Глава VIII. Великие князья Георгий Даниилович, Димитрий и Александр Михайловичи (Один после другого.) г. 1319—1328

Утвержденный ханом на великом княжении и взяв с собою юного Константина Михайловича и бояр тверских в виде пленников, Георгий приехал господствовать в Владимир, а брата своего, Афанасия, послал наместником в Новгород. Услышав о том, нежная супруга Михайлова, сыновья, епископ и вельможи изумились: они еще не знали происшедшего в Орде, но, угадывая свое несчастие, велели гонцам спешить в Москву, чтобы разведать там о судьбе великого князя. Гонцы возвратились с подробным известием о всех ужасных обстоятельствах Михайловой кончины. Горесть была общая: церковь и народ делили оную с княжеским семейством. Чрез несколько дней, посвященных слезам и молитве, Димитрий, как старший сын, наследовав власть родителя, отправил посольство в Владимир. Меньший брат его, Александр, и бояре тверские предстали Георгию в одежде печальной; не хотели укорять его: молили только отдать им драгоценные остатки князя, равно любезного супруге, детям и народу. Георгий согласился с условием, чтобы они прислали ему на обмен тело жены его, Кончаки, сестры Узбековой. Вдовствующая великая княги-|ня Анна и Димитрий Михайлович с братьями выехали по Волге в ладиях навстречу ко гробу Михайлову: епископ, духовенство, граждане ожидали его на берегу. Зрелище было умилительно. Народ вопил, стремился к телу и громогласно звал Михаила, как бы надеясь воскресить его. Знаменитые чиновники несли медленно раку и поставили перед монастырем Архангельским, где бесчисленное множество людей теснилось лобызать оную. Сняв крышку, с несказанною радостию увидели целость мощей, не поврежденных ни дальним путем от берегов моря Каспийского, ни пятимесячным лежанием в могиле. Народ благословил небо за сие чудо, и погребение казалось ему уже не печальным обрядом, но торжеством Михайловой святости. — Чувствительная, набожная княгиня Анна отказалась от мира и кончила дни свои монахинею; а Димитрий и Александр, отерев слезы, думали только о мести.

[1320—1324 гг.] Георгий ходил между тем с войском к Рязани и, заставив тамошнего князя, Иоанна Ярославича, согласиться на все его предложения, готовился к нападению на Тверскую область, уверенный в справедливой ненависти к нему сыновей Михайловых. Димитрий не боялся войны; но хотел прежде освободить брата своего, Константина, и бояр Михайловых, бывших аманатами в Владимире: послал тверского епископа, Варсонофия, в Переславль и заключил мир, дав Георгию 2000 рублей и слово не спорить с ним о великом княжении. (Заметим, что здесь в первый раз упоминается о рублях: они были не что иное, как отрубки серебра, без всякого знака или клейма, весом около двадцати двух золотников.) — Обманутый коварным миром, Георгий успокоился и поехал в Новгород, коего чиновники звали его предводительствовать войском: ибо шведы старались овладеть Корелиею и Кексгольмом. Георгий приступил к Выборгу и хотя имел с собою шесть больших стенобитных орудий, но осаждал сию крепость без успеха от 12 августа до 9 сентября [1322 г.] Злобясь на шведов, россияне вешали пленников.

По возвращении в Новгород Георгий оплакал кончину верного брата, Афанасия, и сведал, что князь Иоанн Даниилович, быв в Орде, приехал оттуда с послом Узбековым, Ахмылом, который, объявив намерение учредить благоустройство в областях великого княжения, лил кровь людей, взял Ярославль как неприятельский город и с торжеством отправился назад к хану дать ему отчет в своем успешном посольстве. Вторая весть была для Георгия еще горестнее: Димитрий Михайлович нарушил данное ему слово, выходил для себя в Орде достоинство великого князя, и царь Узбек прислал с грамотою вельможу Севенч-Буга возвести его на престол владимирский. Тщетно Георгий молил новогородцев идти вместе с ним ко Владимиру: он должен был ехать туда один и на пути едва не попался в руки к Александру Михайловичу Тверскому, отнявшему у него обоз и казну. Георгий бежал во Псков, где чиновники и народ, помня завещание Александра Невского, приняли его ласково, но не могли дать ему войска, готовясь действовать всеми силами против немцев. Эстонские рыцари, несмотря на мир, убивали тогда купцов и звероловов псковских на Чудском озере и на берегах Наровы. Озабоченный собственною опасностию, великий князь уехал в Новгород; а псковитяне разорили Эстонию до самого Ревеля, взяв несколько тысяч пленников и не пощадив святыни церквей. Предводителем их был князь литовский Давид, славный в истории немецкого ордена под именем Кастеллана Гарденского. Заслужив благодарность псковитян, он возвратился в Литву и скоро имел случай оказать им еще важнейшую услугу. Немцы собрали весною многочисленное войско, осадили Псков, придвинули стенобитные орудия и, в 18 дней разрушив большую часть укреплений, уже готовили лестницы для приступа. Хотя наместник изборский, Евстафий (родом князь), нечаянно ударив на обозы немецкие за рекою Великою, освободил бывших там российских пленников; однако ж граждане находились в крайности и посылали гонца за гонцом в Новгород, требуя помощи. В сие время приспел мужественный Давид Литовский, соединил дружину свою с полками осажденных, разбил немцев наголову, взял в добычу стан их и все снаряды. Следствием победы был выгодный для псковитян осьмнадцатилетний мир с орденом.

Сведав, что Димитрий Михайлович, сверх покровительства Узбекова, имеет сильное войско в великом княжении и что народ, любив отца его, изъявляет усердие и к сыну, Георгий решился на некоторое время остаться в Новегороде: ибо мог отсутствием утратить и сей важный престол. Новогородцы ходили с ним к берегам Невы и там, где она вытекает из Ладожского озера, на острову Ореховом, заложили крепость Ореховскую, или нынешний Шлиссельбург, чтобы шведы не могли свободно входить в сие озеро. Услышав о том и желая прекратить войну, столь часто бедственную для шведской Корелии и Финляндии, юный король Магнус прислал вельмож в стан Георгиев с дружелюбным предложением, соответственным обоюдной пользе. Оно было принято. Россияне, заключив договор с послами, в своей новой крепости торжествовали мир, коего главное условие состояло в восстановлении древних пределов между обеими державами в Корелии и в Финляндии.

Новогородцы должны были в сие время управиться с устюжанами, грабившими их купцов на пути в Югорскую землю, и с литовцами, которые злодействовали в окрестностях Ловоти. Разбив последних, они взяли Устюг; но, довольные сделанным там опустошением, на берегах Двины заключили мир с князьями устюжскими, наместниками ростовского. Тогда Георгий, заслужив искреннюю признательность новогородцев и обнадеженный в их верности, дружески простился с ними: он поехал к хану, чтобы вторично снискать его милость, низвергнуть Димитрия и вновь утвердить за собою великое княжение. Сие путешествие достойно замечания тем, что Георгий ехал от берегов Двины чрез область Пермскую; сел там на ладию и рекою Камою плыл до нынешней Казанской губернии.

[1325 г.] В следующий год отправился к хану и Димитрий. Там они увидели друг друга, и нежный сын, живо представив себе окровавленную тень Михайлову, — затрепетав от ужаса, от гнева, — вонзил меч в убийцу. Георгий испустил дух; а Димитрий, совершив месть, по его чувству справедливую и законную, спокойно ожидал следствий... Так одно злодеяние рождает в мире другое, и виновник первого ответствует за оба, по крайней мере в судилище вышнего! Тело Георгиево привезли в Москву, где княжил брат его, Иоанн Даниилович, и погребли в церкви Архангела Михаила. Митрополит Петр с четырьмя епископами совершил сей обряд печальный. Князь Иоанн и самый народ проливал искренние слезы, умиленный столь бедственною кончиною государя хотя и не добродетельного, однако ж знаменитого умом и славными предками. Новогородцы сожалели об нем: тверитяне хвалили дело своего князя, с беспокойством ожидая суда Узбекова.

Хан долго молчал. Друзья князя московского без сомнения представляли ему, что убийство столь наглое, совершенное пред его глазами, требует наказания, или будет пятном для чести царской, знаком слабости и поводом к новым опасным своевольствам князей российских; что хан, сверх того, должен вступиться за Георгия как за своего зятя. Прошло десять месяцев. Брат Димитриев, Александр, спокойно возвратился из Орды с ханскими пошлинниками, надеясь, что дело уже кончилось и что Узбек не думает о мести. Но вдруг вышло грозное повеление, и несчастного Димитрия убили [15 сентября 1326 г.] в Орде (вместе с князем новосильским, потомком Михаила Черниговского, обвиненным также в каком-то преступлении). Сия весть, равнодушно принятая в Москве и в Но-вегороде, огорчила добрых тверитян, усердных к государям и видевших в юном своем князе славную жертву любви сыновней. Димитрий Михайлович, прозванием Грозные Очи, смелый, пылкий, имел только 27 лет от рождения; женатый на дочери князя литовского, Гедимина, он не оставил детей.

Несмотря на казнь Димитриеву, Узбек в знак милости признал его брата великим князем российским: по крайней мере так назван Александр Михайлович в договорной грамоте, коею новогородцы, не имея тогда главы и терпя от внутренних неустройств, обязались ему повиноваться как законному своему властителю. Сия грамота, писанная в 1327 году, есть повторение Ярославовых и Михайловых с прибавлением, что новогородцы уступают Александру села, им самим или боярами его купленные, если княжеские дворяне, господствуя в оных, не будут вмешиваться в судные дела иных волостей и принимать вольных жителей на свою землю.— Но милость Узбекова и верность новогородцев скоро изменились.

В конце лета [1327 г.] явился в Твери ханский посол, Шезкал, сын Дюденев и двоюродный брат Узбека, со многочисленными толпами грабителей. Бедный народ, уже привыкнув терпеть насилия татарские, искал облегчения в одних бесполезных жалобах; но содрогнулся от ужаса, слыша, что Шевкал, ревностный чтитель Алкорана, намерен обратить россиян в магометанскую веру, убить князя Александра с братьями, сесть на его престоле и все города наши раздать своим вельможам. Говорили, что он воспользуется праздником успения, к коему собралось в Тверь множество усердных христиан, и что моголы умертвят их всех до единого. Сей слух мог быть неоснователен: ибо Шевкал не имел достаточного войска для произведения в действо намерения столь важного и столь несогласного с политикою ханов, хотевших всегда быть покровителями духовенства и церкви в набожной России. Но люди угнетенные обыкновенно считают своих тиранов способными ко всякому злодейству; самая грубая клевета кажется им доказанною истиною. Бояре, воины, граждане, готовые на все для спасения веры и православных государей, окружили князя, юного и легкомысленного. Забыв пример отца, великодушно умершего для спокойствия подданных, Александр с жаром представлял тверитянам, что жизнь его в опасности; что моголы, убив Михаила и Димитрия, хотят истребить и весь род княжеский; что время справедливой мести настало; что не он, а Шевкал замыслил кровопролитие и что бог есть надежда правых. Граждане, усердные, пылкие, единодушно требовали оружия: кнчзь на рассвете, 15 августа, повел их ко дворцу Михайлову, где жил брат Узбеков. Общее волнение, шум и стук оружия пробудили татар: они успели собраться к своему начальнику и выступили на площадь. Тверитяне устремились на них с воплем. Сеча была ужасна. От восхода солнечного до темного вечера резались на улицах с остервенением необычайным. Уступив превосходству сил, моголы заключились во дворце; Александр обратил его в пепел, и Шевкал сгорел там с остатком ханской дружины. К свету не было уже ни одного татарина живого. Граждане умертвили и купцов ордынских.

Сие дело, внушенное отчаянием, изумило Орду. Моголы думали, что вся Россия готова восстать и сокрушить свои цепи; но Россия только трепетала, боясь, чтобы мщение хана, заслуженное тверитянами, не коснулось и других ее пределов. Узбек пылая гневом, клялся истребить гнездо мятежников; однако ж, действуя осторожно, призвал Иоанна Данииловича Московского, обещал сделать его великим князем и, дав ему в помощь 50 000 воинов, предводимых пятью ханскими темниками, велел идти на Александра, чтобы казнить россиян россиянами. К сему многочисленному войску присоединились еще суздальцы с владетелем своим, Александром Васильевичем, внуком Андрея Яро-славича. Тогда князь тверской мог умереть великодушно, или в славной битве, или предав себя одного в руки моголов, чтобы спасти подданных; но сын Михаилов не имел добродетели отца. Видя грозу, он пекся единственно о собственной безопасности и думал искать убежища в Новегороде. Туда ехали уже наместники московские: граждане не хотели об нем слышать. Между тем Иоанн и князь суздальский, верные слуги Узбековой мести, приближались ко Твери, несмотря на глубокие снега и морозы жестокой зимы. Малодушный Александр, оставив свой добрый, несчастный народ, ушел во Псков, а братья его, Константин и Василий, в Ладогу. Началось бедствие. Тверь, Кашин, Торжок были взяты, опустошены со всеми пригородами; жители истреблены огнем и мечом, другие отведены в неволю. Самые новогородцы едва спаслися от хищности моголов, дав их послам 1000 рублей и щедро одарив всех воевод Узбековых.

[1328 г.] Хан с нетерпением ожидал вести из России: получив оную, изъявил удовольствие. Дымящиеся развалины тверских городов и селений казались ему славным памятником царского гнева, достаточным для обуздания строптивых рабов. В то же время казнив рязанского владетеля, Иоанна Ярославича, он посадил его сына, Иоанна Коротопола, на сей кровию отца обагренный престол и, будучи доволен верностию князя московского, дал ему самую милостивую грамоту на великое княжение, приобретенное бедствием столь многих россиян.

Описав следствия Георгиевой кончины, обратим внимание читателя на южные области России. Быв некогда лучшим ее достоянием, с половины XIII века они сделались как бы чужды для нашего северного отечества, коего жители брали столь мало участия в судьбе киевлян, волынян, галичан, что летописцы суздальские и новогородские не говорят об ней почти ни слова; а волынский не доходит до времен, наиболее любопытных важностию происшествий, когда народ бедный, дикий, платив несколько веков дань России и более ста лет умев только грабить, сведал от нас и немцев действия военного и гражданского искусства, в грозном ополчении выступил из темных лесов на феатр мира и быстрыми завоеваниями основал державу именитую. Говорим о Литве, уже сильной при Миндовге и Тройдене, но еще гораздо сильнейшей при Гедимине. Сей человек, разума и мужества необыкновенного, был конюшим литовского князя Витена или, вероятно, Буйвида: злодейски умертвив государя своего, он присвоил себе господство над всею землею Литовскою. Немцы, россияне, ляхи скоро увидели его властолюбие. Гедимин искал уже не добычи, но завоеваний — и древнее Пинское княжение, где долго властвовали потомки Святополка-Михаила, было силою оружия присоединено к Литве. Союзы брачные служили ему также способом приобретать земли. Выдавая дочерей за князей российских с одним благословением, он требввал богатого вена от сватов: дозволил сыновьям, Ольгерду и Любарту, креститься; женил первого на княжне витебской, а второго на владимирской: Ольгерд наследовал по смерти тестя всю его землю; а Любарт получил удел в Больший. Юрий Львович, Галицкий и Волынский, скончался около 1316 года: ибо в сие время уже господствовали там Андрей и Лев, вероятно сыновья его, коих имена известны нам единственно по их сношениям с немецким орденом и которые в грамотах своих назывались князьями всей Русской земли, Галицкой и Владимирской. Один из сих князей, как надобно думать, был и тестем Любартовым; историк же литовский именует его Владимиром, рассказывая следующие обстоятельства :

«Опасаясь властолюбивых замыслов Гедимина, князья российские, Владимир и Лев, хотели предупредить их, и в то время, как он воевал с немцами, напали на Литву. Владимир опустошил берега Вилии: Лев взял Брест и Дрогичин, бывшие тогда уже во власти Гедиминовой. Сей мужественный витязь, в 1319 году победою окончив войну с орденом, немедленно устремился на Владимир (где княжил тесть Любартов). Под стенами оного началася битва, в коей татары стояли за российского князя против россиян: ибо Гедимин имел полочан в своем войске, а князь владимирский наемную ханскую конницу. Густые толпы литовцев редели, осыпаемые стрелами татарскими; но Гедимин, поставив в ряды пехоту, вооруженную пращами и копьями, обратил моголов в бегство. Россияне замешались. Тщетно жены и старцы, зрители битвы, с городских стен кричали им, что она решит судьбу отечества: князь Владимир, оказав мужество, достойное героя, пал в сражении, и войско, лишенное бодрости, рассеялось. Город сдался. Гедимин, поручив его своим наместникам, спешил к Луцку, откуда Лев, устрашенный несчастием Владимира, бежал к брянскому князю, Роману, своему зятю: граждане не оборонялись, и победитель, изъявляя благоразумную кротость, уверил всех россиян в безопасности и защите. Утружденное войско его отдыхало целую зиму. Наградив щедро полководцев, он жил в Бресте и готовился к дальнейшим подвигам.

Как скоро весна наступила и земля покрылась травою, Гедимин с новою бодростию выступил в поле, взял Овруч, Житомир, города киевские и шел к Днепру. В Киеве властвовал Станислав, один из потомков Св. Владимира: он имел время призвать моголов, соединился с Олегом Переяславским, с изгнанным князем луцким Львом, с Романом Брянским; верстах в 25 от столицы, на берегу Ирпени, встретил неприятеля и долго спорил о победе; но отборная дружина литовская, ударив сбоку на россиян, смяла их. Олег положил голову на месте битвы: Лев также. Станислав и Роман ушли в Рязань; а Гедимин, отдав всю добычу воинам, осадил Киев. Еще жители не теряли надежды и мужественно отразили несколько приступов; наконец, не видя помощи ни от князя Станислава, ни от татар и зная, что Гедимин щадит побежденных, отворили ворота. Духовенство вышло со крестами и вместе с народом присягнуло быть верным государю литовскому, который, избавив Киев от ига моголов, оставил там наместником племянника своего, Миндова, князя голшанского, верою христианина, и скоро завоевал всю южную Россию до Путивля и Брянска».

Сие повествование историка не весьма основательного едва ли утверждено на каких-нибудь современных или достоверных свидетельствах. Оно тем сомнительнее, что баскаки ханские, как видно из наших летописей, до самого 1331 года находились в Киеве, где господствовал тогда не Миндов, а князь российский. Не зная, когда именно литовцы овладели странами Днепровскими, знаем только, что Киев при Димитрии Донском уже был в их власти (без сомнения и Черниговская область). Таким образом наше отечество утратило, и надолго, свою древнюю столицу, места славных воспоминаний, где оно росло в величии под щитом Олеговым, сведало бога истинного посредством Св. Владимира, прияло законы от Ярослава Великого и художестза от греков!.. Что касается до княжения Влади-миро-Волынского, то оно, в противность ложному сказанию литовского историка, вместе с Галициею еще несколько лет хранило свою независимость и силу. Владетели его, Андрей и Лев, преставились около 1324 года. Об них-то король польский, Владислав Локетек, говорит в письме к папе Иоанну XXII: «Извещаю Ваше святейшество о кончине двух последних князей российских, бывших для нас твердою защитою от свирепости татар. Сии жестокие враги христианства без сомнения пожелают ныне овладеть Рос-сиею, смежною с нашими землями, и мы будем в величайшей опасности». Но Андрей и Лев оставили малолетнего наследника, именем Георгия, праправнука Даниилова. В дружеских латинских грамотах к великим магистрам ордена немецкого, скрепленных печатями епископа, княжеского пестуна и воевод бельзского, перемышльского, львовского, луцкого, он писался природным князем и государем всей Малой России, обязываясь предохранять землю рыцарей от набега моголов; употреблял печать Юрия Львовича, своего деда, и жил то в Владимире, то во Львове. Бояре, в малолетство его управляя княжеством, не дерзнули остановить гибельных для южной России успехов литовского оружия, довольные тем, что Гедимин не отнимал собственных областей у Георгия (Любартова шурина, как вероятно) и надеясь, может быть, что сей честолюбивый завоеватель, расширяя свои владения к востоку и сближаясь с татарскими, обратит на себя грозную силу хана, или погибнет или счастливым противоборством ослабит ее; то и другое следствие могло казаться благоприятным для нашего отечества.

Но хитрый Гедимин умел снискать дружбу моголов; по крайней мере никогда не воевал с ними и не платил им дани. Властвуя над Литвою и завоеванною частию России, он именовал себя великим князем Литовским и Российским; жил в Вильне, им основанной; правил новыми подданными благоразумно, уважая их древние гражданские обыкновения, покровительствуя веру греческую и не мешая народу зависеть в церковных делах от митрополита московского; украшал новую столицу свою, ловил зверей в дремучих лесах и, желая прекратить всегдашнюю, кровопролитную и бесполезную войну с немецким орденом, писал к папе Иоанну: «Одолевая христиан в битвах, я не хочу истреблять веры их, а только защищаюсь от врагов, родоб-но всем другим государям. Монахи доминиканские и францисканские окружают меня: даю им волю учить и крестить людей в моем государстве; сам верю святой троице, желаю повиноваться тебе, главе церкви и пастырю царей; ручаюсь и за моих вельмож: только усмири злобу немцев», и проч. Иоанн, обрадованный столь благословенным известием, отправил в Литву епископа алетского, Варфоломея, и Бернарда, игумена пюйского; но Гедимин, вновь раздраженный неприятельскими действиями и вероломством прусского ордена, вдруг переменил мысли, встретил послов Иоанновых весьма немилостиво и сказал им: «Я не знаю вашего папы и знать не желаю. Исповедую веру моих предков и не изменю ей до гроба». Потупив глаза в землю, они должны были удалиться; и с того времени Гедимин слыл в Европе коварным обманщиком. Впрочем, история отдает справедливость многим его достохвальным делам и качествам. Он старался образовать народ свой; дозволял ганзейским купцам торговать в Литве без всякой пошлины; призывал людей ремесленных, серебреников, каменщиков, механиков; на десять лет освобождал всех новых поселенцев от дани, ручаясь им за безопасность личную и целость собственности, которую они приобретут своим трудолюбием; давал им гражданское право Риги и все возможные выгоды; построил для христиан церкви в Вильне и Новогродке и, не терпя монахов, под видом набожности скрывающих злое корыстолюбие и сердце развратное, любил иноков добродетельных, не мешая им распространять веру Иисусову; любил хвалиться верностию своих обещаний и ставил себя христианам в пример честности. Сии обстоятельства известны нам по грамоте, данной им в 1323 году любекским, ростокским, штеттинским и другим немцам, за его княжескою печатию.

Нет сомнения, что вся древняя область кривская, или нынешняя Белоруссия, уже совершенно зависела от Гедими-на; но, держась правил умеренности в своем властолюбии, он не хотел изгнать тамошних князей и, довольствуясь их покорностию, оставлял им уделы наследственные. Так (в 1326 году) с братом его, Воином, приезжали из Литвы в Новгород, для заключения мира, князь полоцкий Василий и минский Феодор Святославич, вероятно, потомки Св. Владимира от племени Рогнедина сына, Изяслава.