Вторник, 15 февраля 1916 г

Несколько дней тому назад в. к. Мария Павловна дала мне понять, что ей приятно было бы пообедать в посольстве "в тесном кругу". Я пригласил ее на сегодняшний вечер. Вокруг нее я сгрупировал Сазонова и г-жу Сазонову, сера Джорджа и леди Джорджину Бьюкенен, генерала Николаева, князя Константина Радзивилла, Димитрия Бенкендорфа и мой персонал.

Согласно этикету императорского Двора, я ожидаю в. к. внизу у лестницы, где я ей предлагаю руку. Пока мы поднимаемся по лестнице, она говорит мне:

- Я счастлива находиться в французском посольстве, т. е. на французской территории. Я уже давно научилась любить Францию. И с тех пор всегда верила в нее.... В настоящее время я чувствую к вашей родине не только привязанность, а восхищение и обожание.

Обменявшись несколькими словами с другими гостями, мы направляемся в столовую. Опираясь на мою руку, в. к. тоном признательности шепчет мне на ухо:

- Благодарю вас за то, что вы выбрали мне такое приятное соседство; с вами, с Сазоновым, Бьюкененом, я чувствую себя совершенно спокойной. А у меня такая потребность чувствовать себя спокойной... Я уверена, что прекрасно проведу вечер.

За столом мы касаемся различных злободневных сюжетов, исключая политику. Затем в. к. говорит со мной о своей благотворительной работе в лазаретах, санитарных поездах, приютах для беженцов, профессиональных школах для слепых и увечных и пр.; она вкладывает в эту работу много энергии, ума и души. Затем она сообщает мне проект, который она выработала в качестве председательницы императорской академии художеств.

- Немедленно по окончании войны, я хотела бы организовать в Париже выставку русского искусства; у нас, в церквах, скрыты сокровища живописи и ювелирного искусства; я могла бы вам показать средневековые иконы, такие же прекрасные, такие же трогательные, как фрески Джотто. Можно было бы выставить также декоративные изделия наших крестьян, все эти "кустарные вещи", которые свидетельствуют об оригинальном и многогранном вкусе нашего народа. Пока я держу свою идею про себя; впрочем она еще не созрела. Но я скоро постараюсь распространить ее в публике. Злые языки не преминут заявить, что она преждевременна; во всяком случае она доказывает, что я не сомневаюсь в нашей победе...

После обеда она долго разговаривает с Бьюкененом, затем приглашает знаком Сазонова, который садится возле нас.

Сазонов относится с уважением и симпатией к в. к. Марии Павловне; он считает ее мужественной, благородной, рассудительной; он уверяет, что она никогда не имела случая проявить себя; он об'ясняет ее суетность второстепенностью ролей, какие ей всегда отводились. Однажды он даже проговорился: "Вот ей бы быть императрицей. Вначале она, может быть, плохо справлялась бы с задачами, лежащими на царице, но она привыкла бы, прекрасно поняла бы свои обязанности и, мало по малу, дошла бы до совершенства":

Я издали наблюдаю их беседу. Она слушает с серьезным вниманием, лицо ее время от времени расцветает искусственной улыбкой. Но Сазонову, такому нервному по темпераменту, такому прямому и искреннему в своих словах, незнакомо искусство владеть своим лицом и жестами. Так, по одному блеску его глаз, по подергиваниям в его лице, по дроби, которую отбивают его пальцы на его колене, я догадываюсь, что он изливает перед в. к. всю горечь, которая накопилась у него в душе.

В тот момент, когда он уступает место Джорджине, входит певица Лирического Театра Бриан, у которой очень чистое и прелестного тембра сопрано. Она поет нам мелодии Балакирева, Массенэ, Форэ Дебюсси. Во время антрактов, вокруг в. к. продолжается оживленная беседа.

Когда подали чай, я подошел к е. и. в., которая под предлогом осмотра гобеленов посольства, предлагает мне пройтись с ней по салонам. Перед великолепной декорацией Труа "Торжество Мардохея" она меня останавливает:

- Сядем, - говорит она грустно. - Все, что Сазонов мне только что рассказывал, ужасно; царица помешалась, царь ослеплен, ни один, ни другая не видят, не хотят видеть, куда их ведут.

- Неужели нет никакой возможности раскрыть им глаза?

- Никакой.

- А вдовствующая императрица?

- Я недавно провела два часа с Марией Федоровной. Мы могли только излить друг перед другом свои жалобы.

- Почему она не поговорит с царем?

- У нее для этого достаточно и мужества, и желания. Но лучше ей воздержаться от этого. Она слишком откровенна, слишком вспыльчива. Лишь только начнет журить сына, она раздражается; она говорит ему иногда противоположное тому, что ему следовало бы сказать; она его оскорбляет. Тогда он становится на дыбы, напоминает своей матери, что он царь. Они расстаются в ссоре.

- Итак, Распутин все еще в славе.

- Более, чем когда-либо.

- Думаете ли вы, ваше высочество, что Союз в опастности.

- О, нет. Царь останется верен Союзу, ручаюсь вам в этом; но я боюсь, что мы идем к крупным внутренним потрясениям. И, конечно, это отразится на нашей военной промышленности.

- Что равносильно тому, что Россия, не отказываясь прямо от своей подписи, не выполнит всех своих обязанностей союзницы. В таком случае, какую пользу может она надеяться извлечь от результатов военных операций. Если русские войска не будут напрягать своих усилий до конца с величайшей энергией, огромные жертвы, которые вот уже двадцать месяцев приносит русский народ, окажутся совершенно напрасными. Россия не только не получит Константинополя, но потеряет Польшу и, может быть, еще другие территории.

- Это мне только что говорил Сазонов.

- В каком настроении нашли вы его?

- Я нашла его печальным, озабоченным, очень раздраженным противодействием, которое он встречает со стороны некоторых из своих коллег. Но, слава Богу, он не обнаружил никакого уныния. Он, наоборот, полон одушевления и решительности.

- Это благородная душа и полный достоинства характер.

- Зато я могу вас уверить, что он очень дружественно относится к Бьюкенену и к вам. Он так свыкся с вами обоими... Но уже становится поздно, мой дорогой посол, надо мне проститься с вами и с вашими гостями.

Когда она простилась со всеми, я предложил ей руку, чтобы проводить ее до вестибюля. Спускаясь По лестнице, она замедлила шаг, чтобы сказать мне:

- Мы, очевидно, вступаем в период тяжелый, Даже опасный, приближение которого я давно чувствовала. Мое влияние невелико и, по многим мотивам, мне приходится соблюдать полную осторожность. Но я вижусь со многими лицами, которые имеют, и с кое-какими другими, которые иногда имеют возможность, заставить себя выслушать. В этих пределах я буду помогать вам всем своим влиянием. Расчитывайте на меня.

- Я глубоко признателен в. и. в.