Глава шестая. Джентльмен из Пильтдауна

В сейфе Британского музея покоились и, может быть, сейчас покоятся окаменелые кости пильтдаунского человека, "первого англичанина". Эти кости почитались как самая выдающаяся находка на британской земле.

На парадной лестнице Геологического общества в Лондоне более 40 лет висела и, может быть, сейчас висит большая картина: профессор Артур Кизс измеряет череп. Наблюдают Эллиот Смит и Смит Вудвард, крупнейшие антропологи и палеонтологи. На заднем плане картины разместились менее образованные джентльмены, и среди них скромный археолог-любитель Чарлз Даусон.

В 1909 году Даусон принес в Британский музей фрагмент древнего черепа и сообщил, что это находка одного рабочего, сделанная близ Пильтдауна (графство Суссекс, на полпути между Лондоном и южным берегом Англии). Сэр Смит Вудвард тут же отправился в Пильтдаун и на месте, указанном Да-усоном, в течение трех лет добыл еще восемь частей того же черепа. Высокий лоб древнего человека и его большой мозг (1350 кубических сантиметров) говорили о том, что пильтдаунец был не глупее нас. Единственная несколько примитивная черта черепа - довольно большая толщина его костей (10 миллиметров), однако это обстоятельство мало что меняло, поскольку и в наши дни можно иногда встретить вполне разумных людей с такими же костями. Пильтдаунский череп поразил исследователей своей древностью: все девять фрагментов его были покрыты характерным темно-красным "налетом времени", хорошо известным "охотникам за черепами". К тому же рядом были найдены очень древние каменные орудия.

Раскопки, понятно, продолжались, и в 1912 году в той же яме нашли нижнюю челюсть. Она была настолько примитивна по сравнению с нашими цивилизованными челюстями, что некоторые специалисты приняли ее за останки шимпанзе (впрочем, зубы по величине и структуре были ближе к человеческим). Позже Вейденрейх склонялся к тому, что это ископаемый оранг, а его ученики утверждали, что открыта челюсть неизвестного вида: "бореопитек", "северная обезьяна". Большинство антропологов, однако, настаивало, что череп и челюсть принадлежат одному существу; в самом деле, как объяснить иначе, что довольно близкие части скелета были найдены в одном месте? Почему древней обезьяне понадобилось умереть именно в той точке, где покоился человек с высоким лбом?

Споры вокруг пильтдаунских костей порою достигали того крайнего предела корректности, за которым начинается беспредельная некорректность. К этому времени находка питекантропа и гейдельбергской челюсти сделала изрядную брешь в рядах ортодоксов, и любой сомневающийся в пильтдаунском обезьяночеловеке мог быть заподозрен в невежестве и мракобесии (особенно на родине Дарвина!).

Окончательно подтвердил ценность находки Чарлза Даусона нижний клык (с обезьяньими и человеческими особенностями), открытый в 1913 году все в том же Пильтдауне первоклассным антропологом Шарденом. Англичане решили, что это зуб того же самого существа, и вскоре провозгласили существо "эоантропом", "человеком зари".

Под "зарей" подразумевалась, понятно, человеческая заря, сменявшая животный мрак планеты.

Даусон умер в 1916 году, а Смит Вудвард был так убежден в важности эоантропа, что вышел в отставку, построил около Пильтдауна маленький домик и, как говорят, ни о чем другом, кроме как о черепе, челюсти и зубах древнего человека, не разговаривал.

Поговорить было о чем: умный череп в соединении с примитивной челюстью составлял загадку. И у питекантропов, и у синантропов, и у других ископаемых обезьянолюдей череп и челюсть находились в согласии: большая современная голова - вполне современная челюсть; если же голова меньше) древнее, то и челюсть более обезьянья.

У пильтдаунского человека все было не по правилам.

Но это еще полбеды. А вот чего ученые не могли никак перенести - это ужасающей древности эоантропа. Судя по глубине залегания и другим признакам, жил он примерно миллион лет назад, то есть был ровесником питекантропа и гейдельбергского человека. Отсюда следовало, что "нормальные обезьянолюди" скорее всего не были предшественниками пильтдаунца. К тому же последний, не забудем, значительно более головастый.

Получалось, что питекантропы, синантропы и тому подобные - это параллельные, отставшие ветви человеческого развития, а все открытия Дюбуа, Вейденрейха, Блэка, Кенигсвальда и других, хотя и важны, но описывают лишь задворки человеческой истории, дальних вырождающихся родственников, в то время как наш великий предок - это "человек зари".

Понятно, если пильтдаунец был столь развит уже миллион лет назад, то, скажем, на уровне питекантропа он должен был находиться намного раньше, еще в третичном периоде.

Ничем особенно страшным нам, далеким потомкам, такой вывод не грозил. Ну, разумеется, кое-кто из расистов попытался использовать эоантропа: "Европейский человек уже в древности обогнал азиатских и африканских отсталых обезьянолюдей, откуда и пошло преимущество белой расы!"

Но мало ли как могут использовать всякое открытие расисты! И позволительно усомниться в том, что без эоантропа они, бедолаги, так бы ничего не придумали. Между тем пильтдаунский человек был фактом, серьезным фактом, разрушавшим многие стройные научные системы, и с ним приходилось считаться. В конце концов вполне нормально, что одна или несколько ветвей при развитии вида обычно вырываются вперед. Если естественный отбор создает, например, передовых и отсталых оленей или тигров-отличников и тигров-неудачников, то закономерно также сосуществование более и менее очеловечившихся обезьянолюдей.

Пока существовала загадка эоантропа, все антропологи, открывавшие новых промежуточных предков, могли допускать, что их герои некогда пали перед высочайшей "пильтдаунской цивилизацией".

Профессор Кеннет Оклей из Британского музея за последние десятилетия сделался одним из самых суровых экзаменаторов, вопросов которого побаиваются даже светила антропологии. Как только где-либо открывают антропа или питека, в лабораторию Оклея посылают образцы найденных костей и породу. Впрочем, профессор предпочитает сам осматривать места раскопок.

Одним из замечательных открытий профессора Оклея был метод анализа древних костей на фтор: подземные воды, омывая мертвые кости, постепенно вносят в них небольшое количество фтора. Чем больше фтора, тем кость древнее. Конечно, требовался тщательный и очень тонкий анализ, его-то Оклей и научился делать.

В 1953 году ученый решил попробовать на фтор пильтдаунский череп. Результат был неожиданный: фтора в голове "первого англичанина" оказалось чрезвычайно мало. Получалось, что ему от роду не миллион и не сотни тысяч, а не больше 50 тысяч лет. Оклей, таким образом, раз в 10-20 приблизил пильтдаунского человека к нашим дням, лишив его той исключительности и таинственности, которую ему придавала сверхдревность. Но тут сразу возникли новые неясности: около 50 тысяч лет назад на земле уже существовали в большом количестве люди вполне современного типа - с большой головой и вполне современной челюстью.

Такой череп, как у эоантропа, в то время (как и теперь) ничего особенного не представлял бы, но пильтдаунская челюсть и тогда и сейчас была бы совершенно немыслимым, невозможным уродством.

Тогда другой английский специалист, Вейнер, решил подвергнуть эоантропа новому экзамену по химии. На этот раз измерялось содержание азота. Известно, что у современного человека в костях примерно четыре процента азота, а в могильниках возрастом в несколько тысяч лет - не больше двух процентов... И тут-то началось. Ни в одной из частей черепа не оказалось больше 1,4 процента азота: количество вполне нормальное для возраста в несколько сот веков, определенного Оклеем. Зато челюсть, знаменитая пильтдаунская челюсть, содержала 3,6 процента азота, то есть принадлежала... современному существу!

Из всех наших современников такой челюстью обладает только шимпанзе.

Результат был слишком скандальным, чтобы его не проверить. Зубы эоантропа внимательно рассмотрели под лупой. Те зубы, что находились в челюсти, оказались обезьяньими и одновременно человеческими. Очеловечивание зубов явно происходило с помощью напильника.

Но еще оставался выкопанный Шарденом клык. Он выглядел очень старым, использованным, но Вейнер посмел заподозрить, не подпилен ли и последний пильтдаунский зуб.

Если человек слишком сильно изнашивает зубы, то на них обязательно образуется новый слой так называемого дентина. Долго искали хотя бы след этого слоя на клыке эоантропа, даже просветили рентгеновыми лучами, но ничего, ни малейших следов второго слоя не нашли.

Тогда-то над клыком был произнесен приговор: никогда, ни при каких обстоятельствах он не мог быть доведен до такого состояния, находясь во рту, но легко и при известных обстоятельствах мог быть доведен до такого состояния, находясь в руках разумного существа, особенно если в тех же руках оказался напильник.

Целая научная крепость развалилась на глазах. Оставался последний некрепкий бастион: отличная древняя окраска черепа и челюсти.

Снова химическое обследование, и снова достаточно определенный вывод: кости обработаны бихроматом, который придает предметам красноватый оттенок. Правда, Даусон сам рассказал Смиту Вудварду, что покрыл этим составом первый фрагмент черепа, дабы его укрепить. Но потом ведь сам Вудсард извлек из суссекских песков другие части черепа: выходит, еще под землей их тоже покрасили.

Кенигсвальд вспоминает, как в 1937 году он приехал в Пильтдаун и Вудвард потащил его к месту находок, несмотря на проливной дождь. Вудвард никак не мог понять, отчего после смерти Даусона не удалось сделать никаких открытий в этом песчаном карьере.

Итак, к середине 50-х годов XX столетия культ пильтдаунской личности кончился, а начался он очень просто: девять фрагментов древнего, но вполне современного черепа окрасили под древность, окрасили и отшлифовали челюсть вполне современной обезьяны, заранее подпилили обезьяний клык. Затем всю эту коллекцию разбросали на определенной дистанции и на глубине, соответствующей очень древнему слою. Замысел заключался в том, чтобы антропологи не сразу все нашли и чтобы находки были сделаны их руками. Уловка удалась. Большая часть костей эоантропа была извлечена серьезными и честными учеными - Вудвардом, Шарденом, но зато все улики обвиняют теперь Чарлза Даусона, умершего, впрочем, в большой славе, почти за сорок лет до разоблачения.

Какова мораль?

Напрашивается нечто вроде следующего: ай-яй-яй, ну и ученые, если их так просто обмануть! От одной фальшивки, изготовленной археологом-любителем, зависело столько теорий! (Эллиот Смит, к примеру, выступил в свое время с гипотезой, что первоначально голова и мозг наших предков были не малы, а очень велики, и ссылался, конечно, на пильтдаунский череп.) Не присутствуем ли мы во всемирных масштабах при повторении ситуации из повести Доде "Бессмертный" (герой избран в академики за те исторические труды, которые он написал. Лишь случайно новый "бессмертный" узнает, что все исторические документы, опубликованные в его трудах, изготовил горбун переплетчик: ввиду нехватки средств на дорогих женщин ему пришлось стать Екатериной II и Рабле)?

Еще можно добавить к этому нравоучению, что разоблачение пильтдаунца нанесло удар по расизму и что так им, расистам, и надо.

Во всем сказанном есть, конечно, немало печальной истины. Специалисты 1912 года не владели ни фторовым, ни азотным методом, но рассмотреть зуб под лупой, кажется, не возбранялось! Действительно, в молодой науке не только каждое новое открытие, но и "закрытие" способно производить коренные перевороты.

Но смеяться все же легче, чем понять.

Ведь специалисты были под гипнозом великолепного открытия, которое, казалось, не уступает находке Дюбуа, и, вероятно, исходили из того странного убеждения, что джентльмен не способен сфальшивить, особенно если речь идет о знакомстве с первым англичанином.

Но мало какой урок оказался полезнее пильтдаунского.

Теперь каждую находку проверяют не так, как прежде.

Проверка требует более совершенных методов контроля, и в результате вперед движется не только антропология, но и химия, физика.

Теперь антропологи могут вздохнуть свободнее, потому что "пильтдаунская тень" сошла с их находок и никому пока не удается опровергнуть, что питекантроп, синантроп, неандерталец были самыми передовыми людьми своего времени. К тому же приятно сознавать, что природа не допускает таких хулиганств, как соединение передового черепа с отсталой челюстью, а коли так, то, значит, существуют незыблемые законы природы, формулы, и, стало быть, возможны предсказания и великие открытия, не разрушающие открытий, сделанных прежде.

И вообще хорошо без эоантропа.

Впрочем, тому, кто чересчур уверует в благонамеренность природы, грозит пильтдаун с другой стороны: глядишь, поклонник гармонии и целесообразности начинает доказывать, что обезьяночеловек - это наш патологический современник, а питекантроп - не более чем гиббон.