Бои начались

Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5-й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет.

Вскрывать его мы имели право только по распоряжению Председателя Совнаркома СССР или Народного комиссара обороны. А тут стояла подпись заместителя начальника оперативного отдела штарма. Приказав дежурному уточнить достоверность депеши в округе, в армии, в наркомате, я вызвал начальника штаба, моего заместителя по политчасти и начальника особого отдела:

- Ваше мнение, товарищи, как поступить в данном случае?

Все высказали сомнение, подозревая какую-то провокацию.

Дежурный доложил, что связь нарушена. Не отвечают ни Москва, ни Киев, ни Луцк.

Пришлось взять на себя ответственность и вскрыть пакет.

Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. В четыре часа приказал объявить боевую тревогу, командирам дивизий Новикову, Калинину и Черняеву прибыть на мой КП.

Пока войска стягивались на исходное положение, комдивам были даны предварительные распоряжения о маршрутах и времени выступления. Штаб корпуса готовил общий приказ.

Вся подготовка шла в быстром темпе, но спокойно и планомерно. Каждый знал свое место и точно выполнял свое дело.

Затруднения были только с материальным обеспечением. Ничтожное число автомашин. Недостаток горючего. Ограниченное количество боеприпасов. Ждать, пока сверху укажут, что и где получить, было некогда. Неподалеку находились центральные склады с боеприпасами и гарнизонный парк автомобилей. Приказал склады вскрыть. Сопротивление интендантов пришлось преодолевать соответствующим внушением и расписками. Кажется, никогда я не писал столько расписок, как в этот день.

А. Г. Маслов с утра добивался связи наверх. Лишь к десяти часам каким-то путем он па несколько минут получил Луцк. Один из офицеров штаба армии торопливо сказал, что город вторично подвергается бомбежке, связь все время рвется, положение на фронте ему неизвестно.

Почти к этому же времени удалось получить сведения, что Киев бомбили немцы. PI тут же связь опять нарушилась.

С командованием округа, которому мы непосредственно подчинялись, связаться никак не могли. От него за весь день 22 июня - никаких распоряжений.

Около одиннадцати часов над нами на большой высоте прошло до двадцати немецких бомбардировщиков. Зенитная артиллерия обстреляла их.

Все эти события убедили меня в том, что действую правильно. Это подбодрило, и я все внимание сосредоточил на подготовке войск.

Горючее, боеприпасы, обеспечение порядка в самом городе, охрана воинского имущества, остающегося после ухода войск, забота о семьях офицеров, проверка готовности частей, митинги личного состава - все нужно было успеть сделать в считанные часы. И вместе с тем мысль была уже там, впереди. За долгие годы службы в строю я видел войну в натуре, познал ее в полном смысле слова и поэтому все более задумывался над тем, что встретит, идя в поход и в бой, наш необстрелянный солдат.

Вот деталь, по которой читатель - представитель нового поколения, - возможно, поймет ход мыслей комкора в первый день так неожиданно начавшейся войны. Выступая в поход по тревоге, я запретил выдавать офицерам и сержантам защитного цвета петлицы и знаки различия. Командир должен резко выделяться в боевых порядках. Солдаты должны его видеть. И сам он должен чувствовать, Что его видят и следят за его поведением, душою и волей подравниваются по нему.

В четырнадцать часов 22 июня корпус выступил по трем маршрутам в общем направлении Новоград-Волынский, Ровно, Луцк. Справа по автостраде следовала одной колонной 131-я мотострелковая дивизия. Ее вел полковник Н. В. Калинин, хороший боевой командир, из бывших кавалеристов. По расчету времени эта дивизия выдвигалась значительно вперед. Калинин сумел, правда с большой перегрузкой, усадить свою пехоту на автомашины и танки. Немного грузовиков мы смогли ему подбросить в последний момент.

В центре уступом назад шла 35-я танковая дивизия генерал-майора Н. А. Новикова, опытного танкиста, а левее - 20-я танковая дивизия. Организовали разведку и охранение.

В воздухе с момента объявления тревоги и на походе мы не видели нашей авиации. Немецкие самолеты появлялись довольно часто, это были преимущественно бомбардировщики, проходившие над нами на большой высоте, почему-то без сопровождения истребителей.

Мы вскоре узнали, в чем дело, увидев наши разбитые и сожженные самолеты, так непредусмотрительно сосредоточенные на аэродромах приграничной полосы.

К началу войны 9-й мехкорпус был укомплектован личным составом почти полностью. Не хватало еще вооружения, и обучение людей не было завершено. Но в сложившейся обстановке воевать с этим составом было можно.

Несчастье заключалось в том, что корпус только назывался механизированным. С горечью смотрел я на походе на наши старенькие Т-26, БТ-5 и немногочисленные БТ-7, понимая, что длительных боевых действий опи не выдержат. Не говорю уже о том, что и этих танков у нас было не больше трети положенного по штату. А мотопехота обеих танковых дивизий! Положенных машин у нее не было, но поскольку значилась моторизованной, не имела ни повозки, ни коня.

Тогда нам было не до анализа и критики. Их размагничивающему влиянию мы не поддавались, а стремились собрать в боевой кулак наши силы и получше их организовать, чтобы честно выполнить свой солдатский долг. Но теперь, вспоминая минувшее с поучительной целью, можно сказать, что в директиве Генерального штаба не был предусмотрен вариант, как действовать корпусу, если события войны застанут его в стадии формирования, без боевой техники и транспорта. А об этом не следовало забывать. Директива имела в виду полнокровное механизированное соединение, обеспеченное всем для выполнения любой боевой задачи.

Мы были вынуждены с первого же дня вносить необходимые поправки. Жизнь заставляла! Основная масса войск корпуса - по существу, пехота, лишенная конского тягла, - совершила в первый день 50-километровый переход. Для меня это до сих пор - пример выносливости и самоотверженности советского солдата. Но люди совсем выбились из сил. Я видел их в конце этого марша. Пехота вынуждена была нести на себе помимо личного снаряжения ручные и станковые пулеметы, 50- и 82-миллиметровые минометы и боеприпасы к ним. И в какую жару...

Пришлось сократить переходы до 30-35 километров. Ночью вместе с Новиковым и Черняевым обдумали итоги первого дня и сделали выводы. Дали нашим так называемым танковым дивизиям новый порядок движения. В первом эшелоне - танки с пехотным десантом и частью артиллерии. Этот эшелон двигался скачкообразно от рубежа к рубежу, отрываясь от пехоты и поджидая ее. Основная масса войск и артиллерии следовала вторым эшелоном в обычном, предусмотренном для пехоты порядке.

Мотострелковая дивизия, имея машины, к исходу 22 июня достигла района Ровно, где и остановилась на привал, совершив 100-километровый переход. К этому времени связь штаба корпуса со всеми соединениями была устойчивой, и положение не вызывало беспокойства.

Утром 23 июня полковник Калинин прислал донесение. Командарм М. И. Потапов временно подчинил его дивизию себе и поставил задачу: выйти на реку Стырь, занять к исходу дня оборону по восточному берегу этой реки на участке Жидичи, Луцк, Млынов и не допустить прорыва немцев на восток. Сделано это было через голову командира корпуса.

Из донесения и из других источников смутно вырисовывалась картина событий па луцком направлении. Во всяком случае, стало очевидным, что противнику удалось прорваться через границу и значительно продвинуться вглубь.

Не изменяя походного порядка, главные силы корпуса продолжали 23 июня движение по намеченным маршрутам, усилив разведку на флангах.

Поскольку Калинин был впереди, мы решили выдвинуть на направлении 35-й танковой дивизии наш КП. Маслов выслал вперед взвод саперов на машинах, и мы поехали с намерением по пути проследить переправу частей генерала Новикова через реку Горынь южнее Ровно.

Паром не мог обеспечить по времени переправу дивизии. Внесли поправку, распорядившись использовать мост у местечка Гоща. Затем наш штаб двинулся далее. На случай я прихватил с собой батарею 85-миллиметровых пушек.

Дорога пролегала через огромный массив буйно разросшихся хлебов. Не помню, кто из нас сначала заметил странное явление: то в одном, то в другом месте в море колосьев показывались и исчезали необычно одетые люди - кто в нательной рубахе, кто в крестьянской одежде и рваной соломенной шляпе. Я приказал остановиться, выловить скрывавшихся и разузнать, что они тут делают. Так мы впервые встретили "выходцев из окружения". Они принадлежали к различным подразделениям. Между прочим, оказались два бойца из взвода, посланного оборудовать КП корпуса. Их мы прежде всего и опросили. Саперный взвод, по их рассказу, наскочил на немецкие танки и мотоциклистов, был атакован и окружен. Все якобы погибли, лишь нескольким удалось бежать. И другие из опрошенных всячески доказывали, что их части разбиты и погибли, а сами они чудом спаслись и, боясь плена, переоделись, думая в таком виде прорываться к своим. Страх у них оказался сильнее здравого смысла. Маскарад не спасал. Впоследствии мы видели трупы таких вот "окруженцев", расстрелянных немцами.

К концу дня нас ожидал еще один сюрприз, но другого рода. Восточнее Здолбуново, из рощи, находившейся километрах в трех, навстречу нам выдвинулись пять немецких танков и три автомашины с пехотой. Штаб подготовился к бою. Батарея развернулась, получив распоряжение открыть огонь прямой наводкой. Немцы все это увидели и, не приняв боя, быстро ретировались в лес.

Это обстоятельство сильно огорчило наших артиллеристов. Им так хотелось обстрелять врага!

КП пришлось оборудовать несколько севернее.

Положение требовало выяснить обстановку и в зависимости от этого начать действовать, дав войскам возможность хоть немного отдохнуть и привести себя в порядок после форсированных переходов.

Где-то впереди или в стороне от нас должны были находиться части 19-го и 22-го мехкорпусов генералов Н. В. Фекленко и С. М. Кондрусева. Разведгруппы, возглавляемые офицерами штаба корпуса, отправились на поиски. С одной из них на своем неизменном мотоцикле выехал начальник штаба корпуса. В результате мы установили, что Кондрусев выступил в направлении Ковеля и ведет уже бой передовыми частями севернее Луцка. Корпус Фекленко движется на Дубно.

Маслов, вернувшись, доложил, что ему удалось на короткое время связаться с начальником штаба фронта генералом М. А. Пуркаевым. Тот успел передать, что корпус переходит в подчинение 5-й армии и нам следует сосредоточиться в районе Клевань, Олыка.

- Что он сказал о положении на фронте?

- Ничего не сказал. Видимо, ему самому неясно, где и что...

Наши части шли вперед. Навстречу по шоссе Луцк - Ровно катился беспорядочный поток гражданских людей, эвакуировавшихся на восток. Над шоссе уже часто появлялись немецкие самолеты. Они бомбили войска и беженцев.

24 июня 9-й мехкорпус вышел в район сосредоточения и вступил в бой.

131-я мотодивизия, отбросив за Стырь форсировавшие ее передовые части противника, вела бой на рубеже Луцк и южнее, отражая попытки немцев снова переправиться па восточный берег.

35-я танковая дивизия вела бой юго-западнее Клевани, имея перед собой части 13-й немецкой танковой дивизии.

20-я танковая дивизия на рассвете 24-го головным полком с ходу атаковала располагавшиеся на привале в районе Олыка моторизованные части 13-й танковой дивизии немцев, нанесла им большие потери, захватила пленных и много трофеев. Уже в этот день полковник Черняев показал, что обладает настоящей воинской хваткой. Закрепившись, его части весь день успешно отбивали атаки подходивших танковых частей противника.

КП корпуса расположился в районе Клевани. На следующий день та же картина - упорные оборонительные бои па рубеже Луцк, Олыка, южнее Клевани с танками и мотопехотой двух немецких дивизий (14-й и 13-й). Противник стремился перехватить дорогу Ровно - Луцк и овладеть Луцком. Наши части в результате героизма солдат, мужества и мастерства офицеров отразили эти попытки. Лишь к вечеру стало затихать. Немцы тогда ночью не наступали. Закатывалось солнце - и они останавливались па отдых, обозначая фронт факелами зажженных деревень.

26 июня по приказу командарма Потапова корпус нанес контрудар в направлении Дубно. В этом же направлении начал наступать левее нас 19-й мехкорпус, а правее наносил удар генерал Кондрусев. Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск, уже двое суток дравшихся с сильным врагом, без учета их удаленности от района вероятной встречи с противником.

Время было горячее, трудности исключительные, неожиданности возникали везде. Но возьмем распоряжение фронта: "Нанести мощный контрудар во фланг прорвавшейся группе противника, уничтожить ее и восстановить положение". Согласовывалось ли оно с обстановкой на участке, о котором идет речь, не говоря уже о положении, сложившемся к 26 июня на житомирском, владимир-во-лынском и ровненском направлениях, где немецкие войска наносили свой главный удар? Нет, не согласовывалось. У меня осталось впечатление, что командующий фронтом и его штаб в данном случае просто повторили директиву Генштаба, который обстановки мог и не знать. Правильнее было бы взять на себя ответственность и поставить войскам задачу, исходя из положения, сложившегося к моменту получения директивы Генерального штаба.

Корпуса продолжали тяжелые бои с противником, который все усиливал нажим. Кроме действовавших здесь танковых и моторизованных сил он подтянул и пехотные дивизии.

Связь с соседями то и дело прерывалась. Удалось узнать, что 22-й мехкорпус сам был атакован большими вражескими силами, понес потери и отброшен на северо-восток от Луцка. В самом начале боя был убит генерал

Кондрусев, в командование вступил начальник штаба В. С. Тамручи. Сосед слева- 19-й корпус - при попытке начать наступление тоже был атакован противником из района Дубно, отброшен к Ровно, где и ведет оборонительный бой.

Вечером к нам на КП пришел командир танковой дивизии 22-го мехкорпуса в весьма расстроенном состоянии, с забинтованной рукой. Тон его доклада вынудил меня к довольно резкому разговору:

- Немедленно прекратите разглагольствования о гибели корпуса! Двадцать второй дерется, я только что говорил с Тамручи. Идите, приступайте к розыску своих частей, присоединяйтесь к ним...

Выехав с группой офицеров штаба на высотку в расположении ведущих бой частей 20-й танковой дивизии, мы наблюдали движение из Дубно в сторону Ровно огромной колонны автомашин, танков и артиллерии противника. А с юга к рубежу нашего участка обороны шли и шли новые колонны.

Все, что мог сделать командир корпуса, располагая очень небольшим количеством танков, - это опереться на артиллерию. Так я и поступил. Не могу отказать себе в удовольствии вспомнить один яркий момент этих до невозможности трудных боев.

Был опять получен приказ о контрударе. Однако противник настолько превосходил нас, что я взял на себя ответственность не наносить контрудар, а встретить врага в обороне. В тех лесистых, болотистых местах немцы продвигались только по большим дорогам. Прикрыв дивизией Новикова избранный нами рубеж на шоссе Луцк - Ровпо, мы перебросили сюда с левого фланга 20-ю танковую с ее артполком, вооруженным новыми 85-миллиметровыми орудиями. Начальник штаба организовал, а Черняев быстро и энергично осуществил маневр.

Орудия поставили в кюветах, на возвышенностях у шоссе, а часть - прямо на дороге.

Настал момент встречи. Немцы накатывались большой ромбовидной группой. Впереди мотоциклисты, за ними бронемашины и танки.

Мы видели с НП, как шла на 20-ю танковую внушительная сила врага. И увидели, что с ней стало. Артиллеристы подпустили фашистов поближе и открыли огонь. На шоссе образовалась чудовищная каша - обломки мотоциклов и бронемашин, тела убитых. Инерция движения наступавших войск давала нашим орудиям все новые цели.

Враг понес тут большой урон и был отброшен. Генерал Новиков, используя удачу Черняева, двинулся вперед и сумел занять нужные нам высотки.

Н. В. Калинин прислал в штаб корпуса важные показания пленного немецкого полковника, который, между прочим, на допросе сказал:

- Артиллерия ваша превосходна, да и дух русского солдата на высоте.

Мы заставили противника довольно долго по тем временам топтаться на месте. Было ясно, что наша "дерзость" не останется без возмездия. Оно и появилось в виде девяток "юнкерсов". Самолеты налетали волнами, бомбили пас нещадно, но безрезультатно. Заботами офицеров солдаты были укрыты в лесу, пушки и танки поставлены в окопы.

Мне, как командиру корпуса, больше всего доставляло неприятностей отсутствие информации о положении на фронте. Чувство локтя необходимо не только солдату. Оно - в более широком понимании - необходимо и высшему комсоставу борющихся войск. Без этого, хочешь или не хочешь, творческая мысль оказывается связанной.

Всю информацию пришлось добывать самим. Штаб наш быстро вжился в ту, порою казалось - невыносимую, ситуацию, в которую мы были поставлены. Маслов организовал буквально охоту за информацией, чтобы уловить логику событий и дать сведения, необходимые для управления войсками. Многие штабные офицеры погибли, выполняя задания.

По отрывочным сообщениям удавалось более или менее узнавать или догадываться, что происходит на пашем направлении. Как идут дела на участках других армий Юго-Западного фронта, мы не знали. По-видимому, генерал Потапов был не в лучшем положении. Его штаб за все время, что я командовал 9-м мехкорпусом, ни разу не смог помочь нам в этом отношении. К тому же и связь с ним чаще всего отсутствовала.

Полезные данные были получены при опросе пленных, а их наши дивизии взяли уже несколько сот человек - как солдат, так и офицеров, в том числе был и захваченный артиллеристами Черпяева полковник. У пего при пленении нашли ценные документы и карты.

Картина была неутешительной. Немцам удалось внезапным ударом заранее сосредоточенных крупных сил прорваться на стыке 5-й и 6-й наших армий. В прорыв вошли танковые и моторизованные соединения. Эти войска развивали успех, стремясь быстрее продвинуться на житомирском направлении.

Главный удар противника пришелся южнее нас. Описывая военные события в районе Луцка и гордясь мужеством и умелыми действиями вверенных мне войск, я все же откровенно скажу: трудно представить, как бы мы выглядели, окажись под воздействием вражеских сил на направлении главного удара.

Нам тоже было нелегко. Командир 131-й мотодивизии донес, что пехота и танки противника отбросили его полки, оборонявшиеся на рубеже реки Стырь, и на широком фронте форсировали реку. Напрашивался вывод, что враг наращивает силы и на пашем направлении и готовит здесь удар более мощным танковым кулаком.

Дивизии наши поредели. Но бойцы и командиры из необстрелянных стали обстрелянными. Значение этого нельзя недооценить. У них появился вкус к бою. Они на личном опыте убедились, что "немцев, как и японцев, бить можно" (это выражение одного танкиста из 35-й танковой дивизии; я поинтересовался - при чем японцы, оказывается, он помнил Халхин-Гол).

Словом, люди стали сильнее, хотя их стало меньше. В тяжелых боях мы нашли необычный источник пополнения: в лесах близ Клевани бродило тогда много людей - и отдельные бойцы, и группы, оказавшиеся оторванными от своих частей; мы их собирали и направляли в моторизованные части корпуса, точнее сказать - в паши пехотные полки. В большинстве это были неплохие люди, но растерявшиеся в тяжелой и непривычной обстановке. Огромной силы внезапный удар, стремительное продвижение врага в глубь нашей территории ошеломили многих. Нелегко было избавиться от этого шока.

Вид организованного и борющегося боевого коллектива отрезвлял их, и они снова - и, думаю, навсегда - становились солдатами. Эти люди в ближайших боях хорошо себя показали. Великую помощь им оказал наш политический аппарат, коммунисты и комсомольцы подразделений и частей-помощь в том, чтобы воспрянуть духом, обрести себя, смыть с души осадок неуверенности, которая еще недавно заставляла их при появлении даже небольшой группы немецких танков кричать: "Нас окружают!"

С этим "лесным пополнением" случались разные встречи. Как-то в одной из групп мое внимание привлек сидевший под сосной пожилой человек, без знаков различия, никак не похожий на солдата. Рядом с ним была санитарка. Оказалось, что это офицер. Меня возмутили его отрешенность и апатия. Разговор я повел очень резко: как он смел хотя бы на минуту потерять достоинство и честь командира?! Встряска подействовала. Офицер кинулся выполнять мое приказание - собрать к утру всех оказавшихся в лесу и сформировать команду. Он выполнил приказание и позже воевал неплохо.

Там, где были крепкие кадры командиров и политработников, части в любой обстановке дрались уверенно, оказывая врагу достаточный отпор.

Немцы бросали и бросали против 9-го мехкорпуса все новые силы. Упорные бои продолжались до 29 июня. Противнику не удалось перехватить дорогу Ровно - Луцк на направлении Клевани. Также не удалось ему вообще прорвать оборону войск 5-й армии. Правда, он смог вводом дополнительных сил потеснить правый фланг армии на участке Ковель, Луцк и форсировать реку Стырь. Но этим не избавил себя от угрозы со стороны наших войск, т. е. 5-й армии и приданных ей мехкорпусов, нависавших с севера над флангом основной немецкой группировки, устремившейся на Житомир. Эта угроза сильно беспокоила вражеское командование. Отсюда - непрерывные атаки, все более мощные, с целью ее ликвидировать.

30 июня для наших войск создались серьезные трудности на житомирско-киевском направлении, вследствие чего 5-я армия начала отход на рубеж старых укрепрайонов. К нашему огорчению, состояние старых У Ров не улучшилось. Соединения корпуса, отражая атаки наседавшего противника, отходили от рубежа к рубежу, применяя методы "подвижной обороны".

У Новоград-Волынского корпус, отбив врага, занял оборону по реке Случь, оседлав дорогу па Житомир.

Немецкие танковые и моторизованные соединения были оснащены техникой, которая превосходила по своим качествам наши устаревшие машины Т-26 и ВТ.

После форсированных переходов и десятидневных боев у нас и этих устаревших танков оставались единицы (насколько мне известно, не лучше было и в 19-м и в 22-м мехкорпусах). Несмотря на столь плачевное положение с материальной частью и понесенные в боях потери, корпус продолжал упорно сражаться.

Командиры дивизий полковник Н. В. Калинин, генерал Н. А. Новиков и полковник В. М. Черняев оказались на высоте в этих первых боях. В обстановке исключительно сложной они с честью справились со своими трудными обязанностями. Сказались глубокие знания, творческая инициатива, решительность, умение не колеблясь брать на себя ответственность, когда этого требовало резко менявшееся течение боев. Командиру корпуса было легко работать с такими замечательными офицерами, хотя, кажется, слово "легко" противопоказано для тех дней.

Помнится, когда еще корпус дрался в районе Клевани и воспретил немцам перехват шоссе, удалось как-то собраться накоротке. Впервые после начала войны встретились все вместе. Дружеские объятия. Расцеловались. Живы. И воюем.

На войне имеют большое значение товарищеские отношения!..

Под Клеванью отлично сражался Черняев. Вскоре этого прекрасного офицера не стало. Был ранен в ногу, мы его эвакуировали со всеми возможными предосторожностями. Он скончался в харьковском госпитале от гангрены. Сослуживцы по 9-му мехкорпусу хранят о нем память как о герое.

Ни огромное превосходство в танках, ни широкое использование авиации, которая беспрепятственно бомбила наши боевые порядки, особенно там, где враг наносил удар, не сломили упорства корпуса. Гитлеровцам не удалось разгромить нас, как они к этому ни стремились. Враг смог лишь выталкивать паши войска, неся при этом большие потери.

Сочетая усилия пехоты, артиллерии и незначительного количества танков, комбинируя их действия, мы стремились нанести противнику как можно больший урон. И это нам удавалось на протяжении всех боев под Луцком и под Новоград-Волынским. За отличия в этих боях все командиры дивизий 9-го мехкорпуса, многие командиры полков и другие офицеры и политработники были отмечены правительственными наградами. Получил орден наш неутомимый начальник штаба. В числе товарищей и я был награжден четвертым орденом Красного Знамени.

В разгар боев под Новоград-Волынским, где немцы пытались отбросить наш корпус на северо-восток, обеспечивая себе продвижение к Киеву, пришло распоряжение Ставки. Меня назначали командующим армией на Западный фронт. Было приказано немедленно прибыть в Москву.

Сдав командование генералу А. Г. Маслову, 14 июля на машине отправился в Киев. Приехал туда поздним вечером.

Крещатик, обычно в эти часы кишевший народом, был пуст, молчалив и погружен в темноту. Остановив машину, чтобы узнать, где найти штаб фронта, я закурил папиросу. Из мрака с разных сторон понеслись крики: "Гаси огонь!", "Жизнь тебе надоела?", "Немедленно гаси"... и другие слова покрепче. Все это выходило за пределы разумной настороженности. Что ж, пришлось покориться и быстро потушить папиросу.

На восточном берегу Днепра, в Броварах, разыскал КП фронта. Остаток ночи провел в штабе, договорившись утром вылететь самолетом в Москву.

Утром представился командующему фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу. Он был заметно подавлен, хотя и старался сохранить внешнее спокойствие. Я считал своим долгом информировать командующего о том, какова обстановка в полосе 5-й армии. Он слушал рассеянно. Мне пришлось несколько раз прерывать доклад, когда генерал по телефону отдавал штабу распоряжения. Речь шла о "решительных контрударах" силами то одной, то двух дивизий. Я заметил, что он не спрашивал при этом, могут ли эти дивизии контратаковать. Создавалось впечатление, что командующий не хочет взглянуть в лицо фактам.

А немцы раскалывали войска Юго-Западного фронта в центре, стремительно продвигаясь к Киеву. Появилась угроза окружения 6, 26 и 12-й армий.

15 июля я покинул Киев, получив предварительно сведения, что на Западном фронте тоже неблагополучно - немцы подходят к Смоленску.

По дороге в Москву невольно снова и снова перебирал в уме все, что пришлось увидеть, ощутить и узнать накануне и в первые недели войны. Мне уже тогда стали известны многочисленные примеры невиданной стойкости наших солдат. Подлинный героизм проявили гарнизоны Бреста, Либавы. С беззаветной храбростью дрались многие наши части и соединения. И все же было ясно, что приграничное сражение нами проиграно. Остановить врага теперь можно будет не подбрасыванием разрозненных частей и соединений к расшатанному фронту, а сосредоточением где-то в глубине нашей территории сильной группировки, способной не только противостоять мощной военной машине противника, но и нанести ему сокрушающий удар.

На первый план выдвигается задача задержать, остановить врага. Это вопрос жизни и смерти для всей страны.

В разгаре было Смоленское сражение, и мне выпала честь стать его участником на завершающем этапе. Обстоятельства вступления в командование были несколько необычными.