Конец жизни

По секрету он признался Вирхову, что у него сильно болят уши. Тот всполошился. Уезжая в Трою, Вирхов не захватил с собой медицинских инструментов, но и без ушного зеркала видно было, что оба слуховых прохода закрыты большими опухолями. Дирхов взял со Шлимана честное слово, что он немедленно покажется специалисту.

В июле 1890 года раскопки были прерваны до будущей весны. В Константинополе Шлиман пошел к врачу. Тот констатировал опасность, но оперировать не решился.

Остаток лета Шлиман с Дерпфельдом работали над отчетом о раскопках этого года. Но глухота и боли все усиливались. Вирхов советовал соглашаться на операцию лишь в самом крайнем случае, но указал на одну клинику в Галле (Галле - город в Центральной Германии), где работал видный специалист-отоляринголог (Отоларингология - наука о болезнях уха, горла и носа) профессор Шварц.

Шлиман поехал в Галле. Шварц оперировал ему оба уха. Это было 13 ноября.

Операция, как видно, удалась, потому что больной почувствовал себя лучше и на третий день уже писал письма и потребовал заказанное еще до операции арабское издание «1001 ночи». Профессор предупредил, что ненормальности в строении ушного аппарата Шлимана увеличивают опасность. Нужен полный покой. Но Шлиман был занят давнишним своим проектом - он решил осуществить завет, данный Байроном в «Чайльд-Гарольде», и добиться возвращения «эльджиновских мраморов» в Грецию. Приходилось писать массу писем и телеграмм, уговаривать парламентариев Лондона и Афин. Дело было хлопотливое, с сомнительным исходом и требовало большой энергии.

На третьей неделе после операции начались сильные боли. Профессор встревожился. Возможно, что в ране остался осколок кости и теперь дал воспаление.

Еще через пять дней боли прошли. Не слушая больше никаких уговоров, Шлиман покинул клинику. Поехал в Лейпциг, к Брокгаузу, просмотрел гранки брошюры о раскопках 1890 года, потом помчался в Берлин, подарил Вирхову две косточки из своих ушей и, прощаясь с ним перед отъездом, напомнил:

- В будущем году едем на Канарские острова!

Сейчас его путь лежал через Париж и Неаполь в Афины - он хотел попасть домой к рождеству.

Стоял декабрь, в купе поезда Берлин - Париж дули злые сквозняки. Шлиман не обращал на них внимания, он всю ночь читал сказки Шахразады. Он забыл заложить уши ватой.

В Париж он приехал больной. Пошел к врачу, тот не сказал ничего определенного: сейчас послеоперационный период, посмотрим, как дальше пойдет. Шлиман поехал в Неаполь. Уши болели невыносимо, продолжать путешествие не было сил. Кроме того, он хотел осмотреть кое-что в неаполитанском музее.

Из музея зашел к врачу, тот что-то прописал - не помогло. Со вторым врачом - то же самое. Третий успокоил: пройдет. Шлиман обрадовался и пригласил врача съездить вместе осмотреть развалины Помпеи.

В стужу и ветер они поехали в Помпеи - любознательный врач и ученый-пациент.

На следующее утро - это было 24 декабря - Шлиман проснулся со страшной головной болью. Он оделся и пошел к своему врачу.

На Пьяцца делла санкта Карита Шлиман потерял сознание. Его подняли. Он не мог произнести ни слова, язык не повиновался ему. Полицейский отвел его в больницу. Молодой ординатор удивился:

- Вы же знаете, мы принимаем лишь тяжелобольных, а этот всего только не может говорить. По-моему, он пьян.

Его потащили обратно в полицию. Он не шел, а волочился: начался паралич правой ноги и руки. В участке его ощупали, но не нашли ни денег, ни документов. Только в одном кармане оказался листочек с адресом врача. Тот немедленно явился, осмотрел больного и пришел в ужас:

- Вызовите экипаж, нужно его немедленно доставить в гостиницу!

Через минуту к подъезду подкатила старая, разбитая пролетка. Врач запротестовал:

- Я не могу везти больного в такой пролетке. Нужна удобная карета.

- Что вы беспокоитесь из-за какого-то нищего? - удивился полицейский.

- Как - нищий? Я вчера видел у него много денег!

Еще раз обыскали Шлимана и в дальнем кармане... нашли набитый бумажник. Полицейские засуетились, мгновенно вызвали карету...

Генрих Сенкевич, польский писатель, сидел в зале отеля «Пьяцца Умберто». В отель внесли умирающего человека. Его несли четверо; голова его склонилась на грудь, глаза были закрыты, руки повисли как плети. Через несколько минут к Сенкевичу подошел администратор отеля и спросил:

- Знаете ли вы, кто этот больной?

- Нет.

- Это - великий Шлиман... (Г. Сенкевич. Письма из Африки, стр. 3-4, СПб, 1902)

Вызванный хирург вскрыл ухо и констатировал воспаление мозга. Трепанировать череп хирург не решился и назначил консилиум.

26 декабря собрались ученые врачи, осмотрели больного и вышли в соседнюю комнату совещаться. Пока они спорили, Шлиман умер.

Назавтра все газеты мира писали об этой кончине.

Дерпфельд привез тело Шлимана в Афины. Была гражданская панихида. У изголовья гроба поместили бюст Гомера. Рядом, неподвижная, как изваяние из черного камня, стояла Софья. Теперь только она по-настоящему поняла, как глубоко она любила этого чудаковатого, восторженного, сильного духом и очень простого человека.