ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СИЛА И БЕССИЛИЕ АМЕРИКИ.

3.1. Американская империя как эксперимент.

Современная Америка представляет собой "демократическую" империю, ибо она стремится искусственным путем к усилению своей позиции не только в североамериканском регионе, но и во всем мире. Такой характер нынешних Соединенных Штатов Америки вытекает из эмпирического факта насыщенности мира гиперстрессовыми, переуплотненными равными производителями, что чревато катастрофами как естественными регуляторами любого перенапряжения. "Неожиданно создаются союзы государств: североамериканских, западноевропейских, восточноевропейских (некие новые "демократические" империи), внутри которых торговля товарами, услугами, технологиями свободна, а ограничения… возникают уже между союзами" (Сохань Л.В., Сохань И.П. Новые "демократические" империи // Социс. 1997. № 2. С.67). Ключевыми моментами в такого рода новых "демократических" империях, представляющих собой прежде всего экономические союзы, являются, во-первых, компактность, когда страны принадлежат к одному региону (это облегчает охрану границ и дает экономию на расходах по транспортировке сырья и товаров), во-вторых, наличие менее развитых стран относительно ядра объединения (они выступают резервуаром низкоквалифицированной рабочей силы и потребительским рынком для товаров). Именно слабые страны по отношению к ядру союза играют роль аналога колоний прошлых империй типа Британской.

Следует также не забывать, что Америка представляла собой империю и в старом, политическом понимании этого термина, обозначающего такие государства, как Британия, Франция, Испания, Португалия, Россия, Германия и др. Изданный в начале XX столетия "Малый энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона" поясняет термин "империализм" следующим образом: "В последнее время термин империализм обозначает в Англии, в Соединенных Штатах, также в Германии стремление к расширению колониальных владений, укреплению связи метрополии с колониями и к усилению своего политического влияния в международных отношениях. Империалистическая политика есть следствие искания промышленной буржуазией новых обширных рынков, правительственных заказов на сооружение в новых колониях железных дорог и т.п." (Малый энциклопедический словарь. Репринтное воспроизведение издания Ф.А. Брокгауз - И.А. Ефрон. М.,1994. Т.2. С.1832-1833). Во всяком случае, несомненно одно – возникшие свыше 200 лет назад Соединенные Штаты Америки с течением времени превратились в имперское образование, принципиально не отличающееся от других, классических империй.

Принимая во внимание все это, можно утверждать, что подчеркиваемая американским историком А.М. Шлезингером борьба в общественном сознании Америки традиции (Америка имеет начало и конец) и контртрадиции (Америка – избранная страна, Израиль нашего времени) (См. Шлезингер А.М. Циклы американской истории. М., 1992. Гл.1), решается в пользу исключительности, мессианства Американской империи. Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что отцы-основатели Соединенных Штатов Америки ориентировались на опыт Римской империи при построении государства. "Античный опыт, – отмечает А.М. Шлезингер, – не давал покоя воображению федералистов. Поэма Роберта Фроста, где воспевается "слава очередного века Августа... Золотой век поэзии и власти", получила бы более широкое понимание на вступление в должность Джорджа Вашингтона, а не Джона Кеннеди. Отцы-основатели затеяли необыкновенное предприятие, имя которому – республика. Чтобы ориентироваться в этом полном опасностей путешествии, они вглядывались сквозь толщу времен в опыт Греции и особенно Рима, который они считали благороднейшим достижением свободных людей, стремившихся к самоуправлению. "Римская республика, – писал Александр Гамильтон в "Федералисте", – достигла высочайших вершин человеческого величия". Пребывая в данном убеждении, первое поколение граждан американской республики назвало верхнюю палату своего законодательного органа сенатом; поставило под величайшим политическим трудом своего времени подпись "Публий"; изваяло своих героев в тогах; назвало новые населенные пункты Римом и Афинами, Утикой, Итакой и Сиракузами; организовало общество "Цинциннати" и посадило молодежь за изучение латинских текстов…

Данная параллель обладала убедительностью. Альфред Норт Уайтхэд позднее сказал, что век Августа и составление американской Конституции были теми двумя случаями, "когда народ у власти свершил то, что требовалось, настолько хорошо, насколько возможно это представить". В этом заключалось также и предостережение, поскольку величие, воплощенное в Риме, обернулось бесславным концом. Могли ли Соединенные Штаты Америки надеяться на лучшее?" (Шлезингер А.М. Указ. соч. С.17-18).

В плане наших размышлений существенным является то, что возникновение и функционирование любой империи (неважно, является она монархической или демократической) представляет собой социальный эксперимент. История, которая носит многовариантный характер, как бы проигрывает тот или иной сценарий развития общества, что вносит свой вклад в выработку стратегии и выбор дальнейшего движения человечества. Само собой разумеется, что любая империя, выполнив моделирующую функцию, клонится к упадку и заканчивает свое существование, и в этом смысле современная американская империя ничем не отличается от всех известных истории империй. Польза же для человечества от этого несомненна, ибо оно получает данные о значимости того или иного пути своего развития, что дает ему возможность выбрать наиболее адекватный путь развития.

В качестве примера можно привести небольшой социальный эксперимент, проведенный не так давно настойчивыми бельгийскими миссионерами с небольшой группой пигмеев-мбути, населяющих бассейн реки Итури, которая впадает в величественное Конго – Амазонку Тропической Африки. Этих пигмеев уговорили покинуть родину своих далеких предков, изменить традиционный образ жизни охотников и собирателей, промышляющих в тропическом лесу-гивеи, и переселиться в некий упрощенный евростандарт освященного католической церковью бытия. На опушке великой "лесной пустыни" ревностные миссионеры установили небольшие типовые домики с основными европейскими удобствами и поселили в них аборигенов. Последних, которые жили не по-христиански, а по-дикарски, по-звериному в "зеленом Сердце" Африканского континента, в недоступных и непроходимых джунглях.

Результаты этого социального эксперимента, задуманный с богоугодной и благотворительной целью, оказался жестоким и обернулся несчастьем для самых миниатюрных людей планеты. " Вместо ожидаемого счастья одних и благородного удовлетворения других, – подчеркивает И.Л. Андреев, – он поставил тех, кому досталась участь "подопытных кроликов", в условия заведомой дезадаптации, деградации, на грань экоцида и полного вымирания. Непревзойденные охотники на слонов и обезьян, с ловкостью цирковых акробатов взбирающиеся на высоченные вековые деревья, неутомимые труженики леса, умеющие самозабвенно отдыхать мудрецы и оптимисты джунглей, где другим просто выжить какое-то время – проблема не из простых, эти самые люди за быстро пробежавшие пару-тройку лет превратились в полностью деморализованную кучку оборванцев-алкоголиков, безнадежных наркоманов и мелких попрошаек-воришек на уровне клептомании" (Андреев И.Л. Осторожно с "часами" истории! // Вопросы философии. 1998. №9. С.39).

Аналогично этому, История тоже ставит социальный эксперимент над целыми народами и государствами, чтобы получить те или иные результаты (не обязательно, плачевные, как в случае с пигмеями-мбути). Один вроде бы негативный по своим последствиям социальный эксперимент в гигантских масштабах был поставлен Историей в России начала XX века. Известный отечественный мыслитель А. Зиновьев пишет о нем следующее: "В России после 1917 года был осуществлен величайший в истории человечества социальный эксперимент – впервые в истории был построен ком­мунистический социальный строй в огромных масштабах, и этот строй сохранялся в тяжелейших условиях и в непрерывной борьбе с превосходящими по силам врагами в течение семи десятилетий. Этот эксперимент заслуживает самого пристального объектив­но-научного исследования хотя бы просто как гигантский исто­рический феномен. А между тем все сказанное и написанное о нем, за редким исключением, есть идеологическая фальсификация как со стороны его защитников, так и со стороны его врагов" (Зиновьев А. Русский эксперимент. М.,1995. С.6).

Известно, что в середине 80-х годов русский эксперимент закончился крахом созданного в России коммунистического общества, что представляет собой грандиозное историческое событие (таковым является и возникновение коммуни­стического общества). Очевидно, фундаментальным результатом этого эксперимента является неудача коммунистического общест­ва, показывающая человечеству издержки конкретного способа осуществления попытки построения "земного рая". Задача исследователей состоит в том, чтобы "познавать с беспощадной научной объективностью, почему это общество по­терпело крах и с какими последствиями для человечества" (Там же). Однако подавляющее большинство ученых всех сортов и рангов вместо этого принялось искажать в угоду политической конъюнктуре все, что связано с этим величайшим социальным экспериментом, вычеркнуть из исторической памяти его великие результаты и поучительные последствия. Следует иметь в виду то немаловажное обстоятельство, что социальный эксперимент в России отягощен историческими и культурными традициями: "Россия, где насаждался марксизм, была уже сложившейся страной с устоявшимся укладом, с выработанными в течение тысячи лет навыками в области трудовой деятельности, с глубоко укоренившимися представлениями о том, какими должны быть отношения между людьми и т.д." (Тростников В. Господи, храни Америку! // Москва. 1991.№ 7. С.153).

В отличие от осуществленного в России грандиозного социального эксперимента не менее масштабный американский оказывается даже более "чистым". Ведь "огромный и пустынный американский континент был той идеальной чашечкой Петри, в которую можно было имплантировать любое мировоззрение и ждать, во что оно естественным образом разовьется" (Там же). В отличие от коммунистического эксперимента, осуществленного в России нашего столетия, в Америке ставится эксперимент, нацеленный на выявление потенциала модели индивидуализма в контексте демократического общества, ориентированного на получение максимальной прибыли.

Интересно отметить, что прообраз демократического общества обнаруживается в ветхозаветном Израиле. В последнем теократия как политический строй считалась нормальной и соответствующей не только законам челове­ческой справедливости, но и законам небесным. Это такая форма правления, при которой Бог властвует над наро­дом через посредство своих медиумов – пророков и судей в качестве первосвященников, а не земных царей. "Древний Израиль потому и относился недоверчиво к монархии что, по его убеждению, глава последней недостаточно ограничен волею небесной. Монарх же, всецело этой волею ограниченный теряет свои прерогативы и превращается в первосвященника или судью. Оттого для евреев излишним и даже вредным казался ин­ститут самостоятельной царской власти. И что самое главное, ев­рейская теократия, с недоверием относившая к монархии, в тоже время не лишена целого ряда черт, сближающих ее с демократией" (Алексеев Н. Русский народ и государство. М.,1998. С.27). Ведь для ветхозаветной теократии характерно, что общественная власть устанавлива­лась, в сущности говоря, в результате "общественного договора", сторонами которого являлись Иегова, его пророки и народ. Прооб­разом такого договора выступает Моисеево законодательство с его основами не только гражданского, но и публичного порядка древнееврейской общины. Этот договор возобновлялся и в другие моменты ветхозаветной истории – и даже тогда, когда ев­реи стали жить под царской властью. Иными словами, еврейская монархия не только ограничивалась божествен­ной волей, но основывалась на воле народной. Этим демократическим основам государственной власти соответ­ствовала также и явно выраженная демократическая структура первоначальной еврейской общины – структура, которую иногда даже сравнивали с республиканским и федеральным строем сов­ременных передовых демократий. "При рассматривании полити­ческого устройства в Моисеевом государстве невольно поражает сходство с организацией государственного управления Соединен­ных Штатов Сев. Америки, – отмечает А.П. Лопухин. – Колена по своей административ­ной самостоятельности вполне соответствуют Штатам, из которых каждый представляет также демократическую республику". Сенат и палата "вполне соответствуют двум высшим группам представителей в Моисеевом государстве – 12 и 70 старейши­нам… После поселения в Палестине израильтяне сначала (во время судей) составляли союзную республику, в которой самосто­ятельность отдельных колен доведена была до степени независи­мых государств" (Лопухин А.П. Законодательство Моисея. СПб.,1882. С.233). По мнению цитируемого автора, отличием от Соединенных Штатов является только отсутствие в ветхозавет­ной республике президентской власти – института, который, кстати сказать, возник вследствие известных монархических ре­минисценций, навеянных главным образом теорией Монтескье. "Сравнения эти особенно поразительны в силу того, что анг­лийские сектанты, основывавшие американские штаты, действи­тельно строили свое новое государство по библейским образцам. В новой европейской истории политические идеи Ветхого завета были огромной деятельной силой, значение которой, как мы убеждены, до сих пор недостаточно оценивается" (Алексеев Н. Указ. соч. С.28).

Другим прообразом современной американской цивилизации бизнеса является древний торгово-ремесленный рабовладельческий Карфаген. Действительно, с наступлением VIII столетия до н. э. Ближний Восток находится в полосе расцвета – благодаря финикийским портам и греческим городам оживает море. Их корабли и моря­ки осваивают западную часть средиземноморского региона и закрепляют свое присутствие на этих землях. По заверше­нии этой колонизационной акции исторически Средиземное море представляет собой нечто целое, от Леванта до Герку­лесовых столпов. Это движение в направлении к Западу, начиная с VIII в. до н. э., сравнивают с колонизацией американского конти­нента, осуществляемой Европой после 1492 года, что позво­ляет пролить свет на ход событий (См. Braudel F., Coarelli F., Aymard M. Morze Srodzemne. Gdansk.1982.S.66). Ведь в обоих слу­чаях речь идет о колонизации достаточно далеких мест, о встрече с новыми землями, отнюдь не безлюдными. "Доколумбова" Америка имеет своих автохтонов, а средиземномор­ский Далекий Запад – своих народов, ведущих оседлую жизнь земледельцев. Основывались новые города на побе­режьях обширных стран, чье население было настроено дру­жественно или враждебно, в зависимости от конкретного случая и эпохи. К тому же, если продолжать сравнение с ос­воением Америки, колонисты из Леванта обнаружили на дальних западных землях гораздо лучшие условия жизни, не­жели в Греции или Финикии. Карфаген ("новый город") в пери­од своего расцвета по численности населения в десять раз превышает Тир, свою метрополию.

Потребность держав Средиземноморья в торговых контактах способствова­ло процессу превращения Карфагена в самостоятельное об­разование. Центр жизни финикиян окончательно перено­сится в этот город, лежащий на стыке восточной и запад­ной частей средиземноморского бассейна. Карфаген, удоб­но расположенный на перекрестке торговых морских путей в центре Средиземного моря, стал уже в VI в. до н. э. бога­той и могущественной метрополией, посылающей новых колонистов, чтобы закрепиться в Северной Африке, Юж­ной Италии, Сицилии и Западном Средиземноморье. Здесь будет развиваться и дальше финикийская цивилизация, со­храняющая старые и одновременно приобретающая новые черты, подобно развитию европейской цивилизации на американском континенте.

Такой характер цивилизации обусловлен как удален­ностью от Финикии, так и смешанным этническим соста­вом населения Карфагена. Ведь этот "новый город", вы­росший в "американском темпе", является местом, особен­но благоприятствующим смешению этнических групп. Он несет на себе налет "американизма" также и из-за своей "приземленной", "меркантильной" цивилизации, предпо­читающей солидность утонченности. Динамизм развития Карфагена привлекает в него моряков, ремесленников и наемных воинов со всех сторон; поистине он становится космополитическим городом.

Несмотря на все это, он прочно придерживается фини­кийских традиций. Прежде всего Карфаген и далее про­должает оставаться тесно связанным с морем, продолжает даже традиции морских открытий Тира. Предполагается, что около 600 г. до н. э. по повелению фараона Нехо II финикияне из Тира, выйдя в Красное море, обогнули аф­риканский континент. Карфагенские корабли под пред­водительством Гимилькона в поисках олова исследовали европейские побережья Атлантики аж до Британских ос­тровов. Через четверть века в погоне за золотом Ганно изучил атлантические побережья Африки вплоть до ны­нешних Габона и Камеруна.

Отличие состоит лишь в том, что Карфагену, в проти­воположность финикийским городам, не угрожали с тыла огромные империи. Основанные им на африканском побе­режье базы постепенно превратившись в поселения или го­рода, поддерживающие торговые отношения с ним. Сущес­твовал все более усиливающийся симбиоз между Карфагеном и другими приморскими городами центра Северной Африки. Последняя, едва вышла из каменной эпохи, быст­ро продвигалась в освоении природных богатств. Здесь произрастали плодовые деревья (оливы, виноград, инжир, миндаль, гранаты), развивались техника земледелия, про­изводство вин и множество ремесел. Правы французские историки Ф. Бродель, Ф. Коарели и М. Эймар, когда ут­верждают, что "Карфаген выполнял в отношении этого региона роль учителя и оставил на нем глубокое пятно" (Там же. С.71).

В духовной жизни значительное место занимала религия, которая вначале ориентировалась на сирийский образец, где главенствовала троица семитских богов – главный бог Баал-Хаммон, богиня-мать Танит, сестра месопотамской Астарты, или Иштар, и бог солнца, или размножения, Мелькарт. Затем резко возросла значимость Танит, чей культ с V в. до н. э. отодвигает на задний план древнего бога Баала-Хаммона. С этого времени Карфаген живет "под знаком Танит": археологи обнаружили санктуарий (хранилище костей мертвых) в Саламбо; в нем сохранились тысячи керамических сосудов с сож­женными костями детей. Чтобы отвратить от себя опасность, Карфаген приносил в жертву богам, и прежде всего Танит, сынов наиболее именитых граждан. Перед нами удивительный феномен – тогда как экономическая жизнь Карфагена устремлена в будущее, религиозная жизнь связана с глубо­ким прошлым, с его кровавыми человеческими жертвопри­ношениями.

Во второй половине V – середине III в. до н. э., как из­вестно, Карфаген был самым могущественным государственным образованием в западной части Средиземноморья и од­ним из крупнейших во всем Средиземноморье. В основе его могущества лежали высокоразвитая экономика, динамизм социальной жизни и устойчивая политическая структура олигархии. Древний Карфаген по своим основным параметрам весьма сильно напоминает современную Америку с ее цивилизацией бизнеса. Действительно, в свое время президент США К. Кулидж (1923-1929 гг.) отчеканил суть своей цивилизации в следующей формулу "Бизнес Америки – это бизнес", которая остается верной и в наши дни (Tokareva N., Peppard V. What it is like in the USA. M., 1998. P.130). Принципиальная цель бизнеса состоит в достижении финансового успеха и поэтому неудивительно, что американская экономическая система ориентирована на финансовый аспект своего функционирования. Американская цивилизация бизнеса является не военной, не церковной, не ученой, а экономической, где господствует стремление к максимизации благоприятных возможностей в экономике и максимизации прибыли (См. Клакхон К. Зеркало для человека. Введение в антропологию. СПб.,1998; Друкер П. Эффективное управление.М.,1998). Успехи Америки в сфере экономики объясняют, почему некоторые исследователи считают, что именно США конца XX столетия "являют в мировой истории пример общества, побеждающего в борьбе за цивилизационное выживание, и государства, являющегося по своему типу развивающейся империей" (Бабурин С.Н. Территория государства: правовые и геополитические проблемы. М., 1997. С.391-392). В этом плане она напоминает древний Рим – не случайно ее иногда называют Римом XX столетия или четвертым Римом, ибо подобно древнему Риму современная Америка считает, что она несет благодеяние всему миру, что весь мир должен следовать якобы универсальным американским ценностям и стандартам жизни, что только ядро мировой системы, каковым является Запад во главе с Америкой (так называемый "золотой миллиард"), имеет право на достойное существование.