Конец Польши

Завоевание Новороссии и возвращение от Польши старых русских областей дали России то, к чему издавна стремились русский народ и его державные вожди. Теперь Россия могла отдохнуть от утомительных войн. Но последние годы славного царствования Екатерины были смущены еще одной кровавой бурей: в 1794 году поднялось новое восстание в Польше.

Несчастья и позор, постигшие Польшу в последние 30 лет, во многих из поляков разбудили угасшее чувство любви к родине и вызвали стремление вернуть ей былое могущество и свободу. Во главе заговора стал человек смелый и горячо любивший свой народ — Костюшко. Восстание началось зверскими поступками, навлекшими на Польшу вполне заслуженную грозу. В четверг на Страстной неделе 1794 года в Варшаве заговорщики набросились внезапно на отряды русских солдат, расставленные по городу далеко один от другого, — и началась неслыханная по жестокости резня. В одной церкви перебито было 500 солдат, подходивших безоружными к причастию. Опьяненная от крови толпа разграбила арсенал; из всех окон, с крыш шла непрерывная пальба по русским, когда те проходили по улицам или выбегали из домов. Ни один гонец не мог проехать по улицам — толпа захватывала всех, кто был в русском мундире, и забивала насмерть. Королевские войска приняли участие в этой отвратительной резне. Сам король не имел смелости ни стать во главе восстания, ни принять меры против него. Кончились тем, что остатки русского войска принуждены были покинуть Варшаву.

Почти одновременно с Варшавой восстание вспыхнуло и в столице Литвы — Вильне. В пасхальную ночь заговорщики бросились на квартиры русских офицеров и многих перебили. Уцелевший полковник Тучков собрал вокруг себя солдат и ввиду большого превосходства в силах неприятеля отступил в Гродну.

Руководители мятежа рассылали по всей стране воззвания, обещали крестьянам свободу, иноверцам — полное равноправие и защиту законов; пытались вызвать восстание и в бывших польских землях, отошедших в 1772 и 1793 годах к Австрии, Пруссии и России. Но попытки раздуть этот мятеж во всенародное восстание не имели успеха: исправлять старые законы было уже поздно, а обещаниям никто не верил.

Военные способности Костюшко и одушевление, с каким многие из восставших сражались, доставили полякам на первых порах несколько успехов в стычках с небольшими русскими отрядами. Русские генералы, действуя недружно и нерешительно, за пять месяцев войны не успели сделать ничего важного. Пруссаки и австрийцы, которым тоже грозило польское восстание, придвинули свои войска к границам, но от настоящей войны уклонялись, предоставляя ее русским. Так тянулось до августа, когда императрица, недовольная медленным ходом дел, отправила в Польшу Суворова.

Его появление, как всегда, совершенно изменило ход войны. Быстрыми и решительными переходами Суворов двинулся прямо на Варшаву, стягивая к себе по пути действовавшие порознь русские отряды. Костюшко, сбитый с толку невиданной быстротой суворовских передвижений, попробовал поправить дело смелым нападением на отряд генерала Ферзена, но эта смелость кончилась для него бедой: его войско бежало, а сам он, раненный, взят в плен казаками. Видя бегство своих и свой неминуемый плен, Костюшко бросил саблю и падая с коня, сказал с отчаянием: «Конец Польше».

Польше, действительно, приходил конец. Уже в начале октября Суворов подступил к Варшаве. Предместье города — Прага — было сильно укреплено и защищалось тридцатью тысячами войска, столько же, сколько имел Суворов. Но для чудо-богатырей, видевших валы и стены Измаила, укрепления Праги были не страшны. После кровопролитного приступа, длившегося целый день, Прага была взята. Поляки защищались с таким ожесточением, что из 30 тысяч их легло в битве 23, только 7 тысяч положили оружие.

В Варшаве господствовал неописуемый ужас. О защите никто не думал. Войска поспешно отступали из города. Население спешило отправить к Суворову послов с мольбой о мире.

Суворов, грозный и беспощадный во время сражения, умел щадить врагов, просящих милости. Он дал послам скорый и благожелательный ответ. Русские полки с распущенными знаменами и с музыкой вступили торжественно в смирившийся город. Несмотря на озлобление, какое питали солдаты к варшавянам, недавно резавшим их безоружных братьев-русских, строгая суворовская дисциплина не допустила никаких враждебных действий или насилий. Русские войска охраняли порядок и спокойствие в городе лучше, чем умело это делать само польское правительство.

Месяц спустя, когда Суворов уезжал из Варшавы, город поднес ему золотую табакерку с надписью: «Варшава своему избавителю». Еще раньше Варшавы взята была приступом русскими войсками Вильна.

Императрица не могла пощадить мятежного государства, из которого каждый год выходили смуты и потрясения, требовавшие денег и крови. Да и сама Польша страдала от этих потрясений не меньше, чем ее соседи. Несчастная страна была совершенно опустошена вечной неурядицей и войной. Поля оставались необработанными, народу грозил голод.

Императрица и в этом случае нашла в себе силу кончить дело раз навсегда решительным ударом. Мятежная Польша перестала существовать. Австрийцы и пруссаки поделили между собою чисто польские области: первым достались земли со старой столицей Польши — Краковом, вторым — земли с новой ее столицей Варшавой. К России отошли земли бывшего великого княжества Литовского — нынешняя Виленская, Ковенская и Гродненская губернии (последняя без Белостокского округа), и герцогство Курляндское. Из этих земель только в Ковенской губернии да в небольшой западной части Виленской живет коренное литовское население (из всех европейских народов наиболее родственное славянам). Во всей остальной части Виленской губернии и в Гродненской губернии живут русские (белорусы, а на юге Гродненской губернии — малороссы). В городе Гродно до сих пор уцелели остатки каменной православной церкви (на Коложе), построенной Русскими князьями еще до татарского завоевания Руси, более семисот лет тому назад. Но ко времени присоединения к России русское население всех этих мест сплошь было уже униатским, частью же и католическим. Только кое-где уцелели слабые остатки исконного тут православия. В самой Вильне была только одна православная церковь (в Свято-Духовом монастыре), тогда как четыреста лет перед этим, во время соединения Литвы с Польшей в Вильне было до пятнадцати православных храмов. Уцелела одна православная церковь и в г. Брест — в том самом Бресте, в котором за двести лет перед этим провозглашена была пресловутая церковная уния: в этой церкви, в бедном Симеоновском монастыре, почивали мощи Преподобного Афанасия, игумена Брестского, принявшего в 1648 году смерть от руки католиков и униатов.

Падением Польши закончилась великая борьба, начавшаяся еще при государях Рюрикова дома и тянувшаяся три столетия. Борьба эта была великим народным делом. Западная Русь, страдая под иноземной властью, познала самую тяжелую беду, какая может постичь народ: потерю своего Отечества. Стремление выйти из этой беды, говорить свободно на родном языке и исповедовать свободно веру отцов — было общим и глубоким в сердцах русского населения, подвластного Польше. «Волим под Царя восточного, православного», — кричала в 1654 году на Переяславской раде казачья громада. С этого началось великое народное движение. Оружие царских войск поднялось в этой борьбе на поддержку дела, на которое двинулся сам народ, не щадя ни своей, ни вражьей крови. Первые успехи в этой борьбе выпали на долю царя Алексея Михайловича. Сто лет спустя умом и твердостью Великой императрицы почти закончено было великое дело освобождения и объединения русского народа.