Четверг, 20 июня, 1916 г

Придя сегодня утром к Нератову, я и Бьюкенен поражены его серьезным видом. Он говорит нам:

- Я имею серьезные причины думать, что мы скоро потеряем Сазонова.

- Что случилось?

- Вы знаете, что против Сазонова давно ведется война и кем. Его успех последних дней по вопросу о Польше был использован против него. Лицо, очень близкое к нему и внушающее мне всяческое доверие, уверяет меня, что царь освободит его от его обязанностей.

Со стороны столь сдержанного и осторожного человека, как Нератов, такие слова не оставляют никакого места сомнению.

Бьюкенену и мне не нужно совещаться, чтобы измерить все последствия того, что готовится.

Бьюкенен спрашивает:

- Каково ваше впечатление: Палеолог и я, мы могли бы еще воздействовать, чтобы помешать опале Сазонова?

- Может быть.

- Но что делать?

Чтоб уяснить себе положение, я прошу Нератова точнее сообщить нам те сведения, которые так основательно вызвали его беспокойство.

- Лицо, от которого я получил эти сведения, - сказал он нам, - видело проект письма, которое царь велел приготовить и которое, хотя составлено в дружеских выражениях, просто освобождает Сазонова от исполнения его обязанностей ввиду состояния его здоровья.

Я ухватываюсь за эти последние слова, которые, Как мне кажется, дают послам Франции и Англии законный повод к вмешательству. Затем, присев на несколько минут к столу Нератова, я составляю телеграмму, с которой Бьюкенен и я одновременно обращаемся к начальникам наших военных миссий в Могилев, предлагая им показать ее министру Двора. Вот эта телеграмма:

"Мне сообщают, что здоровье г. Сазонова заставило его просить у е. в. отставки. Благоволите проверить весьма оффициозно эту новость у министра Двора.

Если это так, соблаговолите спешно представить графу Фредериксу, что ободрительное слово е. в. без сомнения заставит г. Сазонова сделать новое усилие, которое позволило бы ему довести до конца его задание.

В самом деле, мой английский коллега и я (французский...), мы не можем не быть взволнованными при мысли о комментариях, которые не преминет вызвать в Германии отставка русского министра иностранных дел, ибо утомления, от которого он страдает в настоящее время, конечно, недостаточно было бы для того, чтобы об'яснить его отставку.

В этот решительный момент войны, все, что рискует показаться переменой в политике Союзников, могло бы иметь самые печальные последствия".

Нератов вполне одобряет эту телеграмму. Мы, Бьюкенен и я, возвращаемся в свои посольства, чтоб отправить ее в Могилев.

Днем я получил из хорошего источника кое-какие сведения об интриге, которая велась против Сазонова. Моя осведомительница не знает еще, как далеко зашла интрига, и я остерегаюсь сообщить ей об этом; она мне говорит:

- Положение Сазонова очень скомпрометировано. Он потерял доверие их величеств.

- Но что же ему ставят в вину?

- Ему ставят в вину, что он не ладит со Штюрмером, и, наоборот, слишком ладит с Думой... И потом Распутин его терпеть не может, а этого достаточно.

- Так царица действует заодно со Штюрмером?

- Да, вполне... Штюрмер человек ловкий, успел убедить ее, что только она одна может спасти Россию. Она как раз в данный момент спасает ее, ибо она вчера вечером неожиданно выехала в Могилев.