В вихре революции

 Но ты, у берега моря
 стоящий на крепкой страже
 морской тюремщик, запомни
 высоких копий сверканье,
 валов нарастающий грохот,
 язык языков пожара
 и ящерицу, что проснулась,
 чтоб вытащить когти из карты*.

Николас Гильен

^* (Перевод О. Савича.)

В этой революции все было необычно, неожиданно, непохоже на революции, которые время от времени сотрясали политическую атмосферу латиноамериканских стран и о которых можно было бы сказать словами французской пословицы: "Чем чаще они происходили, тем больше все оставалось по-старому".

Были необычны эти повстанцы - бородатые, с длинными, пышными шевелюрами, увешанные оружием и амулетами, и их руководители - молодые красавцы, умные и безумно храбрые. И вели они себя не так, как обычные латиноамериканские "рыцари удачи": они, кажется, всерьез намеревались искоренить продажность, коррупцию и всякую гниль и сделать из Кубы самую передовую страну на континенте.

Подобные планы могли показаться трезвым наблюдателям несбыточной фантазией, ибо для того, чтобы изменить Кубу, нужно было освободить ее от "опеки", от экономического контроля американских монополий. Но осуществить последнее было значительно труднее, чем свергнуть Батисту.

Первый день Че в Гаване - 2 января 1959 года - был днем радостным, хотя и тревожным. Население столицы с неописуемым восторгом встретило своих освободителей, диктатор и его ближайшие приспешники бежали, гаванский гарнизон и полиция не оказали сопротивления повстанцам, однако противник все еще надеялся если не силой, то хитростью удержать власть.

В ночь с 1 на 2 января в столице произошли беспорядки, грабежи. В городе затаились батистовцы. Генерал Кантильо и полковник Баркин ушли в подполье, все еще надеясь при помощи своих американских покровителей стать хозяевами положения.

К власти рвались и другие группировки. Пытаясь укрепить свои позиции, сторонники Революционного студенческого директората захватили президентский дворец и университетский городок в Гаване.

Днем позже повстанцы провозгласили в освобожденном Сантьяго временным президентом республики судью Мануэля Уррутию, который, будучи членом трибунала во время процесса над Фиделем Кастро и другими участниками нападения на казармы "Монкада", высказался за их освобождение и с тех пор считался противником Батисты.

Тем временем в Гаване Че вместе с Камило пытаются сплотить революционные силы и разоружить воинские части и полицию. В первом же заявлении по телевидению Че говорит о необходимости создать революционную милицию, которая должна заменить полицию тирана. Повстанцы при содействии населения вылавливают бати-стовских палачей, которых "поселяют" в "Кабанью" под охрану бойцов восьмой колонны.

3 января находившийся проездом в Гаване лидер Чилийской социалистической партии, нынешний президент Чили Сальвадор Альенде через Карлоса Рафаэля Родри-геса, который договорился о встрече, посетил в "Кабанье" Че. Эта встреча была первым после победы революции контактом Че с видным представителем латиноамериканского национально-освободительного движения. Семь лет назад благодаря рекомендательному письму Альенде Че смог выехать из Эквадора в Гватемалу. Теперь его длинное путешествие по странам Латинской Америки закончилось в Гаване, городе, которого он до этого совершенно не знал и судьба которого в известной степени находилась в его руках.

Че произвел на Альенде неизгладимое впечатление. Особенно поразило Альенде, врача по образованию, что прославленный повстанческий командир был тяжело болен астмой.

Об этой встрече Альенде рассказывает: "В большом помещении, приспособленном под спальню, где всюду виднелись книги, на походной раскладушке лежал голый по пояс человек в зелено-оливковых штанах, с пронзительным взглядом и ингалятором в руке. Жестом он попросил меня подождать, пока справится с сильным приступом астмы. В течение нескольких минут я наблюдал за ним и видел лихорадочный блеск его глаз. Передо мной лежал, скошенный жестоким недугом, один из великих борцов Америки. Потом мы разговорились. Он без рисовки мне сказал, что на всем протяжении повстанческой войны астма не давала ему покоя. Наблюдая и слушая его, я невольно думал о драме этого человека, призванного свершать великие дела и находившегося во власти столь неумолимой и беспощадной болезни".

Здесь же, в коттедже, где всего лишь несколько дней тому назад жил батистовский комендант "Кабаньи", посетил больного Че корреспондент "Правды" Василий Чич-ков, который так писал об этом в своей книге "Заря над Кубой":

"Комната Гевары маленькая, может, метров двенадцать. Вдоль стены две железные кровати. Между ними комод и старинное зеркало. На комоде разбросаны длинные толстые сигары, лежат какие-то служебные бумаги...

Гевара сидит на кровати в зеленых солдатских брюках, в белой майке без рукавов, босиком. На большом гвозде, вбитом в стену, висит автомат, пистолет и другое снаряжение командира...

После взаимных приветствий я попросил прежде всего разрешения сфотографировать Гевару. Без особой охоты он натянул на себя гимнастерку, надел фуражку, и фото было сделано.

- Скажите, пожалуйста, как вы определяете классовый состав участников вашей революции? - начал я, вынимая блокнот и ручку.

- Революцию делали главным образом крестьяне, - негромко начал Гевара. - Я думаю, что среди повстанцев было шестьдесят процентов крестьян, десять процентов рабочих и десять процентов представителей буржуазии. Правда, рабочие очень помогли нам забастовочной борьбой. Но все-таки основа революции - крестьяне.

У Гевары черные, очень большие и очень грустные глаза. Длинные волосы, падающие до плеч, придают лицу поэтический вид. Гевара очень спокоен, говорит не спеша, даже с интервалами, будто подбирая слово к слову".

5 января в Гавану прибыл временный президент Ур-рутия. Не без труда его удалось поселить в президентском дворце, занятом сторонниками Студенческого директората. Уррутия объявил о назначении кабинета министров во главе с премьером Хосе Миро Кардоной. Б правительстве большинство портфелей получили представители буржуазии, вовсе не заинтересованные в осуществлении революционных преобразований. Но, по крайней мере, это не были батистовцы, реальная же власть на местах повсеместно переходила в руки деятелей Повстанческой армии, в частности, губернаторами провинций назначались активные участники повстанческой борьбы. Сам Фидель Кастро и другие руководители Повстанческой армии в правительство не вошли. Че получил на первый взгляд весьма скромное назначение: начальником военного департамента крепости "Кабанья", или, точнее, ее комендантом, Камило стал командующим сухопутными повстанческими силами.

В стране, таким образом, образовалось как бы двоевластие: с одной стороны - буржуазное правительство, не располагавшее реальной властью, с другой стороны - Повстанческая армия и связанное с нею "Движение 26 июля", которые все больше подчиняли своему контролю различные рычаги управления страной.

Представители крупной буржуазии стали группироваться вокруг президента Уррутии и премьер-министра Миро Кардоны, а антиимпериалистические силы - вокруг лидеров Повстанческой армии. Поляризация сил должна была привести к столкновению этих двух лагерей, однако исход такого столкновения пока был не ясен.

8 января в Гавану приехал Фидель Кастро. Все население столицы вышло на улицы, чтобы приветствовать повстанческого вождя. В тот же день Фидель выступил перед жителями столицы, заполнившими территорию крепости "Колумбия". Он призвал всех революционеров к единству. В этой речи Фидель упомянул и Че, назвав его "подлинным героем" революционной войны против Батисты.

9 января из Буэнос-Айреса прилетела на Кубу Селия, мать Че. Сын ее встретил в аэропорту, повез в "Кабанью", показал красавицу Гавану. Селия увидела сына возмужалым, сильным, уверенным в себе, настоящим борцом, таким, каким она всегда хотела видеть своего первенца.

Она спрашивала его про астму, но Че отшучивался, заверял ее, что кубинский климат и сигары действуют "губительно" на его болезнь.

Че познакомил Селию с Алеидой Марч. Спросил:

- Она тебе нравится?

- Очень, такая юная, прелестная и храбрая!

- Мы скоро поженимся.

- А как же Ильда, Ильдита?

- Ильде я сообщил, она отнеслась с пониманием к свершившемуся, согласилась оставить нам Ильдиту.

Революция победила, но борьба за осуществление революционных идеалов только начиналась. Фидель Кастро и его единомышленники хорошо усвоили ленинское положение о первой и самой неотложной задаче каждой подлинно передовой революции - о необходимости сломать буржуазную государственную машину. Сердцевиной этой машины на Кубе были преторианская армия, полиция, многочисленные тайные службы. Народ ненавидел их и поэтому с одобрением встретил решение об их разоружении, а затем и роспуске. Батистовская армия перестала существовать, а американскую военную миссию, которая на протяжении многих лет муштровала эту армию, Фидель просто уволил за бездарность и некомпетентность.

- Убирайтесь восвояси, - сказал членам миссии Фидель. - Мы не нуждаемся в ваших услугах, ведь ваших подопечных - батистовских вояк повстанцы разгромили.

Как военные советники вы провалились.

Теперь следовало примерно наказать батистовских палачей, руки которых были обагрены кровью кубинских патриотов. За семь лет пребывания Батисты у власти было замучено и убито около 20 тысяч кубинцев. Палачи должны были ответить за свои злодеяния: их наказания требовал народ, повстанцы неоднократно заверяли, что преступники не уйдут от возмездия. Были учреждены революционные трибуналы, которые судили этих преступников со строжайшим соблюдением всех норм правосудия. Подсудимым предоставлялось право приглашать в качестве защитников лучших адвокатов, вызывать любых свидетелей, оправдываться перед трибуналом. Процессы проходили открыто, в присутствии народа, журналистов, иногда передавались по телевидению. Характерно, что улики против подсудимых были столь неопровержимы, что почти все они признавали себя виновными в совершенных преступлениях. Наиболее одиозных палачей ревтрибуналы присуждали к высшей мере наказания - расстрелу.

Батистовские палачи в своем подавляющем большинстве были агентами американских разведывательных органов. Наказание их вызвало вопли негодования в Соединенных Штатах. Инспирируемая правящими кругами печать этой страны стала обвинять кубинских повстанцев в чрезмерной жестокости, пристрастии к кровопролитию, бесчеловечности.

В самой Кубе, где со свержением Батисты существовала свобода печати, противники революции тоже призывали во имя гуманизма и христианского милосердия не "проливать больше крови кубинцев" и пощадить жизнь тем, кто пытал, истязал и убиЕал патриотов. А так как эти преступники содержались в "Кабанье", где заседали ревтрибуналы, а комендантом "Кабаньи" был Эр-несто Че Гевара, то, естественно, главный огонь реакции и ее американских покровителей был направлен против него. Для всех этих темных сил Че - аргентинец, защитник гватемальской революции, участник повстанческой борьбы на Сьерра-Маэстре, освободитель Санта-Кла-ры - был не иначе как "рукой Москвы", агентом, засланным на Кубу, чтобы превратить ее в "колонию красного империализма".

Кампания против Че принесла больше вреда, чем пользы, его противникам. Популярность и авторитет Че и других вождей революции неуклонно росли в народе. Трудящиеся с неподдельным энтузиазмом поддерживали действия Фиделя Кастро и его соратников. Выступления революционных вождей собирали огромные массы народа. Че также выступал в самых различных аудиториях. Одним из первых его публичных выступлений в Гаване была речь в Коллегии врачей 16 января.

Врачи считали его своим коллегой, да и он сам в первые месяцы пребывания в Гаване, подписываясь, ставит перед своей фамилией титул доктора, а "Че" пишет в скобках после имени. Но вскоре он меняет свою подпись, вместо "доктор" пишет "майор", а с "Че" снимает скобки. И действительно, какой из него доктор, если он занимается теперь только политической и военной деятельностью? Что же касается медицины, то его интересует только ее социальный аспект, а именно: чтобы она служила не эксплуататорским классам, а народу. Об этом он говорил в своем выступлении перед гаванскими врачами.

В этой же речи Че, как бы отвечая на нападки реакционеров, объясняет свое участие в повстанческом движении своей приверженностью идеалам Хосе Марти - этого апостола кубинской независимости, выступавшего за тесный союз всех народов Латинской Америки в борьбе за свободу. "Где бы я ни находился в Латинской Америке, - сказал в своем выступлении Че, - я не считал себя иностранцем. В Гватемале я чувствовал себя гватемальцем, в Мексике - мексиканцем, в Перу - перуанцем, как теперь кубинцем на Кубе, и здесь, и всюду - аргентинцем, ибо не могу забыть матэ и асадо^*, такова моя характерная особенность".

^* (Асадо - мясо, жаренное на углях, аргентинское национальное блюдо. )

Этот аргентинец как бы являлся полномочным представителем всей Латинской Америки в кубинской революции. Его присутствие на острове Свободы, как все чаще стали называть родину Фиделя Кастро, символизировало латиноамериканский характер кубинской революции, подчеркивало, что эта революция является переломной вехой не только в истории Кубы, но всей Латинской Америки.

Че одним из первых указал на континентальное значение кубинской революции, которая показала, что профессиональную преторианскую армию может одолеть небольшая, но готовая на любые жертвы группа революционеров-повстанцев, если она пользуется поддержкой народа. Куба подтвердила, что для победы революции в отсталой аграрной стране необходима поддержка не только рабочих, но и крестьян, составляющих большинство населения. Поэтому первейший долг революционеров - работать среди крестьян, превратить их в опору революции.

Выступления Че настораживали американских монополистов, которые все еще надеялись "облагоразумить" бородачей, действуя через соглашательские элементы в кубинском правительстве. Дальнейшие события показали, что этим надеждам не суждено было осуществиться.

9 февраля по требованию руководителей Повстанческой армии правительство издало закон, согласно которому за заслуги перед кубинским народом Эрнесто Геваре предоставлялось кубинское гражданство и он уравнивался в правах с урожденными кубинцами.

12 февраля Че выступил по телевидению. Он заявил, что глубоко тронут присвоением ему кубинского гражданства, чести, которой в прошлом был удостоен только один человек - доминиканец генерал Максимо Гомес, главнокомандующий Армии национального освобождения в период войны за независимость. Теперь, сказал Че, он считает своей главной задачей бороться за осуществление аграрной реформы. На Кубе две тысячи латифундистов владеют 47 процентами всей земли, а 53 процента принадлежат всем остальным землевладельцам. Иностранные монополии владеют поместьями в десятки тысяч гектаров. С этим будет покончено, крестьяне получат землю. Если власти не осуществят аграрную реформу, то крестьяне сами возьмут землю, которая принадлежит им по праву.

Днем позже было объявлено об уходе в отставку правительства Миро Кардоны, который саботировал осуществление социальных преобразований. Пост премьер-министра занял Фидель Кастро. Это была большая победа всех народных сил, требовавших углубления революционного процесса, и поражение тех, лозунгом которых было "Ни шагу вперед!".

16 февраля 1959 года, вступая в должность премьер-министра, Фидель Кастро заявил, что в ближайшее время будет принят радикальный закон аграрной реформы.

Революция намеревалась идти вперед, несмотря на все растущее сопротивление реакции, уповавшей на то, что правящие круги Соединенных Штатов не допустят, чтобы у них "под носом" творились такого рода "безобразия".

11 февраля газета "Революсьон", орган "Движения 26 июля", напечатала статью Че "Что такое партизан?". В этой статье, написанной еще в горах, Че реабилитирует слово "партизан". Дело в том, что на Кубе в отличие от других стран Латинской Америки партизанами называли добровольцев, поддерживавших испанские войска в борьбе с патриотами в период войн за независимость. А патриотов называли повстанцами. Теперь партизаны - борцы за народное дело, писал Че, это те, кто сражался в Сьерра-Маэстре, это Повстанческая армия. Со свержением Батисты партизаны решили только одну из своих важных задач, другую - аграрную реформу - им еще предстоит осуществить, и за нее им следует сражаться с таким же упорством, решительностью и самопожертвованием, с каким они сражались против ба-тистовской диктатуры. Сила партизан, подчеркивал Че, в их связи с народом, в поддержке народа.

Появление этой статьи в печати знаменует начало активной литературно-публицистической деятельности Че, которой он отдавался со всей свойственной ему революционной страстностью на протяжении последующих пяти лет, проведенных им на Кубе.

Литературное наследие Че разнообразно по жанрам и содержанию и обширно по объему. Это работы по теории, стратегии и тактике партизанской войны; книга воспоминаний о партизанской борьбе против Батисты ("Эпизоды революционной войны"), написанная в лучших реалистических традициях латиноамериканской литературы; статьи-фельетоны (за подписью "Франко-тирадор" - "Свободный стрелок"), разоблачающие политику империализма США и его подпевал; доклады и лекции по вопросам кубинской истории, внешней политики, экономического, государственного и партийного строительства; отчеты о зарубежных поездках; выступления на заседаниях коллегии министерства промышленности; предисловия к различным книгам; письма. К этому следует добавить знаменитый "Боливийский дневник". Опубликованное литературное наследие Че превосходит сто печатных листов, хотя многое из написанного им еще не увидело света.

Че в своих работах стремился обобщить опыт партизанской войны на Кубе, использовать его для дальнейшего развития революционного процесса в Латинской Америке.

Этот опыт он следующим образом вкратце сформулировал в статье, специально написанной для советского издания, "Куба. Историко-этнографические очерки" (Москва, 1961):

"Власть была взята в результате развертывания борьбы крестьян, вооружения и организации их под лозунгами аграрной реформы и других справедливых требований этого класса, но при этом сохранялось единство с рабочим классом, с помощью которого была достигнута окончательная победа. Другими словами, революция пришла в города и деревни, пройдя через три основных этапа. Первый - создание маленького партизанского отряда, второй - когда этот отряд, увеличившись, посылает часть своих бойцов действовать в определенную, но еще ограниченную зону, и третий этап, когда эти партизанские отряды объединяются, чтобы образовать революционную армию, которая в открытых боях наносит поражение реакционной армии и завоевывает победу. Борьба, начавшаяся в то время, когда объективные и субъективные условия взятия власти еще не созрели полностью, способствовала размежеванию основных политических сил и вызреванию условий для взятия власти. Высшая точка этой борьбы - победа революции 1 января 1959 года".

Че правильно считал, что кубинская революция является не "случайностью", а закономерным явлением, открывающим этап народных, антиимпериалистических революций в Латинской Америке, и что поэтому опыт кубинской революции имеет не только местное, но и континентальное значение. Прав был Че и тогда, когда обращал внимание на необходимость превращения крестьянства в активного революционного союзника рабочего класса. Вызывает, однако, сомнение тезис, что партизанская война на Кубе началась, когда объективные и субъективные условия взятия власти народными силами еще не созрели, то есть, по существу, преждевременно.

Старая английская пословица гласит, что доказательством существования пудинга является возможность съесть его. Перефразируя ее, можно сказать, что доказательством существования объективных и субъективных условий для победоносной партизанской борьбы является победа революционных сил. Правда, математического соответствия здесь нет и быть не может. Революция может потерпеть поражение и при наличии объективных и субъективных условий для ее осуществления - в силу самых различных причин: ошибок стратегического или тактического порядка (вспомним знаменитые слова В. И. Ленина о том, что власть нужно брать 25 октября, ни днем раньше, ни днем позже), иностранной интервенции (вспомним судьбу Венгерской советской республики) , раскола революционных сил, гибели ее вождей и т. д.

Возможна и другая ситуация, а именно когда смелое, решительное выступление революционного авангарда парализует волю противника к сопротивлению, вносит разлад в его стан, активизирует народные массы и позволяет им одержать победу. Латиноамериканская практика знает и "перуанский вариант" захвата власти глубоко засекреченной, сравнительно узкой группой военных-патриотов без каких-либо контактов с широкими массами.

В этом вопросе, победа - вот определяющий критерий закономерности действий революционных сил. Победителей не судят! Победившую революцию было бы нелепо обвинять в том, что она началась несвоевременно.

Вопрос о путях революции в Латинской Америке требует более глубокого изучения с учетом того обстоятельства, что во многих странах насильственный захват власти является скорее традицией, правилом, чем исключением.

Этот вопрос более сложен, чем может показаться е первого взгляда. Разгадать пути развития революции в Латинской Америке сразу же после свержения Батисты было не так просто. Сегодня, когда, кроме кубинского, имеется еще чилийский и перуанский опыт, столь несхожие по форме, хотя и родственные по своей сути, можно сказать, что в этом вопросе возможны самые различные варианты. Конечно, было бы смешно винить Че в том, что он не мог предвидеть чилийского или перуанского вариантов, как неправильно было бы винить и тех, кто в 1956 году не мог предусмотреть победы Фиделя Кастро. Революционеры, даже одаренные, не ясновидцы, а жизнь всегда богаче любой, даже архиверной теории.

Но не будем слишком усложнять нашей задачи, мы пишем не политический трактат, а биографию, жизнеописание Эрнесто Че Гевары. В главном он, конечно, был прав, а главное заключалось в том, что с победой кубинских повстанцев социализм шагнул в Латинскую Америку и что теперь этот континент вступил в полосу народных антиимпериалистических революций.

Литературное наследие Че свидетельствует не только о его неуемной энергии, но и о всесторонней культуре, глубоком знании марксистской литературы, истории Кубы и других стран Латинской Америки, международной обстановки. Че не был начетчиком, рабом цитаты. Он всегда исходил из анализа конкретной действительности, стремился увидеть в ней ростки нового, использовать их для дела революции, во имя которой он жил и боролся и которой одной, и только ей одной, отдавал себя всего без остатка. Он был солдатом революции, революции он служил, вне революции себя не мыслил. И все, что он писал, говорил и делал, должно было служить революций.

Как политический писатель и мыслитель Че представляет собой новое явление в Латинской Америке. Ему чужды ложный пафос, многоречивость, сентиментальность, провинциализм, свойственные буржуазным деятелям. Стиль его работ скуп, он впечатляет не столько различного рода гиперболами, метафорами, сколько силой логического убеждения. Че, несомненно, был талантливым литератором, однако, когда руководство Союза писателей и артистов Кубы (УНИАК) предложило ему вступить в эту организацию, Че отказался, сославшись на то, что он не является "профессиональным литератором".

Че считал, что настоящий революционер-коммунист, тем более руководитель, должен отличаться скромностью и быть бессребреником. Причем эта скромность должна быть не показной, а подлинной. В этом вопросе Че но допускал никаких компромиссов. Эти его качества проявлялись в самой разнообразной, подчас неожиданной форме.

В начале марта 1959 года Че дошел до состояния почти полного физического истощения. Непрекращающиеся приступы астмы, отсутствие нормального отдыха - все это угрожающе подрывало его здоровье. Опасаясь за его жизнь, боевые товарищи чуть ли не силой заставили Че подлечиться и отдохнуть, выделив для этого виллу в пригороде Гаваны. Вилла принадлежала до революции одному из батистовских сатрапов, у которого была конфискована как собственность, приобретенная на незаконные средства. Реакционная печать не преминула отметить, что Че, поселившись в вилле, дескать, не прочь попользоваться благами бывшего батистовского прихвостня.

Че немедленно среагировал на эту грязную инсинуацию. В письме, опубликованном в газете "Революсьон" 10 марта 1959 года, он заявил, что в связи с болезнью, которую приобрел не в притонах или игорных домах, а работая на благо революции, был вынужден пройти курс лечения. С этой целью ему предоставлена властями вилла, ибо жалованье 125 песо (долларов), получаемое им как офицером Повстанческой армии, не позволяет ему снять необходимое помещение за свой счет. "Эта вилла принадлежит бывшему батистовцу, она шикарна, - писал Че. - Я выбрал наиболее скромную, но все же сам факт, что я в ней поселился, может вызвать негодование. Я обещаю, в первую очередь народу Кубы, что покину этот дом, как только восстановлю свое здоровье..."

Че не брал каких-либо гонораров за свои работы, опубликованные на Кубе. Гонорары же, которые он получал за границей, передавались им кубинским общественным или зарубежным прогрессивным организациям (так, например, гонорар за книгу "Партизанская война", изданную в Италии, был передан им итальянскому Движению сторонников мира).

Когда профессор Элиас Энтральго из Гаванского университета пригласил однажды Че выступить перед студентами с лекцией и сообщил, что за это выступление ему будет переведена определенная сумма денег, Че ответил ему вежливым, но крайне резким письмом.

"Мы с вами, - писал Че профессору Энтральго, - стоим на диаметрально противоположных позициях в нашем понимании, каким должно быть поведение революционного руководителя... Для меня непостижимо, чтобы партийному или государственному деятелю предлагалось денежное вознаграждение вообще за какую-либо работу. Что касается меня лично, то самым ценным из всех вознаграждений, полученных мною, является право принадлежать к кубинскому народу, которое я не сумел бы выразить в песо и сентаво".

Однажды, когда на Кубе ввели карточки на продовольствие, в присутствии Че его подчиненные обсуждали размеры продуктовой квоты, получаемой каждой семьей. Некоторые жаловались на скудное количество продуктов, отпускаемых по карточкам. Че возражал, в качестве доказательства указывал, что его семья не чувствует недостатка в продуктах.

Кто-то в шутку сказал: "Ты, как начальник, наверняка получаешь повышенную квоту".

Че возмутился. Однако на следующий день он тем же товарищам сообщил:

- Я проверил. Действительно, оказалось, что моя семья получала повышенную квоту. Теперь с этим безобразием покончено.

На первый взгляд могло показаться, что подобные "уравнительные" идеи Че были проявлением своего рода "левачества". В действительности же они только отражали стремление его и других единомышленников Фиделя Кастро, полностью их разделявших, показать народу, что они служат ему не из корыстных побуждений, а движимые сознанием революционного долга. В одной из своих речей после победы над Батистой Фидель Кастро говорил, что кубинский народ привык видеть в "революционере" - а так называли себя участники различных переворотов - нахального вида упитанного детину, часто вооруженного большим пистолетом. Он слоняется по приемным министерств, требуя себе "за заслуги" различного рода поблажки, привилегии и вознаграждения. Такого рода "революционер" превращался в общественного паразита, вызывая недоверие и презрение народа.

Но если такими были рядовые "революционеры" прошлого, то что говорить о тех, кто правил республикой после завоевания независимости, вроде генерала Мача-до, сержанта Батисты и им подобных "друзей народа". Власть означала для них в первую очередь возможность обогатиться, превратиться в миллионеров, утолить их низменные страсти.

Революционеры 1959 года были прямой противоположностью подобным спекулянтам от революции. Для себя они не желали ни почестей, ни богатства, ни какой-либо другой выгоды, а только права бескорыстно служить народу. Друзья и враги, народ пристально следили за каждым шагом вождей революции, пытаясь по их словам и делам разгадать: это обычная "революция" или это какая-то новая, настоящая, другая революция, о которой мечтали, но которой до сих пор еще не знали. Причем для определения характера революции личное поведение, образ жизни революционных вождей имели не меньшее значение, чем те высокие принципы, которые они провозглашали и защищали.

Новые революционные вожди не могли уподобиться католическим священникам, советовавшим своим овечкам следовать благим пожеланиям, а не их делам. Их слово не должно было расходиться с делом. Их главная сила была в моральном превосходстве над противниками.

Че прекрасно отдавал себе отчет в этом. И если кубинские товарищи не могли позволить себе, чтобы на них пало подозрение в политическом лицемерии, то тем более не мог себе этого позволить он, "урожденный кубинец" по президентскому декрету.

Но, кроме всех этих политических аргументов в пользу спартанского образа жизни, которого придерживался Че, была еще его личная склонность к простоте, к скромности в быту, свойственная ему антипатия ко всякого рода излишествам, роскоши и даже элементарным удобствам. Он действительно умел властвовать над своими физическими потребностями, довольствовался самым необходимым, не придавал никакого значения внешним атрибутам благополучия.

Но это вовсе не означало, что Че был аскетом, которому были чужды обычные человеческие радости.

2 июня 1959 года на скромной гражданской церемонии, где присутствовали Рауль Кастро, его жена и участница партизанской войны Вильма Эспин и несколько других близких друзей, Че оформил свой второй брак - с юной партизанкой Алеидой Марч, которую впервые встретил в одном из боев в горах Эскамбрая. После отплытия Че на "Гранме" Ильда вернулась в Перу. У нее были свои интересы и друзья. Между тем Сьерра-Маэстра превратила Че в кубинца, женитьба на Алеиде как бы освящала и подтверждала его намерение пустить свои корни на острове Свободы. Че был любящим, преданным мужем, заботливым отцом. За пять лет совместной жизни А ленда подарила ему четырех детей - двух дочек и двух мальчиков. Ильдита, дочь от первого брака, также жила с ними. Немногие свободные от работы часы Че проводил дома в кругу своей семьи.

Этот железный революционер любил не только своих детей, но детей вообще, детей трудящейся Кубы, о которых он неоднократно говорил как о надежде революции, как о ее наследниках, как о тех, кто будет продолжать ее бессмертное дело.

И дети тоже любили его, писали ему со всех концов Кубы. Всем своим детским корреспондентам Че отвечал, отвечал всерьез, как взрослым, как равный равному. В архиве Комиссии по увековечению памяти Че при ЦК КПК хранятся десятки писем кубинских школьников к Че и копий его ответов. Мы приведем только один из таких ответов десятилетнему ученику школы в селении Агуакатэ, провинция Гавана, пославшему на имя Че в конверте 50 сентаво в Фонд по укреплению экономики Кубы. Письмо с монетой почта вернула мальчику, который вновь послал его Че, но уже с почтовым переводом на указанную сумму. На этот раз оно нашло адресата, который 19 мая 1960 года ответил своему корреспонденту:

"Уважаемый друг!

Большое спасибо за твое доброе письмо от 30 марта, которое ты мне послал в связи с Почтовым днем школьника, и за почтовый перевод на сумму 50 сентаво, которую ты вносишь в фонд по укреплению нашей экономики. Посылаю тебе квитанцию № 9186, свидетельствующую о твоем патриотическом поступке.

Меня глубоко радует твое стремление продолжать учебу, и советую тебе всегда оставаться таким, чтобы быть полезным человеком твоей родине и самому себе. Это лучшая помощь, которую могут оказать дети революционному правительству.

Сожалею, что почта вернула тебе письмо с монетой и что ты поэтому подумал, что я не захотел тебе ответить. Уверяю тебя, что твое письмо доставило мне большую радость.

Прими мой привет, с уважением майор Эрнесто Че Гевара".

О чем думал Че в эти первые месяцы после победы революции?

Он считал, как и Фидель Кастро, что в первую очередь следует бороться за углубление революции, за замену старого буржуазного правительственного аппарата новым, преданным народу; бороться за замену старой армии - новой, революционной, костяком которой должна служить Повстанческая армия; бороться за осуществление реформ, подрывающих позиции американского капитала и местных эксплуататоров, в том числе за радикальную аграрную реформу; бороться за установление дружеских дипломатических, экономических и культурных связей с Советским Союзом и другими странами социалистического лагеря.

Эта программа совпадала с программой, которую отстаивали коммунисты, объединенные в Народно-социалистическую партию. Руководящее ядро Повстанческой армии и "Движения 26 июля", возглавляемое Фиделем Кастро, в которое входил и Че, претворяло в жизнь вышеуказанную программу, преодолевая одновременно антикоммунистические и антисоциалистические предрассудки, во власти которых все еще находилась значительная часть населения Кубы.

Вспоминая царившую тогда на острове политическую атмосферу, Фидель Кастро в речи, посвященной 100-летию со дня рождения В. И. Ленина (22 апреля 1970 г.), говорил:

"Не так далеки те времена, когда в результате долгих лет лживой и клеветнической пропаганды в нашей стране преобладала антимарксистская и антикоммунистическая атмосфера, получившая, к сожалению, широкое распространение.

Хотите, чтобы я привел вам пример? Вспомните первые годы революции.

Иногда из любопытства мы спрашивали у разных людей, в том числе и рабочих:

- Согласны ли вы с законом об аграрной реформе?

Согласны ли вы с законом о квартплате? Согласны ли вы с национализацией банков?

Мы задавали вопросы последовательно, о каждом из этих законов.

- Согласны ли вы с тем, что банки, где находятся народные деньги, вместо того чтобы принадлежать частным лицам, должны быть в руках государства, чтобы эти

средства использовались для развития экономики, в интересах страны, а не тратились по желанию частных лиц, которые владеют банками?

Нам отвечали:

- Да.

- Считаете ли вы, что эти рудники должны принадлежать кубинскому народу, а не иностранным компаниям, не каким-то типам, которые живут в Нью-Йорке?

- Да.

Таким образом, поддержку встречали каждый из революционных законов и все они вместе. Тогда мы задавали вопрос:

- Согласны ли вы с социализмом?

- О, нет, нет, нет! Никоим образом!

Невероятно, насколько сильна была предубежденность. Вплоть до того, что человек мог соглашаться с сутью всего, что содержало в себе это слово, но не мог согласиться с самим словом".

Фидель Кастро и его единомышленники, осуществляя революционные преобразования, вызывали на себя огонь со стороны американских империалистов и их местных союзников, которые каждую реформу клеймили как коммунистическую, пытаясь под грязным флагом антикоммунизма мобилизовать население против революции.

Но маневры реакционеров не давали результатов. Реформы правительства Фиделя Кастро осуществлялись в интересах народа и находили поддержку в массах. В сознании трудящихся слово "коммунизм" все больше ассоциировалось с любимыми революционными вождями и революционными преобразованиями, открывшими перед трудящимися путь к освобождению от социального гнета.

Чтобы ослабить революционный лагерь, Вашингтон и его агентура стремились во что бы то ни стало воспрепятствовать единству революционных сил. Разумеется, они не препятствовали бы единству Фиделя Кастро и его единомышленников с правореформистскими антикоммунистическими элементами типа президента Уррутии, премьера Миро Кардоны или некоторых "команданте" вроде Уберто Матоса, которые выдавали себя за революционеров. Но они всячески мешали их единству с Народно-социалистической партией, которую во что бы то ни стало стремились изолировать, закрыть ей дорогу в правительство, не допустить в профсоюзы и другие массовые организации, в новые органы государственной безопасности и в Повстанческую армию. Изоляция Народно-социалистической партии, руководители и члены которой полностью разделяли и поддерживали политику революционного правительства, должна была, по замыслу реакции, в свою очередь, ослабить позиции Фиделя Кастро и его единомышленников, сделать их йолее податливыми на советы Вашингтона, замедлить курс революции, а потом и совсем лишить ее наступательного начала. Исходя из этих же соображений, контрреволюционеры стремились во что бы то ни стало помешать установлению дружеских отношений между новой Кубой и Советским Союзом.

И эти планы империалистической реакции полностью ровалились. Оказывая ожесточенное сопротивление со-иальным преобразованиям, империалисты разоблачили ебя как злейших врагов кубинских трудящихся. Кубинкий народ убеждался на собственйом опыте, что его главный противник - это американский империализм и его союзники. Столь же отчетливо кубинский народ начинал понимать, что коммунисты - надежнейшие защитники его интересов и прав, что его будущее - социализм, что Советский Союз его искренний друг и союзник. И когда кубинский народ поймет это, тогда Фидель Кастро провозгласит социалистический курс кубинской революции, тогда будет создана Коммунистическая партия Кубы.

Трудно переоценить роль Че в революционном процессе, следствием которого было упрочение первой социалистической революции в Америке.

Начнем с того, что Че энергично поддерживал осуществление всех радикальных преобразований, цель которых была освободить Кубу от империалистического влияния и подорвать на острове устои капитализма.

Че последовательно выступал за единство действий с Народно-социалистической партией, решительно осуждая любое проявление антикоммунизма и антисоветизма. Че одним из первых революционных деятелей на Кубе высказался за установление дружеских связей с Советским Союзом, а когда они были установлены, всячески укреплял и развивал их.

Империалисты, ненавидевшие и боявшиеся Че, лишившие его жизни, пытаются теперь исказить его образ, сделать из него антикоммуниста и антисоветчика, превратив его посмертно чуть ли не в своего идеологического союзника и соратника. Они выдают его то за троцкиста, то за маоиста, то чуть ли не за последователя Нечаева, за кого угодно, только не за друга Советского Союза. Но факты опровергают злобную клевету тех, чьи руки обагрены его кровью.

1 Мая 1959 года впервые отмечалось на Кубе как государственный праздник. В этот день повсюду проходили массовые демонстрации трудящихся в поддержку правительства. В Гаване перед демонстрантами выступил Рауль Кастро (Фидель находился в поездке по странам Латинской Америки), в Сантьяго - Че. В своей речи Че призывал крепить единство всех революционных сил, включая коммунистов. Че осудил антикоммунизм, используемый реакцией. Че доказывал необходимость быстрейшего осуществления радикальной аграрной реформы.

17 мая в селении Ла-Плата (в Сьерра-Маэстре), там, где был обнародован во время борьбы с Батистой аграрный закон № 3, на торжественном заседании Совета министров революционного правительства, на котором присутствовал и Че, был принят закон о проведении аграрной реформы. Согласно закону вся земельная собственность сверх 400 гектаров экспроприировалась и передавалась безземельным или малоземельным крестьянам. Там, где того требовали экономические интересы, на экспроприированных землях организовывались государственные хозяйства. Для осуществления этого закона создавался Национальный институт аграрной реформы (ИНРА), директором которого был назначен один из сотрудников Че - капитан Антонио Нуньес Хименес.

Кубинская революция явно не походила на традиционный дворцовый переворот, на смену марионеток. Комментируя кубинские события, даже консервативный американский журнал "Каррент хистори" отмечал:

"В Латинской Америке революции надоедливо однообразны. В ряде случаев они следуют шаблону, который можно предсказать. Едва они начнутся, их дальнейшее направление может быть выявлено с большой легкостью. Совсем по-другому обстоит дело на Кубе. Революция Фиделя Кастро добавляет к старым образцам что-то новое, существенное, чего нельзя предсказать. Она вполне может ознаменовать начало цикла подобных революций, которые внешне напоминают старые, но в действительности отличаются новым стилем. По-видимому, политические революции уступают место революциям социальным".

Аграрная реформа вызвала приступ бешенства у местных латифундистов и американских монополистов, в руках которых находились сотни тысяч гектаров кубинской земли. Вашингтон слал в Гавану ноту за нотой, требуя "возмещения убытков" и угрожая всякого рода санкциями. Местная реакция открыто грозила контрреволюцией. Правительство покинули пять министров, связанных с буржуазными кругами. Это был протест против радикальной ориентации правительства. Вскоре подал в отставку и президент Уррутия. На его место был назначен стойкий революционер, участник подпольной борьбы против Батисты, Освальдо Дортикос Торрадо. Уррутия и бывшие министры быстро перекочевали в Соединенные Штаты, откуда при поддержке правящих кругов стали призывать к свержению Фиделя Кастро. Бежал в США и командующий военно-воздушными силами Кубы Диас Ланс, присвоивший себе титул военного вождя контрреволюции.

Особенно неистовствовали реакционеры по отношению к Че. Для них он был главным виновником постигших их несчастий, "злым гением" такой "веселой" и милой их сердцу - вначале! - кубинской революции. Кто он, этот Че, откуда свалился на нашу голову? - вопили они. Авантюрист без роду и племени, чужак, он осмеливается "насаждать" коммунизм на нашем острове, он хочет превратить его в плацдарм для "коммунистической агрессии" против всей Латинской Америки и даже самих Соединенных Штатов. Реакционная печать заверяла обывателя: как только Куба восстановит дипломатические отношения с Советским Союзом, Че будет назначен послом в Москву, чтобы еще больше подчинить страну "красным".

29 апреля Че выступал по телевидению, находившемуся под контролем частных фирм, враждебно настроенных к революции. Ведущий программу стал задавать Че провокационные вопросы:

- Вы коммунист?

- Если вы считаете, что то, что мы делаем в интересах народа, является проявлением коммунизма, то считайте нас коммунистами. Если же вы спрашиваете, принадлежим ли мы к Народно-социалистической партии, то ответ - нет.

- Зачем вы прибыли на Кубу?

- Хотел принять участие в освобождении хоть маленького кусочка порабощенной Америки...

- Считаете ли вы, что в России - диктатура, если - да, то поехали бы бороться с нею? Считаете ли возможным коммунистический переворот на Кубе и оказали бы вы ему сопротивление? Считаете ли, что коммунистическая идеология несовместима с кубинской национальностью? Много ли коммунистов проникло в правительство? - продолжал выстреливать свои вопросы телепровокатор.

На все эти вопросы Че отвечал спокойно, с достоинством. Наконец последовал "коренной" вопрос:

- Вы сторонник отношений с Советской Россией?

- Я сторонник установления дипломатических и торговых отношений со всеми странами мира без каких-либо исключений. Не вижу причин, по которым следует исключить страны, которые уважают нас и желают победы нашим идеалам.

Под конец интервью Че как бы невзначай сообщил телезрителям, что его интервьюер был платным агентом Батисты.

Телепровокация явно не удалась. Однако враги революции не унимались. Особенно усердствовал уже известный читателю американский журналист, а в действительности полковник ЦРУ Жюль Дюбуа. 23 мая Че ответил гневным письмом в редакцию журнала "Боэмия", в котором разоблачал клеветнические упражнения Дюбуа, этого "шакала, выдающего себя за ягненка". Дюбуа, писал Че, клевещет, он слуга американских монополий и действует по их указанию. Революция будет осуществлять намеченную программу, нравится это Дюбуа и его хозяевам или нет. Если же на революционную Кубу попробуют напасть извне, то кубинский народ будет защищаться до последней капли крови.

Чтобы укрепить международное положение революционной Кубы, которой продолжали угрожать жестокими карами правящие круги Соединенных Штатов, правительство принимает решение направить Че для установления дружеских контактов с ведущими странами "третьего мира" - Египтом, Суданом, Марокко, Индией, Пакистаном, Бирмой, Цейлоном, Индонезией... В этой поездке он посетит также Японию, Югославию и Испанию. С большинством из этих стран до этого у Кубы не было даже дипломатических отношений.

Это было первое путешествие в страны Востока не только кубинского, но и латиноамериканского деятеля. Соединенные Штаты пытались изолировать Латинскую Америку от остального мира, в особенности от стран социализма. В годы "холодной войны", действуя по указке Вашингтона, большинство стран Латинской Америки, в том числе Куба, порвали дипломатические отношения с Советским Союзом. Поддерживание каких-либо отношений со Страной Советов считалось Вашингтоном самым большим преступлением - "угрозой безопасности западному полушарию". Ослушника ожидала скорая расправа. На этот счет имелись грозные резолюции Организации американских государств - этого министерства колоний Соединенных Штатов. Все помнили о печальной судьбе, постигшей непокорного президента Арбенса.

Таким же долларовым занавесом пытался Вашингтон отгородить Латинскую Америку от азиатских и африканских стран, недавно освободившихся от колониального гнета. Ведь сближение этих стран с Латинской Америкой могло укрепить их независимость и волю к борьбе с империализмом и его "наиновейшей" разновидностью - неоколониализмом.

Революционное руководство Кубы решило сперва преодолеть долларовый занавес, отделявший его от стран Азии и Африки, а затем установить дружеские отношения с Советским Союзом и другими социалистическими странами.

Первой страной, которую посетил в этом путешествии Че, был Египет. Президент Абдель Насер и египетские руководители, народ Египта с большой теплотой встретили посланца революционной Кубы. Столь же доброжелательно и тепло принимали Че и в других странах.

Во время посещения Египта Че впервые встретился с советскими специалистами, оказывавшими Египту техническую помощь в различных областях экономики. Там же, в Каире, в беседе с журналистами Че публично высказался за восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом.

В Египте Че познакомился с Жанио Куадросом - президентом Бразилии, находившимся там с визитом. С Куадросом он будет с тех пор поддерживать дружеские отношения.

Поездка в африканские и азиатские страны открыла перед Че новый мир, о существовании которого он, конечно, знал, но о действительном облике которого мог только судить теперь, когда познакомился с ним воочию. Эти страны, так отличные от Кубы и Латинской Америки по своим традициям, культуре и обычаям, имели и нечто общее с ней, а именно - все они в той или иной степени были жертвами империализма и колониализма, стремились к независимому существованию и развитию, многие нащупывали пути к социализму. Руководители стран с симпатией относились к революционной Кубе, готовы были с ней установить дружеские отношения, развивать торговлю, покупать ее сахар, табак и другие продукты и изделия. Хотя в целом связи с этими странами и не могли решить всех проблем, с которыми столкнулась революционная Куба в результате экономических санкций и других враждебных действий Соединенных Штатов, но, по крайней мере, Че увидел, что остров Свободы располагал друзьями как в Азии, так и на Ближнем Востоке и в Африке. А это уже было кое-что. Однако главный потенциальный союзник революционной Кубы - Советский Союз - все еще оставался для нее, по крайней мере формально, недосягаем, являясь своего рода табу.

Почти три месяца - с 12 июня по 5 сентября - Че находился за рубежом. Все это время он поддерживал тесную связь с Гаваной, был в курсе происходивших на Кубе событий. Месяц спустя после возвращения на остров Че назначается начальником промышленного департамента ИНРА с сохранением его военного поста. К тому времени ИНРА превратился в крупнейшее правительственное учреждение не только по осуществлению аграрной реформы, но и планированию и разработке различных проектов индустриального развития страны. Именно последними вопросами и был призван заниматься Че. Однако планы индустриализации зависели от финансирования, а финансы страны все еще находились под контролем частных банков. Государственный Национальный банк возглавлялся Фелипе Пасосом, доверенным человеком крупного капитала. Пока финансы страны находились в руках врагов революции, нечего было и думать о планах индустриализации. Развитие классовой борьбы на Кубе позволило и этот вопрос решить в пользу революции.

Осуществление коренных социальных преобразований, лишавшее американские монополии возможности продолжать грабить кубинский народ, вызывало все большее раздражение в Вашингтоне. Правящие круги США, опасаясь, что примеру Кубы могут последовать другие латиноамериканские страны, уже в середине 1959 года взяли курс на насильственное свержение правительства Фиделя Кастро путем контрреволюционного переворота. Душой проектируемого переворота должны были стать правые элементы "Движения 26 июля". Для маскировки они на словах выступали за социальные реформы, но против коммунизма и Советского Союза, которому якобы Фидель Кастро "запродал" кубинскую революцию.

21 октября бежавший в США гусано (червяк - так стали называть контрреволюционеров) Диас Ланс организовал бомбежку Гаваны американскими самолетами, предоставленными в его распоряжение ЦРУ. В результате бомбежки имелись убитые и раненые.

В тот же день майор Уберто Матос, участник борьбы в Сьерра-Маэстре, командующий военным округом провинции Камагуэй нагло потребовал, чтобы Фидель Кастро "порвал" с коммунистами.

Эти контрреволюционные вылазки вызвали огромное возмущение кубинского народа. Мятеж Матоса был подавлен, а сам он был осужден ревтрибуналом на 20 лет тюремного заключения.

По требованию трудящихся была создана революционная милиция для борьбы с контрреволюцией. В ее ряды вступили десятки тысяч рабочих, крестьян, студентов. Планы правящих кругов США и их местной агентуры свергнуть правительство Фиделя Кастро провалились. Кубинская революция продолжала идти вперед с развернутыми знаменами.

26 ноября Совет министров по предложению Фиделя Кастро назначает на место Фелипе Пасоса директором Национального банка Кубы Эрнесто Че Гевару с полномочиями министра финансов.

По поводу своего назначения Че любил рассказывать анекдот: "Однажды Фидель собрал своих товарищей и спросил, кто из нас экономист. Я поднял руку. Фидель удивился: "С каких это пор ты экономист?" Я ответил: "Мне послышалось, что ты спрашиваешь, кто из нас коммунист". Так я был назначен директором Национального банка".

В этом анекдоте был свой смысл.

Че не скрывал, что он не являлся специалистом в экономических вопросах, но одно он знал хорошо: финансы страны, Национальный банк должны служить народу, а не быть инструментом эксплуатации в руках буржуазии.

На посту директора Национального банка Че оставался до 23 февраля 1961 года, когда он был назначен министром вновь созданного на основе промышленного департамента ИНРА министерства промышленности. Разумеется, и в данном случае революционное правительство учитывало в первую очередь политические качества Че, его страстную проповедь социалистической индустриализации.

Посетившему его во второй половине 1961 года в Гаване советскому писателю Борису Полевому Че говорил:

- По профессии я врач, а сейчас вот в порядке революционного долга - министр промышленности. Вам, может быть, кажется это странным? А впрочем, думаю, что вас это не удивит, ведь Владимир Ленин по профессии был адвокат, а среди его министров были и врачи, и юристы, и знаменитые инженеры... Ведь так?

Революция есть революция, и революционная необходимость по-своему расставляет людей. Если бы мне, когда я был в отряде Фиделя, давней дружбой с которым я горжусь, когда мы садились на яхту "Гранма" (а я был в этом отряде как раз в качестве врача), кто-нибудь сказал бы, что мне предстоит стать одним из организаторов экономики, я бы только рассмеялся^*.

^* (Борис Полевой, Товарищ Че. "Латинская Америка", 1970, № б, стр. 80. )

Одновременно с министерством промышленности правительство создало Центральный совет планирования. Че приннл самое активное участие в руководстве этим учреждением.

Параллельно Че продолжал заниматься строительством новой революционной армии. Все эти годы он руководил департаментом обучения министерства вооруженных сил, который отвечал за строевую и политическую подготовку не только бойцов и младшего офицерского состава Повстанческой армии, но и гражданской милиции. В этом же департаменте зародилась Ассоциация молодых повстанцев - кубинский комсомол (ныне Союз молодых коммунистов). По его инициативе этот департамент стал издавать широко читаемый на Кубе еженедельник "Вердэ оливо" - орган Повстанческой армии. В нем Че часто печатал фельетоны на международные темы.

Че входил в высшее руководство "Движения 26 июля", а после его слияния во второй половине 1961 года с Народно-социалистической партией и Революционным студенческим директоратом в Объединенные революционные организации был избран членом Национального руководства, Секретариата и Экономической комиссии ОРО.

В мае 1963 года ОРО были преобразованы в Единую партию кубинской социалистической революции (ПУРСК). Че стал членом ее Национального руководства и Секретариата.

В критические для революции дни, когда произошло вторжение наемников на Плайя-Хирон, Че возглавлял армию, размещавшуюся в провинции Пинардель-Рио.

Бой на Плайя-Хирон еще не закончился, но он уже был там, в гуще событий. Французская журналистка Анна Франкос так описывает свою встречу с ним в эти дни в своей книге "На Кубе праздник"^*:

^* (А. Франкос, На Кубе праздник. М., Изд-во иностранной лит-ры, 1963. )

"Че окружен толпой милисиано, мне едва удается разглядеть из-за спин его бледное лицо. Черный берет, на темной зеленой куртке никаких знаков отличия... Мне вспоминаются восторженные слова моей приятельницы-аргентинки: "Все девушки Латинской Америки влюблены в Че. Он очень красив: бледное романтическое лицо с большими черными глазами и маленькой взъерошенной бородкой! Прямо Сен-Жюст!.." В одной из своих статей Сартр писал о Че как о подлинном герое революции и цитировал его слова: "Фидель мог бы найти голову получше моей, но вряд ли ему удалось бы найти более согласную с его идеями".

Аниа Франкос присутствует при разговоре Че с пленным наемником-негром.

- А ты что тут делаешь? - спрашивает Че пленника. - Тоже явился ратовать за "демократию"? Участвуешь в интервенции, которая финансируется страной расовой сегрегации? Да еще в компании буржуазных юнцов, которым плевать на то, что ты, чернокожий, не имеешь равных с ними прав. Ведь они ополчились против революции, утверждающей достоинство всех рас! Ты взял в руки оружие ради того, чтобы эти отпрыски "приличных семей" снова завладели своими клубами, куда тебя, черного, и на порог не пустят!

Негр молчит. Че поворачивается к остальным пленным.

- Кто из вас был членом аристократических клубов?

Несколько человек поднимают руки.

- Каких именно?

Пленные называют один за другим "Клуб Наутико", "Мирамар", "Яхт-клуб" и так далее. Че обращается к негру:

- А ты имел право вступить в эти клубы?

- Нет, - отвечает он.

- Конечно, они боялись, как бы ты не загрязнил воду в их бассейнах. А вот насчет воды в Плайя-Хирон у них почему-то нет опасений! Ты заслуживаешь оправдания еще меньше, чем они, - заключил Че.

- Знаю, майор, - отвечает пленный. - То же самое мне твердили и милисиано.

Все эти годы Че жил скромно, он неустанно работал, усердно учился, изучал высшую математику и экономические науки, перечитывал "Капитал" Карла Маркса. Свои знания он передавал сотрудникам, но никогда не поучал их, не читал им нотаций. Че, как всегда, оставался приветлив с друзьями, постоянно общался с рабочими, крестьянами, студентами, иностранными деятелями коммунистического и национально-освободительного движения.

Че отдавал все свои силы строительству социализма на Кубе, защите и укреплению ее славной революции. Но в то же самое время он мечтал о большем, о континентальной революции, об освобождении всей Латинской Америки, в том числе его родины - Аргентины, от империализма янки.

И если он, аргентинец, прибыл издалека на Кубу, чтобы сражаться за ее свободу, то с еще большим основанием он мог покинуть Кубу, чтобы встать в ряды тех, кто поднимет знамя восстания в его родных пампасах или на перекрестках Анд, там, где парят кондоры и пасут стада лам индейцы, эти подлинные хозяева американской земли.

Но кубинская революция еще в колыбели. Правда, этот чудо-ребенок растет не по дням, а по часам, но все же ей еще предстоит преодолеть немалые испытания и немалые трудности, прежде чем Эрнесто Че Гевара сможет сменить свой министерский портфель на столь полюбившийся ему вещмешок партизана...