НОВОСТИ    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ    КНИГИ    КАРТЫ    ЮМОР    ССЫЛКИ   КАРТА САЙТА   О САЙТЕ  
Философия    Религия    Мифология    География    Рефераты    Музей 'Лувр'    Виноделие  





предыдущая главасодержаниеследующая глава

Охота за древностями началась

Во время земляных работ у форта Сен-Жюльен, близ Розетты (небольшого портового города в 70 километрах восточнее Александрии), один из военных инженеров экспедиционного корпуса Наполеона обнаружил камень с примечательной надписью. Видимо, из-за его необычности безвестные арабские строители не замуровали его в стены старого бастиона, хотя такой материал здесь большая редкость. Розеттский камень (рис 7) представляет собой черную базальтовую плиту с текстом на греческом и египетском языках ( Надпись на древнеегипетском языке располагалась в верхней части стелы (иероглифическое письмо, 14 строк) и в среднем ее регистре (демотическое, т е «народное», письмо, 32 строки) —Прим ред ), содержащим копию указа жрецов Мемфиса в честь Птолемея V Епифана1 (210—180 гг. до н. э.) от 196 гг. до н. э. Эту стелу можно считать самой драгоценной добычей почти трехлетнего египетского похода «корсиканца», хотя во Францию камень так и не попал. В любом труде по истории имя французского ученого Жана Франсуа Шампольона (1790—1832) стоит рядом со словами Розеттский камень. Но забыто имя офицера, который жарким летним днем 1799 г. нашел этот камень и сохранил для мира. Его имя должно занять достойное место в анналах истории: это был Пьер Франсуа Ксавье Бушар (1772—1832). Египтология обязана ему слишком многим.(Одни источники приписывают находку Розеттского камня Дотпулю, другие — Бушару, третьи — неизвестному солдату —Прим ред)

31 августа 1801 г. британский генерал Джон Хатчинсон передал на подпись командующему французскими силами вторжения акт о капитуляции. Египетская авантюра Великой нации окончилась, огромная армия французов была почти полностью истреблена, и лишь мелкие группы выбившихся из сил солдат плелись по направлению к Александрии. Наполеон, еще не знавший о том, что у него рак желудка, принял поражение с «достойным удивления самообладанием», как, впрочем, и муки, вызванные болезнью. Значительно легче было перенести отступление тем ученым и инженерам, которые три года вели здесь неутомимые исследования: вблизи от полей сражений, в шуме битвы, на испепеляющей жаре осматривали они сокровища искусства, собирая ценности, которые можно было увезти во Францию Тем не менее они даже не допускали мысли о том, что плоды их усердия достанутся как дары Востока королю Георгу III. Они готовы были скорее «швырнуть в море» свои коллекции или же в качестве пленников сопровождать их в Англию...

Шляпы долой перед бригадным генералом Хатчинсоном! Он проявил понимание чувств французских ученых и дал разрешение отвезти коллекции во Францию. Хатчинсону пришлась по душе «странная» работа противника. Французские войска покидали берега Египта, увозя остатки своего имущества и реквизированные сокровища искусства.

Однако один ценный «сувенир» достался королю Георгу III. Это был найденный в Розетте камень, значение которого осознавали даже несведущие в науки военные. Французские солдаты спрятали его в своих александрийских казармах. Но прежде чем они смогли его тайком вывезти из страны, за дело взялся английский дипломат Уильям Ричард Гамильтон (1777—1859), потребовав у Хатчинсона отряд пехоты. Под горестные восклицания французских солдат британцы выволокли тяжелый камень из помещения. Франция вынуждена была довольствоваться гипсовой отливкой и черновыми оттисками рисуночных надписей, которые ученая комиссия изготовила еще во время военных действий. Предусмотрительные люди!

* * *

Расшифровка иероглифов представляла до той поры неразрешимую задачу даже для жителей Египта. Французские ученые перевели греческий текст Розеттской стелы, но все попытки истолковать египетские письмена оказались безуспешными.

Томас Юнг (1773—1829) языки изучал ради собственного удовольствия. Он был физиком, и ему принадлежит объяснение природы колец Ньютона с помощью волновой теории света; он заложил основы цветовой теории зрения, на которой еще и теперь базируется телевидение. К тому, о чем сообщал Юнг, прислушивались в научном мире. Лингвистические увлечения позволили ему расшифровать несколько иероглифов, среди них имя «Птолемей». Но затем он с горечью убедился, что не может проникнуть далее в царство непонятных письмен (2).

Там, где Юнг потерпел неудачу, преуспел Жан Франсуа Шам-польон. Уже в возрасте одиннадцати лет он слыл лингвистическим гением, в совершенстве владел древними языками. Именно благодаря этой одаренности он получил титул патриарха той науки, которая теперь именуется египтологией. Этот вундеркинд, который в семнадцать лет стал членом Гренобльской академии, а в девятнадцать— профессором истории гренобльского университета, досконально изучил надписи Розеттского камня и других двуязычных текстов и в итоге нашел ключ к дешифровке древнеегипетской письменности. 27 сентября 1822 г. на заседании знаменитой Парижской академии надписей он сообщил о своем сенсационном открытии3.

Шампольон вызвал интерес к систематическому изучению египетской культуры. Отныне сообщения об исследованиях, которые велись в основанном Наполеоном Египетском институте, дали возможность Европе составить некоторое представление о таинственных сокровищах страны на берегах Нила. Жажда деятельности охватила ученых; они начали войну, своего родаcatch-as-catch-can( Букв, «хватай его так, как сумеешь схватить» (англ.).), за трофеи Мисра (арабское название Египта), в которую скоро включились и агенты европейских музеев. А нищие египтяне продолжали возделывать свои поля среди занесенных песками руин величественного прошлого. Однако вскоре они разбрелись во все стороны, как муравьи из потревоженного муравейника, подбирая все то, что лежало на поверхности, под несшиеся отовсюду крики конкурирующих покупателей: «У кого самый красивый фараон?»

Для Египта миновали благословенные времена, когда античные путешественники дивились огромным памятникам давно минувшего. Даже в эпоху Возрождения, в XV в., европейцы с их новым, практическим взглядом на мир не теряли рассудка, выколачивая прибыль из других стран, и не применяли варварских методов для того, чтобы утаить свою необузданную любознательность, интерес к древностям, какими пользовался, например, молодой халиф Абдаллах аль-Мамун, в 820 г. повелевший с помощью уксуса, огня и тарана пробить вход в пирамиду Хеопса4. Нет, путешественники времен Возрождения были более чем скромны, они увезли несколько статуэток, свитков папируса и совсем немного высохших человеческих останков для собраний диковинок церковных и светских владык. И больше ничего.

Даже король Франции Людовик XIV не давал еще сигнала к началу охоты. Когда он в 1672 г. посылал в Египет эрфуртского священника, отца Ванслеба, речь шла лишь о «нескольких изящных резных камнях работы лучших мастеров» для витрин Версаля, т. е. о безобидных мелочах.

* * *

«Под языком у многих бальзамированных тел находят листочек золота ценою немногим более двух венгерских золотых. Посему арабы, что обитают в Египте, все бальзамированные мертвые тела на части раздирают», — писал путешественник XVI в. Для шотландца Джеймса Брюса речь шла о большем, нежели листок золота! В июле 1768 г. после тщательных раскопок в уединенном ущелье Бибан-эль-Молук ему удалось расчистить вход в гробницу Рамсеса III. Шотландец исполнил это так умело, что потомки платят ему благодарностью: до сих пор склеп Рамсеса III называется попросту «гробница Брюса». Спасибо тем, кто достоин благодарности!

Лишь немногим позже Брюса за исследование египетских усыпальниц взялся итальянец Джованни Баттиста Бельцони (1778—1823). Легкомысленный, пышущий здоровьем отпрыск почтенного семейства, родом из Падуи, которому семья прочила карьеру священнослужителя, у себя в стране оказался замешанным в политическую интригу и бегство на Британские острова предпочел неуютной — хоть и родной — тюрьме. Двадцати пяти лет от роду, в самом расцвете сил он завоевал популярность у лондонцев, выступая в труппе «Сэдлерс-Уэллс» как рвущий цепи атлет. Бельцони демонстрировал свои мускулы на ярмарках всех европейских стран, а в самом начале XIX в. — даже в жарком Египте. Он был одним из самых известных, не знавших удержу авантюристов, которым прощается почти все. Если б мне был известен его почтовый адрес в потустороннем мире, я с удовольствием написал бы ему; иначе он никогда не узнает, какую роль сыграл на египетском аукционе. Мое письмо началось бы со слов: «Le domando scusa Giovanni Battista,( «Прошу прощения, Джованни Баттиста» (итал.)) если на краткий миг. я снова выведу тебя из тьмы на любимое тобой египетское солнце. Не удостоенный быть бальзамированным, отправился ты в мир иной, и я вижу, как своим громадным тюрбаном из персидского шелка ты рвешь и разгоняешь огромные гряды облаков. Храни тебя аллах!

Сам я профан в царстве физики и тем более удивляюсь твоему раннему интересу (тебе ведь было тогда лишь 17 весен) к «Учению о законах движения жидкости». Я хотел, бы спросить тебя — раз точных сведений получить неоткуда, — действительно ли ты изучал устройство машин или нечто подобное. Был ли чистым обманом показ в 1815 г. хедиву Мухаммеду-Али5 водяного насоса, с помощью которого ты задумал сделаться его любимцем? Или ты действительно был убежден в том, что твой водяной насос вчетверо производительнее колеса с черпаками, какие используют феллахи? Или хедив оказался слишком недальновиден, чтобы понять твое изобретение? В твоей истории, что известна нам, нет сведений об этом. А жаль! Я, например, в общем, верю тебе, хотя ты никогда своего не упускал!

Ты подарил англичанам — и весь остров благодарен тебе за это — многотонную гигантскую статую Рамсеса II из Луксора, ныне пребывающую в Британском музее. Одной перевозкой этой громадины ты заслужил вечную славу. Я вижу тебя среди твоих помощников, вижу , как ты работаешь за десятерых, чтобы увезти свою добычу. Ты услужил стране, гостем которой стал.

Ты знал их всех — этих героев прежних дней, и поэтому я завидую тебе. Ты добывал товар для скаредного британского генерального консула Генри Солта (1780—1827), пока не начал вести дело самостоятельно. Своего соперника, доверенного лица французского консула Бернардино Дроветти (1776—1852), ты постоянно водил за нос. Ты был бы рад узнать, что свои древности он с большим трудом продал королю Сардинии за 13 000 фунтов; тем не менее тебя опечалит, что твоего «коллегу» егеря затравили где-то между Абу-Симбелом и Каиром и он самым жалким образом окончил , свои дни в заведении для умалишенных.

Ты подарил потомкам гробницу Сети I. Всякий раз, когда в музее Джона Соуна в Лондоне я любуюсь его пустым алебастровым саркофагом, я вспоминаю о тебе с чувством благодарности. Мне не хотелось бы досадить тебе, но довожу до твоего сведения, что консул Генри Солт обманул тебя. Он получил от сэра Джона Соуна 2000 фунтов, продав ему саркофаг, а тебе не досталось ни пенни из этой суммы. Поверь мне, Генри Солт поступил не по-джентльменски.

Спасибо тебе за то, что ты в марте 1818 г. раскрыл тайну пирамиды Хефрена! Знаешь ли ты, что найденные в саркофаге Хефрена кости, которым ты не придал никакого значения, в том же году были вывезены в Англию? Майор Фитцкларенс переслал их личному врачу британского принца-регента. Не горюй! Сэр Эверед Хоум установил, что это был коленный сустав какого-то крупного рогатого животного6. Смейся, старый пройдоха! Ты по крайней мере эти кости ни в грош не ставил. А о том, что именно ты открыл обитель Хефрена, и сегодня каждый турист может прочитать над входом в пирамиду. Это должно порадовать тебя.

Если когда-нибудь я окажусь в Западной Африке, то в древнем городе Гвато я справлюсь о могиле, в которую ты сошел 3 декабря 1823 г. Уже через 40 лет после твоей смерти, в 1863 г., британский исследователь Ричард Бартон не обнаружил и следа ее. Быть может, счастье улыбнется мне.

Ты был замечательным человеком: собрал в стенах Британского музея огромное количество египетских древностей. Ты был великий коллекционер перед господом7, ты распахнул врата Египта — и для науки тоже. Золотое время, наступившее после тебя, могло стать и твоим временем. Но аллах призвал тебя.

Шампольону было уже 33 года, когда твои мускулы обрели покой. После него начался тот великий цирк, который ты словно предсказал, выступая в лондонском «Египетском зале»(Речь идет о выставке египетских древностей, которую открыл Бельцони в 1821 г. на Пикадилли.—Прим. ред.).

Не могу простить тебе — если верить слухам, — что ты впал в грех, приказав выбить свое имя на троне Рамсеса II в Фивах. Если так, пусть аллах покарает тебя за это!»

* * *

Пляска вокруг золотого тельца началась!

«Мне очень не повезло, что я попал в Фивы сразу после Шампольона, поскольку там уже все скуплено!» Эту неутешительную весть о положении дел осенью 1829 г. дармштадский архитектор Фриц Макс Гессемер передал своему покровителю, дипломату и коллекционеру Георгу Августу Кестнеру (1777—1853), основавшему Немецкий археологический институт в Риме. «Я не нашел в Верхнем Египте ничего, кроме нескольких скарабеев8», — жаловался Геосемер в другом письме. Неудивительно, так как попал он туда во время бума, вызванного открытием Шампольона. Что же сделал повсюду превозносимый Шампольон?

Гессемер — Кестнеру: «Ученость Шампольона я всячески почитаю, однако должен сказать, что как человек он выказывает такой характер, какой может весьма сильно повредить ему в глазах людей! Найденная Бельцони гробница в Фивах была одной из лучших; по крайней мере она полностью сохранились и нигде не была повреждена.

Теперь же, из-за Шампольона, лучшие вещи в ней уничтожены. Прекрасные, в натуральную величину росписи лежат, разбитые, на земле. Чтобы вырезать одно изображение, решили пожертвовать двумя другими. Но разрезать камень оказалось невозможным, и все было испорчено.

Из-за тщеславного намерения перевезти эти удивительные работы в Па-риж они теперь навсегда уничтожены. Однако неудачного опыта оказалось недостаточно; тот, кто видел эту гробницу прежде, не может теперь узнать ее.

Я был до крайности возмущен, когда увидел такое святотатство».

Побуждаемый министерством иностранных дел генеральный консул Генри Солт начиная с 1816 г. применяет в деле приобретения памятников искусства как законные, так и незаконные средства. Английские агенты охотились за древностями, а заодно выслеживали французских и немецких агентов. В Лондоне в 1845 г. был снесен так называемый дом Монтегю; его заменило новое здание музея. Теперь нашлось куда складывать сокровища.

Обстоятельства создают не только воров, но и различного рода торговцев произведениями искусства. Жан-Жак Рифо (1786—1845), например, собирался совершить кратковременную поездку из Марселя на Нил, однако надолго задержался в стране, где сделки, подобно фокусам, давали возможность мгновенно обращать древние камни в чистое золото. Рифо, в жилах которого текла кровь рыцаря-разбойника, принялся за дело, снабжая как частные коллекции, так и королевские собрания древностей всем, чем угодно. Марселец с темным прошлым добывал и сбывал подлинный антиквариат, а также всякую хорошо сработанную вещь. Он был одним из тех, кто ставил силки в каирских джунглях. Тут проворные левантийцы из портовых городов восточного Средиземноморья наступали на пятки флегматичным шведам, хитроумные французы безбожно надували состоятельных голландцев, внешне холодные, горячие по натуре англичане наперебой обыгрывали хватких немцев. Способ и манера действия менялись в зависимости от обстоятельств в этом сплетении наций. Египетские торговцы, обмениваясь хриплыми возгласами «сса'й-да!» («добрый день!»), тут же вытаскивали из глубоких карманов галабеи раздобытые ими древности. С веком торговли на берега Нила пришли тяжкие времена и грубые нравы, каких никогда прежде не знали. Те, кто внимательно следят за своей внешностью и демонстрируют принадлежность к кругу преуспевающих, не стыдясь, дружески пожимают грязные руки гробокопателей и курят с ними наргиле, чтобы в конце концов еще глубже затянуть в свои сети простодушных.

Джованни д'Атанази (1780—1857) был потомком армейских поставщиков из Армении. Верность семейным традициям быстро принесла ему пррцветание и большой торговый оборот. Ли Сотби в 1837 г. выставил на продажу на лондонском аукционе более 900 вещей, добытых д'Атанази. Египетские «трофеи» д'Атанази извлекали из крепко сколоченных ящиков в Амстердаме и Стокгольме. А поставщик делал маникюр и тонким пером вписывал в тетрадочку круглые, радовавшие его душу суммы прибыли.

Элегантные, с изысканными манерами дипломаты смешивались с фалангой торговцев, глядя сквозь пальцы на то, чего не следовало видеть, но улавливая цепким взглядом выгодную сделку. Так, Джузеппе ди Ниццоли (ум. в 1828 г.), итальянский дипломат, служащий австрийского консульства в Каире, усердно пересылал множество приобретенных в Египте вещей в Венское императорское собрание монет и древностей, помещение которого едва смогло вместить плоды его «дипломатических успехов». Их разместили в доме Гарраха, что по Иоганнову переулку. Ти felix Austria... ( Счастливая Австрия... (лат.).) А вот Джузеппе Пассалакве (1797—1865), дипломату высокого класса, повезло меньше: задумав сбыть свою богатую коллекцию, он встретил некоторые затруднения. Он потребовал от французского правительства 400 000 франков. Не то чтобы государственная казна не располагала такой суммой, но благодаря приобретениям Шампольона Лувр был уже переполнен. Весьма разочарованный, Пассалаква встретил однажды путешествующего Александра фон Гумбольдта, который, бросив на сокровища взгляд знатока, принялся за дело. Используя свои связи при дворе прусского короля Фридриха Вильгельма IV, он раздобыл для совершенно удрученного Пассалаквы 100 000 франков. Чтобы смягчить для попавшегося на удочку дипломата удар — такое понижение цены, — его пригласили в Берлин на должность куратора музея.

 «Наш хедив — человек, что вредить способен век!» 

Если бы ученые XIX в. относились бы к невзгодам с юмором, они непременно выкрикивали бы этот стишок где-нибудь среди ночных каирских проулков. Но столь веселы были тогда лишь сами египтяне. Дела плохи? Инш'аллах! Так угодно аллаху! Завтра все может для нас обернуться к лучшему! Их не беспокоило, что страна теряет свои главные сокровища.

А чужестранцы? Разве на них не была возложена моральная обязанность сохранить египетскую культуру? Разве еще в 1356 г. султан Хасан не ограбил пирамиду Хеопса, использовав полированные известняковые плиты ее покрытия при строительстве новой мечети? И не сам ли хедив приказал часть из них взять для строительства "фабрики, производящей селитру? Разве не легли плиты гермонтского храма Монта9 в стены сахарного завода? Феллахи из крепких досок саркофагов сооружали мостки через канавы на полях; кузнецы превращали в наковальни драгоценные капители колонн храмов. И неужели вице-королю Мухаммеду-Али не хватало каменоломен, откуда он мог бы взять материал для своих царских построек?

Разумеется, шейхи управленческого аппарата хедива получили повеление следить за экспортом древностей, но они были бессильны исполнить его. Мумии, например, рассматривались как трупы неверных, и поэтому их можно было вывозить за пределы страны. Согласно же введенному хедивом в 1835 г. шаткому закону все, что было приобретено ранее, разрешалось экспортировать. В Александрии скопилось огромное количество египетских древностей, и странным образом они не убывали, хотя ежедневно корабли с грузами покидали порт. Бакшиш обращал людей в слепцов. А так как хедив не отказывал себе в удовольствии делать дипломатические подношения из фонда предметов древней культуры, все скоро стало на свои места. Бен акиба — все это уже было. Инш'аллах!

Во времена потрясений всегда являются мнимые апостолы. Это худшее из зол. Один из них, герцог Нортумберлендский, барон Алджернон Перси (1792—1865), протестовал против опустошения египетских некрополей... однако приобрел более 200 старинных вещей для своей родины. Французский консул в Александрии Жан Франсуа Мимо (1774—1837) не уступал своему английскому коллеге. Он самым резким образом осудил расхищение драгоценных памятников культуры, а у себя хранил 588 предметов древнего искусства!

Если достопочтенный Эмиль Присс д'Авенн ради приобретения нескольких памятников намеревался когда-то взорвать Карнакский храм с помощью порохового заряда, то теперь взрывали египетскую культуру и тлеющие фитили держали в руках искатели счастья, спекулянты от искусства и ученые, обуреваемые мыслью о прогрессе.

18 сентября 1842 г. Карл Рихард Лепсиус (1810—1884) прибыл в Александрию вместе с прусской научной экспедицией, Фридрих Вильгельм IV поддержал значительной суммой «путешествие к обломкам египетской и коптской10 культур». Лепсиус отмечает: «Мы путешествовали под мощным и во всех отношениях действенным покровительством вице-короля. Мы получили неограниченное право на любые раскопки там, где сочтем их желательными, и использовали их для того, чтобы приобрести некоторое количество интересных памятников для Королевского музея в Берлине».

Число «интересных памятников», добытых для этого музея в Египте, Нубии и на Синайском полуострове, оказалось не столь малым. Что произошло далее? В порыве щедрости вице-король шлет все это собрание своему великому «коллеге» в Берлин как дар Востока. Когда в 1845 г. Лепсиус возвращался из Каира на родину, специально присланные из Берлина рабочие упаковали в крепко сколоченные ящики 15 000 предметов. Предусмотрительность — закон для исследователей древности, а на прусских ремесленников можно было положиться.

«Ого, да тут что-то лежит», — сказал себе в 1899 г. английский собиратель бабочек, ковылявший с сачком и ботанизиркой за каким-то мотыльком по берегу Нила близ нубийской Семны (Семна, расположенная у 2-го нильского порога, известна целым рядом археологических находок. Здесь располагалась египетская крепость, в мероитскую эпоху — поселение с некрополем. На территории Семны обнаружены развалины храмов Тутмоса III и эфиопского царя Тахарки. —Прим. ред.). Странно, этого человека совершенно не интересовали древности, иначе он внимательно осмотрел бы занесенный песком предмет. Тем не менее он поставил в известность полицию, и ящик отправили в Каир. Что же обнаружили в нем? Верхнюю часть памятника победы фараона Сенусерта III! 54 года тому назад Лепсиус нашел его в древней крепости Семны и забыл забрать с собой. 54 года ящик пролежал в безвестности на берегу Нила. Когда Адольф Эрман11 (1854—1937). директор Египетского музея древностей в Берлине смог, к счастью, получить этот ящик, в Египте настали куда худшие времена.

 «Сколь ценен подарок! 
 Как все почитаемо в дружбе!» 

Феокрит (около 270 г. до н. э.)

Подарки, прибывающие с берегов Нила, всегда считались ценными. Но почитаемыми ли? Не знаю. В стране, где на бакшиш смотрели благосклонно, Подарки никогда не были предметом обсуждения. Просвещенный Запад превратил Египет в арену деятельности заправил черного рынка, скромных воров сделал настоящими гангстерами. И все это в золотом XIX в.

«Мне больно смотреть на только что выкопанную черную мумию, брошенную у входа в какую-нибудь скальную гробницу, среди наполовину разворошенных пелен и с перекрученной шеей. Сердце мое замерло. Я наглядно убедился, как шаги нашей современной цивилизации бесцеремонно потревожили покой мертвого тела, и все это ради того, чтобы раздобыть хотя бы голову мумии для какого-нибудь провинциального музея...» — писал некий Людвиг Мертенс, путешествовавший по стране пирамид с 30 января по 7 марта 1891 г.

Кто хотел получить египетские древности, должен был красть.

предыдущая главасодержаниеследующая глава








Рейтинг@Mail.ru
© HISTORIC.RU 2001–2023
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки:
http://historic.ru/ 'Всемирная история'