Город в земле

 Но забудут (про стену), которую я с Аполлоном 
 Около града царю Лаомедону создал, томяся! 

«Илиада», VII, 452-453.

Еще никогда археолог не ставил перед собой столь грандиозной задачи. Шлиман в своем восторженном дилетантизме вначале хотел просто снести весь холм, несомненно состоявший почти целиком из так называемых «культурных наслоений», и докопаться до «материка», то есть до почвы, на которой был построен первый троянский дом.

Осуществление этой задачи требовало много денег, много рабочих и, самое главное, много терпения.

Терпения у Шлимана не было. В наше время при раскопках курганов археологи осторожно, слой за слоем, снимают землю, просевают ее, отбирая каждую бусинку, каждый черепок. Но если бы Шлиман применил подобный метод к Трое, открытие города отодвинулось бы на много лет. Он же хотел немедленно иметь общую картину города, чтобы представить веские и неопровержимые доказательства правильности гипотезы, выдвинутой им столь самоуверенно.

Турецкая администрация в Дарданеллах, несмотря на фирман, продолжала, в чаянии бакшиша, чинить формальные препятствия раскопкам. Но Шлиман не дал ни копейки, забрасывал Константинополь истерическими телеграммами и, наконец, при содействии того же Дж. П. Броуна получил возможность начать работу. 10 октября Шлиман и его жена в сопровождении приставленного к ним надзирателя отправились из Дарданелл в Троаду. Надзиратель этот, чиновник судебной канцелярии Саркис, получал двойное жалованье: Шлиман был обязан платить ему по 23 пиастра в день.

Супруги Шлиман поселились в деревне Хыблак, в двух километрах от Гиссарлыка, и стали набирать рабочих. Прослышав о «кладоискателе», рассчитывая кой-чем из найденного поживиться, к Шлиману стали стекаться не только крестьяне из окрестных деревень, но и разные бродячие, деклассированные люди из числа любителей легкой наживы. В своем гоме­ровском экстазе Шлиман готов был видеть в каждом из них потомка ГеКтора и принимал всех без разбору.

Место для первой разведки было намечено давно - откос на северо-западном краю Гиссарлыка. Отсюда Шлиман повел раскоп в глубь холма. Уже в первые дни явственно обнаружились остатки зданий, сложенных из гладко обтесанных, плотно пригнанных камней. Присмотревшись, Шлиман пришел к убеждению, что перед ним руины позднего поселения, Нового Илиона. Они не представляли для него интереса.

Трудней стало, когда ниже обнажилась стена хорошо сохранившегося здания. Оно тоже, очевидно, принадлежало к позднейшему времени, а по найденным на камнях надписям Шлиман предположил, что здесь находился булевтерий, или местный сенат. Стена была крепкая, видна была умелая, тщательная работа. Но эта «молодая» (не старше двух тысяч лет) стена стояла на пути к гомеровской Трое, и Шлиман велел ее проломить и разобрать, даже не потрудившись точно измерить и зарисовать ее.

Под проломленной стеной начался странный, «нищий» слой. На двухсаженную глубину зарылся Шлиман, а находил лишь какие-то жалкие стенки, камни, назначения которых он не был в состоянии определить, и глиняные изделия - необожженные, грубо сформованные от руки. Казалось, с каждым вершком все меньше и меньше предметов, все более тощей становится почва. Шлиман мрачнел, Софья нервничала. И вдруг под «нищим» слоем начались находки! Каждый день рабочие откапывали множество странных изделий из глины, каменные круги (очевидно, жернова), стены из грубо сложенных камней, слепленных глиной.

Неужели Троя?

Он копал дальше. На глубине от двадцати до тридцати футов от поверхности холма открылись новые стены - на этот раз сложенные из полуобожженных или сушенных на солнце кирпичей. Наконец между тридцатым и тридцать третьим футом глубины рабочие наткнулись на новую стену из полуобтесанных камней и на разбросанные в беспорядке огромные каменные блоки. Казалось, это была стена, разрушенная землетрясением.

И все. Никаких надписей, ничего такого, что дало бы возможность определить время постройки стен. К какой эпохе отнести эти стены? Где доказательства, что это - Троя Гомера? И, наконец, почему их тут так много - стена над стеной, стена над стеной?

Сплошные загадки, неясности, неопределенности толпились вокруг Шлимана, И разобраться в них он не умел.

Керамика - наиболее характерный материал для выводов. По ее особенностям археолог с несомненностью датирует открытое им поселение или могилу. Но найденные Шлиманом вазы и другие предметы были явно не греческими: они принадлежали к какому-то «варварскому» типу.

Обычный ученый-археолог хранил бы все эти вопросы и недоумения про себя до поры до времени. Шлиман не мог так поступить: он горел нетерпением рассказать всему миру, что Гиссарлык действительно оказался археологическим раем, сверху донизу набитым памятниками старины. Ряд подробных отчетов и писем был послан в «Аугсбургер альгемейне цейтунг». Первые отчеты там действительно были напечатаны. Но вскоре редакция прекратила печатание и даже не отвечала на письма. Это была еще одна пощечина от бывшей «родины». Шлиман не удивился: он знал, какую ненависть возбудил в касте гелертеров (Гелертер (нем.) - ученый, оторванный от жизни) к себе и к своим смелым поискам. Дальнейшие отчеты он посылал в «Таймс» («Таймс» (англ.) - солидная консервативная лондонская газета). Англичане живо заинтересовались работой Шлимана, все его письма газета аккуратно печатала. Завязалась переписка с рядом видных английских ученых. Но не только на ученых рассчитывал Шлиман: он последовательно описывал ход раскопок в надежде привлечь к гомеровской проблеме широкое общественное внимание.

- Действительно, многие заинтересовались раскопками Трои. Шлиман стал получать десятки писем - не только насмешливых, но и благожелательных. Какой-то провинциальный немецкий юстицрат (Юстицрат (нем.) - советник юстиции), господин Плато, в пространном письме выразил даже свое восхищение. Шлиман ответил ему краткими словами признательности. Обрадованный юстицрат забросал Шлимана письмами, в которых давал советы и предлагал услуги. В одном письме Плато спрашивал, не нуждается ли господин доктор в греческом словаре, чтобы облегчить себе чтение Гомера в подлиннике. Шлимай вежливо ответил, что Гомера читает без словаря и не ложится в постель, не прочитав двухсот-трехсот строк из «Илиады». Но были вопросы и серьезней. В частности, Плато советовал после Трои начать раскопки Олимпии, поскольку там можно рассчитывать на интересные находки.

Олимпия, священное место греков, находится в Элиде, в западной части Пелопоннеса. Здесь было сосредоточено много храмов, происходили знаменитые олимпийские народные игры (отсюда слово «олимпиада»). Еще в 1767 году великий Винкельман писал о необходимости произвести здесь раскопки: «Я убежден, что добыча превзойдет всякие возможные представления и что посредством точных раскопок будет пролито много света в области искусства». Много раз пытались различные ученые и любители старины начать эти раскопки. Некий немецкий князь Пюклер-Мускау даже хотел купить Олимпию, чтобы перестроить храм в виллу и украсить ее статуями, выкопанными из земли. К счастью для искусства и науки, эта варварская затея не осуществилась. В 1853 году археолог Эрнст Курциус стал добиваться возможности произвести эти раскопки, но безуспешно. Объявленная Л. Россом общественная подписка на сбор средств для раскопок дала смехотворную сумму в 262 талера...

Идея осуществления раскопок Олимпии давно привлекала Шлимана. Но он ответил Плато:

«Об окрестностях Олимпии я сейчас, к сожалению, не могу думать, потому что сначала я должен благополучно закончить раскопки Трои, и невозможно предсказать, как долго еще мне придется там работать... Я хочу и обязан прежде всего вернуть Греции венец ее славы».

В конце ноября Шлиман покинул Гиссарлык. Наступила зима, продолжать раскопки было невозможно.

В течение зимы Шлиман усиленно готовился к новой троянской кампании. Старый знакомый, лондонский купец Шредер, получил заказ на поставку большой партии первоклассного инструмента - кирок, лопат и вагонеток. Были наняты не только десятники, но и архитектор-инженер француз Лоран.

В конце марта 1872 года Шлиман с женой были уже на месте. Первым долгом сколотили на вершине Гиссарлыка несколько деревянных бараков: кладовую, кухню и жилище для Шлимана. Таким образом отпала необходимость ютиться в Хыблаке и каждый день возвращаться туда на ночевку. Число рабочих было доведено вначале до ста, а потом до ста пятидесяти человек.

В помощники себе Шлиман пригласил отца Софьи. В письме к знакомому Шлиман откровенно объясняет, почему его выбор пал на почтенного господина Кастроменоса: «Он - геркулес и очень годится для командования... Ничто так не заставляет себя уважать, как физическая сила, и мой тесть, тем более что он грек, будет считаться там величайшим археологом на свете».

Организационный размах раскопок на этот раз уже соответствовал серьезности поставленного задания. Шлиман решил прорезать широкой траншеей весь холм с севера на юг.

Сейчас сама эта идея кажется кощунственной всякому, кто что-нибудь смыслит в археологии. Если разведочные траншеи еще допустимы при обследовании какого-нибудь могильного кургана, то уж никак нельзя вскрывать целый город, «на вырез», словно арбуз. За двадцать лет до Шлимана, при исследовании ассирийских городов, Лэйард пользовался подземными траншеями - туннелями, которые не грозили гибелью вышележащим пластам. Но Шлиману нужно было возродить стены Трои под солнцем, он хотел сразу охватить взглядом священный город и показать его своим потрясенным современникам.

Поэтому траншея была задумана гигантская: в семьдесят метров шириной и глубиной в шестнадцать - восемнадцать метров, то есть от вершины почти до материковой скалы. Начали рыть с севера.

Первой находкой было... змеиное гнездо. Десятки встревоженных змей выползли из своих нор. Среди змей были так называемые антелии - маленькие, коричневые, не толще дождевого червя. Рабочие говорили, что укушенный антелией не доживает до захода солнца, но тем не менее довольно храбро топтали змей ногами и даже хватали руками. Однажды антелия укусила рабочего. Шлиман испугался, но рабочий, смеясь, успокоил его:

- Мы знали, что здесь водятся змеи, и заранее выпили отвара из «змеиной травы», которая растет на болоте. Теперь нам никакие укусы не страшны.

Вечером в дневнике Шлимана появилась следующая неподражаемая запись: «Я попросил принести мне этого отвара, чтобы тоже стать неуязвимым. Но мне очень хотелось бы знать, может ли «змеиная трава» сделать безвредным укус очковой кобры, от которого в Индии на моих глазах человек умер в течение получаса. В таком случае можно устроить недурную спекуляцию, занявшись разведением «змеиной травы» в Индии...» Рабочие не принесли Шлиману «змеиной травы».

Вслед за змеями начались настоящие находки. Траншея вскрыла на большой глубине остатки стен, сложенных из грубо обтесанного известнякового камня. Над этими стенами находились другие, из камней покрупнее, отличавшихся более тщательной обработкой. Но нигде не было ни следа пожара - того страшного пожара, который уничтожил Трою Приама. Глиняные черепки и предметы здесь также находились в изобилии, но они решительно отличались по стилю от тех, которые были найдены, в прошлом году. Мало того, в разных слоях черепки были разные, и это указывало на то, что они принадлежат к разным эпохам. Все больше усложнялась задача, и все жарче становилось нетерпение Шлимана. Траншея продвигалась вперед слишком медленно, гомеровская Троя еще не была вскрыта.

Шлиман начал рыть встречную траншею с юга. Она вскоре наткнулась на мощную стену, тщательно сложенную из обтесанных камней. Можно было думать, что это - бастион стены Лисимаха, которая относилась к «историческому» периоду, не имела отношения к Гомеру и должна быть разрушена, чтобы не мешать движению вперед. Так же, к сожалению, были снесены стены доисторического здания из камней, слепленных глиной, найденные на трехсаженной глубине: они относились к четвертому снизу, не гомеровскому слою. Пострадали и некоторые другие сооружения. Но главная цель осуществлялась: обе траншеи неудержимо стремились на соединение.

В это же время Шлиман получил разрешение начать раскопки в северо-восточном углу холма, принадлежавшем Франку Кальверту. Уже первые дни принесли поразительную находку. Среди огромного числа обломков дорических колонн была найдена чудесная мраморная метопа с изображением солнечного бога Гелиоса (Гелиос - в древнейшей греческой мифологии - бог солнца, впоследствии отождествленный греками с Фебом-Аполлоном - богом искусств и прорицания) на колеснице, запряженной четырьмя конями. Эта великолепная скульптура была несомненным шедевром греческого гения эпохи расцвета. Шлиман пришел к убеждению, что в позднегреческую эпоху здесь находился храм Аполлона, впоследствии настолько разрушенный, что от него не осталось камня на камне.

На значительной глубине под храмом вновь были найдены стены. Одна - циклопической кладки, из гигантских каменных блоков, щели между которыми были заложены более мелкими камнями. Шлиман признал ее принадлежащей ко второму сверху, предпоследнему городу. Рядом была другая стена, загадочная: она поднималась не вертикально, а с наклоном в 45 градусов. Можно было предположить, что она предназначалась для укрепления откоса горы. Относительно ее датировки Шлиман колебался. В обстоятельном письме он поделился своими сомнениями с английским профессором Сейсом (Сейс Арчибальд Гёнри (1846-1933) - английский языковед и археолог. В 1874 году доказал существование хеттского царства). Тот ответил, что, судя по описанию, стена относится к древнейшему периоду и, вероятно, являлась границей первого доисторического города Трои.

Письмо к Сейсу важно не тем, что Шлиман не сумел сам определить возраст наклонной стены (дальнейшее показало, что и Сейс ошибся). Важно, что это-первая попытка Шлимана привлечь к работе ученого-специалиста. Постепенно освобождаясь от воодушевления самоучки-открывателя, Шлиман стал понимать значение коллективного научного творчества, в котором разные стороны единой проблемы разрабатываются отдельными специалистами. Шлиман понял, что человек не может знать все, и с этой минуты он начал становиться истинным ученым.

Траншея сквозь холм шла чрезвычайно медленно. Известняковая почва была тверда как камень. Шлиман придумал новый способ проходки: на расстоянии в шестнадцать футов друг от друга закладывались вертикальные шурфы, огромные куски породы отделялись ими от почвы, подкапывались снизу и при помощи мощных рычагов и лебедок отламывались. Но от этого способа скоро пришлось отказаться: он не только грозил разрушением таившихся в почве находок, но был попросту опасен. Один такой обломок объемом в 2560 кубических футов при падении завалил двух рабочих, которые только чудом остались живы. Это глубоко потрясло Шлимана. Он стал гораздо осторожней.

Чтобы облегчить и ускорить продвижение траншеи, он решил сузить ее до шестидесяти пяти футов у основания и девяноста восьми футов наверху. Дело пошло быстрей. Опять траншея наткнулась на мощную стену. Происхождение ее было неясно. Шлиман решил не разрушать ее, а окопать. Каково же было его удивление, когда сразу вслед за этой стеной открылась другая. Обе стены шли параллельно, на расстоянии пятнадцати футов одна от другой. Они были одинаковой вышины, одинаковой длины! Снова гомеровы гекзаметры ожили перед Шлиманом: в этих стенах он признал Большую башню Трои. С ее вершины старец Приам наблюдал за битвой Гектора с быстроногим Ахиллом, сюда спешила Андромаха, чтобы уговорить мужа не идти на роковой бой. Эти стены заслуживали названия гомеровских уже потому, что были величественны. Резко отличаясь от тщательно отделанных сооружений более позднего периода, они в то же время мощью и массивностью своей во много раз превосходили жалкие постройки древнейшего города, первого от материка. Именно к ним могла относиться рассказанная Гомером легенда о том, что боги Посейдон и Аполлон построили городскую стену для первого троянского царя Лаомедона. Возле Большой башни было найдено очень много керамики: удивительные вазы со схематическим изображением лица (В своем увлечении Шлиман было решил, что на вазах изображено не человеческое лицо, а сова - священная птица богини Афины, и на этом основании пытался толковать свои находки как предметы ритуала. Впоследствии Шлиман отказался от этого домысла), тысячи непонятных круглых глиняных предметов с дырками посредине, каменные орудия, в том числе несколько топоров из нефрита (Нефрит - мягкий минерал зеленоватого цвета), и т. п.

В середине августа раскопки пришлось приостановить. Софья уехала рожать. Шлиман с нетерпением ждал появления на свет Агамемнона. Но переутомленный тяжелой работой на Гиссарлыке организм молодой женщины не выдержал. Агамемнон родился мертвым.

Шлиман очень тяжело пережил это несчастье. Он почувствовал себя бесконечно усталым.

Кроме того, малярия валила его с ног. Огромные дозы хинина не помогали. Дышать на Гиссарлыке было нечем: болота подсохли, но начался жаркий ураганный ветер, отрывавший доски от крыши домика.

Кроме того, нужно было разобраться в найденном, осмыслить его для себя и объяснить другим.

После открытия Большой башни у Шлимана уже не оставалось сомнений в том, что перед ним действительно Троя. Но он понимал, что ученые-специалисты не удовлетворятся имеющимися доказательствами. Если бы нашлась надпись, какая-нибудь надпись гомеровского времени! Но ее не было. Мало того, целый ряд фактов противоречил Гомеру. Как объяснить, что вместо бесчисленных бронзовых и медных мечей, описанных Гомером, во всех древнейших доисторических городах оказалось каменное оружие? Несколько медных булавок и странная свинцовая статуэтка не шли в счет. Тот факт, что не нашлось ни одного железного предмета, был доказательством древности открытых в Гиссарлыке городов. Но куда же девались гомеровские мечи и копья? И, наоборот, что означают неолитические кинжалы?

Для объяснения этого пришлось построить следующую гипотезу:

«Г. Франк Кальверт находит в том, что Гомер не упоминает о каменных ножах, указание против идентичности Гиссарлыка Трое; но я, и вместе со мной, несомненно, все ученые и почитатели Гомера, нашли бы удивительным, если бы гомеровские герои появились вооруженные полуторатрехвершковыми кремневыми ножами, потому что герой в эпических песнях может носить и делать лишь нечто героическое (Heldenmassiges). Когда гомеровский герой нуждается в каменном оружии, то Гектор ищет не лежащий в кармане кремневый нож длиной в полтора-два вершка, но берет первый попавшийся гигантский камень, который сильнейшие мужи племени с трудом поднимали рычагами; но он, Гектор, несет его в руке с легкостью, с какой пастырь несет баранье руно, и с неимоверной силой швыряет этот обломок скалы в ворота ахейцев».

Конечно, эта наивная хитрость никого не могла удовлетворить. Вопрос о противоречии между Гомером и найденными в Гиссарлыке памятниками оставался неразрешенным. Но в приведенном выше отрывке Шлиман впервые допускает предположение, что Гомер не абсолютно исторически точен, что он - поэт и имеет право на вымысел.

Эта мысль, которая три года назад показалась бы Шлиман кощунством, теперь развязывает ему руки. Он по-прежнему свято верит в Гомера, вдохновляется им и служит ему всей своей работой. Но он уже не отрицает факты только потому, что они не укладываются в описание Гомера. Не было сомнения, что первые троянские города принадлежали к последнему периоду каменного века. Значит, господство бронзы, описанное Гомером, есть поэтический анахронизм, объяснимый величием дел и героев, описанных в «Илиаде» и «Одиссее»?

Наступивший 1873 год должен был уточнить многое.

К этой кампании Шлиман готовился еще более обстоятельно, чем к предыдущей. Николай Яннакис, доверенный человек, одновременно выполнявший обязанности повара, казначея и десятника, с осени остался на Гиссарлыке, чтобы построить каменный дом. Кроме того, были завезены специальные большие вагонетки, во много раз увеличивавшие производительность труда. Рабочих набрали заблаговременно.