Его много и с увлечением читали, пока он писал; но можно опасаться,
что его слишком строго будут критиковать с той минуты, как он перестал писать. Но по характеру своему Костомаров не мог жить и не писать... Благодаря тому учено-литературная судьба его сложилась наименее благоприятно как для его авторской
деятельности, так и для правильной критической его оценки. Его только много хвалили, когда ему нужны были поправки; его будут порицать, когда уроки и указания критики уже ничего не поправят в том, что написал он.
Русская история была для него музеем, наполненным коллекцией
редких или обыкновенных предметов. Он равнодушно проходил
мимо последних и останавливался перед первыми, долго и внимательно любовался ими. Чрез несколько времени читающая публика получала прекрасную монографию в одном или двух томах
и прочитывала ее с наслаждением, отнимавшим всякую охоту
спрашивать, как и из каких материалов построена эта
привлекательная повесть. Так накоплялся ряд исторических образов, оторванных от исторического прошедшего и связавшихся неразрывно
с их автором. Мы говорим: это костомаровский Иван Грозный,
костомаровский Богдан Хмельницкий, костомаровский Стенька Разин, как говорили: это Иван Грозный Антокольского, это Петр Великий Ге, и т. п. Мы говорим: пусть патентованные архивариусы лепят из архивной пыли настоящих Грозных, Богданов,
Разиных - эти трудолюбивые, но мертвые слепки будут украшать археологические музеи, но нам нужны живые образы, и такие образы дает нам Костомаров. Всё, что было драматичного
в нашей истории, особенно в истории нашей юго-западной окраины, всё это рассказано Костомаровым, и рассказано с
непосредственным мастерством рассказчика, испытывающего
глубокое удовольствие от своего собственного рассказа.