Глава II. Великий князь Ярослав, или Георгий г.1019—1054

Война с полоцким князем. Победы Мстиславовы. Падение козарской державы. Голод в Суздале. Битва у Листвена. Мир. Основание Юрьева, или Дерпта. Завоевания в Польше. Смерть Мстислава. Единовластие. Судислав заключен. Новые уделы. Победа над печенегами. Каменные стены и собор св. Софии в Киеве. Митрополит. Строение монастырей. Любовь Ярослава к книгам. Война с ятвягами, литвою, мазовшанами, ямью. Поход на греков. Древнее предсказание. Брачные союзы. Митрополит россиянин. Наставление и кончина Ярослава. Гроб его. Свойства сего князя. Крещение костей. Первое народное училище. Киев — второй Царъград. Монета Ярославова. Демественное пение. Россия — убежище изгнанников. Северные владения России. Законы.

Ярослав вошел в Киев и, по словам летописи, отер пот с мужественною дружиною, трудами и победою заслужив сан великого князя Российского. Но бедствия войны междоусобной еще не прекратились.

В Полоцке княжил тогда Брячислав, сын Изяславов и внук Владимира. Сей юноша хотел смелым подвигом утвердить свою независимость: взял Новгород, ограбил жителей и со множеством пленных возвращался в свое удельное княжение. Но Ярослав, выступив из Киева, встретил и разбил его на берегах реки Судомы, в нынешней Псковской губернии. Пленники новогородские были освобождены, а Брячислав ушел в Полоцк и, как вероятно, примирился с великим князем: ибо Ярослав оставил его в покое. — О сей войне упоминают древние исландские саги. Варяги, или норманы, служившие тогда нашим князьям, рассказывали, возвратясь в отечество, следующие обстоятельства, достойные замечания, хотя, может быть, отчасти и баснословные: «Храбрый витязь Эймунд, сын короля Гейдмаркского, оказал великие услуги Ярославу в продолжение трехлетней войны с киевским государем (Святополком); наконец, взяв сторону Брячислава, еще более удивил россиян своим мужеством и хитростию. Сей витязь засел с товарищами в одном месте, где надлежало ехать супруге Ярославовой: убил под нею коня и привез ее к Брячиславу, остыдив многочисленных воинов, окружавших великую княгиню. Брячислав, заключив мир с братом, наградил Эймунда целою областию». — Скоро опаснейший неприятель восстал на Ярослава.

Мы знаем, что Владимир отдал Воспорскую, или Тмутороканскую, область в удел своему Мстиславу. Сей князь, рожденный быть героем, хотел войны и победы: император греческий предложил ему уничтожить державу каганову в Тавриде. Искав дружбы козаров идолопоклонников, но сильных, греки искали их погибели, когда они приняли веру христианскую, но утратили свое могущество. Андроник, вождь императорский, в 1016 году пристал к берегу Тавриды, соединился с войском Мстислава и в самом первом сражении пленил кагана, именем Георгия Цула. Греки овладели Тавридою, удовольствовав Мстислава одною благодарностию или золотом. — Таким образом пала козарская держава в Европе; но в Азии, на берегах Каспийского моря, она существовала, кажется, до самого XII века, и в 1140 году левит еврейский, равви Иегуда, писал еще похвальное слово монарху ее, своему единоверцу. С одной стороны Аскольд, Дир, Олег, отец и сын св. Владимира; а с другой узы, печенеги, команы, ясы ослабили, сокрушили сие некогда знаменитое царство, которое от устья Волжского простиралось до Черного моря, Днепра и берегов Оки. — Чрез несколько лет Мстислав объявил войну касогам, или нынешним черкесам, восточным соседям его области. Князь их Редедя, сильный великан, следуя обычаю тогдашних времен богатырских, решить победу единоборством. «На что губить дружину?— сказал он Мстиславу:— одолей меня и возьми все, что имею: жену, детей и страну мою». Мстислав, бросив оружие на землю, схватился с великаном. Силы князя Российского начали изнемогать: он призвал в помощь богородицу — низвергнул врага и зарезал его ножом. Война кончилась: Мстислав вступил в область Редеди, взял семейство княжеское и наложил дань на подданных. [1023 г.]

Уверенный в своем воинском счастии, сей князь не захотел уже довольствоваться областию Тмутороканскою, которая, будучи отдалена от России, могла казаться ему печальною ссылкою: он собрал подвластных ему козаров, черкесов, или касогов, и пошел к берегам Днепровским. Ярослава не было в столице. Киевские граждане затворились в стенах и не пустили брата его; но Чернигов, менее укрепленный, принял Мстислава.— Великий князь усмирял тогда народный мятеж в Суздале. Голод свирепствовал в сей области, и суеверные, приписывая оный злому чародейству, безжалостно убивали некоторых старых жен, мнимых волшебниц. Ярослав наказал виновников мятежа, одних смертию, других ссылкою, объявив народу, что не волшебники, но бог карает людей гладом и мором за грехи их, и что смертный в бедствиях своих должен только умолять благость всевышнего. Между тем жители искали помощи в изобильной стране казанских болгаров и Волгою привезли оттуда множество хлеба. Голод миновался. Восстановив порядок в земле Суздальской, великий князь спешил в Новгород, чтобы взять меры против властолюбивого брата.

Знаменитый варяг Якун пришел на помощь к Ярославу. Сей витязь скандинавский носил на больных глазах шитую золотом луду, или повязку; едва мог видеть, но еще любил войну и битвы. Великий князь вступил в область Черниговскую. Мстислав ожидал его у Листвена, на берегу Руды; ночью изготовил войско к сражению; поставил северян, или черниговцев, в средине, а любимую дружину свою на правом и левом крыле. Небо покрылось густыми тучами — и в то самое время, когда ударил гром и зашумел сильный дождь, сей отважный князь напал на Ярослава. Варяги стояли мужественно против северян: казалось, что ужас ночи, буря, гроза тем более остервеняли воинов; при свете молнии, говорит летописец, страшно блистало оружие. Храбрость, искусство и счастие Мстислава решили победу: варяги, утомленные битвою с черниговцами, смятые пылким нападением его дружины, отступили. 'Вождь их, Якун, бежал вместе с Ярославом в Новгород, оставив на месте сражения златую луду свою. На другой день Мстислав, осматривая убитых, сказал: «Мне ли не радоваться? Здесь лежит северянин, там варяг, а собственная дружина моя цела». Слово недостойное доброго князя: ибо черниговцы, усердно пожертвовав ему жизнию, стоили по крайней мере его сожаления.

Но Мстислав изъявил редкое великодушие в рассуждении брата, дав ему знать, чтобы он безопасно шел в Киев и господствовал, как старший сын великого Владимира, над всею правою стороною Днепра. Ярослав боялся верить ему; правил Киевом чрез своих наместников и собирал войско. Наконец сии два брата съехались у Городца, под Киевом; заключили искренний союз и разделили государство: Ярослав взял западную часть его, а Мстислав восточную; Днепр служил границею между ними, и Россия, десять лет терзаемая внутренними и внешними неприятелями, совершенно успокоилась.

Вся Ливония платила дань Владимиру: междоусобие детей его возвратило ей независимость. Ярослав в 1030 году снова покорил чудь, основал город Юрьев, или нынешний Дерпт, и, собирая дань с жителей, не хотел насильно обращать их в христианство: благоразумие достохвальное, служившее примером для всех князей российских! Пользуясь свободою веры, древняя Ливония имела и собственных гражданских начальников, о коих, согласно с преданием, пишут, что они были вместе и судии и палачи, то есть, обвинив преступника, сами отсекали ему голову.— Однако ж, несмотря на умеренность россиян и на легкость ига, возлагаемого ими на данников, чудь и латыши, как увидим, нередко старались свергнуть оное и не щадили крови своей для приобретения вольности совершенной. [1031 —1036 гг.]

В Польше царствовал тогда Мечислав, малодушный сын и наследник великого Болеслава. Пользуясь слабостию сего короля и внутренними неустройствами земли его, Ярослав взял Бельз; в следующий год, соединясь с мужественным братом своим, овладел снова всеми городами червенскими; входил в самую Польшу, вывел оттуда множество пленников и, населив ими берега Роси, заложил там города или крепости.

Искреннее согласие двух государей российских продолжалось до смерти одного из них. Мстислав, выехав на ловлю, вдруг занемог и скончался. Сей князь, прозванный Удалым, не испытал превратностей воинского счастия: сражаясь, всегда побеждал; ужасный для врагов, славился милостию к народу и любовию к верной дружине; веселился и пировал с нею подобно великому отцу своему, следуя его правилу, что государь не златом наживает витязей, а с витязями злато. Он поднял меч на брата, но загладил сию жестокость, свойственную тогдашнему веку, великодушным миром с побежденным, и Россия обязана была десятилетнею внутреннею тишиною счастливому их союзу, истинно братскому.— Памятником Мстиславовой набожности остался каменный храм Богоматери в Тмуторокане, созданный им в знак благодарности за одержанную над касожским великаном победу, и церковь Спаса в Чернигове, заложенная при сем князе: там хранились и кости его в Несторово время. Мстислав, по словам летописи, был чермен лицом и дебел телом; имел также необыкновенно большие глаза. Он не оставил наследников: единственный его сын, Евстафий, умер еще за три года до кончины родителя.

Ярослав сделался монархом всей России и начал властвовать от берегов моря Балтийского до Азии, Венгрии и Дакии. Из прежних удельных князей оставался один Брячи-слав полоцкий: вероятно, что он зависел от своего дяди как государя самодержавного. О детях Владимировых, Всеволоде, Станиславе, Позвизде, летописец не упоминает более, сказывая только, что великий князь, обманутый клеветниками, заключил в Пскове Судислава, меньшего своего брата, который, может быть, княжил в сем городе.

Но Ярослав ожидал только возраста сыновей, чтобы вновь подвергнуть государство бедствиям удельного правления. Женатый на Ингигерде, или Анне, дочери шведского короля Олофа — которая получила от него в вено город Альдейгабург, или Старую Ладогу — он был уже отцом многочисленного семейства. Как скоро большому сыну его, Владимиру, исполнилось шестнадцать лет, великий князь отправился с ним в Новгород и дал ему сию область в управление. Здравая политика, основанная на опытах и знании сердца человеческого, не могла противиться действию слепой любви родительской, которое обратилось в несчастное обыкновение.

Узнав о набеге печенегов, он спешил из Новагорода в южную Россию и сразился с варварами под самыми стенами Киева. Варяги, всегдашние его помощники, стояли в средине; на правом крыле граждане киевские, на левом новогородцы. Битва продолжалась целый день. Ярослав одержал победу, самую счастливейшую для отечества, сокрушив одним ударом силу лютейшего из врагов его. Большая часть печенегов легла на месте; другие, гонимые раздраженным победителем, утонули в реках; немногие спаслися бегством, и Россия навсегда освободилась от их жестоких нападений. В память сего знаменитого торжества великий князь заложил на месте сражения великолепную церковь и, распространив Киев, обвел его каменными стенами; подражая Константинополю, он назвал их главные врата Златыми, а новую церковь Святою Софиею Митрополитскою, украсив ее золотом, серебром, мусиею и драгоценными сосудами. Тогда был уже митрополит в нашей древней столице, именем Феопемпт — вероятно, грек,— который, по известию Нестора, в 1039 году вновь освятил храм Богоматери, сооруженный Владимиром, но поврежденный, как надобно думать, сильным киевским пожаром 1017 года. Ярослав начал также строить монастыри: первыми из них были в Киеве монастырь св. Георгия и св. Ирины. Сей государь, по сказанию летописца, весьма любил церковные уставы, духовных пастырей и в особенности черноризцев; не менее любил и книги божественные; велел переводить их с греческого на славянский язык, читал оные день и ночь, многие списывал и положил в церкви Софийской для народного употребления. Определив из казны своей достаточное содержание иереям, он умножил число их во всех городах и предписал им учить новых христиан, образовать ум и нравственность людей грубых; видел успехи веры и радовался, как усердный сын церкви и добрый отец народа.

Ревностное благочестие и любовь к учению книжному не усыпляли его воинской деятельности. Ятвяги были побеждены Владимиром Великим; но сей народ, обитая в густых лесах, питаясь рыбною ловлею и пчеловодством, более всего любил дикую свободу и не хотел никому платить дани. Ярослав имел с ним войну; также с литовцами, соседями Полоцкого или Туровского княжения, и с мазовшанами, тогда независимыми от государя польского. Сын великого князя, Владимир, ходил с новогородцами на ямь, или нынешних финляндцев, и победил их; но в сей земле, бесплодной и каменистой, воины его оставили всех коней своих, бывших там жертвою мора.

Предприятие гораздо важнейшее ознаменовало для нашей истории 1043 год. Дружба великих князей с императорами, основанная на взаимных выгодах, утвердилась единством веры и родственным их союзом. С помощию россиян шурин Владимиров завоевал не только Тавриду, но и Болгарию; они сражались под знаменами империи в самых окрестностях древнего Вавилона. Летописцы византийские рассказывают, что чрез несколько лет по кончине св. Владимира прибыл на судах в гавань цареградскую какой-то родственник его; объявил намерение вступить в службу императора, но тайно ушел из пристани, разбил греков на берегах Пропонтиды и вооруженною рукою открыл себе путь к острову Лимну, где самский наместник и воевода солунский злодейским образом умертвили его и 800 бывших с ним воинов. Сие обстоятельство не имело никаких следствий: купцы российские, пользуясь дружественною связию народа своего с империею, свободно торговали в Константинополе. Но сделалась ссора между ими и греками, которые, начав драку, убили одного знаменитого россиянина. Вероятно, что великий князь напрасно требовал удовольствия: оскорбленный несправедливостию, он решился наказать греков; поручил войско мужественному полководцу, Вышате, и велел сыну своему Владимиру, идти с ним к Царюграду. Греция вспомнила бедствия, претерпенные некогда ею от флотов российских, — и послы Константина Мономаха встретили Владимира. Император писал к нему, что дружба счастливая и долговременная не должна быть нарушена для причины столь маловажной; что он желает мира и дает слово наказать виновников обиды, сделанной россиянам. Юный Владимир не уважил сего письма, отпустил греческих послов с ответом высокомерным, как говорят византийские историки, и шел далее. Константин Мономах, приказав взять под стражу купцов и воинов российских, бывших в Царе-граде, и заключив их в разных областях империи, выехал сам на царской яхте против неприятеля; за ним следовал флот и конница берегом. Россияне стояли в боевом порядке близ фара. Император вторично предложил им мир. «Соглашаюсь, — сказал гордый князь новогородский, — ежели вы, богатые греки, дадите по три фунта золота на каждого человека в моем войске». Тогда Мономах велел своим готовиться к битве и, желая заманить неприятелей в открытое море, послал вперед три галеры, которые врезались в средину Владимирова флота и зажгли греческим огнем несколько судов. Россияне снялись с якорей, чтобы удалиться от пламени. Тут сделалась буря, гибельная для малых российских лодок; одни исчезли в волнах, другие стали на мель или были извержены на берег. Корабль Владимиров пошел на дно; некто Творимирич, один из усердных чиновников, спас князя и воевод Ярославовых, взяв их к себе в лодку. Море утихло. На берегу собралось 6000 россиян, которые, не имея судов, решились возвратиться в отечество сухим путем. Главный воевода Ярославов, Вышата, предвидя неминуемую для них опасность, хотел великодушно разделить оную и сошел на берег, сказав князю: «Иду с ними; буду ли жив, или умру, но не покину достойных воинов». Между тем император праздновал бурю как победу и возвратился в столицу, отправив вслед за россиянами флот в два легиона. 24 галеры греческие обогнали Владимира и стали в заливе: князь пошел на них. Греки, будучи со всех сторон окружены неприятельскими лодками, сцепились с ними и вступили в отчаянный бой. Россияне победили, взяв или истребив суда греческие. Адмирал Мономахов был убит, и Владимир пришел в Киев со множеством пленных... Великодушный, но несчастный Вышата сразился в Болгарии, у города Варны, с сильным греческим войском: большая часть его дружины легла на месте. В Константинополь привели 800 окованных россиян и самого Вышату: император велел их ослепить!

Сия война предков наших с Грециею была последнею. С того времени Константинополь не видал уже их страшных флотов в Воспоре: ибо Россия, терзаемая междоусобием, скоро утратила свое величие и силу. Иначе могло бы исполниться древнее предсказание, неизвестно кем написанное в X или XI веке под истуканом Беллерофона (который стоял на Таврской площади в Цареграде), что «россияне должны овладеть столицею империи Восточной»: столь имя их ужасало греков! — чрез три года великий князь заключил мир с империею, и пленники российские, бесчеловечно лишенные зрения, возвратились в Киев.

Около сего времени Ярослав вошел в свойство со многими знаменитыми государями Европы. В Польше царствовал тогда Казимир, внук Болеслава Храброго: изгнанный в детстве из отечества вместе с материю, он удалился (как рассказывают историки польские) во Францию и, не имея надежды быть королем, сделался монахом. Наконец вельможи польские, видя мятеж в государстве, прибегнули к его великодушию: освобожденный папою от уз духовного обета, Казимир возвратился из кельи в чертоги царские. Желая пользоваться дружбою могущественного Ярослава, он женился на сестре его, дочери св. Владимира. Польские историки говорят, что брачное торжество совершилось в Кракове; что добродетельная и любезная Мария, называемая Доброгневою, приняла веру латинскую и что король их взял за супругою великое богатство, множество серебряных и золотых сосудов, также драгоценных конских и других украшений. Собственный летописец наш сказывает, что Казимир дал Ярославу за вено — то есть за невесту свою — 800 человек: вероятно, россиян, плененных в 1018 году Болеславом. Сей союз, одобренный здравою политикою обоих государств, утвердил за Россиею города червенские; а Ярослав, как искренний друг своего зятя, помог ему смирить мятежника смелого и хитрого, именем Моислава, который овладел Мазовиею и хотел быть государем независимым. Великий князь, разбив его многочисленное войско, покорил сию область Казимиру.

Нестор совсем не упоминает о дочерях Ярославовых; но достоверные летописцы чужестранные именуют трех: Елисавету, Анну и Анастасию, или Агмунду. Первая была супругою Гаральда, принца норвежского. В юности своей выехав из отечества, он служил князю Ярославу; влюбился в прекрасную дочь его, Елисавету, и, желая быть достойным ее руки, искал великого имени в свете. Гаральд отправился в Константинополь; вступил в службу императора восточного; в Африке, в Сицилии побеждал неверных; ездил в Иерусалим для поклонения святым местам и чрез несколько лет, с богатством и славою возвратясь в Россию, женился на Елисавете, которая одна занимала его сердце и воображение среди всех блестящих подвигов геройства. Наконец он сделался королем норвежским.

Вторая княжна, Анна, сочеталась браком с Генриком I, королем французским. Папа объявил кровосмешением супружество отца его и гнал Роберта как беззаконника за то, что он женился на родственнице в четвертом колене. Генрик, будучи свойственником государей соседственных, боялся такой же участи и в стране отдаленной искал себе знаменитой невесты. Франция, еще бедная и слабая, могла гордиться союзом с Россиею, возвеличенною завоеваниями Олега и великих его преемников. В 1048 году — по известию древней рукописи, найденной в С. Омерской церкви — король отправил послом к Ярославу епископа шалонского, Рогера: Анна приехала с ним в Париж и соединила кровь Рюрикову с кровию государей французских. — По кончине Генрика I, в 1060 году, Анна, славная благочестием, удалилась в монастырь Санлизский; но чрез два года, вопреки желанию сына, вступила в новое супружество с графом де-Крепи. Один французский летописец говорит, что она, потеряв второго, любезного ей супруга, возвратилась в Россию: но сие обстоятельство кажется сомнительным. Сын ее, Филипп, царствовал во Франции, имея столь великое уважение к матери, что на всех бумагах государственных Анна вместе с ним подписывала имя свое до самого 1075 года. Честолюбие, узы семейственные, привычка и вера католическая, ею принятая, удерживали сию королеву во Франции.

Третья дочь Ярославова, Анастасия, вышла за короля венгерского Андрея I. Вероятно, что сей брачный союз служил поводом для некоторых россиян переселиться в Венгрию, где в разных графствах, на левой стороне Дуная, живет доныне многочисленное их потомство, утратив чистую веру отцов своих.

Ссылаясь на летописцев норвежских, Торфей называет Владимира, старшего Ярославова сына, супругом Гиды, дочери английского короля Гаральда, побежденного Вильгельмом Завоевателем. Саксон Грамматик, древнейший историк датский, также повествует, что дети несчастного Гаральда, убитого в Гастингском сражении, искали убежища при дворе Свенона II, короля датского, и что Свенон выдал потом дочь Гаральдову за российского князя, именем Владимира; но сей князь не мог быть Ярославич. Гаральд убит в 1066 году, а Владимир, сын Ярославов, скончался в 1052 (построив в Новегороде церковь св. Софии, которая еще не разрушена временем и где погребено его тело).

Кроме Владимира, Ярослав имел пятерых сыновей: Изяслава, Святослава, Всеволода, Вячеслава, Игоря. Первый женился на сестре Казимира Польского, несмотря на то, что его родная тетка была за сим королем; а Всеволод, по сказанию Нестора, на греческой царевне. Новейшие летописцы называют Константина Мономаха тестем Всеволода; но Константин не имел детей от Зои. Мы не знаем даже, по византийским летописям, ни одной греческой царевны сего времени, кроме Евдокии и Феодоры, умерших в девстве. Разве положим, что Мономах, еще не быв императором, прижил супругу Всеволодову с первою, неизвестною нам женою?— О супружестве других сыновей Ярославовых не можем сказать ничего верного. Историки немецкие пишут, что дочь Леопольда, графа Штадского, именем Ода, и Кунигунда, Орламиндская графиня, вышли около половины XI века за князей российских, но, скоро овдовев, возвратились в Германию и сочетались браком с немецкими принцами. Вероятно, что Ода была супругою Вячеслава, а Кунигунда Игоревою: сии меньшие сыновья Ярославовы скончались в юношестве, и первая от российского князя имела одного сына, воспитанного ею в Саксонии: думаю, Бориса Вячеславича, о коем Нестор говорит только с 1077 года и который мог до того времени жить в Германии. Летописцы немецкие прибавляют, что мать его, выезжая из нашего отечества, зарыла в землю сокровище, найденное им по возвращении в Россию.

Великий князь провел остаток жизни своей в тишине и в христианском благочестии. Но сия усердная набожность не препятствовала ему думать о пользе государственной и в самых церковных делах. Греки, сообщив нам веру и присылая главных духовных пастырей, надеялись, может быть, чрез них присвоить себе и некоторую мирскую власть над Россиею: Ярослав не хотел того и еще в первый год своего единодержавия, будучи в Новегороде, сам избрал в начальники для сей епархии Луку Жидяту; а в 1051 году, собрав в Киеве епископов, велел им поставить митрополитом Илариона россиянина, без всякого участия со стороны константинопольского патриарха... Иларион, муж ученый и добродетельный, был иереем в селе Берестове при церкви Святых Апостолов: великий князь узнал его достоинства, имея там загородный дворец и любя, подобно Владимиру, сие веселое место.

Наконец, чувствуя приближение смерти, Ярослав созвал детей своих и хотел благоразумным наставлением предупредить всякую распрю между ими. «Скоро не будет меня на свете, — говорил он: — вы, дети одного отца и матери, должны не только называться братьями, но и сердечно любить друг друга. Знайте, что междоусобие, бедственное лично для вас, погубит славу и величие государства, основанного счастливыми трудами наших отцов. Мир и согласие ваше утвердят его могущество. Изяслав, старший брат, заступит мое место и сядет на престоле киевском: повинуйтесь ему, как вы отцу повиновались. Святославу даю Чернигов, Всеволоду Переяславль, Вячеславу Смоленск: каждый да будет доволен своею частию, или старший брат да судит вас как государь! Он защитит утесненного и накажет виновного». Слова достопамятные, мудрые и бесполезные! Ярослав думал, что дети могут быть рассудительнее отцов, и к несчастию ошибся.

Невзирая на старость и болезнь, он все еще занимался государственными делами: поехал в Вышегород и там скончался [19 февраля 1054 г.], имея от роду более семидесяти лет (супруга его умерла еще в 1050 году). Из детей был с ним один Всеволод, которого он любил нежнее всех других и никогда не отпускал от себя. Горестный сын, народ и священники в служебных ризах шли за телом из Вышегорода до Киева, где оно, заключенное в мраморную раку, было погребено в Софийской церкви. Сей памятник, украшенный резными изображениями птиц и дерев, уцелел до наших времен.

Ярослав заслужил в летописях имя государя мудрого; не приобрел оружием новых земель, но возвратил утраченное Россиею в бедствиях междоусобия; не всегда побеждал, но всегда оказывал мужество; успокоил отечество и любил народ свой. Следуя в правлении благодетельным намерениям Владимира, он хотел загладить вину ослушного сына и примириться с тению огорченного им отца.

Внешняя политика Ярославова была достойна монарха сильного: он привел Константинополь в ужас за то, что оскорбленные россияне требовали и не нашли там правосудия; но, отмстив Польше и взяв свое, великодушною помощию утвердил ее целость и благоденствие.

Ярослав наказал мятежных новогородцев за убиение варягов так, как государи не должны наказывать: вероломным обманом; но, признательный к их усердию, дал им многие выгоды и права. Князья новогородские следующих веков должны были клясться гражданам в точном соблюдении его льготных грамот, к сожалению, истребленных временем. Знаем только, что сей народ, ссылаясь на оные, почитал себя вольным в избрании собственных властителей. Память Ярославова была в течение веков любезна жителям Новагорода, и место, где обыкновенно сходился народ для совета, в самые позднейшие времена именовалось двором Ярослава.

Сей князь заточил брата, обнесенного клеветниками; но доказал свое добродушие, простив мятежного племянника и забыв, для счастия России, прежнюю вражду князя тмутороканского.

Ярослав был набожен до суеверия: он вырыл кости Владимировых братьев, умерших в язычестве — Олеговы и Ярополковы, — крестил их и положил в киевской церкви св. Богородицы. Ревность его к христианству соединялась, как мы видели, с любовию к просвещению. Летописцы средних веков говорят, что сей великий князь завел в Нове-городе первое народное училище, где 300 отроков, дети пресвитеров и старейшин, приобретали сведения, нужные для священного сана и гражданских чиновников. Загладив следы Болеславовых опустошений в южной России, населив пленниками область Киевскую и будучи, подобно Олегу и Владимиру, основателем многих городов новых, он хотел, чтобы столица его, им обновленная, распространенная, могла справедливо называться вторым Царемградом. Ярослав любил искусства: художники греческие", им призванные в Россию, украсили храмы живописью и мусиею, доныне видимою в киевской Софийской церкви. Сия мусия, составленная из четвероугольных камешков, изображает на златом поле лица и одежду святых по рисунку весьма несовершенному, но с удивительною свежестию красок: работа более трудная, нежели изящная, однако ж любопытная для знатоков искусства.— Благоприятный случай сохранил также для нас серебряную монету княжения Ярослава, на коей представлен воин с греческою надписью:

О Γεοργιοζ, и с русскою: Ярославле сребро: доказательство, что древняя Россия не только пользовалась чужестранными драгоценными монетами, но имела и собственные.— Стараясь о благолепии храмов, приятном для глаз, великий князь желал, чтобы и слух молящихся находил там удовольствие: пишут, что около половины X! столетия выехали к нам певцы греческие, научившие российских церковников согласному демественному пению.

Двор Ярославов, окруженный блеском величия, служил убежищем для государей и князей несчастных. Еще прежде Гаральда, супруга Елисазеткна, Олоф Святой, коро^чь норвежский, лишенный трона, требовал защиты российского монарха. Ярослав принял его с особенным дружелюбием и хотел дать ему в управление знаменитую область в государстве своем; но сей король, обольщенный сновидением и надеждою победить Канута, завоевателя Норвегии, выехал из России, оставив в ней юного сына своего, Магнуса, который после царствовал в Скандинавии. Дети мужественного короля английского, Эдмунда, изгнанные Канутом, Эдвин и Эдвард, также принц венгерский, Андрей (не быв еще зятем Ярославовым), вместе с братом своим Лезентою искали безопасности в нашем отечестве.— Ярослав с таким же великодушием принял князя варяжского Симона, который, будучи изгнан дядею, Якуном Слепым, со многими единоземцами вступил в российскую службу и сделался первым вельможею юного Всеволода.

Мы сказали, что Ярослав не принадлежит к числу завоевателей; однако ж вероятно, что в его княжение область Новогородская распространилась на восток и север. Жители Перми, окрестностей печорских, югра, были уже в XI веке данниками новогородскими (Нестор знал и диких самоедов, которые обитали к северу от югры): завоевание столь отдаленное не могло вдруг совершиться, и россиянам надлежало прежде овладеть всеми ближайшими местами Архангельской и Вологодской губернии, древним отечеством народов чудских, славным в северных летописях под именем Биармии. Там, на берегах Двины, в начале XI века, по сказанию исландцев, был торговый город, где съезжались летом купцы скандинавские и где норвежцы, отправленные в Биармию св. Олофом, Ярославовым современником, ограбили кладбище и похитили украшение финского идола Йомалы. Баснословие их стихотворцев о чудесном великолепии сего храма и богатстве жителей не входит в историю; но жители Биармии могли некоторыми произведениями земли своей, солью, железом, мехами торговать с норвежцами, открывшими в IX веке путь к устью Двины, и даже с камскими болгарами, посредством рек судоходных. Занимаясь рыбною и звериною ловлею, огражденные с одной стороны морями хладными, а с другой лесами дремучими, они спокойно наслаждались независимостию, до самого того времени, как смелые и предприимчивые новогородцы сблизились с ними чрез область Белозерскую и покорили их, в княжение Владимира или Ярослава. Сия земля, от Белаозера до реки Печоры, была названа Заволочьем и малопомалу населена выходцами новогородскими, которые принесли туда с собою и веру христианскую (по достоверным историческим свидетельствам нам известно, что в XII веке уже существовали монастыри на берегах Двины). Скоро отдаленный хребет гор Уральских, идущий от Новой Земли к югу и бывший несколько времени предметом баснословия в нашем отечестве, сделался как бы границею России, и новогородцы нашли способ получать естественные, драгоценные произведения Сибири чрез своих югорских данников, которые выменивали оные у тамошних обитателей на железные орудия и другие дешевые вещи.

Наконец, блестящее и счастливое правление Ярослава оставило в России памятник, достойный великого монарха. Сему князю приписывают древнейшее собрание наших гражданских уставов, известное под именем Русской Правды. Еще в Олегово время россияне имели законы; но Ярослав, может быть, отменил некоторые, исправил другие и первый издал законы письменные на языке славянском. Они, конечно, были государственными или общими, хотя древние списки их сохранились единственно в Новегороде и заключают в себе некоторые особенные или местные учреждения. Сей остаток древности, подобный двенадцати доскам Рима, есть верное зерцало тогдашнего гражданского состояния России и драгоценен для истории: предлагаем его здесь в извлечении.