4. Народные движения

(Аммиан Марцеллин, История, XXVI, 6-8; XXVII, 3, 8-9; 4, 11-13; 9, 6; XXVIII, 2, 10-12)

Прокопий происходил из знатной фамилии... Родство с Юлианом... выдвигало его, и уже с первого выступления на общественное поприще он был на виду... После смерти Констанция.., как родственник императора.., он был включен в разряд комитов... После смерти Юлиана... Прокопий узнал, что его разыскивают с большим старанием.., и, желая уклониться от бремени жестокой вражды, удалился и скрылся в далекие местности... Он скрывался, считая это место надежным убежищем, у своего верного друга, некоего Стратегия, который раньше служил в дворцовых войсках, а теперь был сенатором. Отсюда он нередко посещал Константинополь, соблюдая величайшую осторожность... Как самый бдительный разведчик, собирал он, никем не узнанный.., слухи, усиливавшиеся в ту пору, так как многие, осуждая, как это бывает обыкновенно, настоящее, поносили Валента, будто он одержим страстью к грабежу чужого имущества. Позорным поощрителем жестокости Валента был его тесть Петроний, возведенный внезапным скачком в патриции из командиров легиона Мартензиев, человек равно отвратительный душой и телом. Он сгорал желанием обобрать догола всех без разбора, присуждал виновных и невиновных после изысканных пыток к уплате вчетверо, разыскивая недоимки стародавних времен с императора Аврелиана... Эти горестные события, которые при Валенте благодаря Петронию привели в запустение много домов, как бедных, так и знатных, и ожидание еще более тяжелого положения в будущем до глубины души угнетали граждан и солдат, стонавших под одинаковым бременем... Тайком наблюдал все это Прокопий, полагая, что, если ему улыбнется судьба, он без труда достигнет верховной власти... По окончании зимы Валент спешил в Сирию и уже вступил в пределы Вифинии, как вдруг получил донесение пограничных начальников о том, что племя готов... собирается проникнуть в соседние местности Фракии... [Легионы] Дивитенсы и Тунгриканы-младшие получили приказание вместе с другими спешить на войну, грозившую вспыхнуть во Фракии. Им предстояла по обычному маршруту двухдневная остановка в Константинополе. Прокопий вознамерился склонить к возмущению эти легионы через нескольких знакомых ему людей, служивших в них... Соблазнившись надеждой на огромные награды, они дали ему под клятвой обещание сделать все, что он захочет... Эти солдаты брали теперь под защиту Прокопия... и сами бдительно высматривали при этом всякий возможный барыш... Народ не выказывал Прокопию... ни сопротивления, ни сочувствия. Однако стало сказываться свойственное толпе увлечение новизной, чему содействовало то обстоятельство, что все единодушно ненавидели... Петрония... И вот Прокопий взошел на трибунал среди всеобщего оцепенения... Слабые возгласы подкупленных людей поддержаны были беспорядочными криками черни, провозгласившей его императором...

Поставщики кухонных припасов, придворные служители, настоящие и бывшие солдаты, отбывшие срок службы.., были привлекаемы, одни против воли, другие по охоте, к сомнительной судьбе неожиданного претендента... Пешие и конные части были вызваны из Фракии [как бы] для военных предприятий. Поддавшись на щедрые обещания, солдаты под страшными заклятиями присягнули на имя Прокопия и обещали ему крепко стоять за него, защищая его ценой своей жизни... В ту пору он мог беспрепятственно и свободно даже при всеобщем сочувствии распространить свою власть на восточные провинции, жаждавшие переворота в возмущении на строгий режим, который в них держался...

...Измучили префекта [Лампадия, управлявшего Римом], частые бунты, и особенно один, когда толпа черни подожгла было его дом поблизости от Константиновских бань, бросая в него факелы... Но быстро сбежавшаяся толпа соседей и друзей разогнала народ камнями и черепицами с крыш соседних зданий. В страхе перед этим насилием он удалился еще в самом начале бунта к Мульвийскому мосту... и выжидал там, чтобы стихло это движение, вызванное серьезными причинами. Приступая к сооружению новых зданий или ремонту некоторых старых, он добывал материалы не из обычных источников, а поступал так: если нужно было железо, свинец, медь или что-либо подобное, то он посылал своих прислужников, которые под видом покупки грабили всякие материалы, не производя никаких уплат; не мог он поэтому избежать гнева раздраженных бедняков, обиженных за частые свои убытки.

Преемником ему явился бывший квестор дворца Вивенций, честный и разумный паннонец. Он управлял спокойно и мирно, и все продукты имелись в изобилии. Но и его напугали кровавые бунты народа, вызванные следующим обстоятельством. Дамас и Урсин сгорали желанием захватить епископское место. Партии разделились, и борьба доходила до кровопролитных схваток и смертного боя между приверженцами того и другого. Не имея возможности ни исправить этого, ни смягчить, Вивенций вынужден был удалиться за город. В этом состязании победил Дамас благодаря усилиям стоявшей за него партии. В базилике Сицинина, где совершаются сходбища христианского обряда, в один день было найдено 137 трупов убитых людей, и долго пребывавшая в озверении чернь лишь мало-помалу успокоилась...

В Исаврии разбойники, расходясь шайками по соседним местам, с полной свободой предавали грабежу города и богатые виллы, причиняя страшный вред Памфилии и Киликии. Состоявший в ту пору викарием Азии Музоний... видел, что они, не встречая никакого отпора, грозят разорить всю Азию...

...В Галлии наглый разбой все усиливался на всеобщую гибель; особенно стали небезопасны большие дороги, и все, что обещало какую-нибудь наживу, расхищалось самым дерзким образом. Наконец среди множества других лиц, ставших жертвой этих коварных нападений, оказался Констанциан, трибун императорской конюшни, свойственник Валентиниана..; его захватили из засады и вскоре затем убили. И как будто сами фурии вознамерились вызвать повсеместно такие же бедствия, в другом далеком крае расхаживали жестокие разбойники Маратокупрены. Так назывались жители поселка этого наименования в Сирии близ Апамеи. При своей многочисленности они отличались большой ловкостью в разных коварствах и внушали большой страх, потому что под видом купцов и военных людей высокого звания разъезжали, не вызывая огласки, повсюду и нападали на богатые дома, виллы, города... Эти шайки ограбили очень многих и словно в каком-то безумии, испытывая жажду крови не меньше, чем добычи; произвели страшные избиения...

Восстание готов и битва при Адрианополе (378 г.)
(Аммиан Марцеллин, История, XXXI, 4-6; 12-13)

И вот под предводительством Алавива готы заняли берега Дуная и отправили посольство к Валенту с смиренной просьбой принять их; они давали обещание, что будут вести себя спокойно и ставить вспомогательные отряды, если того потребуют обстоятельства... Искусившиеся в своем деле льстецы преувеличенно возносили счастье императора, которое предоставило ему совсем неожиданно столько рекрутов из отдаленных земель, так что он может получить непобедимое войско, соединив в одно свои и чужие силы, и государственная казна получит огромные суммы из военной подати, которая из года в год вносилась по провинциям. В этой надежде отправлены были разные лица, чтобы устроить переправу диких полчищ. Принимались тщательные меры к тому, чтобы не был оставлен никто из этих будущих разрушителей римского государства, хотя бы был поражен смертельной болезнью. Получив от императора разрешение перейти через Дунай и занять местность во Фракии, переправлялись они целыми толпами днем и ночью на кораблях, лодках, выдолбленных стволах деревьев, а так как река эта самая опасная изо всех и уровень воды был выше обыкновенного вследствие частых дождей, то много народа тонуло, как те, кто при крайнем переполнении судов слишком решительно плыли против течения, так и те, кто бросался вплавь... В то время когда... трудное положение государства требовало прославленных военными успехами командиров, теперь именно словно по вмешательству разгневанного божества во главе военных сил стояли, как на подбор, люди с запятнанным именем. На первом месте были Лупицин и Максим, первый - комит во Фракии, второй - командир, вызывавший к себе ненависть; оба они могли соперничать между собой в неосмотрительности. Их зловредное корыстолюбие было причиной всех бед. Оставляя в стороне другие проступки, которые названные командиры или другие по их попустительству позволили себе самым позорным образом в отношении переходивших к нам иноземцев, ничем дотоле не провинившихся, я расскажу об одном столь же позорном, как и неслыханном, деянии... Когда варвары, переведенные на нашу сторону, терпели голод, эти опозорившие себя командиры завели постыдный торг: за каждую собаку, каких набирало их ненасытное корыстолюбие, они брали по одному рабу, и среди взятых уведены были даже сыновья старейшин...

Фритигерн с врожденной ему предусмотрительностью старался обеспечить себя на всякие возможные случаи в будущем, чтобы и императору высказать повиновение, и с могущественными царями быть в союзе. Он медленно продвигался вперед и в небольших переходах подошел наконец к Марцианополю. Тут приключилось еще другое тяжкое событие, которое воспламенило факелы фурий, загоревшиеся на гибель государства. Лупицин пригласил на пир Алавива и Фритигерна. Полчища варваров он держал в отдалении от стен города, выставив против них вооруженные караулы, хотя те настойчиво просили разрешить им входить в город для пополнения необходимых припасов, ссылаясь на то, что они теперь уже подчинены римской власти и мирные люди. Между горожанами и варварами, которых не пускали в город, вышла большая перебранка, и дело дошло до свалки. Рассвирепевшие варвары, узнав, что несколько их земляков захвачено, перебили отряд солдат и обобрали убитых. Секретным образом был об этом извещен Лупицин, когда он возлежал за роскошным столом в шуме увеселений, полупьяный и полусонный. Угадывая исход дела, он приказал перебить всех оруженосцев, которые как почетная стража и ради охраны своих вождей выстроились перед дворцом. Томившиеся за стенами готы с возмущением приняли это известие, толпа стала прибывать и озлобленными криками грозила отомстить за то, что, как они думали, захвачены их цари. Находчивый Фритигерн, опасаясь быть захваченным вместе с остальными в качестве заложников, закричал, что дело примет опасный оборот, если не будет дозволено ему вместе с товарищами выйти, чтобы успокоить народ, который взбунтовался, предположив, что вожди его убиты... Получив разрешение, все они вышли и были встречены с торжеством и криками радости. Вскочив на коней, они умчались, чтобы всюду поднять военные действия. Когда молва... распространилась об этом, весь народ тервингов загорелся жаждой боя. Среди многих зловещих предвестий о грядущих великих опасностях они подняли по своему обычаю знамена, раздались грозно звучащие трубные сигналы, стали рыскать грабительские отряды, предавая грабежу и огню селения и производя страшные опустошения, где только представлялось возможным. Лупицин с большой поспешностью собрал войска против них и выступил, действуя скорее наобум, чем по обдуманному плану. В девяти милях от города он остановился в готовности принять бой. Увидя это, варвары бросились на беспечные отряды наших и, прижав к груди щиты, поражали копьями и мечами всякого, кто был на их пути. В кровавом ожесточенном бою потеряны были знамена, пали командиры... После этого враги оделись в римские доспехи и стали бродить всюду, не встречая никакого сопротивления.

...Фритигерн... дал совет приняться за опустошение богатых областей, не подвергаясь притом никакой опасности, так как не было еще никакой охраны. Одобрив этот план царя.., готы рассеялись по всему берегу Фракии и шли осторожно вперед, причем сдавшиеся сами римлянам их земляки или пленники указывали им богатые селения, особенно те, где можно было найти изобилие провианта... Большим вспомоществованием явилось для них то, что со дня на день присоединялось к ним множество земляков из тех, кого продали в рабство купцы, или тех, что в первые дни перехода на римскую землю, мучимые голодом, продавали себя за глоток скверного вина или за жалкий кусок хлеба. К ним присоединилось множество рабочих с золотых приисков, которые не могли снести тяжести повинностей; они были приняты с единодушного согласия всех и сослужили большую службу блуждавшим по незнакомым местностям готам, которым они показывали скрытые хлебные склады, места убежища туземцев и тайники... На рассвете следующего дня, который по календарю числился девятым августа, войска [императора Валента] были быстро двинуты вперед, а обоз и вьюки помещены были у стен Адрианополя с соответственной охраной из легионов... Долго шли [они] по каменистым и неровным дорогам и знойный день стал близиться к полудню; наконец в восьмом часу, [то есть около двух часов дня], завидели телеги неприятеля, которые по донесению лазутчиков были расставлены в виде круга. Пока варвары затянули по своему обычаю дикий и зловещий вой, римские вожди стали выстраивать свои войска в боевой порядок: правое крыло конницы было выдвинуто вперед, а большая часть пехоты была поставлена позади, в резерве...

...Со всех сторон слышался лязг оружия, неслись стрелы... Битва разгоралась, как пожар, и ужас охватывал солдат, когда по нескольку человек зараз оказывались пронзенными копьями и стрелами. Наконец оба строя сомкнулись наподобие сцепившихся носами кораблей и тесня друг друга, колебались, словно волны, от взаимных движений. Левое крыло подступило к самому стану [готов]... Но оно не было поддержано остальной конницей и было раздавлено... и опрокинуто. Пехота осталась, таким образом, без прикрытия, и манипулы были так стеснены один к другому, что трудно было пустить в ход мечи и отвести руку... Высоко поднявшееся солнце... палило римлян, истощенных голодом и жаждой, обремененных тяжестью оружия. Наконец под напором силы варваров наша боевая линия совершенно расстроилась, и люди обратились к последнему средству в крайних положениях: беспорядочно побежали кто куда мог.

(Зосим, Римская история, V, 42; VI, 5)

...Варварам были выплачены деньги. И Аларих разрешил горожанам покупать [продовольствие] в течение трех дней и выходить из некоторых ворот и дал им возможность подвозить из гавани продукты. После того как граждане вздохнули и закупили то, что было им необходимо, варвары ушли из Рима и расположились лагерями в некоторых местах в Тусции. И почти все рабы, которые были в Риме, убежав за несколько дней из города, присоединились к варварам, так что, присоединив к себе толпы рабов, число их выросло до сорока тысяч...

Жители острова Британии соединились с некоторыми кельтскими народами, чтобы отложиться от римской власти и, не повинуясь более римским законам, жить по собственному усмотрению. Итак, британцы, взявшись за оружие, освободили свои общины от угрожавших им варваров. Тогда же область Арморика и другие провинции галлов, подражая британцам, освободились таким же образом, сбросив власть римских магистратов и учредив свое государство по собственному усмотрению^*.

^* (Событие это относится к 409 г. н. э.)

(Оптат Милевитанский, О донатистской схизме III, 4)

Книга епископа города Милева (Нумидия в Северной Африке) Оптата была написана между 375 и 385 гг. и посвящена полемике с донатизмом - одним из направлений африканского христианства IV-V вв., выступавшим против официальной ("католической") церкви. Книга адресована непосредственно одному из донатистских епископов - Пармениану. С донатистами, согласно данным источников, была связана религиозная секта агонистиков ("борцов"), о которой идет речь в приводимом отрывке. Оптат рассказывает здесь о сопротивлении донатистов миссии Павла и Макария, посланной в 347 г. в Африку императорским двором с целью преодоления раскола африканской церкви и подрыва влияния донатистов среди масс верующих. По ходу изложения Оптат вспоминает о восстании агонистиков, которое происходило в период, предшествующий миссии Павла и Макария, т. е. незадолго до 347 г.

...Вы говорите, что мы, католики, вызвали воинов. Если это так, то почему в Проконсульской провинции никто тогда не видел вооруженного воина? Прибыли Павел и Макарий, которые повсюду оделяли бедных и призывали всех к единству. Когда они приближались к городу Багаи, тогда другой Донат^* - епископ этого города, стремясь помешать единству и преградить путь упомянутым выше лицам, разослал глашатаев по соседним местам и по всем рынкам и, провозглашая циркумцеллионов агонистиками, приглашал их собраться в назначенном месте. И тогда было созвано сборище тех, чье безумие немного раньше было преступно воспламенено, кажется, самими епископами. Ибо, когда люди этого рода до объединения бродили по разным местам и когда Аксидо и Фазир^** самими этими безумцами были названы "вождями святых", никто не мог быть в безопасности в своих владениях. Расписки должников теряли силу, ни один кредитор в то время не мог свободно взыскивать долг, все были устрашены письмами тех, которые восхваляли себя как "вождей святых". Если медлили повиноваться их приказаниям, внезапно налетала безумная толпа, кредиторы со всех сторон были окружены страшной опасностью, и те люди, которые ранее из-за своих ссуд осаждались просьбами, теперь, робкие из-за страха смерти, были сами вынуждены прибегнуть к мольбам. Каждый спешил лишиться даже самых больших долгов, и прибыль считалась потерянной благодаря их беззакониям. Даже дороги не могли быть вполне безопасными: господа, выброшенные из своих повозок, подобно рабам, бежали перед своими рабами, сидящими теперь на месте господ^***. Их судом и властью смешивалось положение господ и рабов. Так как благодаря этим событиям возникло недоброжелательство к вашим епископам, они, как говорят, написали тогда комиту Таурину, что церковь не может исправить этих людей; они просили, чтобы порядок был установлен названным выше комитом. Тогда Таурин в ответ на их письмо приказал вооруженным солдатам идти по рынкам, где обычно шатались и неистовствовали циркумцеллионы. В местечке Октавензиз многие были перебиты и многие изувечены, их тела еще и теперь можно пересчитать по белым алтарям или жертвенникам. Когда некоторых из них начали хоронить в базиликах, в местечке Суббулензис священник Клар был принужден своим епископом уничтожить эти погребения. Отсюда и в дальнейшем стало происходить то же, что произошло в этом случае, когда было запрещено производить погребение [циркумцеллионов] в божьем храме.

^* (В отличие от Доната, епископа Карфагенского, в то время главы донатистской церкви.)

^** (Вожди агонистиков.)

^*** (Имеется в виду обычай ездить на повозках, запряженных рабами.)

После этого их толпа усилилась. Таким образом, Донат из Багаи нашел, откуда набрать неистовую толпу против Макария. Того же происхождения были и те люди, которые из страсти к ложному мученичеству нанимали для себя убийц, а также и те, которые кончали свои жалкие жизни, бросаясь с вершин высоких гор в бездну. Вот из каких людей создал себе когорты второй епископ Донат! Испуганные этим, те, которые несли сокровища для раздачи бедным, [Макарий и Павел], приняли в такой крайности решение потребовать от комита Сильвестра вооруженных солдат не для того, чтобы учинить над кем-нибудь насилие, но чтобы воспрепятствовать силе, бывшей в распоряжении вышеупомянутого епископа Доната. Вот по этой-то причине и появились вооруженные солдаты, и вы видите, кому можно и должно приписать все, что от этого последовало.

Они созвали там, [в Багаи], бесчисленную толпу, и, как известно, был заготовлен соответствующий провиант. Ожидая прихода тех лиц, против которых они могли бы направить свое неистовство, они сделали из базилики что-то вроде общественного амбара. Они сделали бы все, к чему побудило их безумие, если бы не помешало появление вооруженных солдат. Когда перед приходом солдат были, как это обычно делается, посланы квартирьеры, они не были допущены... Посланцы тех лиц, имена которых ты с ненавистью поносишь, были избиты вместе со своими лошадьми... Избитые солдаты вернулись в свои отряды, и боль, испытанную двумя или тремя людьми, ощутили все. Все были возбуждены, командиры не могли удержать разгневанных солдат.

 Optatus Milevitanus, De schismate 
 donatistarum. 

Из письма епископа Гиппона-Регия Августина епископу донатистской церкви Макробию, 409 г.
(Письма, 108, 6, 18)

В приводимых ниже отрывках из писем епископа северо-африканского города Гиппона-Регия (современный Бон в Алжире) Августина рассказывается о массовых восстаниях сельского населения (колонов и рабов), происходивших в начале V в. н. э. в Нумидии под руководством агонистиков.

...Мы просим издания государственных законов против злодеяний ваших людей - не хочу говорить, что против ваших злодеяний, - и циркумцеллионы вооружаются против самих законов, которыми они пренебрегают в своей ярости, благодаря чему, неистовствуя, они направляют эти законы против вас.

...Наглость сельчан поднимается против их землевладельцев, и не только вопреки апостольскому наставлению отнимают беглых рабов у господ, но эти же рабы угрожают своим господам, не только угрожают, но и грабят их во время своих свирепых нападений. Вдохновителями, руководителями всего этого и главными участниками самих преступлений являются ваши единоверцы агонистики, которые во имя "хвалы богу"^* украшают честь вашего имени и проливают чужую кровь.

^* (Формула "хвала богу!" была одним из отличительных признаков донатистского вероисповедания. Она служила также боевым кличем для агонистиков.)

Augustinus, Epistulae.

Из письма епископа Гиппона-Регия Августина Бонифацию
(Письма, 185, 4, 15)

...Толпы погибших людей в различных случаях нарушали покой невинных. Какой господин не был вынужден бояться своего раба, если он прибегал к их, [агонистиков], покровительству? Кто осмеливался хотя бы угрожать разорителю или виновнику? Кто мог взыскать с разорителя винных складов, с должника, требующего их помощи и защиты? Под страхом дубинок, пожаров, немедленной смерти уничтожались документы на худших рабов, чтобы они уходили в качестве свободных. Отнятые долговые расписки возвращались должникам. Все, кто пренебрегал их грубыми словами, принуждались выполнять их приказания еще более грубыми бичами. Даже дома невинных людей, которые возбуждали у них недовольство, они сравнивали с землей или сжигали. Некоторые отцы семейств, люди высокого происхождения и благородного воспитания, были принесены еле живыми после их избиений или, привязанные к жернову, вращали его, подгоняемые бичами, как презренный скот. Что стоила помощь, оказываемая против них законами, гражданскими властями? Какой чиновник дышал в их присутствии? Какой сборщик взыскивал то, чего они не хотели? Кто осмеливался мстить за людей, убитых ими, кроме тех, от которых их собственное безумие требовало наказания? Ведь некоторые из них под угрозой смерти заставляли встречных наносить им удары мечом, другие повсюду кончали жизнь самоубийством и, неся смерть другим, в конце концов сами казнили себя, или бросались в различные пропасти, или в воду, или в огонь.

Augustinus, Epistulae.