторической проницательности и избавляет нас от необходимости следить за судьбой Яна, игравшего немалую роль в событиях XI в. Сын Яна Вышатича постригся в Киево-Печерском монастыре под именем Варлаама. По словам Патерика, отец молодого инока, т. е. Ян, был первым в числе княжеских бояр (М. Д. Присёлков, История русского летописания XI-XV веков, Л. 1940, стр. 18-20; «Печерский патерик», стр. 23).

Ещё легче проследить историю отдельных патрицианских фамилий в Новгороде. Остановимся только на наиболее ярких примерах. В 1118 г. умер посадник Дмитр Завидич, а в 1128 г. дали посадничество Завиду. Дмитриевичу - явно, сыну первого. Таким образом, посадничество в Новгороде переходило уже в начале XII в. от отца к сыну.

Знаменитым боярским родом в Новгороде были Ми-рошкиничи. Родоначальником их предположительно можно считать того Мирослава, которого в 1132 г. новгородцы послали посадником в Псков. Возможно, что устав Всеволода, упоминающий о бириче Мирошке, говорит о том же лице. Мирослав в уставе церкви Ивана Предтечи на Опоках назван уже как посадник. В 113.5 г. Мирослав-посадник отправился мирить киевлян с черниговцами, но его попытка окончилась неудачей. Он умер в том же году.

В начале XIII в. умер Мирошка, посадник новгородский, похороненный в Юрьеве монастыре. Возможно, он был внуком ранее названного посадника Мирослава, так как боярские роды довольно упорно придерживались фамильных имён. Детьми Мирошки были знаменитые в новгородской истории Мирошкиничи, Дмитр и Борис. Дмитр сделался посадником вскоре же после смерти отца. Борис так властно распоряжался в Новгороде, что велел одного новгородца убить на Ярославле дворе. В 1209 г. произошло известное новгородское восстание, на котором было постановлено отстранить Мирошкиничей от власти. Гробницы Мирошкиничей были открыты под полами большого собора в Юрьеве монастыре, где находилась их родовая усыпальница.

Врагами и соперниками Мирошкиничей были родичи посадника Твердислава Михайловича. Самое характерное в борьбе Мирошкиничей и Твердислава то, что новгородские бояре только опирались на княжескую помощь извне, а вели свою самостоятельную политику. В Новгороде у них были и сторонники и враги. Подобные боярские фамилии опирались на земельные имущества вне города, но они теснейшим образом были связаны с городом и его жизнью. Поэтому умершего Дмитра Мирош-кинича повезли хоронить в подгородный монастырь, а не в деревенскую усадьбу (Подробнее см. в труде К. Калайдовича «Опыт о посадниках новгородских», М. 1821, а также в статье Н. А. Рожкова «Политические партии в Великом Новгороде XII-XV века» (Н. А. Рожков, Из русской истории. Очерки и статьи, т. I, Пгр. 1923)).

То, что прослеживается в Киеве и Новгороде, может быть отмечено и в других больших городах, как бы на первый взгляд ни казались скудными свидетельства наших летописей. В XI-XIII вв. всюду появляется своё, местное боярство, крепко приросшее корнями к определённому городу. Обычное представление о боярине, как о своего рода кочевнике, отъезжающем от одного князя к другому, стоит в резком противоречии с нашими источниками. Распря между старыми городами Ростовом и Суздалем, с одной стороны, Владимиром - с другой, становится понятной, если допустить, что определённые боярские фамилии прочно осели в городах, вокруг которых были расположены их владения. Это наблюдаем в Галиче. «Безбожные галичане» нередко отожествляются летописью с галицкими боярами. «В окрестностях древнего Галича находился ряд боярских усадеб, укреплённых дворов и замков. Боярские дворы и замки как бы блокировали столицу Галицко-Волынского княжества» (В. И. Довженок, Селища и городища в окрестностях древнего Галича («Краткие сообщения Института археологии», вып. 4, Киев 1955, стр. 12-13)).

Бояре играли видную роль как в экономической, так и в политической жизни города. Прежде всего несомненна тесная связь боярства с торговыми и ростовщическими операциями. В Пространной Русской Правде встречаемся с холопом, который ведёт торговые дела с согласия господина, если тот «пустить холопа в торг». Кто этот господин, пускающий холопа в торг? Вероятнее всего видеть в нём боярина, торгующего с помощью зависимого человека. Подтверждение этой мысли находим в смоленском договоре с немцами 1229 г., по которому торговлей занимаются холопы «добраго», по другим спискам - боярского человека («Аже латинин дасть княжю хълопу взаем, или инъму добру человеку, а умрете не заплатив, а кто емльть его остатък тому платити немчину» («Русско-ливонские акты», стр. 426-427). В проекте Смоленского договора: «Или намечкый гость дасть холопу княжю или боярьску» (там же, стр. 445)). Здесь перед нами выступает обычай бояр торговать с помощью зависимых людей, пользующихся большой долей торговой самостоятельности, несмотря на своё холопское положение. Некоторые бояре были тесно связаны с ростовщическими операциями, как, например, новгородские Мирошкиничи, у которых во время восстания 1209 г. было отнято множество долговых документов - досок. Участие в торговле и ростовщичестве тесно связывало бояр с широкими кругами городского населения, в особенности с купеческой верхушкой.

О больших богатствах, накопленных боярами, можно судить по их участию в построении церквей. Например, в Новгородской летописи читаем о построении Моисеем Домажировичем церкви Ивана Предтечи на Чюдинцевой улице. В 1183 г. Рядко с братом поставили церковь на Рогатице. В 1188 г. Семен Дубычевич заложил церковь в Аркаже монастыре. В 1192 г. поставил церковь в Хутынском монастыре Алексей Михайлович, в чернецах Варлаам, и т. д. Боярское церковное строительство особенно заметно в Новгороде не потому, что оно было там исключительно развито, а потому, что Новгородская летопись особенно изобилует местными подробностями. Так, Патерик знает об участии тысяцкого Шимона, или Симона, в строительстве «великой церкви» Печерского монастыря. Строительная деятельность бояр объясняется не только религиозными побуждениями, но и стремлением иметь в каменной церкви надёжное убежище на случай пожара или других несчастий. Взгляд на церковь собственного строения, как на личную собственность, в частности, сказался на обычае ставить в священники холопов, не давая им отпуска на волю («Яко же и по поставленью священия съвершения работном быти» («Русская историческая библиотека», т. VI, стр. 80)). Можно представить себе, в каком положении был подобный священник-холоп, служивший при церкви, построенной на боярские средства и обычно стоявшей подле боярского двора.