Парфяно-согдийские монеты области долины Кашкадарьи.

Древние западные писатели знают только парсийских Аршакидов.
О других Арша-кидах они и понятия не имеют.
Н. О. Эмин.

Древние западные писатели знают только парсийских Аршакидов.
О других Арша-кидах они и понятия не имеют.
Н. О. Эмин.

Вскоре же после присоединения в 1868 г. Самарканда к России в нем под влиянием все возраставшего спроса со стороны приезжих на предметы местной старины начал складываться своеобразный «антикварный рынок». Среди продававшихся на нем предметов видное место занимали нумизматические объекты. Уже с конца XIX столетия на нем можно было встретить немало разнообразных монет как из числа местных находок, так и привозных. Изредка встречались доставлявшиеся гренерами из соседних владений Бухарского ханства и попадавшие затем в частные коллекции небольшие загадочные медные «домусульманские» монеты, точное место находок которых оставалось неизвестным. На их лицевой стороне в кругу из точек была помещена повернутая влево голова правителя с необычным профилем, без бороды и усов, с длинными волосами, ниспадающими прямыми прядями на плечи и лишь на самой макушке с помощью ленты собранными в торчащий в разные стороны клок. Слева перед лицом имелась короткая легенда, выполненная раздельно расположенными буквами, обращенными своими основаниями к краю монетного кружка. Долгое время буквы оставались неопознанными, хотя и признавались принадлежащими к необычному пехлевийскому шрифту. На обратной стороне в аналогичном кругу из точек была изображена сцена единоборства в виде стоящей слева человеческой фигуры в доходящей до колен одежде, туго перехваченной в талии поясом, поражающей выхваченным из ножен коротким прямым мечом поднявшегося на задние ноги льва.

Первым исследователем, введшим в научный обиход эти монеты, явился Эдмонд Друэн, уже в 1899 г. опубликовавший их изображения и высказавший о них некоторые соображения в одной из своих работ. Дав их описание, он предложил читать имеющуюся на них легенду как Bohmazdai-Vohumazdai= «Добрый маздиец». Поскольку считалось, что один экземпляр монеты с изображением единоборства человека со львом якобы был найден в Афганистане у Ташкургана близ Мазари Шерифа, а о местах находок других не имелось никаких сведений, в дальнейшем ареалом всех подобных монет стали огульно считать вообще Тохаристан в широком понимании этого термина.

Сам Э. Друэн относил эти монеты к арамео-кушанской группе и считал, что их чеканили кушанские государи, современники последних Аршакидов или первых Сасанидов, т. е. не позднее III в. н.э.

С 1910 г. начал свои многолетние исследования над монетами Согдианы и сопредельных стран от IV в. до н.э. до VII в. н.э. Аллотт де ла Фюи, посвятивший свой труд памяти Э. Друэна как своего главного предшественника по данной теме. В своей 16-й статье, вышедшей в 1926 г., Аллотт де ла Фюи подверг подробному разбору имевшиеся в его распоряжении 10 экземпляров монет рассматриваемой нами группы. Заметив на одной из них следы посеребрения, он высказал предположение, что в действительности эти монеты с легендой BUHMZDAJ, по-видимому, представляют собой медные в основе «драхмы», некогда покрытые снаружи тонким слоем серебра, утраченным со временем в процессе обращения. На другом экземпляре он усмотрел наложенный позднее надчекан в виде пирея, встречающегося на монетах, которые в его время ошибочно приписывали Хорезму, хотя уже была известна монета Бухархудатов с аналогичным пиреем. Опираясь на показания Наршахи, что серебряные подражания сасанидским монетам появились в Бухаре в пору правления Абу Бекра (623—634), Аллот де ла Фюи датировал VII в. и предполагавшиеся им «хорезмийские монеты», считая, однако, что нумизматические объекты с легендой BUHMZDAJ несколько древнее и, вероятно, относятся к VI в. Приписывая последним происхождение из Тохаристана, который до 565 г. находился под властью эфталитов, наш автор счел весьма вероятным, что в изображении государя на монетных кружках со сценой единоборства со львом надо видеть представителя этого народа.

Одновременно Аллот де ла Фюи допускал, что эти монеты могли чеканиться после разгрома эфталитов тюрками и в таком случае должны быть отнесены к одному из вассалов Хосроя (531—378).

Новое в понимании монет рассматриваемой группы связано с деятельностью советских исследователей.

Проводимым мной с первого года сложения Советского государства учетом монетных находок сперва на территории Туркестанской республики, а после национального размежевания — всех среднеазиатских республик уже давно выявлено, что нумизматические объекты, несущие на реверсе изображение единоборства человека со львом, не встречаются на советской территории былых областей правобережного Тохаристана. Не попадаются они также ни в афганском Туркестане (т. е. левобережном Тохаристане), ни в долине Зарафшана, ни севернее. Дальнейшее уточнение их ареала дали многолетние работы С. К. Кабанова по изучению археологических памятников классового общества в долине Кашкадарьи до арабского завоевания, где им зарегистрировано свыше десятка пунктов их нахождения. Все они расположены в нижней части долины. Это может при дальнейшем подтверждении послужить лишним фактом в пользу высказанного нами положения об определенной политической, а порой лишь административной обособленности районов Карши и Кеша на протяжении исторического периода, освещенного письменными источниками.

В части легенды на аверсе, которую С. К. Кабанов именует «кушанской» и начертания которой варьируют от наиболее раннего раздельного письма до письма с курсивными элементами, интересны соображения О. И. Смирновой, что надписи выполнены одним из вариантов согдийского шрифта, «возможно парфяно-согдийским письмом». Заслуживает внимания также ее вывод, что поскольку легенда, состоящая из двух слов, неизменно повторяется на всех явно разновременных монетах, выпускавшихся в правление различных лиц одной и той же династии, в ней не заключено собственного имени. Что касается расшифровки ее содержания, то последнее пока нельзя считать окончательно установленным. В 1964 г. в печати был предложен вариант ее чтения в форме: kyskwk'w в смысле «Кешский царь» , что не получило общего признания и, наоборот, вызвало решительное возражение С. К. Кабанова. Не более убедительно и чтение, высказанное с оговорками О. И. Смирновой, как kws('n)k=«Kyшанский>, «относящийся к кушанам» и brz=«вapaз» как титул («великий»), в том смысле, что монеты принадлежат эмиссии местных династов, зависевших от кушан. Эту расшифровку разделяет С. К. Кабанов (даже свою статью 1973 г. озаглавивший «Поздние кушаны в Нахшебе»).

В отношении времени выпуска и обращения рассматриваемых монет С. К. Кабанов в своих работах 50-х годов указывал IV—V вв. ; в статье 60-х годов называл V—VI вв. В статье 1973 г., учитывая находку одной монеты на Пирмат-баба-тепе, которая «на основании палеографических и археологических данных» была отнесена к III—IV вв., С. К. Кабанов, в соответствии с заключением О. И. Смирновой, пришел к выводу, что «исследуемые монеты выпускались в течение значительного срока— 200—250 лет, с IV по VI в.» Выпуск монет в IV в. он приписывает некой местной династии очень сильных владетелей государства-оазиса, причем в чекане якобы произошел перерыв в «правление Кидаритов, примерно между 420 и 468 г.», тогда как О. И. Смирнова тот же перерыв относит «к рубежу IV—V вв.».

Возобновили же чекан этих монет в V— VI вв. уже новые правители эфталиты, чей облик будто бы запечатлен на аверсах и которые якобы унаследовали помещенное на реверсах традиционное изображение единоборства человека со львом как преемственный символ борьбы прежних местных владетелей против Сасанидов.

Не касаясь всего вопроса в целом, пока попутно отметим, что находка одной монеты того же облика, лишь несколько отличной в деталях тех же изображений и той же по содержанию легенды из единообразной серии нумизматических объектов, не обязательно служит показателем прекращения (тем более длительного) в деятельности монетного двора. Перемена же штампов и даже введение нового стандарта больше связано с переходом на иную монетную систему, вступлением на престол нового династа или реформой денежного хозяйства в пределах правления одного из них.

Как уже отмечалось, единая по самому характеру содержания аверса и реверса группа нумизматических памятников из долины Кашкадарьи благодаря работам С. К. Кабанова пополнилась за последние годы явно более ранним типом, представленным пока единственным экземпляром — упомянутой медной монетой из раскопок на Пирмат-баба-тепе. Невысокой техники исполнения, с плоховатой видимостью изображений на обеих сторонах, выполненная не чеканом, а отливкой, она явно принадлежит нелегальной продукции древнего фальшивомонетчика. Последний старался при изготовлении матрицы возможно точнее в общих чертах скопировать обращавшиеся при нем на рынке подлинные монеты, одновременно внося нарочитые изменения для придания вида изношенности от хождения. Некоторое отличие от изображений на всех позднее выпускавшихся монетах этой серии у экземпляра с Пирмат-баба-тепе составляет лишь «шлем с наушниками» и диадемой на обращенной влево голове правителя, а позади ее, как отмечает О. И. Смирнова, «две ленты мантии», что не улавливается на приложенной к статье С. К. Кабанова сильно увеличенной фотографии лицевой стороны монеты. В процессе отливки своего монетного кружка фальшивомонетчик получил средние метрические показатели подлинных монет, уже утративших часть своего веса и размера от длительного обра обращения, а именно 2,42 г при диаметре в 16 мм.

Всю остальную массу дошедших до нас кашкадарьинских монет данного окончательно оформившегося единообразного типа, выпускавшегося на протяжении некоторого времени, составляют небольшие плоские кружки, а под конец — несколько скифатные. Вес всех их в настоящее время колеблется примерно в пределах от 2,88 до 1,6 г, при диаметрах ют 18 до 15 мм и толщине от 0,8 до 1 мм le. Характерные следы посеребрения, нанесенного некогда на их поверхность тонким слоем, усматриваются далеко не всегда и не сразу, особенно на экземплярах, хранящихся в музеях, где они порой исчезают в результате неумелой чистки объектов.

Не только легенды на всех монетах нельзя называть «кушанскими» (как неточно именовал их С. К. Кабанов), но и сами нумизматические объекты •отнюдь не близки к эмиссиям Кушан, чтобы можно было улавливать признаки какой-либо зависимости от них местных кашкадарьинских правителей в подтверждение предложенного О. И. Смирновой толкования слов легенды как «кушанский» и «великий». Как известно, в основе денежной системы государства «Великих Кушан» было золото, и там выпускались, за исключением самого раннего периода, полноценные золотые монеты, а в качестве разменных— медные. Это настолько укоренилось в быту и представлениях населения Балхской области, что после занятия ее Сасанидами правительство последних вынуждено было для местных нужд выпускать там отнюдь не серебряные монеты своего общегосударственного образца, а только золотые, электровые и медные монетные кружки кушано-сасанидского облика.

Не копируют кашкадарьинские монеты со сценой единоборства человека со львом и сасанидские серебряные дирхемы, которые были значительно более крупного диаметра и имели изображение головы государя, повернутой вправо. Ничего общего нет у них и с чеканом эфталитов второй половины V в. — первой половины VI в., выпускавшихся в Средней Азии монет, полностью подражавших всем своим обликом сасанидским, независимо от того, чеканились ли они из чистого серебра или из низкопробных сплавов. Вообще рассматриваемые кашкадарьинские монеты ни по внешнему виду, ни по стилю изображений, ни по размеру и стандарту совершенно не подходят ни к одной из групп нумизматических объектов, чеканившихся в Средней Азии на протяжении V—VI вв.

Следы тонкого слоя серебра, накладывавшегося на поверхность монетных кружков, обращавшихся в долине Кашкадарьи, — наглядный показатель того, что, во-первых, им старались хотя бы придать внешний вид серебряных, за каковые их должны были принимать при денежных расчетах, а во-вторых, что это имело место в пору явной нехватки в Средней Азии в распоряжении правителей достаточного количества данного драгоценного металла. Для времени, предшествовавшего арабскому завоеванию, подобное явление очень наглядно отражено в здешних нумизматических объектах с изначального момента появления кризиса рабовладельческого общества, наступившего на грани III—IV вв. Ряд владений к северу от областей правобережного Тохаристана, входившего долгое время в состав государства «Великих Кушан», которое не включало в свои границы земли долины Кашкадарьи , унаследовав от поры греко-македонского владычества денежную систему, основанную на серебряной драхме, упорно придерживался ее, не переходя из особых соображений на золото. Это было не легко из-за отсутствия в стране месторождений серебро-свинцовых руд, рентабельных для разработки в условиях уровня тогдашней техники горного дела. Как известно по данным Наршахи, в VI в. Бухара вообще прекратила выпуск всякой монеты, перейдя при торговых сделках к счету на бумажные материи и пшеницу.

Задолго до того в той же Бухаре мероприятия по легальной фальсификации серебряной монеты наглядно прослеживаются по группе монет раннего чекана Бухархудатов, объединяемой помещавшимися на аверсах изображениями головы правителя вправо, а на реверсах — изображениями пирея. Начиная с III в. они представлены сперва мелкими серебряными монетами уменьшенного веса. Их сменили толстые медные посеребренные монетные кружки, после которых перешли к выпуску того же типа тонких, слегка скифатных медных монет, несущих иногда на своей поверхности следы посеребрения. При этом изображение пирея не остается неизменным. Известно восемь их типов, начиная от наиболее ранних, напоминающих широкую чашу Джемшида, и кончая упрощенной фигурой в виде прямолинейного очертания буквы «Н» с пятью поднимающимися вверх короткими черточками, имитирующими языки пламени над алтарем. Такого вида пирей имеется на монетах Сасанидского государя Варахрана IV (388—399). Между прочим, такой же пирей встречается в виде надчекана на нескольких поздних кружках интересующих нас кашкадарьинских монет, имеющих немало общих признаков в смысле формы, размеров и веса с третьей скифатной категорией бухархудатских монет описанной группы. Учитывая все сказанное, можно думать, что наложение вышеупомянутого надчекана в виде пирея позднего упрощенного начертания было сделано в IV в. по распоряжению Бухархудатов для допущения кашкадарьинских монет к рыночному обращению в бухарских пределах и, весьма вероятно, после присоединения к ним земель низовьев Кашкадарьи.

Намечаемой датировке выпуска и времени обращения кашкадарьинских монет III—IV вв. вполне отвечают выводы О. И. Смирновой, что легенды на них выполнены «парфяносогдийским письмом» и что тип лица правителя на аверсах «приближается к парфянскому профильному изображению царя» в аршакидском чекане. В приведенном нами в самом начале описании головы правителя нетрудно усмотреть воспроизведение той устрашающего вида прически парфянского воина с пучком торчащих волос, которая в свое время пугала римских воинов. Заслуживает особого внимания факт, что сама голова правителя на кашкадарьинских монетах, как и в парфянском чекане, обращена влево, тогда как на кушанских, сасанидских, зфталитских монетах и на подавляющем большинстве согдийских бюст государей показан вправо.

Все вместе взятое натолкнуло меня в процессе создания и чтения с начала 40-х годов курса «Нумизматика Средней Азии» в Среднеазиатском государственном университете на приведенные Н. О. Эмином показания ряда армянских писателей V в., упоминающих в своих исторических трудах «парсийских, армянских, кушанских, маскутских Аршакидов». У Агафангела в его «Истории Армении» буквально говорится следующее: «Партевам (т. е. парфянам. — М. М.) благоприятствовало счастье. Они покорили себе царства парсийское, армянское... и индийское и маскутское... Первый из рода Партевов... получил царскую власть в парсийском государстве. Второй за ним (по времени. — М. М.) взял себе армянское царство (где династия Аршакидов просуществовала с 150 г. до н.э. до 428 г. н.э. — М. М.). Третий завладел индийским царством, сопредельным с парсийской границей. Четвертый из них получил царство маскутов».

Проектируя на этот текст свои исследования трудов Фавстоса Бузанда, Егише и других армянских авторов, Н. О. Эмин отметил наличие у них упоминаний о великом царе кушанов Аршакиде, об относящемся к 228 г. первом упоминании кушанской ветви Аршакидов и о войнах Сасанидов с кушанскими царями Аршакидами, династия которых еще существовала в середине IV в. Что касается маскутов, то так именовали армянские писатели в свое время среднеазиатских массагетов. О начале и прекращении династии маскутских Аршакидов Н. О. Эмин никаких сведений не нашел, но зато обнаружил имя аршакидского царя маскутов Санесана, у которого в IV в. происходили какие-то военные отношения с Аршакидом Хосровом II Младшим.

Приведенные данные представляют интерес как свидетельствующие, что после крушения основного Парфянского государства в отдельных районах Средней Азии (в широком понимании этого термина) продолжали удерживаться захватившие там власть представители свергнутой Сасанидами династии Аршакидов. Одной из ее боковых ветвей и могли принадлежать парфянские правители, обосновавшиеся каким-то образом в низовьях Кашкадарьи. Там при них некоторое время на протяжении III и IV вв. чеканились медные посеребренные монеты, на которых в качестве династического символа помещалась сцена единоборства со львом, возможно самого основателя династии. Подобное явление мы видим на реверсах выпускавшихся в Парфии драхм, на которых в течение почти пяти столетий удерживалось изображение сидящей сперва на омфале, а позднее на троне обожествленной фигуры парфянина (может быть, Аршака I) с протянутым в правой руке луком.

Несмотря на привнесение некоторых чисто внешних парфянских элементов в чекан посеребренных медных кашкадарьинских монет, последние хотя по своим диаметрам и были приблизительно равны серебряным аршакидским драхмам, но далеко не соответствовали им по весу и вообще таковыми не были. К ним скорее приложим согдийский термин st[a]tyr n'kr[a]t[a]k («серебряный статер»), упоминаемый в согдийских письмах IV в. и, судя по цене, прилагавшийся к низкопробным и, вероятно, только посеребренным медным монетам.

В заключение следует отметить дискуссионность применения С. К. Кабановым к посеребренным кашкадарьинским монетам III—IV вв. эпитета «нахшебские», что базируется на спорном пока отождествлении этим автором городища Ер-курган с Боло и Нахшебом. Последнее наименование известно только для поры раннего средневековья незадолго до арабского завоевания и явно принадлежит городу, возникшему после прихода в упадок Ер-кургана, носившего при вторжении в Среднюю Азию войск Александра Макендонского название Наутака 13. Что касается Боло, то изучение нами исторической топографии Афганского Туркестана дает больше оснований отождествлять его с древними руинами в Бадахшане.

Литература:
Массой М.Е. Парфяно-согдийские монеты области долины Кашкадарьи // История и культура античного мира,- М.: "Наука", 1977 - c. 131-138