9. Битва при Каннах (216 г. до н. э.)

(Тит Ливий, Римская история от основания города, XXII, 45-49; 50-51; 54)

Пока консулы бесполезно тратили время не столько на обсуждение планов действия, сколько на споры, Ганнибал, продержав войско значительную часть дня в боевом порядке, повел все силы назад в лагерь, а нумидийцев послал на другую сторону реки [Ауфида], чтобы они напали на римлян, ходивших за водой из меньшего лагеря. Едва только нумидийцы вышли на берег, как криком и угрозами обратили в бегство эту нестройную толпу и подскакали к самому сторожевому посту, находившемуся перед валом, и почти к самым воротам. Римляне были возмущены, что уже их лагерю начинает угрожать нестройный вспомогательный отряд врагов: от немедленного перехода через реку и выступления в боевом порядке удержала римлян только одна та причина, что в тот день главная власть была в руках [консула] Павла. Поэтому на следующий день консул Варрон, которому был черед командовать, совсем не посоветовавшись с товарищем, дал сигнал и переправил через реку выстроенные в боевой порядок войска. Павел последовал за ним, потому что он мог только не одобрять его решение, но не мог оставить его без помощи. Переправившись через реку, они присоединяют к себе те войска, которые были в меньшем лагере, и выстраивают в боевой порядок следующим образом: на правом фланге - он был ближе к реке - помещают римских всадников, затем - пехотинцев; левый фланг заняли на самом краю всадники союзников, ближе стояла пехота, примыкавшая в центре к римским легионам. Передовой отряд составляли пращники вместе с прочими легковооруженными вспомогательными войсками. Консулы начальствовали над флангами: Теренций [Варрон] левым, Эмилий [Павел] правым; центр боевой линии был поручен команде Гемина Сервилия.

На рассвете, отправив вперед балеарцев и другие легковооруженные силы, Ганнибал переправился через реку и по мере того, как воины переходили реку, он выстраивал их в боевой порядок; галльских и испанских всадников он поместил на левом фланге близ берега против римской конницы, правый фланг был назначен нумидийским всадникам, причем центр был подкреплен пехотою, так что оба фланга состояли из африканцев, а между ними располагались галлы и испанцы. Африканцев можно было принять за римский отряд, так как они были вооружены оружием, отнятым у римлян при Требии, но главным образом при Тразимене. У галлов и испанцев щиты были почти одной и той же формы, мечи же - различные и не похожие одни на другие, у галлов - весьма длинные и без острия на конце, у испанцев, привыкших скорее колоть, чем рубить, при нападении на неприятеля, - короткие, а потому удобные и остроконечные. Правда, и в других отношениях эти племена были страшны - как громадностью роста, так и всей своей наружностью: галлы были обнажены до пояса, а испанцы были одеты в полотняные туники, затканные пурпуром замечательной белизны и блеска. Число всех пехотинцев, находившихся тогда в строю, было 40 тысяч, всадников - 10 тысяч. Флангами командовали полководцы: левым - Газдрубал, правым - Магарбал; центр строя удержал за собой сам Ганнибал с братом Магоном. Нарочно ли карфагеняне так были помещены или случайно так стояли, но солнце весьма кстати освещало ту и другую часть их косыми лучами, так как они были обращены лицом к северу, римляне же - к югу; ветер - обитатели той области называют его Вултурном - дул прямо против римлян и, неся массу пыли как раз в лицо им, лишал их возможности смотреть вперед.

Подняв воинский крик, выбежали вперед вспомогательные войска и завязали сражение сначала легковооруженные; затем левый фланг, состоявший из галльских и испанских всадников, сошелся с правым римским флангом, причем бой вовсе не похож был на конное сражение, ибо всадникам приходилось сражаться лицом к лицу, так как с одной стороны их запирала река, а с другой стороны - отряд пехоты и не оставалось никакого пространства, чтобы делать необходимые движения. Таким образом, движение происходило все в прямом направлении; когда же лошади стали и были сбиты в кучу, то воины обхватывали друг друга и стаскивали с коней. Поэтому сражение стало уже большею частью пешим; однако оно было не столь продолжительно, как ожесточенно, и пораженная римская конница обратила тыл. Под конец кавалерийского сражения началась битва пехотинцев, сначала равная и по силам и по храбрости, пока оставались на месте ряды испанцев и галлов; наконец, после продолжительных и многократных усилий римляне своим плотным строем, представлявшим косую линию, сломили выдававшуюся из остального строя неприятельскую фалангу, которая была редка, а потому весьма слаба. Затем, когда пораженные враги в страхе попятились назад, римляне стали наступать на них и, двигаясь через толпу беглецов, потерявших от ужаса голову, разом проникли сперва в середину строя и, наконец, не встречая никакого сопротивления, добрались до вспомогательных отрядов африканцев, которые, по отступлении обоих флангов, остались в центре, значительно выдававшемся и занятом прежде галлами и испанцами. Когда воины, составлявшие этот выступ, были обращены в бегство и таким образом линия фронта сперва выпрямилась, а затем, вследствие дальнейшего отступления, образовала в середине еще изгиб, то африканцы уж выдвинулись вперед по бокам и окружили флангами римлян, которые неосмотрительно неслись в центр врагов. Вытягивая фланги далее, карфагеняне скоро заперли врагов и с тыла. С этого момента римляне, окончив бесполезно одно сражение и оставив галлов и испанцев, задние ряды которых они сильно били, начинают новую битву с африканцами, неравную не только потому, что окруженные сражались с окружавшими, но также и потому, что уставшие боролись с врагом, силы которого были свежи и бодры.

Уже и на левом фланге римлян, где стояли союзнические всадники, против нумидийцев завязалось сражение, сначала вялое, в котором карфагеняне начали действовать коварным образом. Почти 500 нумидийцев, имея, кроме обыкновенного оружия и стрел, скрытые под панцирями мечи, под видом перебежчиков, со щитами за спиной подъехали от своих к римлянам, вдруг соскочили с коней и, бросив к ногам врагов щиты и стрелы, были приняты в центр строя, затем отведены в арьергард и получили приказание расположиться там в тылу. И пока сражение завязывалось со всех сторон, они оставались спокойными; но, после того как внимание и взоры всех сосредоточены были на битве, нумидийцы, схватив щиты, валявшиеся повсюду между грудами мертвых тел, напали сзади на римский отряд и, поражая римлян в спины и рубя их колени, причинили страшный урон и произвели еще большую панику и смятение. В то время как в одном месте происходило бегство испуганных римлян, а в другом - отчаянная борьба, хотя уже с плохой надеждой на успех, Газдрубал, который командовал тою частью, вывел из центра строя нумидийцев, так как они вяло сражались со стоявшими против них римлянами, и послал их преследовать повсюду бегущих римлян, а испанских и галльских всадников присоединил к африканцам, которые уже почти изнемогали не столько от сражения, сколько от резни.

На другой стороне поля битвы консул Павел, в самом начале сражений тяжело раненный пращою, тем не менее с густою толпою воинов неоднократно наступал на Ганнибала и в некоторых местах восстановлял сражение; его прикрывали римские всадники, под конец оставившие лошадей, так как у консула не стало хватать сил даже управлять конем. Тогда, говорят, Ганнибал, получив известие, что консул приказал всадникам спешиться, сказал: "Мне было бы еще приятнее, если бы он передал мне их связанными". Спешившиеся всадники сражались так, как сражаются, когда победа врагов уже не подлежит сомнению; побежденные предпочитали умереть на месте, чем бежать, победители, раздраженные задержкою победы, рубили тех, кого не могли принудить к отступлению. Однако, когда римлян оставалось уже немного и они изнемогали от усталости и ран, тогда они были обращены в бегство, затем все рассеялись и, кто мог, старались найти своих лошадей, чтобы бежать. Когда военный трибун Г. Лентул, проезжая верхом, увидел окровавленного консула сидящим на камне, то сказал: "Боги должны были бы позаботиться о тебе, Луций Эмилий, так как ты один только неповинен в сегодняшнем поражении; возьми моего коня, пока у тебя есть еще сколько-нибудь сил, и я, сопровождая тебя, могу поднять и защитить тебя. Не допусти, чтобы это сражение было еще омрачено смертью консула: и без этого достаточно слез и горя". На это консул ответил: "Исполать тебе, Гн. Корнелий, за твою доблесть; но в напрасном сострадании не потеряй того незначительного времени, которое остается тебе, чтобы уйти из рук врагов! Иди, возвести всем вообще сенаторам, пусть они укрепят город Рим и обезопасят его гарнизонами прежде, чем придет победоносный враг, а, в частности, Квинту Фабию передай, что Эмилий и жил и умирает, помня его наставления; мне же позволь умереть среди этих моих павших воинов, чтобы мне не пришлось из консулов стать снова обвиняемым или же явиться обвинителем товарища и таким образом обвинением другого прикрыть свою невиновность".

Пока они вели этот разговор, сначала нахлынула толпа бегущих сограждан, потом - враги: они засыпали консула стрелами, не зная, кто он, а Лентула среди замешательства унес конь. Тогда римляне бросились со всех сторон врассыпную. 7 тысяч человек прибежало в меньший лагерь, 10 тысяч - в больший, а почти 2 тысячи - в самую деревню Канны; эти последние немедленно были окружены Карфалоном и его всадниками, так как деревня Канны не была защищена никакими укреплениями. Другой консул, случайно ли или намеренно, не присоединился ни к одному отряду беглецов, но приблизительно с 50 всадниками бежал в Венузию. Говорят, что было перебито 45 тысяч 500 пехотинцев, 2 тысячи 700 всадников и притом почти столько же граждан, сколько союзников...

Таково было сражение при Каннах, столь же известное, как и поражение при Алии; впрочем, насколько по последствиям оно менее важно, потому что враг бездействовал, настолько более тяжко и позорно вследствие избиения войска. Ибо бегство при Алии, предав город, спасло войско; при Каннах же за бежавшим консулом последовало едва 50 человек, почти все остальное войско принадлежало другому консулу, погибшему вместе с ним...

Когда все полководцы, окружив победителя Ганнибала, поздравляли его и советовали, чтобы он после такого сражения остальную часть дня и следующую ночь дал отдых себе и усталым воинам, предводитель конницы Магарбал, считая неуместным медлить, сказал: "Напротив, чтобы ты знал результат этого сражения, я заявляю тебе, что на пятый день ты будешь пировать победителем в Капитолии; последуй за мной: я пойду вперед со всадниками, чтобы враги прежде узнали о моем приходе, чем о намерении прийти". Ганнибалу этот совет показался чересчур блестящим и слишком величественным, чтобы сразу уразуметь его, поэтому он похвалил желание Магарбала, но заявил, что для обсуждения его предложения необходимо время. Тогда Магарбал сказал: "Не всё, конечно, боги дают одному человеку: ты, Ганнибал, умеешь побеждать, но не умеешь пользоваться победою". Все признают, что бездействие этого дня послужило спасением для города и для римского государства.

На следующий день, лишь только рассвело, карфагеняне усердно принялись собирать военную добычу и обозревать место избиения римлян, отвратительное даже для врагов. Римляне лежали тысячами, пехотинцы и всадники вперемежку, кого с кем соединил случай, или сражение, или бегство. Некоторые, приведенные в чувство вызванным утренним холодом сжиманием ран, окровавленные, приподнимались из груды трупов, но враги их добивали. Других карфагеняне нашли еще живыми, лежащими с перерубленными бедрами и коленями; они обнажали шею и горло и просили лишить их последней крови. Третьих нашли с закопанными в землю головами; очевидно было, что они сами вырывали для себя ямы и, засыпая лицо валившеюся сверху землею, душили себя. Особенно внимание всех обратил на себя нумидиец, живой еще, с истерзанным носом и ушами, лежавший под мертвым римлянином; не будучи в состоянии взять руками оружие, он в ярости рвал врага зубами и в таком положении испустил дух...

В Рим пришло известие, что... вся армия окончательно истреблена вместе с двумя консулами и уничтожены все военные силы. Никогда, пока Рим был цел, в стенах его не было такого ужаса и смятения. Поэтому я не возьму на себя этого труда и не стану рассказывать о том, что при подробном изложении могу изобразить слабее действительности. После того как в прошедшем году погиб консул и войско при Тразименском озере, настоящее поражение не было ударом, последовавшим за ударом, а тяжким бедствием, так как приходили вести, что вместе с обоими консулами погибли оба консульские войска, что нет уже ни одного римского лагеря, ни одного вождя, ни одного воина; что Апулия, Самний и почти уже вся Италия сделались собственностью Ганнибала. Конечно, никакой другой народ не вынес бы бремени такого тяжкого поражения. С ним можно сравнить поражение карфагенян в морском сражении при Эгатских островах; сокрушенные им, они уступили Сицилию и Сардинию, а затем согласились сделаться нашими данниками [и оброчными], или поражение в Африке, которому впоследствии подвергся этот самый Ганнибал. Их можно сравнивать с настоящим поражением разве только в том отношении, что они были перенесены с меньшим мужеством.