Предисловие

Каффичо

Слово, происходящее от названия этой страны, не подозревая о ее существовании, ежедневно упоминают миллионы людей. Знают о ней только немногие. Не более десяти европейцев по­бывали там до конца минувшего века, да и то только в погра­ничных районах. И только одному - русскому путешественнику, офицеру А. К. Булатовичу, удалось в 1898 г. пройти ее из кон­ца в конец. Впрочем, и сейчас о ней и ее жителях, их древних верованиях и обычаях не так уж много известно. Страна эта - Каффа, родина кофе, до сих пор одна из наименее изученных областей Эфиопии, расположенная в юго-западной ее части.

Здесь, в Каффе, высокие горные хребты с поросшими леса­ми склонами перемежаются с долинами. Многочисленные реки - Чому. Килу, Мения, Бука и другие, текущие с гор, впадают в Белый Нил, в значительной степени обусловливая его разлив в период половодья.

Дожди обильны. В некоторых местах они выпадают большую часть года. Обилие влаги и плодородие почзы позволяют сни­мать до трех урожаев в год. Богата и разнообразна раститель­ность лесов. Деревья достигают огромной величины. На верши­нах хребтов произрастают бамбуковые рощи, а внизу, в долинах рек и ручьев, - финиковые пальмы.

Населяющие эту страну каффичо принадлежат к так назы­ваемым народам сидамо, которые живут в области среднего течения реки Оромо. По этническим признакам они родственны некоторым народам Эфиопии. Язык гонга, или каффичо, отно­сится к кушитским языкам, или, как их иногда именуют, севе­ро-восточной группе хамитических языков. В нее включаются, помимо каффичо, еще языки галла, оромо, данакиль и другие.

Народ каффичо состоит из четырех основных племен - грнгичо (гонга), гурабе, гиннаро, тедживо, - которые в свою очередь подразделяются на многочисленные роды, ведущие свою родословную от общего легендарного предка. Кроме них, имеются еще амаро - каффичо-христиане, исповедующие значи­тельно выродившееся под влиянием местных верований христи­анство, - и нагадо - мусульмане, потомки мусульманских купцов, переселившихся в Каффу. В большей или меньшей степени эти племена или группы отличались друг от друга антропологиче­скими признаками, а также верованиями, но они были едины в отношении языка, нравов, многих обычаев, одежды, занятий.

Древнейшее население этих мест - негроидные племена мандшо были покорены каффичо. Оставаясь формально сво­бодными, они считались рабами царя Каффы и обязаны были охранять границы страны. Отряды мандшо всегда несли кара­ульную службу у сторожевых вышек и у ворот, на путях, веду­щих в Каффу.

В лесах Каффы, как полагают, - родина кофейного дерева. Впрочем, сами каффичо называют его буно. Настоенный на из­мельченных зернах его плодов горячий отвар местные жители пьют с незапамятных времен.

Однажды, рассказывает арабское предание, козы наелись кофейных бобов. После этого они всю ночь бегали и резвились. Так пастухи обратили внимание на кофейное дерево. Об уди­вительном его свойстве проведали потом и абиссинские монахи. Чтобы подкрепить себя для ночных бдений и молитв, они стали пить кофе. Из Эфиопии кофе распространилось и в другие стра­ны. В IX веке его начали заваривать в Персии. Отсюда (а не наоборот, как думают некоторые) оно перешло в Египет и Ара­вию. К концу XVII века кофе пили во многих европейских странах, - конечно, только очень богатые люди, ибо ценилось оно буквально на вес золота. Но никто не подозревал, где его родина, - ведь драгоценные зерна покупали у арабских купцов. О Каффе в Европу проникали самые смутные, неопределенные и отрывочные сведения. Правда, путь туда был далеким и труд­ным. От моря ее отгораживали степи, пустыни и горы Эфиопии, раздираемой постоянными войнами, далее жили племена галла (оромо), не признававшие ничьей власти. Реки, степи и горы служили естественными защитными рубежами, преодолеть ко­торые было нелегко, а законы страны строжайше запрещали чу­жеземцам нарушать ее границы.

Государство Каффа возникло, вероятно, в конце XIII века. Оно было основано народом гонга, который с тех пор стал наэывать себя каффичо. О предшествующих судьбах, этого Народа, месте его первоначального обитания, путях странствия сохрани­лись только смутные предания в устной традиции.

Вторгшиеся в XVI веке на Абиссинское нагорье племена оромо (галла) отделили Каффу от Эфиопии, которая в это время с огромным напряжением сил едва отстояла свою независимость от полчищ султана Сомали Мухаммеда Гранье. Разоренная Эфиопия, раздираемая к тому же соперничеством феодалов, была надолго ослаблена. Политическая обстановка спо­собствовала не только длительной изолированности Каффы, но и ее усилению. В начале XIX века ее Царю Хотти Гаочо под­чинялось около сорока выплачивавших ему дань правите ей разных стран - Конта, Куло, Куча, Тамбаро, Гамо и др. Каф­фа в эту пору - высокоорганизованное централизованное госу­дарство, центр торговли в южной части Абиссинского ьа-горья. Вступивший в 1854 г. на престол царь Кайе Шерочо объявил себя богом.

Государственный строй Каффы и господствующие в ней социальные отношения были чрезвычайно своеобразны, чему в значительной степени способствовало переплетение нескольких сосуществовавших укладов. Тщательно поддерживаемая на про­тяжении многих веков изолированность страны привела в конце концов к тому, что здесь сохранились многие пережитки дале­кого прошлого.

Царь являлся верховным собственником всей земли, иму­щества и всех своих подданных, и поэтому мы можем говорить, что Каффа представляла собой восточную деспотию. Подобные права царя характерны именно для ряда стран древнего Во­стока, в первую очередь Египта и государств древнего Суда­на - Напаты и Мероэ. Однако власть Царя ограничивалась советом семи микиречо, состоявшим из старейшин, представителей семи наиболее влиятельных племен. Они образовывали верхов­ный совет, без которого царь не имел права принимать ни одного важного решения. Более того, микиречо контролировали царя, следя за тем, чтобы он соблюдал все нормы обычного права и предписанные ему религиозные обязанности и ограничения. Ведь царь являлся не только верховным жрецом, но и сам считался живым богом. Поэтому со строгим выполнением им соответствую­щих обрядов связывались представления о благополучии и безо­пасности страны. Из сыновей умершего правителя микиречо вы­бирали ему преемника. Таким образом, в организации государства значительной степени сказывались пережитки родового строя.

Народ в Каффе, объединенный в родовые и сельские общи­ны, никакого участия в управлении страной не принимал. У него было лишь одно право - подчиняться. Старейшины об­щины собирались только для решения местных дел, например распределения податей.

Широко было распространено рабовладение, особенно сре­ди знати. Однако и рядовые каффичо имели по два-три раба. По мнению Ф. Бибера, до половины всего населения Каффы со­ставляли рабы, которые наряду со свободными земледельцами бы­ли основными производителями. Рабы и их дети считались членами семьи, жили на земле хозяина и могли даже вести собственное хозяйство с его разрешения. Это типичные формы примитивного, патриархального рабства, характерные для большинства древне­восточных рабовладельческих деспотий. Нет никакого сомнения в том, что более основательное изучение отношений, бытовавших в Каффе, поможет лучше понять многое из того, что до сих пор остается для нас неясным в социально-экономических отношениях древнего Египта, Напаты или Мероэ.

Правители и царьки покоренных царем Каффы племен и на­родностей считались его вассалами и выплачивали определенную дань. Здесь - конечно, не без влияния Эфиопии - складыва­лись в самом примитивном виде и феодальные отношения.

Стремясь закрепить существующие порядки, господствующая прослойка во главе с царем всеми силами противодействовала проникновению чужеземных влияний. Только торговцы могли на­ходиться в специально предназначенном для этого приграничном городе Бонга, и то лишь с разрешения царя.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что первые более или менее определенные сведения об этой стране достигли Евро­пы только в XVII веке. По существу это было только название страны «Cafa». О ней писал португалец Бальтазар Теллсз в из­данной в 1660 г. истории Эфиопии. Он использовал сообщения португальского иезуита миссионера патера Антонио Фернанде-ша, который в 1613 г. побывал в соседних с Каффой странах, не дойдя, однако, до ее границ. Затем о ней забыли. Молчание длилось сто тридцать лет. В самом конце XVIII века известный английский путешественник Джемс Брюс, открывший область истоков Голубого Нила, называет Каффу в описании своих стран­ствий и сообщает о ней некоторые подробности.

Положение меняется в середине XIX века, когда местопо­ложение Каффы с большей или меньшей степенью точности обо­значается на картах. Француз Т. Лефевр, много лет проведший в Эфиопии, пытается подвести итог всему, правда, очень немно­гому, что стало к тому времени известно о Каффе преимущест­венно из расспросов побывавших там эфиопов.

Наконец, в 1843 г. Антуан д'Аббади, известный француз­ский исследователь Эфиопии, двенадцать лет путешествовавший по этой стране и сделавший очень многое для познания ее, переступил заветные границы Каффы. Его пребывание в Каффе длилось всего 11 дней, и далее Бонги проникнуть ему не уда­лось. Но и за этот более чем краткий срок он сделал ценные геодезические наблюдения. Кроме того, немало сведений о Каффе дАббади собрал во время своих длительных странствий по Эфиопии.

Почти два года (с октября 1859 по август 1861 г.) прожил в Бонге монах ордена капуцинов, впоследствии кардинал Лорен-цо Массаи, глава католической миссионерской миссии. Однако чрезмерное рвение по обращению в «истинную веру» местных жителей заставило правившего тогда царя Кайе Шерочо попро­сить Массаи оставить пределы страны значительно раньше, чем последний рассчитывал. Двенадцать томов написал впоследствии, будучи уже в Риме, кардинал Массаи о пребывании в Эфиопии. Из них один целиком посвящен Каффе, ее жителям, их обычаям и нравам. Эти записи, хотя и сделанные по памяти (дневники Массаи пропали), имеют значительную ценность, так как отно­сятся к тем годам, когда Каффа была еще независимым, само­стоятельным государством.

Не одна попытка проникнуть в запретную страну была пред­принята во второй половине минувшего века. Особенное рвение проявляли итальянцы. И в этом нет ничего удивительного. «Об­деленный» более сильными соперниками при разделе колоний в Африке, итальянский капитал стремился урвать все, что было возможно. Эфиопия и прилегающие к ней страны представлялись наиболее лакомым и доступным куском, и под видом «научных экспедиций» в них велась усиленная разведка. Однако только нескольким европейцам довелось побывать в Каффе, да и то недолго.

Капитан Антонио Чекки и доктор Кьярини после утоми­тельного, полного опасных приключений путешествия достигли лежащей к северу от Каффы области Гера. Здесь их задержали, С трудом, сочетая хитрость с силою, удалось им освободиться, и в течение недели в июне 1879 г. они прошли по северным районам страны, минуя Бонгу, и проникли в область Каро, что находится северо-западнее Каффы. Не выдержав трудностей пути, доктор Кьярини скончался в октябре того же года. Что касается А. Чекки, то он издал подробный отчет о путешествии, где привел довольно точное описание Каффы и ее жителей. От­чет содержал также словарь и грамматику языка каффичо.

Последним из немногих европейцев, которым довелось по­бывать в запретной стране в последние годы перед утратой ею независимости, был француз Пьер Солейе. Но и его пребывание в Каффе длилось всего десять дней (с 12 по 23 декабря 1883 г.), после чего он вынужден был покинуть страну, также ознакомив­шись только с ее северной окраиной. Все же П. Солейе посчаст­ливилось увидеть то, чего после него уже никто не видел, - Каф-фу во всем ее древнем великолепии. Свои впечатления и на­блюдения он опубликовал сначала в журнале географического общества Руана, а потом выпустил отдельной книгой, ныне чрезвычайно редкой.

Наконец, известный итальянский путешественник Витторио Боттего, исследовавший течение реки Омо и установивший, что она не является притоком Нила, как ошибочно считали в то время, прошел в июле 1896 г. по ее течению вдоль гор области Каффы Читта. Таким образом, в самой Каффе он не был, хотя кое-какие сведения о ней и приводит.

Итак, до конца XIX века в Каффу посчастливилось про­никнуть лишь пятерым европейцам: трем итальянцам и двум французам. Только одному, Л. Массаи, удалось задержаться там более двух недель, но никто из них не попал в глубь страны. Им довелось ознакомиться только с ее окраинами, пре­имущественно северными.

Казалось, что Каффа еще надолго сохранит свои тайны от любопытных глаз европейцев. Но грозные и неотвратимые собы­тия положили конец многовековой замкнутости Каффы и рас­крыли некоторые ее загадки.

В 1895 г. Италия, забыв о свободолюбии народов Эфиопии и не рассчитав собственных сил и возможностей, без предупреж­дения начала военные действия, стремясь превратить Эфиопию в колонию и осуществить, таким образом, давно лелеемые за­мыслы. Все население страны поднялось на народно-освободи­тельную войну. Захватчики, несмотря на огромное преимущество в вооружении и технике, терпели одно поражение за другим. После полного разгрома прл Аду а в мае 1896 г. итальянцы вынуждены были отказаться от своих планов и заключить мир с Эфиопией. Победителям достались огромные трофеи, в первую очередь современное оружие.

Война сыграла огромную роль в истории Эфиопии. Она не только укрепила национальное самосознание, но во многом спо­собствовала усилению и сплочению этого феодального государ­ства. В результате увеличилась и его военная мощь. Помогли, конечно, и захваченные у итальянцев военные трофеи. Таким образом, Эфиопия, по существу, впервые доказала империалисти­ческим державам, что народы Африки могут отстоять свою независимость и имеют все права на самостоятельное существова­ние. Этот исторический урок сыграл огромную роль в борьбе африканских народов против колониального гнета.

Отразив опасность с востока, Эфиопия столкнулась с но­вой угрозой, на сей раз у южных и западных границ, - угро­зой, на первый взгляд, и не столь явной, но могущей иметь да­леко идущие последствия, что не осталось незамеченным таким дальновидным политиком, каким был правящий тогда негус Менелик II: В это время Англия стремилась претворить в жизнь свои давно уже вынашиваемые планы - захватить области Центральной Африки, которые отделяли ее колонию Уганду от под­властного ей Судана, и таким образом соединить в единое целое все свои владения и зоны влияния на «Черном континенте» от Средиземного моря до мыса Доброй Надежды. В Судане, охва­ченном тогда национально-освободительным движением, имевшим религиозную окраску, - так называемым восстанием Махди, - к Хартуму дзигался двадцатитысячный корпус генерала Китче­нера. С юга, из Уганды, ему навстречу должен был выступить отряд майора Макдональда, которому предписывалось овладеть верхним течением Нила, рекой Джубой и устьем реки Омо, впа­дающей в открытое незадолго до этого озеро Рудольф. Таким образом, в руки англичан попали бы не только все земли, при­легающие к среднему и верхнему течению Нила, но и области, непосредственно граничащие с Эфиопией. Однако этим замыс­лам не было суждено тогда осуществиться, и не только потому, что взбунтовались солдаты Макдональда. Возможное усиление Англии отнюдь не возбуждало чрезмерной радости у французов, имевших свои, и притом немалые, интересы в Африке. Трезво отдавая себе отчет в том, что при создавшемся положении им ни-Чего не удастся заполучить в Африке, - впоследствии это было достаточно наглядно и убедительно подтверждено знаменитым «фашодским инцидентом», - они предпочитали иметь своим со­седом эфиопского, а не британского льва. Поэтому французские представители при дворе негуса Эфиопии Менелика II без лиш­них церемоний дали ему понять, что Франция не будет слиш­ком огорчена, если он продвинет свои границы на юго-западе вплоть до их собственных владений, а также до Бельгийского Конго. Пути англичанам на юг, таким образом, оказались бы отрезаны.

Впрочем Менелик не нуждался ни в намеках, ни в поощре­нии, ни в подстрекательстве. Он уже давно с тревогой следил за интригами колониальных держав и за тем, как они порабощали один за другим свободные племена и народы. Еще в 1891 г. не­гус весьма энергично заявил, что не останется сторонним и пас­сивным наблюдателем того, как другие страны будут делчть между собой некогда принадлежавшие Эфиопии земли. Менелик твердо решил восстановить древние границы страны на западе и на юге вплоть до правого берега Белого Нила и озера Викто­рия. Было совершенно очевидно, что, предоставив свободу дей­ствия англичанам, он тем самым поставит под угрозу независи­мость своей родины. Победа над Италией, с одной стороны, и реальная угроза на западе вследствие активизации военных дей­ствий в Судане, с другой, способствовали решению Менелика перейти от слов к делу. Он решил качать военные действия с целью присоединить к Эфиопии области на юго-западе государ­ства - Каффу и Дженджеро, земли галласов, конта, куло и мно­гих других племен и народов. Но были и другие причины, предопределившие это решение. В случае успеха Абиссинское нагорье объединялось в единое административное и экономиче­ское целое, чему в значительной степени способствовали природ­ные и географические условия. Кроме того, нельзя забывать, что Эфиопия была типичным феодальным государством, а в условиях феодальных отношений войны и сопряженный с ними грабеж являются обычным средством пополнения и государственной казны и доходов отдельных феодалов. Молва о сказочных бо­гатствах Каффы, которые якобы наполняли сокровищницы ее ца­рей, разжигала воображение и алчность эфиопских феодалов и их воинов.

Таковы вкратце причины, приведшие к тому, что в марте 1897 г. три эфиопские армии общей численностью 31 000 человек под командованием раса Вольде Гиоргиса вторглись в пре­делы Каффы. О ходе войны и ее последствиях читателю расска­жет автор книги. Здесь мы приведем только некоторые отсут­ствующие в ней подробности.

Еще до 1897 г. Менелик неоднократно пытался овладеть Каффой. С 1881 г. семь раз выступали против нее военачальни­ки негуса с целью заставить каффичо выплачивать дань, однако решающего успеха им добиться не удалось.

Положение резко изменилось после победы над Италией, когда в руки эфиопов попало превосходное вооружение. Достаточ­но сказать, что две трети эфиопов имели винтовки, в то время как у каффичо было всего триста устаревших ружей.

Первоначально Менелик предполагал присоединить Каффу к своей империи на правах вассального государства, с тем чтобы царь каффичо Гаки Шерочо сохранил все свои права и прерога­тивы. Однако длительное и упорное сопротивление населения, затянувшее войну на восемь месяцев, возбудило опасение, что каффичо при первой возможности поднимут восстание. Поэтому негус присоединил Каффу к Эфиопии, назначив туда правителем ее завоевателя Вольде Гиоргиса, а Гаки Шерочо разлучили с его подданными, отправив в плен. Страна была почти совершенно опустошена. Тысячи воинов пали в боях, защищая родину. В Европе эти события прошли совершенно незамеченными. Ведь о существовании Каффы знали лишь немногие географы, этно­графы и другие специалисты. Только парижская газета «Тан» сочла возможным поместить небольшую заметку, в которой к то­му же имелись неточности.

Так исчезло государство, просуществовавшее почти шесть столетий. Однако с точки зрения объективного развития исто­рии нельзя не признать, что, невзирая на все жестокости, допу­щенные завоевателями, несмотря на нищету и голод, воцарившие­ся в Каффе после ее поражения, присоединение Каффы к Эфио­пии имело несомненно прогрессивный характер. Это прекрасно понял еще в конце минувшего века посетивший Каффу русский путешественник А. К. Булатович. Он указывает, что Менелик II, выражая в данном случае интересы своего народа, «вступает в отчаянную борьбу за существование своего государства, его сво­боду и самостоятельность, одерживает над врагом ряд блестя­щих побед и этим самым доказывает неопровержимым образом, что в Африке есть черная раса, могущая постоять за себя и имеющая все данные на независимое существование. В стремлении расширить пределы своих владений Менелик выполняем лишь традиционную задачу Эфиопии как распространительницы культуры и объединительницы всех обитающих на Эфиопском нагорий и по соседству с ним родственных племен, и совер­шает только новый шаг к утверждению и развитию могущества черной империи... Мы, русские, - пишет далее А. К. Булатович, - не можем не сочувствовать этим его намерениям не толь­ко вследствие политических соображений, но и из чисто чело­веческих побуждений. Известно, к каким последствиям приводят завоевания европейцами диких племен... Туземцы Америки вы­родились и теперь почти не существуют.., черные племена Афри­ки стали рабами белых. Совсем иные результаты получаются при столкновении народов, более или менее близких друг другу по своей культуре. Для абиссинцев египетская, арабская и, нако­нец, европейская цивилизация, которую они мало-помалу перени­мали, не была пагубной»¹. Действительно, в Каффе не только исчезли многие примитивные, варварские обычаи и обряды, в том числе связанные даже с человеческими жертвоприношениями, но и открылись возможности для проникновения более совершенных орудий производства, более прогрессивных социально-экономиче­ских отношений, свойственных более передовой по сравнению с Каффой Эфиопии.

¹ (А.К. Булатович, С войсками Менелика II, Дневник похода из Эфиопии к озеру Рудольф. Спб., 1900, стр.4)

Завоевание положило конец вековой изолированности и помогло проникновению туда западного капитала, что в данных конкретных условиях сыграло несомненно положительную роль, способствуя оживлению хозяйственной жизни страны и возник­новению более передовых видов собственности. Впервые можно было, хотя и не без трудностей, попгсть в области, манившие исследователей своей недоступностью и таинственностью. И пер­вый, кто вступил в эту неведомую страну, прошел ее из конца в конец и оставил подробное, полное ценных наблюдений и дотоле неизвестных фактов описание Каффы, был выдающийся русский путешественник, штаб-ротмистр лейб-гвардии гусарского полка Александр Ксаверьевич Булатович.

С покорением Каффы цель, к которой стремился Мене­лик II - оградить свою страну от посягательств Англии, - не была еще достигнута. Следовало присоединить к Эфиопии огром­ную территорию, простиравшуюся от горных хребтов Каффы до озер Альберт и Рудольф. И вот к началу зимы 1898 г. три но­вые эфиопские армии, полностью снаряженные и укомплектован­ные, готовились к выступлению в эти почти неисследованные зем­ли с целью достичь берегов Нила в его верхнем течении.

Каффа. Карта

А. К. Булатович, входивший в состав специальной миссии, по­сланной из Петербурга в Аддис-Абебу, решил воспользоваться благоприятным случаем и отправиться вместе с войсками негуса туда, куда еще не ступала нога европейца. Наиболее интересным в этом отношении был маршрут армии покорителя Каффы раса Вольде Гиоргиса. Ведь еще никому не удавалось проникнуть юж­нее северных границ каффичо. А. К. Булатович был уже опытным путешественником. Еще в 1896-1897 гг. он предпринял экспеди­цию в малоизученные области Западной Эфиопии и перешел реку Баро, дотоле не исследованную ни одним европейцем. На обрат­ном пути он побывал в долине Голубого Нила².

² (Это путешествие А.К. Булатович описал в книге "От Энтото до реки Баро", Спб., 1897 г.)

Вторая экспедиция А. К. Булатовича длилась полгода - с января по июнь 1898 г. Здесь нет ни необходимости, ни возмож­ности останавливаться на ней. Подробное описание открытий и наблюдений А. К. Булатовича вполне заслуживает отдельной кни­ги. Достаточно сказать, что он окончательно опроверг ошибочное мнение, что река Омо является притоком Нила, им точно были определены и впервые нанесены на карту истоки важнейшего при­тока Белого Нила - Собата, а также открыт большой горный хребет, тянущийся на несколько сот километров с севера на юг вдоль русла Омо. Отдельные вершины его достигают трех тысяч метров. Этот хребет является водоразделом между бассейнами Нила и озера Рудольф. Можно прямо сказать, что А. К. Булато­вич был пионером в области картографических, гидрографических, орографических и климатологических исследований этой обшир­ной территории. Его деятельность вызвала восторженные отзывы Русского географического общества, присудившего ему серебряную медаль имени П. П. Семенова-Тян-Шанского.

Роль и значение А. К. Булатовича в исследовании Каффы превосходно определил Фридрих Бибер, который, в отличие от автора настоящей книги, отнюдь не замалчивал заслуг предшест­венников. «Первым европейцем, вступившим в страну Каффу пос­ле ее завоевания и присоединения и имевшим возможность свобод­но путешествовать по ней, был русский, А. К. Булатович, капитан царской лейб-гвардии... О своем путешествии А. К. Булатозич издал книгу с многочисленными редкими иллюстрациями и большой картой. К сожалению, для нерусских она недоступна. В ней он приводит подробные сообщения о стране и населении Каффы. Сначала описывается страна в географическом и геологическом отношениях, причем особенно упоминаются ее лесные богатства... Далее он описывает население Каффы, его происхождение и при­лагает к этому историю страны до ее завоевания, причем сч поль­зуется преданиями каффичо и амхарцев... Затем описывает при­дворный церемониал, управление и законы государства, его адми­нистративное деление, племена, населяющие страну, происхожде­ние земельной знати, одежду, пищу утварь, дома и погребения... положение женщин, верования и мировоззрение каффичо и в кон­це касается экономических отношений»³. Ф. Бибер прямо при­знает, что некоторые сведения, например о завоевании Каффы, он заимствовал у А. К. Булатовича⁴, правдиво передававшего все, что он видел, и отнюдь не скрывавшего, невзирая на симпа­тии к Эфиопии, разорения Каффы, вызванного войной и ее послед­ствиями. Велика заслуга русского путешественника и в изуче­нии малоизвестных племен, обитавших южнее каффичо, которые незадолго до него посетил только итальянец В. Боттего. Нако­нец, А. К. Булатович первый правильно определил, что в Эфиопии перобладают феодальные отношения, а не рабовладение, как это было общепризнано до него.

³ (F. Bieber, Kaffa. Ein Altkuschitisches Volkstum in Inner-Afrika, Bd I, Munster i. W., 1920. S. 19-20.)

⁴ (Ibid., S. 100.)

⁵ (М.П. Забродская, Русские путешественники по Африке М., 1955, стр. 62.)

Прочтенное им на заседании Русского географического об­щества в начале 1899 г. сообщение о сделанных открытиях и ре­зультатах наблюдений и исследований получило очень высокую оценку. Вторая экспедиция А. К. Булатовича «по собранным материалам и по длине маршрута (около 8000 км)... является одним из наиболее выдающихся путешествий в Эфиопию конца XIX века» 6. Недаром его отчет, представленный в Русское географическое общество, незамедлительно перевели на французский и итальянский языки и поместили в специальных журналах.

Последующая судьба А. К. Булатовича была необычна и загадочна. Блестящий кавалерийский офицер, превосходный спортсмен, талантливый и наблюдательный исследователь, чьи заслуги были общепризнаны, перед которым открывалась многообещающая, по представлениям его круга, карьера, он вскорости после возвращения в Петербург по остающимся до сих пор не­известными причинам решил отказаться от «мира» и уйти в монастырь. Пробыв некоторое время послушником, бывший гу­сар принял постриг под именем Антония. Впрочем и в новых условиях он преуспевал и довольно быстро стал иеромонахом. Переменив несколько обителей, «отец Антоний» обосновался в подворье Важеозерско-Никифоро-Белозерского монастыря, что находилось за Невской заставой в Петербурге. В марте 1913 г. он таинственно исчез. Некоторое время монахи скрывали столь прискорбное для их репутации обстоятельство. Однако, когда через несколько дней распространились всевозможные слухи, им пришлось передать дело в полицию, но розыски оказались без­успешными. Отец Антоний пропал бесследно. Говорили, как сообщалось в одной из газет, будто он отправился на Афоч. Так ли это, пока установить не удалось. Начатые, но пока не завершенные поиски следственного дела об этом во всех отноше­ниях загадочном факте результатов не дали. Возможно, когда его удастся обнаружить в наших архивах, мы узнаем о последующей судьбе этого несомненно выдающегося путешественника.

В печати недавно промелькнуло сообщение о том, что авто­рам «Золотого теленка» И. Ильфу и Е. Петрову была известна судьба А. К. Булатовича⁶, которого они вывели во вставном «Рассказе о гусаре-схимнике» графе Алексее Булатове, «помогав­шем абиссинскому негусу Менелику в его войне с итальянцами». Действительно, многие совпадения в деталях, начиная с фамилии, не оставляют сомнений в том, что писатели были достаточно хо­рошо осведомлены о биографии путешественника. Однако каким образом они ее узнали, также пока не выяснено.

⁶ (В. Карташов, Географ, гусар, схимник, - сб. "На суше и на море", Гос. изд-во географ. литературы, М., 1960, стр. 549 и сл.)

Но А. К. Булатович не был единственным русским путешест­венником, посетившим Каффу. Следует наполнить еще об одном человеке, который был в числе первых исследователей Каффы и о котором автор настоящей книги упоминает только мимоходом и в таких выражениях, что создается совершенно ошибочное пред­ставление о его значении и роли в экспедиции Фридриха Бибера. Это Евгений Всеволодович Сенигов, также офицер русской армии, талантливый художник, великолепный знаток Эфиопии, где он про­жил почти всю свою жизнь, чья биография также ждет своего исследователя.

Отто Бибер мимоходом говорит о «переводчике и проводнике Сенигове», который поступил на службу к его отцу перед путе­шествием в Каффу. У читателя создается впечатление, что это был технический исполнитель, предназначенный выполнять всевоз­можные мелкие и не очень ответственные поручения. В действи­тельности дело обстояло далеко не так. В порыве легко объясни­мой сыновней привязанности, но явно в ущерб истине, автор иска­жает факты. Подпоручик русской армии Е. В. Сенигов попал в Эфиопию в составе военной миссии Н. С. Леонтьева (1899 г.). Он происходил из вполне обеспеченной и достаточно родовитой дворянской семьи и получил, видимо, хорошее образование. Вос­приняв кое-какие весьма неопределенные народническо-демократические идеи о свободе и равенстве, заставившие его весьма отрица­тельно относиться к господствующим в царской России порядкам, горячо полюбив Эфиопию и ее народ, Е. В. Сенигов решил навсегда остаться в этой стране, что он без излишних колебаний и осу­ществил. Усвоив все нравы и обычаи местного населения, в со­вершенстве овладев несколькими диалектами, он даже внешне ма­ло отличался от коренных амхарцев, носил их одежду и не при­знавал никакой обуви. Средства для существования Е. В. Се­нигов добывал, выполняя всезозможные поручения как перевод­чик. Кроме того, он был чрезвычайно одаренным художником, и его портреты и композиции легко находили покупателей среди европейцев. Менелик II подарил Сенигову небольшое имение вбли­зи Аддис-Абебы, где он жил, женившись на эфиопке. И, конечно, такой превосходный знаток страны, как Е. В. Сенигов, побывав­ший в Каффе за несколько лет до Ф. Бибера, - в 1899 г. - оказал ему существенную помощь и поддержку.

Таким образом, мы вправе утверждать, что роль наших соо­течественников в изучении этой малоизвестной страны была зна­чительно большей, чем это отмечалось до сих пор, в особенности в настоящей книге. Детальное и всестороннее исследование всех материалов, касающихся деятельности А. К. Булатовича и Е. В. Сенигова, несомненно, подтвердит справедливость только что высказанного положения.

Однако все это ни в коем случае не принижает значения трудов Ф. Бибера, которые до сих пор являются основным посо­бием по истории, этнографии и языку каффичо и некоторых со­седствующих с ними племен. Ф. Бибер был и остается лучшим знатоком Каффы, и его двухтомная монография, вышедшая около сорока лет тому назад, до сих пор никем не превзойдена, хотя, конечно, наука располагает некоторыми новыми, правда весьма скромными материалами. Австрийский ученый - этого также ни в коем случае нельзя отрицать - был подлинным энтузиастом, и кое-что в его биографии напоминает жизнь другого энтузиаста, старшего его современника, выдающегося немецкого археолога Г. Шлимана. Их с раннего детства увлекала одна идея, оба они страстно стремились всеми силами ее осуществить, обоим при­ходилось преодолевать огромные трудности - прежде всего бедность - на пути к осуществлению заветной цели, оба были самоучками, и оба достигли того, чего добивались. Конечно, от­крытия Г. Шлимана имеют неизмеримо большее значение для истории человечества, но и Ф. Бибером сделано немано. Он со­хранил для будущего многое от гибнущей на его глазах древней и самобытной культуры.

Правда, Ф. Бибер работал в значительно более легких усло­виях, чем его предшественники. Границы Каффы открылись, и она уже несколько оправилась после войны. Старые порядки и обычаи еще не исчезли, в памяти стариков сохранялись древние преда­ния и легенды, свежи были впечатления от церемоний и обрядов, справлявшихся при дворе. Кроме того, и это чрезвычайно важ­но, Бибер в течение долгих лет упорно и систематически гото­вился к экспедиции, что позволяло ему действовать по опреде­ленному плану. Доступными для исследования оказались и за­претные прежде древние погребения и культовые памятники. Все это позволило Ф. Биберу собрать огромный материал, несмотря на то что ему приходилось уделять довольно много времени делам, с «чистой наукой» ничего общего не имеющим. По суще­ству обе его экспедиции состоялись только потому, что австрий­ское правительство стремилось закрепить в Эфиопии свое по­литическое влияние и расширить область применения отечест­венного капитала. Впрочем, О. Бибер сам пишет об этом как о вполне естественном явлении, в чем его трудно обвинить, ибо подобное переплетение науки и погони за прибылью действитель­но вполне естественно в условиях капиталистического общества. Двухтомная монография Фридриха Бибера - это настоя­щая энциклопедия в отношении всего, что касается Каффы и ее населения. В ней впервые даюгся ответы на многие основные вопросы, относящиеся к прошлому этой страны и ее жителей. Тем не менее кое-что, и притом весьма существенное, до сих пор остается неясным, во всяком случае требует дополнительных изы­сканий. С некоторыми положениями просто трудно согласиться.

Важнейшая из этих спорных проблем - проблема происхож­дения гонга, или каффичо, и связи их культуры с культурой древнего Египта и царств Напаты и Мероэ, существовавших в VIII в. до н. э.-VI в. н. э. на территории современного Судана.

Ф. Бибер совершенно прав, указывая, что древние предания связывают каффичо с долиной Нила и что места их первоначаль­ного расселения и пути странствий, приведшие на Абиссинское плоскогорье, покрыты непроницаемой завесой забвения, сквозь которую проступают только очень смутные воспоминания. Он сам отмечает, что государство Каффа возникает только в XIII- XIV вв. и что для восстановления истории предшествующего пе­риода отсутствуют какие-либо определенные факты. Тем не ме­нее он считает возможным утверждать, что гонга (каффичо) в VIII в. н. э. вышли из области Алоа (современный Сеннар - в Восточном Судане) и что они являются прямыми потомками подданных царей Напаты и Мероэ, впоследствии смешавшихся с племенами негров, обитавшими в долине Нила. Более того, опи­раясь на очень недостоверные предания, сохраненные «отцом истории» Геродотом, посетизшим Египет в середине V в. до н. э., Ф. Бибер выдвигает предположение, что предки гонга были потомками воинов египетского фараона Псамметиха I (VII в. до н. э.), переселившихся сюда в обиде на то, что он предпочел им греческих наемников.

Конечно, нет никакого сомнения в том, что каффичо сохра­нили ряд обычаев и верований, восходящих к Египту и царствам Напаты и Мероэ. Как известно, культура Напаты и Мероэ фор­мировалась под значительным, можно сказать, даже решающим влиянием великой древней цивилизации долины Нила, однако говорить о прямом наследовании, опираясь при этом на труды, которые устарели уже тогда, когда Ф. Бибер писал свою работу, разумеется, не следует. Для восстановления прошлого гонга, или каффичо, необходимо не только привлечь огромный эпиграфиче­ский и археологический материал, ставший достоянием науки в течение последних десятилетий в результате интенсивных и си­стематических раскопок в Судане и в районе между первым и вторым порогами Нила, не только приступить к археологическому изучению Каффы, которая в этом отношении остается совершен­но неисследованной, но и собрать и тщательно проанализировать все легенды и предания, сохранившиеся среди местного населе­ния. Тогда многое станет яснее. Мы узнаем, восходит ли к древнему Египту распространенное и сейчас у ряда племен Северо-Восточной Африки обожествление царя или вождя, можно ли связывать с Напатой и Мероэ человеческие жертвоприноше­ния, почему в старой столице Шадде каждый год убивали маль­чика с целью продлить жизнь правителя, является ли полити­ческое влияние жречества также пережитком древности. Воз­можно, удастся проследить и пути, которые привели каффичо на Абиссинское плоскогорье, и точно определить местонахождение их родины. Может быть, тогда докажут, что каффичо только восприняли отдельные элементы древнеегипетской цивилизации, и притом не непосредственно, а через другие племена и народы. Очень важно при этом определить, когда и при каких услозиях появляются те или иные обряды, обычаи и церемонии.

Увлекательная книга Отто Бибера только вводит в некоторые из этих проблем.

Ее автор - не специалист по истории и этнографии Афри­ки; он лишь ставил перед собой задачу популяризировать труды своего отца. Материал для книги О. Бибер почерпнул из упомя­нутого двухтомника своего отца и его дневников. Читая ее, необ­ходимо помнить, что автор, как уже отмечалось выше, несколько преувеличивает заслуги Ф. Бибера, замалчивая обычно достижения предшественников отца. Несомненно, несколько идеализируются и негус Менелик II и плененный им царь Каффы Гаки Шерочо.

Вместе с тем нельзя не признать и значительной познава­тельной ценности этой книги, содержащей большой и почти со­вершенно неизвестный массовому читателю фактический материдл. Ведь после А. К. Булатовича, который выпустил давно ставшее библиографической редкостью описание своего путешествия ровно шестьдесят лет назад - в 1900 г., у нас о Каффе никто ничего не писал. Да и знал о Каффе А. К. Булатович значительно мень­ше, чем Ф. Бибер, который посвятил ее изучению всю жизнь.

Каффа и сейчас продолжает оставаться одной из наименее исследованных областей Эфиопии и хотя уже не столь ревниво, как прежде, но продолжает хранить многие из своих тайн. Рас­крыть их смогут планомерные, систематические и дружные усилил археологов, этнографов и лингвистов всех стран. Только тогда мы сможем восстановить загадочное прошлое народа гонга и их страны, в изучение которой значительный вклад внесли и рус­ские путешественники.