Сад Эдема [1980 Ларичев В.Е.

Ко времени событий, о которых теперь пойдет рассказ, Луис Сеймур Базетт Лики, куратор Корондонского музея города Найроби (Кения), уже без малого 36 лет занимался археологией Африки, а в Олдовэйском каньоне вел раскопки целых 28 лет! Африка, этот экзотический для европейца континент, для него была не просто местом, которое он выбрал для своих научных исследований, но второй родиной, без которой Лики не мыслил своего существования. Так уж случилось, что судьба его семейства с конца прошлого века оказалась связанной с Восточной Африкой.

Все началось с того, что однажды его мать Мэри Базетт, а также ее сестры Луиза, Нэлли и Сибелла, старшей из которых исполнилось всего 23 года, неожиданно решились, к ужасу отца, полковника британской армии, отправиться в Африку, чтобы заняться миссионерской деятельностью. Полковник, дед Луиса, человек неробкого десятка и своих тринадцать детей воспитывал настоящими сорвиголовами, но и он пришел в замешательство, узнав о решении любимых чад. Переубедить их, однако, не удалось, и родители махнули рукой: будь по-вашему, отправляйтесь куда хотите, и пусть вам сопутствует счастье! Весной 1892 г. из тихого городка Ридинга, расположенного недалеко от Лондона, их проводили в дальний путь, а через три месяца плавания по Атлантическому океану, благополучно миновав мыс Доброй Надежды, они высадились на берегу Восточной Африки, в Момбазе. Говорят, они оказались первыми незамужними женщинами, прибывшими в Восточную Африку из Европы!

Мэри и Сибелла остались в Момбасе, где вскоре начали обучать местных жителей чтению и письму, Луиза отправилась в Танганьику, а самая смелая из сестер, Нэлли, приняла решение продолжить путешествие по Африке и направилась по бездорожью в тысячекилометровую поездку, конечной целью которой была Уганда. Лики с улыбкой вспоминал рассказы матери об «отчаянной тетушке Нэлли», которая, как и приличествует настоящему миссионеру, ехала по Африке безоружной.

Матери Лики, Мэри Базетт, не повезло с самого начала: вскоре по прибытии в Момбасу она тяжело заболела. Врач, после нескольких безуспешных попыток излечить ее, настойчиво посоветовал девушке немедленно возвратиться в Англию. Мэри чувствовала себя настолько плохо, что на сей раз не стала упрямиться и, к неописуемой радости родителей, вскоре прибыла в Ридинг, не надеясь когда-либо вновь оказаться в Африке. Судьба, однако, распорядилась иначе: когда Мэри выздоровела и стала понемногу забывать о романтическом путешествии в Момбасу, она познакомилась в Лондоне с миссионером Гарри Лики, за которого вскоре вышла замуж. Трудно сказать, у кого первого из них возникла мысль отправиться в Восточную Африку. Не исключено, что рассказы Мэри о Момбасе покорили Гарри, а может, самого отца захватил дух странствий или виной тому письма сестры Луизы из Танганьики — как бы то ни было, а в 1902 г. молодая супружеская пара Лики прибыла в Восточную Африку и поселилась в деревушке Кабета, расположенной в 8 милях от поселка, который назывался Найроби. Гарри и Мэри обслуживали англиканскую церковь, построенную в Кабете, и проповедовали среди кикуйю, членов самого могущественного и многочисленного племени аборигенного населения Кении.

Помнила ли Мэри о предостережениях врача? Сначала, может быть, и помнила, а потом забыла: на сей раз она безвыездно прожила в Кабете 50 лет, не жалуясь на здоровье!

Через год после прибытия в Кению в длинном и приземистом, похожем на барак строении с глинобитными стенами и соломенной крышей, прикрытой от тропических ливней огромным брезентом, родился первенец семейства Лики — сын, названный Луисом Сеймуром. Затем родились сестры Юлия и Глэдис, но, по рассказам матери и отца, эффект их появления на свет не шел ни в какое сравнение с первыми днями жизни Луиса. Дело в том, что он оказался первым белым младенцем, которого видели местные жители. Как на чудо сходились посмотреть на ребенка рядовые соплеменники и вожди кикуйю, жившие в окрестностях Найроби и Кабеты. Очевидно, Луис выглядел в колыбели, с точки зрения старейшин кикуйю, настолько внушительно, что знатные посетители торопились выразить новорожденному свое уважение, правда не совсем обычным по европейским представлениям образом: гости плевали на младенца, что было торжественным обрядом самого высокого доверия кикуйю к новому члену семейства Лики, символизирующим «передачу жизни» каждого члена племени в руки появившегося на свет. Луис Лики, рассказывая при случае об этом необычном «крещении», любил, посмеиваясь, говорить: «Старейшины сразу же сделали меня самым чистым младенцем во всей Восточной Африке!»

Детство Луиса прошло в Кабете, он рос и воспитывался среди сверстников из племени кикуйю, играл в их игры, делил с ними ребячьи радости и огорчения. Он в совершенстве овладел языком кикуйю. Вообще, Луис настолько проникся обычаями жизни кикуйю, что в детстве искренне считал себя одним из них. Он даже жил, когда позволяли родители, в такой же, как в поселке аборигенов, хижине, которую построил с помощью «братьев кикуйю». Неудивительно поэтому, что в характере и облике этого человека совместились, удачно дополняя друг друга, европейское образование, которое постарались дать ему родители, и по-спартански суровое воспитание туземцев-кикуйю. Мать учила его читать, писать, считать, а взрослые воины и охотники-кикуйю показывали, как нужно правильно держать и метать копье, как бесшумно и незаметно подползти к небольшим пугливым газелям, как погрузиться в воду, замаскировать голову болотной травой и терпеливо дожидаться, когда утка опустится на гладь водоема, чтобы затем, незаметно передвигаясь, приблизиться к ней и схватить за лапки! Лики хорошо помнит, как терпеливо учил его стрелять из лука один из лучших охотников племени кикуйю — Доробо.

А как много дали ему беседы у вечерних костров рядом с примитивными, как в каменном веке, постройками! Старики кикуйю, заботясь о воспитании молодежи, рассказывали старые предания и сказки. Каждый рассказ имел мудрую, как жизнь, мораль. Оставалось лишь следовать ей в общении с людьми и природой. Кикуйю привили Луису любовь к животным — младшим братьям человека. Он отлично изучил повадки диких обитателей саванн. Его, тринадцатилетнего мальчишку, сына белого миссионера, — такого еще не было в истории кикуйю — объявили равноправным членом племени, присвоив почетное имя Вакараучи — «Сын воробьиного ястреба». Тогда взволнованный торжественной церемонией посвящения Луис поклялся остаться навсегда верным воином племени кикуйю.

Сдержал ли он восторженную детскую клятву? Да, он не нарушил ее, он остался верен друзьям даже в тревожные дни преследования мау-мау в Танганьике. Луис Лики — Вакараучи, первый и единственный белый член племени кикуйю, в то время по возрасту уже не воин его, а старейшина (высшая честь, которая может снизойти на соплеменника, а тем более иноземца), сделал все, чтобы, используя свой авторитет и влияние, предотвратить кровавые столкновения между белыми и аборигенами Восточной Африки.

Лики особо гордился тем, что собратья по племени не воспринимали его как выходца из Британии. Вождь кикуйю Коинандж однажды объяснил любопытствующему: «Мы называем его (Лики) черным человеком с белым лицом, поскольку он скорее африканец, нежели европеец!» Чтобы в какой-то мере отплатить им за добро, Лики написал капитальное исследование, посвященное быту кикуйю.

Пожалуй, именно кикуйю он обязан выбором своей будущей профессии археолога, которая стала для него всеобъемлющей страстью на всю жизнь. Особой любовью Луиса пользовались сначала птицы — он мог наблюдать за ними, не уставая, много часов подряд. Его интересовали также косточки пернатых, которые встречались в изобилии на поверхности земли после дождей. Вот тогда-то Лики впервые обнаружил странные вещи: потоки воды вымывали из глины наконечники стрел, в точности такие же, как у охотников-кикуйю, но сделанные не из металла, а из камня. Можно было удивляться не только необычному материалу, использованному для изготовления охотничьих орудий, но и поистине ювелирному мастерству, с каким отделывались вещи из камня. Когда Луис обратился за разъяснениями к охотникам-кикуйю, они не замедлили с ответом, поскольку видели вещь хорошо знакомую. «Это лезвия духов, — сказал с почтительным уважением Доробо. — Знай, Вакараучи, такие орудия ниспосланы с неба духами грома!» Потом уже из книг Лики узнал, что оббитые камни, захороненные в земле, использовал на охоте древний человек, живший на много веков раньше современных людей.

Вот так и началась его мечта раскрыть тайну далекого прошлого человечества, изучая африканские древности. Правда, «черный континент» не пользовался в то время вниманием тех, кто охотился за «недостающим звеном». Под впечатлением открытий Дюбуа на Яве останки ископаемого человека каменного века предпочитали искать на юго-востоке Азии, где жил питекантроп, «вымерший примат с определенными человеческими чертами». Однако Луис, рано ставший поклонником учения Дарвина, знал о том, что великий эволюционист, рассуждая о возможном районе происхождения человека, отдал предпочтение Африке, а не Азии.

Еще до того, как родители решили отправить сына в Англию для продолжения образования, он твердо решил посвятить свою жизнь поискам ископаемого человека и костей вымерших животных. Лики интересовал не только далекий предок, но и окружавший обезьяночеловека мир.

Подготовка к будущей деятельности началась сразу же, как только шестнадцатилетний Луис прибыл в Англию. После двух лет обучения в подготовительной школе он поступил в Кембриджский университет.

На втором курсе с Луисом случилось несчастье: во время игры в регби он сильно ударился головой, и после этого его стали постоянно мучить головные боли, особенно при чтении. По настоянию врачей ему пришлось оставить учебу в университете. Лики решил не терять времени даром. Он уговорил известного канадского палеонтолога В. Е. Калтера взять его в экспедицию, которая направлялась в Танганьику на поиски ископаемых рептилий. Калтер оказался превосходным мастером своего дела. Он умел искать ископаемые, со всей тщательностью раскапывал их и к тому же в совершенстве владел техникой консервации находок в сложных полевых условиях. Для двадцатилетнего Луиса поездка в Танганьику и работа в экспедиции Калтер а стала первой отличной школой полевых исследований. Приходится лишь сожалеть, что изыскания Калтера не имели продолжения. Экспедиция стала для него последней и окончилась трагически: тиф и малярия свели палеонтолога в могилу.

Поправив здоровье, Луис снова вернулся в Кембридж, чтобы продолжить курс обучения. Он успешно сдал экзамены по археологии и антропологии своему учителю А. К. Хиддону и считал себя достаточно подготовленным, чтобы по окончании университета предложить свои услуги по руководству экспедицией, главная цель которой — поиски останков древнего человека. Заявление Луиса профессор выслушал с вежливым вниманием, а затем последовал диалог, который Лики любил пересказывать друзьям, интересовавшимся, как он начал свои археологические раскопки в Восточной Африке.

— Куда же вы намерены ехать? — спросил его маститый собеседник.

— В Восточную Африку, — не раздумывая, ответил

— Не переводите время попусту, — посоветовал профессор. — Ничего значительного там не найдете, уверяю вас. Если уж вы действительно решили посвятить жизнь древнему человеку, то поезжайте в Азию.

— Но я родился в Восточной Африке и уже нашел там следы первобытных людей, — возразил Лики. — А кроме того, я убежден, что не Азия, а Африка — колыбель человечества!

В ответ профессор и его коллеги понимающе переглянулись.

Однако Луису удалось собрать немного денег, и в 1926 г., когда ему исполнилось 23 года, он вместе с другом, тоже выпускником университета, отправился в первую самостоятельную экспедицию, громко названную «Восточноафриканской». Пароход, в каюте третьего класса которого разместился Лики, держал курс на Танганьику. Его первый археологический маршрут был проложен к тому участку знаменитой Великой рифтовой долины, протянувшейся на 6400 километров от Иордании до Мозамбика, где как раз к югу от экватора на расстоянии 50 миль друг от друга цепочкой располагались три озера — Накуру, Элиментейта и Наиваша. В давние времена ледниковой эпохи озера составляли одно целое, а уровень воды в них стоял на 800 футов выше.

Лики недаром стремился к озерам Великой долины. Еще в 1893 г. геолог Д. В. Грегори посетил эти места и первым отметил следы древних оледенений в районе экваториальной Африки. Ледники некогда опускались там, судя по моренным валам, на километр ниже современной снеговой линии гор. Затем в том районе работал Эрих Нильсон и тоже обратил внимание на отчетливые признаки резких колебаний климата во времена, отстоящие от современности на сотни тысячелетий. В этих условиях чрезвычайно заманчивой казалась перспектива поиска древнейших изделий первобытного человека среди россыпей галек на высоких озерных уступах, откуда вода отступила более полумиллиона лет назад. Находили же где-то оббитые камни первые белые поселенцы Восточной Африки, а геолог Уганды Е. Д. Вэйланд, изучая древние отложения, обнаружил каменные орудия неандертальцев и даже, если верить ему, следы дошелльской культуры, возраст которой выходит далеко за пределы полумиллиона лет! Правда, Вэйланду не удалось найти останков ископаемого человека, но разве не затем прибыл на берега Накуру и Элиментейты Луис Лики? Экспедицию приютил один из белых переселенцев, «симпатичный фермер», который не ложалел выделить молодым археологам заброшенный свинарник. Лики помнил, с каким энтузиазмом наводили они с другом порядок в ветхом строении, как снаружи ревел ветер и казалось, что стены вот-вот обрушатся. Все, однако, обошлось благополучно, а первые разведки на берега Накуру и Элиментейты заставили забыть невзгоды быта: Лики сразу же посчастливилось открыть несколько стоянок каменного века.

Полгода продолжались раскопки. Их результаты превзошли все ожидания: на одном из поселений северного берега Накуру Лики раскопал 10 древних захоронений, а на двух стоянках, расположенных в 15 милях южнее, на берегу Элиментейты, еще 26 погребений древнего человека! Конечно, он не нашел останков обезьянолюдей, а тем более «недостающего звена». Древние обитатели берегов Накуру и Элиментейты — высокие, стройные, большеголовые люди рода Homo sapiens, по-видимому, не негроиды, как следовало бы ожидать. Объем мозга у них составлял 1480—1680 кубических сантиметров. Лицо их было продолговатым, а нос узким и длинным. Они хоронили умерших по строго разработанному ритуалу: погребенный лежал обычно в скорченном положении, голову его прикрывали специально уложенные камни. В одной из могил рядом с костями человека Лики обнаружил груду обсидиановых отщепов. Время захоронений вряд ли выходило за пределы 8—10 тысяч лет. Раскопки стоянок дали большое количество мелких обсидиановых орудий, обломки зернотерок и фрагменты украшенных орнаментом глиняных сосудов.

Люди новокаменного века около 4 тысяч лет назад хоронили покойников в раковинных кучах, раскопанных Лики в местечке Гумбан. Признаки негроидной расы у них выделялись четко и определенно.

Осенью 1927 г. Лики вернулся из Танганьики в Англию с триумфом, редким для начинающего археолога. Не беда, что обезьяночеловек на сей раз ускользнул из рук; у него впереди достаточно времени, чтобы дождаться удачи. А пока он обрабатывал собранный материал и советовался с ведущими английскими археологами и антропологами. Сэр Артур Кизс так вспоминал впоследствии о прибытии в музей Сарджент аспиранта Кембриджа Луиса Лики: он намеревался описать найденные черепа и кости, и «время от времени спрашивал меня кое о чем. Способности у молодого человека замечательные. Это человек собственных суждений о вещах». Лики начал работу над диссертацией «Каменный век Кении».

Открытия на берегах озер Накуру и Элиментейта произвели большое впечатление, и не удивительно поэтому, что в течение последующих двух лет (1928—1929 гг.) Луис Лики имел достаточно денежных средств, чтобы продолжать раскопки в Восточной Африке. Средства выделялись колледжем Святого Джонса, приписанным к Кембриджу.

Наибольшие неожиданности и подлинную сенсацию принесли исследования скального навеса Гамбл, открытого на берегу Элиментейты. В рыхлых отложениях навеса удалось проследить 14 культурных горизонтов, заполненных каменными орудиями и костями животных. Наибольшие волнения вызвали три верхних слоя. Сначала Лики раскопал горизонт, который содержал каменные орудия, известные в Европе как позднеориньякские, то есть датированные временем около 30 тысяч лет. Ниже располагался слой с обсидиановыми изделиями, которыми 60—100 тысяч лет назад пользовались обезьянолюди типа неандертальцев, непосредственных предшественников «человека разумного». Далее следовало ожидать горизонт с еще более древней культурой каменного века, и если бы здесь встретились кости человека, то мечта Лики об открытии древнейшего обитателя Дфрики сразу же стала бы явью.

Лики до сих пор не может забыть, какое волнение охватило его, когда ниже пласта с орудиями неандертальцев действительно показались человеческие кости! Одно, второе, третье захоронение открыл он, затем еще два. Самое лучшее из сохранившихся — скорченное, как в Накуру. Но почему черепа людей не имеют обезьяньих черт? Почему вместо примитивных рубил из земли извлекаются знакомые по первому слою ориньякские инструменты? Как объяснить, что, вопреки твердо установленной в Европе последовательности развития человеческой культуры каменного века, ориньякская культура «человека разумного» предшествует в Танганьике мустьерской культуре неандертальца?

Лики оказался на высоте доставленной перед ним головоломки и с честью вышел из затруднения. Он предложил объяснение столь же простое, как и неожиданное. По его мнению, в Танганьике более передовая ориньякская культура верхнепалеолитического «человека разумного» сосуществовала бок о бок с отживающей свой век мустьерской культурой обезьянолюдей типа неандертальцев! Отсюда следовал очень важный вывод о неравномерности темпов развития отдельных групп древнейших людей — явление, сохранившееся отчасти вплоть до современности. Лики подлил масла в огонь, объявив Африку «эволюционной колыбелью ориньякского человека, который затем мигрировал на север в Европу и на восток в Азию». Обманувшись в ожиданиях открыть костные останки первых в Африке обезьянолюдей, он торопился взять реванш в оценке особого значения находок верхнепалеолитического человека. Их тоже можно использовать как доказательство справедливости мысли Дарвина об особой роли Африки в становлении человека.

В 1929 г. Лики сделал еще одно замечательное открытие, которое снова заставило говорить о нем как о необыкновенно везучем археологе. На сей раз он вел разведку невдалеке от озера Виктория в местности Кариандуси. Однажды, с трудом пробираясь через густой колючий кустарник, Луис чуть не свалился с пятнадцатиметрового обрыва. Заглянув вниз на обрушившиеся стенки каньона, он замер от удивления: в нескольких метрах ниже из глины торчало рубило, изготовленное из черного полупрозрачного вулканического стекла! Такие огромные «ручные топоры», универсальное орудие труда древнейшего человека, умели выделывать из камня предшественники неандертальцев — обезьянолюди типа питекантропа. Поскольку позже рубила на становищах первобытных людей не встречались, то лагерь их в Кариандуси следовало датировать, как минимум, 200 тысячами лет. Никогда прежде такого не находили в Танганьике.

Лики принял решение сразу же развернуть раскопки на месте счастливого открытия. Он, как и ранее, прежде всего лелеял мечту найти костные останки тех, кто умел выделывать из обсидиана ручные топоры. Его желание и на этот раз так и осталось мечтой. Однако картина искусно разрытого стана первобытных охотников с валяющимися на земле 2 тысячами орудий и костей съеденных животных оказалась настолько впечатляющей, что в том месте над жилой площадкой соорудили павильон полевого музея. Теперь каждый мог осмотреть лагерь предков, где все осталось нетронутым с тех пор, как 200 тысяч лет назад обезьянолюди покинули временное пристанище, а многометровые толщи глины надежно прикрыли остатки древней жизни.

Раскопки в Кариандуси имели еще одно важное последствие: Лики, просматривая специальную литературу, посвященную исследованиям геологов и палеонтологов на территории Танганьики, обратил внимание на то, что кости таких же животных, как на стоянке с рубилами, в 1913 г. нашел профессор геологии Берлинского университета вулканолог Ганс Рек. В 1914 г. он опубликовал заметку об открытии, сделанном в Кении, в южной части Великой рифтовой долины, в каньоне Олдовэй около озер Натрон и Эсяи. Оказывается, на это место первым обратил внимание немецкий энтомолог из Мюнхена Катвинкель, который охотился с сачком в районе каньона и чуть не поплатился жизнью, когда, преследуя какой-то редкий экземпляр бабочки, свалился с обрыва. Опомнившись, Катвинкель заметил, что из пласта глины торчат кости ископаемых животных. Он собрал их, доставил в Берлин, а в 1913 г. немецкие палеонтологи и геологи, которых заинтересовала эта коллекция, снарядили в Олдовэй специальную экспедицию. Ее возглавил Ганс Рек.

Олдовэй оказался настоящей сокровищницей — на десятки метров прорезали водные потоки реки Танганьики многоцветные толщи древних озерных отложений. Они чередовались со слоями вулканической золы и кальцинированного песчаникового туфа, в особенности хорошо сохранявшими кости животных. Раскопки Река привели к открытию слоя, богатого палеонтологическими останками. Среди них преобладали кости давно вымерших животных (динотериевый слон, трехпалые лошади, примитивные антилопы, гигантские жирафы), но в изобилии встречались также останки современных обитателей саванн Танганьики (носороги, гиппопотамы, свиньи).

Особое волнение вызвало у Лики сообщение Река о находке погребения в обрыве каньона на глубине 10 футов. Умерший лежал на правом боку, фоссилизованные кости его, кажется, подтверждали значительную древность захоронения. Однако в 1929 г. мюнхенские профессора Моллесон и Гейзер опубликовали материал о находке и пришли к заключению, что человек из Олдовэя — современный. У него оказались подпиленными нижние резцы (обычай, широко распространенный еще недавно у многих африканских народов). Но кто знает, что скрывают туфы, песчаники и глины Олдовэя, откуда Рек в таком изобилии извлекал древнейшие кости?

Лики написал письмо в Берлин. Он спрашивал Река, не удалось ли ему найти в Олдовэе место, где останки животных встречаются вместе с обработанными камнями. Профессор ответил, что палеонтология каньона богатая, но все же тамошние ущелья не те места, где следует ожидать открытия культуры палеолитического человека. Он пытался найти вместе с каменными орудиями и кости первобытных людей, но безуспешно. Впрочем, продолжить раскопки ему помешала война, а сейчас, если молодой человек желает, он, Рек, может принять участие в экспедиции, все ему на месте покажет и «из рук в руки» передаст местонахождение для дальнейших исследований. Лики принял предложение Ганса Река. Он посетил Берлин, осмотрел коллекцию ископаемых, в том числе останки погребения из Олдовэя, которые очень напомнили ему захоронения близ Накуру и Элиментейты, а вернувшись в Англию, приступил к сбору средств на экспедицию. Как и следовало ожидать, дело это оказалось далеко не простым, но после двух лет хлопот настойчивость Лики переборола равнодушие нескольких британских научных обществ. Собранных денег оказалось достаточно, чтобы в 1931 г. направить в Олдовэй большую экспедицию. В ней помимо Луиса приняли участие Ганс Рек, Эдмунд Тил, Дональд Мак Иннес, Артур Т. Хэпвуд и сэр Вильям Фучс.

В 1958 г. экспедиция Фучса впервые пересекла из конца в конец Антарктиду. Пожалуй, в 1931 г. поездка в Олдовэй сопровождалась не меньшими трудностями, чем современное путешествие по Антарктиде! Это сегодня дорогу в 565 километров от Найроби до Олдовэя можно преодолеть на «Лэнд-Ровере» часов за тринадцать, — разумеется, по сухой погоде. Она пролегает прямо через город Арушу, по краю раскинувшегося на 20 километров самого величественного на Земле вулкана Нгоронгоро, через часть Великой долины, известной под названием «низина Балбал», после которой начинается каньон, расположенный по краю равнины Серенгети, что лежит на полпути между озером Виктория и горой Килиманджаро, двумя наиболее известными географическими достопримечательностями Восточной Африки. Четверть же века назад путь к Олдовэю пролегал не по прямой, а на 240 километров длиннее, да и машина, на которой пришлось ехать, не отличалась ни мощностью, ни надежностью. Более 800 километров, по существу, по бездорожью экспедиция преодолела за неделю. Но трудности и неудобства поездки искупались встречей с экзотическим миром экваториальной Африки. По пути то и дело встречались группы слонов, носорогов и жирафов, табуны зебр, антилоп гну, газелей Томпсона и очаровательных карликовых антилоп, высота которых не превышала 35 сантиметров. Непуганые животные не проявляли особого беспокойства при виде грохочущего автомобиля. Они с удивлением наблюдали за людьми, позволяли приблизиться к себе на расстояние до 6 метров. Аборигены, хозяева этой удивительной земли, кажется чудом сохранившейся из далекого детства планеты, попадались редко. Лишь иногда в степи виднелись палатки кочевников масаи, которые охотились и перегоняли с места на место свои стада.

Первая встреча с каньоном Олдовэй произвела на Лики громадное впечатление. На 40 километров протянулось это ущелье, разрезая на стометровую глубину окраину выжженной солнцем степи Серенгети. Крутые обрывы, переливающиеся всеми цветами радуги, напоминали причудливый слоеный пирог, состряпанный гигантами-поварами. Окаменевшие и рыхлые отложения перекрывали друг друга в замысловатом беспорядке. Сверху к краю ущелья подступала зеленовато-желтая степь, а на горизонте возвышался эффектный пирамидальный вулкан Нгоронгоро, плавающий в голубоватом мареве раскаленного солнцем воздуха. Чашу кратера вулкана заполняло озеро с чистейшей холодной водой, самым бесценным сокровищем изнывающей от жары саванны. Опытный глаз геолога без труда прочитает цветную глинисто-каменную страницу крутой стены каньона: там, где сейчас раскинулась засушливая степь, сотни тысячелетий назад было огромное озеро. В засушливые периоды кочующие пески окрестных пустынь подступали к водоему и частично заваливали его. Вулканические пеплы и зола тоже обрушивались на озеро. По берегам начинали откладываться цветные прослойки кальцитовых структур, известных у специалистов лимнологов под красивым названием «розы пустыни».

Когда начинались тропические ливни, жизнь снова возвращалась в саванну: стада всевозможных крупных животных тянулись к зеленым берегам озера, чтобы утолить жажду. В илистых отложениях и следовало искать их кости.

Около полумиллиона лет все пребывало в покое, а затем произошла грандиозная катастрофа. Страшное по силе землетрясение потрясло восточную окраину Африки, ломая земные пласты, рассекая их будто гигантским мечом, опрокидывая и вздыбливая каменистые породы на тысячи километров. Тогда-то, очевидно, около 100 тысяч лет назад, и появилась Великая рифтовая долина, протянувшаяся от Ближнего Востока до юга Африки. Олдовэй и Балбал были частью гигантской трещины, которая вскрыла слои, заполнявшие некогда озерную котловину. За работу снова принялась вода. В сезон дождей временные потоки «пропиливали» глубже и расширяли стены ущелья, образованного ударами землетрясения.

Лики потрясло увиденное. Вот оно, место, достойное открытия самого древнего на Земле человека и конечно же «недостающего звена». Во всяком случае, он не сомневался, что обязательно найдет здесь рубила — в точности такие, как в Кариандуси! Ибо, если по берегам древнего озера, судя по находкам Ганса Река, бродили те же животные, на которых охотились обезьянолюди, жившие 200 тысяч лет назад невдалеке от озера Виктория, то почему орды первобытных людей не могли разбить становища в Олдовэе? Не так много в восточноафриканской саванне мест, изобилующих водой, чтобы древний человек оставил без внимания такое благодатное для жизни и охоты угодье!

Когда Лики поделился своими мыслями с коллегами и даже высказал убеждение, что именно здесь следует ожидать открытия предка более древнего, чем питекантроп, Ганс Рек, подзадоривая молодого археолога, сказал:

— Готов держать пари — вы, Луис, вряд ли найдете здесь хотя бы один оббитый камень!

— Хорошо, я заключаю с вами пари, профессор, — ответил Лики. — Более того, Олдовэй мне так нравится, что я убежден — не пройдет и 24 часов, как вы будете держать в руках не что-нибудь, а настоящее ручное рубило...

Лики с удовольствием вспоминал, как он выиграл пари. Чтобы найти рубило и торжественно вручить его Реку, ему понадобилось всего 7 часов! Вечером в лагере только и было разговоров, что об открытии в Олдовэе древнекаменного века. А когда стемнело и все улеглись спать, Луис долго не мог заснуть, возбужденный находкой и мыслями о перспективах предстоящих раскопок. Неожиданно его внимание привлек какой-то шорох. Из-за ближайшего куста на него сверкнули зеленоватые глаза огромного льва! Слева и справа тоже мелькали такие же зеленые огоньки. Лики насчитал одиннадцать львов. Они сидели кто ближе, кто дальше и с обычным для семейства кошачьих любопытством рассматривали того, кто осмелился вторгнуться в их владения. Львы, однако, кажется, не собирались нападать на лагерь. Хозяева внушали уважение, а учтивость гостей по отношению к ним подразумевалась сама собой. «Если услышите, что кто-то подкрадывается к палатке, — успокаивал Лики своих взволнованных спутников, которые тоже вышли посмотреть, что происходит, — то оставайтесь под одеялами. Не тревожьтесь: вас не тронут, если вы не тронете! Так учат кикуйю, а они, уверяю вас, знают обычаи саванн...»

Встреча со львами стала первой в длинной череде знакомств с многочисленными обитателями окрестностей Олдовэя, которых ущелье привлекало скудными запасами воды. Если, однако, цари зверей сохраняли степенность, всегда оставались предельно ненавязчивыми и никогда не беспокоили археологов, то иначе вели себя жирафы, газели и носороги, которые, чувствуя, что у людей в лагере хранятся запасы воды, бесцеремонно разгуливали между палаток и искали, где можно утолить жажду. О нахальных гиенах и говорить нечего. Одна из них подобралась к палатке, воды не нашла, но зато поужинала левой домашней туфлей, беспечно оставленной Лики снаружи.

Да, вода в Олдовэе была поистине драгоценна. Дело в том, что вести раскопки в глинистых горизонтах каньона в периоды дождей невозможно, а когда начинался сухой сезон, вода исчезала. Ее приходилось доставлять в Олдовэй на специальном прицепе за 56 километров, из ручья, расположенного около кратера Нгоронгоро. Непрерывные поездки за нею отнимали столько средств и сил, что стали одной из главных причин, почему впоследствии полевой сезон в ущелье приходилось ограничивать 6—7 неделями.

Наибольшее беспокойство от диких животных в Олдовэе наступало тогда, когда в каньоне исчезали последние лужи и он превращался в гигантскую пыльную чашу, в которой, кажется, никто, кроме тушканчиков, жить не мог. К лагерю, соблазняемые запахом воды устремлялись обитатели степи и предгорий. Вот тогда-то начиналась пора неожиданных встреч.

Все эти малоприятные происшествия, среди которых самыми коварными были, конечно, встречи с ядовитыми змеями, заставили Лики задуматься и о надежных охранительных мерах. Разумеется, речь не шла о том, чтобы отпугивать зверей выстрелами из ружей, а тем более убивать их (с 1958 г. по предложению Лики район Олдовэя объявлен национальным заповедником, где стрелять запрещено). Самое рациональное в этих условиях — завести собак. Фокстерьеры и доги Тут, Сэлли, Трикси и Дильматинз впоследствии усердно охраняли лагерь, обращая в паническое бегство громадных носорогов. Это не означало, однако, что опасности более не подстерегали гостей каньона. Однажды голодный леопард напал из-за кустов на Тута, который сопровождал Мэри к месту раскопок. Лики бросился на крик и вместе с другими собаками с трудом отбил атаку хищника. Храбрый Тут лежал на земле с девятью глубокими ранами. Даже за обедом в хижине нельзя было чувствовать себя спокойно. Лики помнил случай, когда его гостя Мэта Стёлинга чуть не укусила в голову змея, свесившаяся со стропил крыши.

Но все это случилось потом, а тогда, в далеком 1931 г., не оставалось ничего, другого, как учиться приспосабливаться к непривычным условиям. Три месяца продолжались работы экспедиции в Олдовэе. Для Лики они пролетели, как один день. Ганс Рек удивлялся, почему Лики везет на открытия больше других; кажется, для него не составляло труда найти новое местонахождение с костеносными линзами, в которых обязательно встречалось какое-нибудь экзотичное, неведомое ранее животное, а рубила и другие оббитые камни прямо тянутся к нему. Создавалось впечатление, что не он ищет их, а они его.

Луис Лики изучает очередные находки

Что мог ответить на это Лики? Школа братьев-кикуйю что-нибудь да значит! Старик Доробо непрестанно поучал его: «В нашем деле главное — терпение и наблюдательность. Ты, белый человек, должен знать, что здесь, в Африке, твое существование зависит от того, как быстро ты будешь реагировать на все, что происходит вокруг. Будь внимателен, будь осторожен, не спеши. Повторяй попытки достичь чего-то снова и снова». Разве это не заповедь для охотника за ископаемыми? Можно, конечно, бегло посмотреть в одном месте разок-другой, разочароваться неудачей и мчаться дальше на поиски перспективных участков. Но кикуйю учили Лики: если у тебя есть основание полагать, что то, что ты ищешь, должно быть в каком-то определенном месте, но ты не находишь это сразу, не следует делать вывод, что здесь вовсе нет того, что ты искал. Ты, скорее, должен признать, что не был достаточно внимательным...

Как Лики искал в Олдовэе кости и камни? Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром в течение многих часов терпеливо обследовал стометровые склоны каньона, до боли в глазах вглядывался в многоцветную мозаику россыпей галек, комочков глины и обломков скальных пород. Там, где для другого россыпь разрушенного слоя сливалась в однообразную картину, мя Лики раскрывался увлекательный рассказ, который он умел мастерски прочитать. Он умудрялся выхватывать «жемчужные зерна» среди сотен почти неотличимых друг от друга фрагментов твердой глины, песчаника и туфа. Но чего стоила каждая находка! Под раскаленным солнцем, которое нагревало воздух олдовэйской чаши до 110° по Фаренгейту (38°С), приходилось ползать на корточках вверх и вниз по обрывистым склонам. Ныли колени, руки, заливало потом низко опущенные к земле глаза. Над каждым мельчайшим обломком кости или сколом с гальки надо остановиться, тщательно смести пыль мягкой кисточкой и осторожно освободить их от окружающей породы тонким зубным инструментом. Иногда, правда, приходилось пускать в дело и легкую геологическую кирку, с которой Лики не расставался после участия в экспедиции В. Е. в 1924 г.

После 30 лет работы Лики кажется, что он провел большую часть жизни на коленях. Но какой радостью вознаграждается терпеливая, тщательная работа в чудесный миг долгожданного открытия! А сколько их случилось за четверть века исследования Олдовэя!

В первый же сезон раскопок в каньоне Лики пришел к заключению, что Олдовэй представляет собой уникальное хранилище костей вымерших животных, равного которому, пожалуй, нет в мире. Сотни тысячелетий приходили они к берегам озера, чтобы утолить жажду, и часто погибали здесь. Кости их заносило илом, перекрывало многометровыми напластованиями песка и глины, и так лежали они, окаменев, до тех пор, пока вода и ветер вновь не помогали им увидеть свет.

Каких только необычных животных не пришлось найти в Олдовэе! Сколько удивления, например, вызвало открытие древнего кабана Afrochoerus: по росту он не отличался от крупного носорога, а клыки его оказались такими огромными, что один из немецких палеонтологов принял их сначала за бивни слона. Сотни тысячелетий назад в степи Серенгети паслась овца высотою почти в два метра, а расстояние между кончиками ее рогов было просто фантастическим — 4—4,5 метра! Нигде теперь не увидишь также столь причудливого жирафа: он хоть и был высокого роста, но шею имел короткую, а на голове его красовались рога, широкие, как у американского лося. В Олдовэе удалось обнаружить страшного павиана-лимнопитека, который по величине превосходил самую крупную из горилл.

А сколько потребовалось усилий, прежде чем удалось разгадать тайну громадных обломков скорлупы! Казалось невероятным, чтобы на свете могла существовать птица, откладывающая такие яйца. И все же подобное существо, гигантский страус, некогда бродило по саванне в окрестностях озера. Найденное бедро этой птицы вначале приняли за часть конечности жирафа. На что уж велика знаменитая нелетающая птица тоа из Новой Зеландии (более трех с половиной метров), но и она карлик в сравнении с олдовэйским страусом. Вообще среди более чем сотни новых видов животных, обнаруженных при изучении собрания костей Олдовэя, многие отличались непривычными размерами и необычными чертами строения.

Древний мир животных, открытый при раскопках костеносных пакетов каньона, представлял особый интерес в связи с обнаружением стойбищ первобытного человека, который, как выяснилось, заселял берега озера — место водопоя архаических обитателей Серенгети. Поиски, начатые Лики в первый день прибытия в Олдовэй, не ограничились находкой рубила. За первым открытием последовали другие. Оббитые человеком камни залегали на различных уровнях от края обрыва ущелья, отмечая места, где располагались стоянки древних охотников. Глубина залегания примитивных инструментов, цвет и характер глинистого пласта, в котором они находились, а также, не в последнюю очередь, кости животных, найденные вместе с ними, позволили Лики создать на удивление целостную и многогранную картину эволюции культуры каменного века на протяжении по крайней мере полумиллиона лет. Из них 400 тысячелетий в Олдовэе жили обезьянолюди, главным орудием которых оставались рубила. Внизу обособленно, один над другим, располагались четыре последовательных горизонта шелльской культуры, когда впервые появляются рубила (слой II). Черепашьими темпами от прослойки к прослойке они совершенствовались, пока в пятом горизонте не появились более выразительные «ручные топоры» ашельской культуры. От пятого до девятого горизонта (слой III), залегающих на десятки метров выше шелля, происходило медленное развитие ашельского рубила.

Чоппер — универсальное орудие древнейших предков человека

Ну не поразительно ли, что в громадный, на полмиллиона лет, промежуток времени первобытный предок предпочитал использовать однажды изобретенный инструмент? Однако, как показал Лики, консерватизм этот мнимый. Удачно найденная форма орудия: оббитый с двух сторон и приостренный на конце камень, «ручной топор» — действительно существует тысячи веков. Но, во-первых, форма отнюдь не остается неизменной от горизонта к горизонту; во-вторых, медленно, но верно совершенствуется техника обработки камня — орудие становится тоньше, изящнее, а следовательно, и эффективнее в работе; и, наконец, в-третьих, рубила не были единственным инструментом древнего олдовэйца: в его арсенале имелись скребла, остроконечники, ножи, изготовленные из крупных пластин, проколки, отбойники, нуклеусы, с которых скалывались заготовки более мелких инструментов. Изучение их тоже подтверждает мысль о неуклонном совершенствовании культуры каменного века Восточной Африки. Олдовэй, таким образом, представлял собой своеобразную музейную экспозицию, изучение которой в концентрированной форме раскрывало историю человека и окружающего его животного мира за полмиллиона лет.

За полмиллиона? А может быть, за целый миллион? Вопрос резонный, поскольку при раскопках в Олдовэе в 1931—1932 гг. Лики посчастливилось найти культурные горизонты (I слой), залегающие на почти стометровой глубине, на 16,5 метра ниже слоя с самыми ранними шелльскими рубилами и с костями более примитивных животных. Это была необыкновенно архаическая культура настоящего «недостающего звена», по сравнению с которой шелль и ашель (самые ранние из стадий древнекаменного века), представленные в Олдовэе, как, впрочем, и в Европе, серией последовательных стадий, казались уже значительным уровнем развития.

Действительно, этот древнейший из известных ранее этапов культуры палеолита типа дошелль, названный Лики олдовэйским, характеризовался наличием, по существу, одного-единственного инструмента (если не считать грубых сколов с легкой подправкой, которые могли использоваться как ножи) — гальки, небрежно затесанной на одном конце. Какое-то очень раннее человекообразное существо, очевидно почти обезьяна по статусу физическому и интеллектуальному, делало первые шаги в изготовлении орудий труда. Подходящая по форме округлая или продолговатая галька кварцевой или кварцитовой породы затесывалась на конце с одной или, значительно реже, с двух сторон. В результате получались сечковидные рубящие инструменты, которые археологи называли чопперами или чоппингами (в зависимости от того, с одной или двух сторон приострялся рабочий край орудия; chopper значит «сечка»). Остальные грани и плоскости гальки оставались необработанными, в отличие от рубил, при изготовлении которых мастер оббивал обе широкие стороны исходного желвака камня. При этом заострялись рабочий конец и боковые стороны инструмента, а для удобного расположения орудия в руке оформляли рукоятку.

Чоппер, от которого веет подлинной первобытностью, — еще более комплексное по назначению орудие, чем рубило. При изготовлении его скалывались отщепы; следовательно, исходная галька была не только заготовкой для будущего орудия, но и нуклеусом, то есть ядрищем для получения сколов, которые шли в дело как примитивные режущие инструменты. Чоппер и чоппинг служили орудиями нападения и защиты, ими копали землю, рубили дерево, дробили кости, сдирали кожу с убитого животного и разделывали его тушу, скребли, резали, пилили, сверлили, кололи...

Лики стал учиться изготовлять чопперы и чоппинги, чтобы уяснить, как их изготовляли, а затем использовали в деле. Со временем он так наловчился, что ему требовалось всего четыре минуты, чтобы оббить гальку.

Но одно дело изготовить инструмент, а другое — доказать, что его можно эффективно использовать. Лики решил довести эксперимент до конца. Когда однажды накануне рождества в лагерь привезли барана, предназначенного для праздничного пиршества, он собрал своих сотрудников-африканцев, позвал девятнадцать старейшин из кочевавшего в окрестностях Нгоронгоро племени масаи, пригласил для беспристрастного документирования события фотографа из американского научно-популярного журнала «National Geographic» Боба Сиссона и начал священнодействовать. Сначала Лики несколькими ударами приострил гальку, а затем принялся за барана, попросив засечь время. Ему понадобилось всего 20 минут, чтобы с помощью обычного каменного орудия олдовэйской культуры снять с животного шкуру, выпотрошить его и расчленить на части тушу. После этого никто из присутствующих не сомневался, что расколоть чоппером кости, чтобы извлечь мозг, для Лики не составит труда. Он блестяще сыграл роль самого раннего из олдовэйцев древнекаменного века.

Что касается старейшин масаи, то они никогда не сомневались во всемогуществе Лики. Разве не он лечит их, когда кого-нибудь укусит змея или постигнет неудача во время охоты на львов? Он умеет заживлять самые страшные раны. В палаточном лагере можно всегда бесплатно получить чудодейственные лекарства от малярии и разных кожных болезней. «Сын воробьиного ястреба» знает, где под землей находятся запасы воды. В двух местах он выкопал водоемы, и теперь скот племени не испытывает жажды.

Лики, однако, пригласил старейшин не для того, чтобы полюбоваться впечатлением, которое произведут на них его эксперименты. Просто он не упускал случая провести просветительную работу. Объяснив, что такими вот чопперами пользовались в работе далекие предки людей, Лики стал толковать вождям об уникальности Олдовэйского ущелья, в земле которого сотни тысяч лет сохраняются остатки разных культур. Он просил старейшин не прогонять стада по склонам каньона, ведь они могут растоптать копытами череп предка. Ответную речь держал один из старейшин. Отметив, что они многим обязаны ему, и поблагодарив за добро, он заверил, что мальчишкам-пастухам будет отдан строгий наказ. Если же они ослушаются, то их поколотят палками...

Боб Сиссон не переставал удивляться: Лики говорил с вождями не на английском, а на языке суахили!

Несмотря на редкую удачу (в Олдовэе получена необычайно полная, почти без пробелов картина эволюции шелльской и ашельской культур, да еще открыта олдовэйская культура, дошелль, запрятанная почти под стометровой земной толщей), Лики не чувствовал полного удовлетворения. Не хватало заключительного, по-бетховенски мощного аккорда.

Несмотря на все старания, в руки Луиса Лики за 28 лет раскопок в Олдовэе попало всего две коронки человеческих зубов (без корней).

Их удалось найти в 1955 г. при раскопках самого древнего из шелльских горизонтов (культуры шелль 1), характерного тем, что в кем наряду с немногочисленными примитивными рубилами обнаружены в основном галечные чопперы. Зубы — левый нижний второй коренной и левый клык — принадлежали ребенку 3—5 лет. Они отличались огромными размерами и по строению, гораздо ближе соответствовали зубам синантропа и гейдельбергского человека, чем австралопитековым. Лики, изучив зубы, написал в журнал «Nature»: «Мы, возможно, имеем дело с огромным истинным гоминидом, который по типу не принадлежит к австралопитековым. Зубы действительно подтверждают, что мы имеем дело с человеком!» Далее он высказал предположение, что именно такого типа человек, современник австралопитеков, изготовлял орудия, найденные Робинзоном и Масоном в брекчии Стеркфонтейна. Они назвали его телантропом. Что ж, может быть, в Олдовэе и найдены его первые костные останки?

Конечно, первым в мире найти косточки шелльца — пусть даже такие фрагментарные — тоже удача редкая, но где, наконец, черепа тех, кто осваивал берега озера в Олдовэе, кто учился выделывать из непослушного камня первые чопперы и рубила, кто вырабатывал приемы охоты на быстроногих и чутких обитателей африканских саванн? Если облик ашельца можно представить, зная облик питекантропа и синантропа, то, как выглядел шеллец, а тем более человекообразное существо дошелльской или олдовэйской культуры, оставалось неясным. Между австралопитеками Дарта и Брума и древнейшими из пока открытых на Земле гоминидами синантропом и питекантропом по-прежнему располагалось загадочное «недостающее звено».

Лики не мог жаловаться на судьбу. Прошедшие десятилетия не раз баловали его сенсациями. Недаром у археологов вошло в поговорку выражение «удача Лики». Но если говорить о самой крупной после открытия Олдовэя удаче, то это, пожалуй, счастливая и, как многое в его жизни, случайная встреча в 1933 г. со студенткой Лондонского университета Мэри Николь, которая, как она потом рассказывала, с большой неохотой отправилась на званый обед, где должен был выступить молодой археолог из Танганьики. Мэри опасалась скучной лекции, но ошиблась: энергичный молодой человек представился Луисом Лики, а рассказывал он не о чем-нибудь, а об Олдовэе. Разве мог Луис говорить о каньоне скучно? Мэри Николь попросилась взять ее в экспедицию, чтобы самой побывать в том удивительном месте.

Любовь к археологии у Мэри давняя, можно сказать потомственная. Тот самый Джон Фрер, рассказом о котором начата эта книга и который в XVIII в. первым в Англии обнаружил в Саффолке рубило и обратил внимание на него как на изделие рук первобытного человека, — прапрадедушка Мэри! Ее отец, художник Эрскин Николь, много путешествовал с семьей по юго-западной части Франции, которую любил за «зелень лугов и удивительное небо». Там родители осматривали пещеры, к чему со временем пристрастилась и Мэри. Пока отец рисовал, она лазала по камерам гротов и в одну из таких прогулок в местечке Кабререте ей посчастливилось встретиться с аббатом Лемози. Он известен тем, что открыл в пещере изображения животных, нарисованные охрой человеком древнекаменного века. Аббат пригласил девушку, которая отлично рисовала, заняться вместе с ним изучением наскальной живописи, а затем дал первые уроки правил проведения раскопок. Мэри увлеклась археологией и ни о каком другом роде деятельности с тех пор не помышляла. В Лондонском университете она специализировалась по первобытной истории и геологии, а в каникулы обычно выезжала с сокурсниками на раскопки древних стоянок Англии. Ей довелось, в частности, копать Клэктон, широко известный специалистам по древнекаменному веку.

Когда Николь вернулась из Танганьики и ее спросили, не жалеет ли она, что поехала в Африку, она засмеялась: «У меня лишь одно огорчение, что я не оказалась там раньше!» Стоит ли говорить, что на следующий год она снова отправилась в Танганьику. Эта поездка окончательно решила ее судьбу: Мэри Николь вскоре стала Мэри Лики.

Луис давно уверовал в легкую руку своей супруги. Недаром друзья называют Мэри «счастьем Лики». В том, что за прошедшие годы судьба не обходила его удачами, эффектными и шумными, действительно немалая заслуга Мэри Лики. Чего стоит, например случай, произошедший в летний полевой сезон 1942 г. на знаменитой теперь стоянке Олоргазейли, открытой в ущелье того же названия при одной из разведочных поездок всего в 40 милях от Найроби. Луис первым наткнулся на площадку, засыпанную сотнями рубил. Пораженный увиденной картиной, он позвал Мэри посмотреть находку. Но она не только не поспешила к нему, но вскоре сама стала настойчиво звать к себе. С большой неохотой пошел Луис к месту, где замешкалась Мэри, и онемел от неожиданности: тысячи рубил устилали разрушенный землетрясением участок древней террасы, не превышавшей в размере каких-нибудь 50 квадратных ярдов. Никогда ничего подобного многоопытный Лики не видывал в своей жизни. Раскопки раскрыли здесь двадцать культурных горизонтов, залегающих друг над другом, и в каждом из них в изобилии встречались рубила. Теперь на этом месте, как и в Кариандуси, построен трехкомнатный полевой музей Королевского национального парка Кении, где в любое время можно со специальной платформы полюбоваться завалами камня, обработанного обезьянолюдьми.

Вторая история еще более увлекательная. Она связана с открытием черепа проконсула — загадочного существа, которому антропологи придают особое значение в поисках самых глубинных корней родословной обезьян и человека, отстоящих на десятки миллионов лет от современности. Первую челюсть проконсула нашли в Западной Кении в районе ущелья Кавирондо в Кору, где еще в 1926 г. доктор Гордон обнаружил на своей ферме нижнемиоценовые ископаемые и послал их в Лондон. Британский музей в 1931 г. командировал в Танганьику Артура Т. Хэпвуда, который присоединился к экспедиции Лики и вместе с ним начал раскопки в Кору. Через четыре недели поисков Хэпвуд нашел отдельные зубы, а также части нижней и верхней челюстей проконсула и напечатал сообщение о них в 1933 г. В 1942 г. Лики обнаружил еще две челюсти проконсула, бесспорно не сходные с челюстями шимпанзе. Антропологи после изучения всего материала выделили три вида проконсулов, отличающихся размерами: один из них меньше шимпанзе, другой такой же, как шимпанзе, а третий достигал величины гориллы. С этих пор миоценовые толщи всегда влекли к себе Лики в связи с перспективой возможного открытия новых останков загадочного антропоида.

Еще в начале 30-х годов во время путешествия на пароходе по озеру Виктория внимание Лики привлек остров Рузинга, расположенный напротив ущелья Кавирондо в 32 километрах от берега. На нем широко распространены вулканические отложения, возраст которых датировался миоценом — 25—40 миллионов лет. Дикие живописные берега Рузинги, где в вулканических пеплах могли залегать кости, неизменно манили к себе Лики, и он начиная с 1932 г. неоднократно посещал остров, чтобы провести разведку и раскопки. Одно из таких путешествий чуть не стоило ему жизни. В тихую и ясную погоду из залива Тома отплыло каноэ с десятью гребцами. Кажется, ничто не предвещало несчастья, но в 10 километрах от Рузинги внезапно налетел шторм, и лодка начала медленно наполняться водой. Попытки вычерпать ее чашками и даже шляпой Лики ни к чему не привели, вода продолжала прибывать. Перепуганные гребцы начали готовиться к смерти, передавая друг другу последние пожелания родственникам, да и Лики потерял надежду спастись: воды озера Виктория кишат крокодилами. Путешественников спасло лишь то, что ветер стих так же стремительно, как и налетел. Но Лики с тех пор никогда более не нанимал каноэ для переправы к Рузинге. Ныне в этом и совсем нет нужды: собственный катер, названный «Миоценовая леди», быстро доставляет семейство Лики от бухты Кисуму до любого из островов Виктории.

Рузинга оправдала надежды. Миоценовые вулканические пласты хранили десятки тысяч костей всевозможных животных, среди которых особый интерес представляли многочисленные по родам и видам низшие обезьяны — мартышковые и лемуры, достигавшие иногда размеров гориллы. Обилие новых видов и родов обезьян в миоцене Восточной Африки сам по себе факт замечательный, означавший особо бурное развитие приматов именно в это время. Из земли Рузинги извлекались, кроме того, окаменевшие жуки, гусеницы, мухи, муравьи, черви, птицы, ящерицы и даже слизняки. На удивление хорошо сохранились также растительные остатки: ягоды, орехи, всевозможные фрукты с уцелевшими внутри них зернами и даже окаменевшие бутоны цветов. Но наибольшее внимание вызвало открытие в 1942 и 1946 гг. двух челюстей проконсула. Для четкого определения статуса этой обезьяны и раскрытия ее возможной роли в отделении человеческой эволюционной ветви от антропоидной недоставало черепа. Но найти его было нелегко, да и надежда, что он мог сохраниться достаточно хорошо, оставалась небольшой. Дело в том, что множество костей животных Рузинги испортили миоценовые крокодилы (гиенодоны), которые грызли и дробили их.

И вот 21 октября 1948 г. Луис и Мэри в очередной раз посетили остров, чтобы в течение нескольких недель заняться раскопками на стоянке, условно названной Р 106. Лики питал к ней особое пристрастие, может быть вызванное тем, что однажды ему удалось в 45 метрах от нее найти интересного ископаемого крокодила. Мэри семь раз прошла по склонам воронкообразного обрыва с одиноко растущим деревом на вершине. Кажется, просмотрена каждая пядь поверхности и найти что-либо уже невозможно. Тем не менее Мэри пошла в восьмой раз, перевернула несколько камней, и ее настойчивость была вознаграждена уникальной находкой; сначала она заметила крохотный зуб, а затем при расчистке в следующие дни там появилась часть сравнительно хорошо сохранившегося черепа проконсула с нижней и верхней челюстью! У черепа отсутствовали лишь затылочные кости. С тех-то пор катер Лики на озере Виктория и стал называться «Миоценовая леди» в честь женской особи проконсула, найденной Мэри.

Ценность такой находки для палеоантропологии трудно переоценить. Луис Лики принял решение немедленно направить Мэри самолетом в Лондон, чтобы ознакомить специалистов с «леди», достигшей возраста 25 миллионов лет. Особый интерес представляло заключение одного из ведущих английских специалистов по приматам, профессора Оксфордского университета Вилфрида Ле Грос Кларка. Застрахованный на 5 тысяч фунтов стерлингов череп проконсула уложили в коробку, и Лики лично предупредил членов экипажа самолета, какую драгоценность им выпала честь доставить в Англию. Мэри потом со смехом рассказывала, что летчики во время перелета действительно были предельно предупредительными, но, кажется, они больше заботились о содержимом коробки, чем о своей пассажирке.

Лондон между тем подготовился к торжественной встрече «миоценовой леди». Большая группа репортеров и операторов кинохроники бросилась к трапу самолета с просьбой повторить выход: они желали снять дубль знаменательного события. Но это не все. В специально отведенной для пресс-конференций комнате аэровокзала десятки репортеров задавали ей вопросы о том, как был найден череп проконсула и каково значение находки для решения проблемы родословной человека. Мэри обстоятельно отвечала, а на столе бесстрастно лежал небольшой череп «миоценовой леди», виновницы всего этого переполоха. Два детектива в штатском стояли за спиной Мэри и не спускали глаз с окаменевшего черепа.

Мэри Лики смогла вздохнуть свободно, лишь оказавшись в Оксфорде в кабинете Ле Грос Кларка. На этот раз она задавала вопросы, а профессор осматривал находку и отвечал. Знаменитый антрополог был потрясен увиденным: Лики, несомненно, правы, на острове Рузинга им посчастливилось обнаружить останки удивительного существа, в строении черепа которого угадывалось нечто от антропоида и человека. Округлый лоб, лишенный характерных для высших обезьян надглазничных валиков, напоминал человеческий. С человеком проконсула сближало также отсутствие в нижней челюсти так называемой «обезьяньей полки»; форма зубной арки нижней челюсти, узкая и копытовидная, а не широкая, как у обезьян; округлые и небольшие участки кости, где соединялись нижняя и верхняя челюсть; плоская, а не скошенная, как у обезьян, изношенность зубов, более прямой, чем у современных обезьян, подбородок, что свидетельствовало о меньшем выступании вперед лицевых костей (прогнатизм), некоторое уменьшение размеров клыков и предкоренных зубов. Клыки к тому же не так далеко отклонялись от зубного ряда, как у антропоидов. Особое внимание Кларка привлекли резцы; нижние были примечательно малых размеров, а верхние оказались настолько сходными с резцами человека и соответственно отличными от антропоидных, что, найди их антрополог отдельно от черепа или челюсти, он затруднился бы сказать, выпали они из челюсти человека или проконсула. Однако все же клыки у проконсула характерно приострены, значительных размеров, а для кончиков их между нижними зубами просматриваются диастемы — свободные участки до 4 миллиметров шириной. Коренные несли на коронке костяные полоски эмали — цингулюм, а жевательная поверхность отличалась сложностью строения, в частности необычно многочисленными выступами. Носовые косточки у проконсула длинные, узкие и параллельные, как у низших мартышковых обезьян.

В целом проконсул, бесспорно, представлял собой древнейшую обезьяну, но, судя по отдельным характерным чертам строения черепа, это была не специализированная, то есть не зашедшая в тупик форма антропоида или низшей обезьяны, а такая их разновидность, которая допускала в ходе последующей эволюции выход как к человеку, так и к ветви высших антропоидных обезьян. В этом смысле проконсул мог представлять своего рода «начальное звено» на долгом, в десятки миллионов лет пути становления человека. Акции особой роли Африки в истории приматов выглядели теперь как никогда высокими. По-видимому, отсюда антропоидный предок мигрировал как на север в Европу, так и на восток в Индию и на территорию Центральной Азии.

Учитывая все это, череп проконсула, как некогда эоантропа, занял после препарации одно из самых почетных и тщательно охраняемых мест в сейфах Британского музея.

Последующие находки останков скелета проконсула подтвердили предварительные выводы Ле Грос Кларка. Лики во время одной из очередных раскопок на острове Рузинга удалось найти три косточки конечностей этой самой ранней из антропоидных обезьян. Особенности их строения, пропорции и структура оказались весьма любопытными. Кларк пришел, в частности, к заключению, что нога человека скорее происходит от нижней конечности типа проконсула, чем от конечности современной высшей антропоидной обезьяны. Проконсул, по мнению Кларка, вероятнее всего, передвигался на четырех конечностях по земле, а не проводил всю жизнь на деревьях. Освоение прямохождения освобождало передние конечности и вызвало увеличение объема мозга, призванного координировать сложные движения выпрямляющегося тела.

Изучение костей животных, найденных вместе с проконсулом, показало, что в миоцене на востоке Африки тропические леса перемежались с открытыми участками степи, где как раз и могли развиться наземные обезьяны. Когда леса исчезли, далеким потомкам проконсула уже незачем было мигрировать в тропики. Нижние конечности у них стали длинными, передние освободились для труда, а всеядность, использование в пищу не только растительности, но и мяса, привела к изменению зубов и челюсти. Когда и как произошло знаменательное событие, сказать невозможно. Процесс становления человека сложен, и Лики вслед за Дарвином любил повторять: «Мы никогда не сможем указать на точно определенное время и существо, а затем произнести: «Здесь начало человека!» Где-то там, в миоцене, около 25 миллионов лет назад от ствола проконсула или другого существа, родственного ему, отделилась не только антропоидная, но и человеческая ветвь, родоначальница современного Homo sapiens.

Вот что стояло за находкой Мэри на острове Рузинга!

Наступил очередной, 1959 год. Уже 28 лет ведутся раскопки в Олдовэе, и Лики все надеется, что каньон подарит ему самое главное открытие. В этот день Лики был болен и остался в лагере. Разбудил его шум «Лэнд Ровера» («Земного пирата»), на котором утром уехала Мэри. Джип резко затормозил, мотор заглох, и сразу же послышался ее голос:

— Что у тебя? Тебя кто-нибудь укусил? — тревожно спросил Лики, выглянув из палатки.

— Он! Человек! Наш человек, — продолжала кричать Мэри. — Иди скорей сюда. Я нашла его зубы!

Головная боль исчезла, как по мановению волшебной палочки. Лики бросился к рабочему комбинезону, стремительно натянул его и помчался к джипу. Едва Лики успел захлопнуть дверцу, Мэри лихо развернула автомобиль и бросила его вперед.

— Я решила заняться сегодня местонахождением HLKI — тем участком склона, где ты в 1931 г. нашел первые орудия олдовэиской культуры, — рассказывала Мэри. — И вот представь себе: передвигаюсь я на корточках по окаменевшему участку слоя и вдруг вижу кусочек кости. Он так мирно покоился на склоне! Мне сразу показалось, что я вижу обломок черепа человека, а не животного. Взглянула чуть выше, откуда кость могла сползти или вывалиться из глины, а из слегка разрушенной скальной породы торчат два огромных зуба, расположенных рядом друг с другом. По всем признакам, насколько я успела их рассмотреть, они человеческие. Может быть, только чересчур большие...

Окаменевшие косточки лежали в первом олдовэйском слое между пластом глины, отложенным во влажный период, и толщей песка, который перекрыл горизонт находки за время очередной засушливой эпохи. Что ж раздумывать? Мэри права! Эти зубы, превышающие человеческие предкоренные раза в два, могли принадлежать только Homo. Луис поднялся с земли, повернулся к Мэри, и они, охваченные, как потом писал Лики, «несусветными эмоциями, какие редко удается испытать в жизни», закричали от невероятной радости.

Вот она цель, которой отдано 28 лет самоотверженного труда. Награда судьбы, поистине достойная упорства и терпения Вакараучи и его супруги. Зубы залегали в горизонте, в котором были найдены самые древние из открытых на Земле орудий человека — галечные чопперы и чоппинги олдовэйской культуры. Теперь эта площадка завалена стометровой толщей глин, песков, песчаников и туфов, она даже расположена на 6 метров 71 сантиметр ниже самой верхней границы горизонта с олдовэйскими орудиями и относится к эпохе влажного тропического климата. Никогда и никому в мире не удавалось до 17 июля 1959 г. обнаружить костные останки столь древнего человекообразного существа. Человек одержал очередную победу в познании процесса становления на Земле рода Homo.

Но кто же этот самый древний человек, он ли подлинное «недостающее звено», едва только приступившее к изготовлению орудий труда? Как ни хотелось Лики немедленно извлечь из слоя части черепа, он и Мэри сдержались. Следовало прежде всего, учитывая исключительную ценность находки, зафиксировать точное расположение костей в слое, как их увидела Мэри в момент открытия. Лики связался с Найроби и попросил своего друга кинооператора Арманда Дениса, снявшего ряд фильмов об Олдовэе, по возможности быстрее прислать профессионального фотографа. В тот же день фотограф Бартлстет выехал в Олдовэй.

На следующий день после фотографирования начались раскопки. Там, где виднелись гладкие и блестящие зубы, работа велась тонкими стальными инструментами, которыми пользуются в зубоврачебных кабинетах. Крупицы породы, миллиметр за миллиметром отделяемые от зубов и показавшихся вскоре участков расколотого пополам нёба верхней челюсти, сметались нежными кисточками, сделанными из верблюжьей шерсти. 19 дней, до 6 августа, продолжалась ювелирная расчистка останков черепа, раздавленного неимоверной тяжестью мощного слоя глины на 400 фрагментов. Многие обломки лежали соединенными вместе с того времени, как их раздавила земля. На удивление хорошо сохранились даже хрупкие носовые косточки, которые обычно теряются в слое. Это обстоятельство позволило Лики высказать убеждение, что череп не остаток трапезы каннибала. А вот кости животных, обнаруженные по соседству, имели совсем иной вид: их разломали на мелкие кусочки и беспорядочно «рассеяли» по жилой площадке. Найденная вскоре плечевая кость тоже не имела каких-либо нарушений. Но вряд ли это место могло быть захоронением. До эпохи неандертальцев обезьянолюди не хоронили своих сородичей. Во всяком случае, археологам такие факты пока неизвестны. Чтобы не потерять ни одного, даже самого миниатюрного обломка черепа, тонны земли из осыпи и окружающих участков слоя просеивались сквозь мелкие сита. Но, несмотря на все усилия, найти нижнюю челюсть так и не удалось.

Пока велись раскопки, Лики ломал голову над тем, как назвать нового представителя рода человеческого. Наконец, после нескольких отвергнутых вариантов, древнейшего из олдовэйцев торжественно нарекли именем зинджантроп бойси (Zindjanthropusboysey) (Чарлз Бойси — английский бизнесмен, финансировавший раскопки в Олдовэе с 1948 г. и твердо веривший в успех предприятия Луиса Лики). «Зиндж» — древнее арабское название Восточной Африки, поэтому зинджантроп означает не что иное, как «человек Восточной Африки». Мэри и Луис стали называть его для краткости просто «зиндж», а иногда ласково «дорогой мальчик» или «щелкунчик» — за громадные зубы, будто специально приспособленные для того, чтобы щелкать крупные орехи. Недаром же рядом с черепом оказались обломки твердой ореховой скорлупы! «Мальчику», судя по изношенности зубов, едва ли перевалило за 18. Третьи коренные у него только что прорезались и не успели сноситься хотя бы в малой степени, а черепной шов еще не совсем сросся — особенность, которая наблюдается у человека до 18 лет.

Реставрация черепа зинджантропа, разломанного на такое количество кусков, была делом чрезвычайно сложным и длительным, тем не менее уже полевое исследование убедило Лики в том, что олдовэец обладает многими особенностями, сближающими его с подсемейством австралопитековых. Лики посетил Йоханнесбург и Преторию, тщательно осмотрел материалы, накопленные Дартом и Брумом, и теперь ему казалось, что зиндж в определенном отношении напоминает парантропа из Сварткранса. У него такой же саггиталовый гребень, столь же значительна редукция клыков и резцов при огромных коренных и предкоренных, сравнительно прямая линия передних зубов, расположенных перед нёбом, одинаковая форма зубной дуги челюсти, плоский лоб. Интересно, что четвертый коренной у зинджантропа, как и у парантропа, больше третьего — особенность, не отмеченная у австралопитека Дарта. Однако в других чертах «щелкунчик» больше сближался с последним. Это касалось высоты черепного свода, глубины нёба и уменьшения в размере третьего коренного зуба по сравнению со вторым, что не замечалось у парантропа. От него зинджантроп резко отличался, кроме того, чертами строения лицевого скелета. В целом же зинджантроп тем не менее обладал достаточно яркими особенностями, чтобы отличить его как от австралопитека, так и от парантропа. Он определенно занимал особое место в подсемействе австралопитековых, поскольку отличия его как от австралопитека, так и от парантропа представлялись гораздо большими, чем их отличия друг от друга. Согласно «предварительному диагнозу», зинджантроп разнился от австралопитека и парантропа по двадцати пунктам. Лики пришел к заключению о необходимости выделения нового рода австралопитековых.

Все эти соображения Луис Лики изложил в краткой заметке «Новый ископаемый череп из Олдовэя», которую сразу же по окончании раскопок направил в Лондон в редакцию журнала «Nature». Через девять дней, 15 августа 1959 г., статья увидела свет, оповестив человечество об открытии нового претендента на «недостающее звено». Как изменились времена, если респектабельная «Nature», не медля ни дня, опубликовала сенсационный материал! «Illustrated London News» тоже не замедлила заказать статью Лики и напечатала ее, сопроводив портретом зинджантропа, нарисованным при консультации с первооткрывателем художником Нивом Паркером. Со страниц газеты смотрел почти начисто лишенный лба бородатый субъект с длинным лицом и грустными человеческими глазами. Нечто подобное получилось и у скульптора Бианчи, который воссоздал бюст зинджантропа.

Лики между тем продолжал изучать череп зинджантропа и с каждым днем все больше убеждался в его близости человеку. Коренные и предкоренные зубы зинджа, превосходившие по размерам человеческие в два раза, обладали особенностями строения, характерными для Homo. Плоские, с такими же, как у человека, складками обширной жевательной поверхности, они, кажется, свидетельствовали, что зинджантроп питался главным образом грубой растительной пищей. Но иное показывали резцы и клыки, с помощью которых пища раздирается на куски. Эти зубы оказались небольшими в сравнении с коренными, и Лики оценил такой факт как весьма примечательный. Дело в том, что, судя по найденным рядом с черепом расколотым костям небольших животных, молодых особей свиньи и антилопы, а также останкам птиц (гигантский страус), насекомоядных, крыс, мышей, землероек, черепах, рыб, земноводных (лягушки) и пресмыкающихся, в том числе змей, ящериц и крокодилов, олдовэец питался не только и, по-видимому, не столько растительной пищей, сколько мясной. Как мог он в таком случае разделывать туши животных, если его «естественное оружие» — резцы и клыки — не отличались мощностью? Содрать зубами шкурку невозможно даже с зайца. Следовательно, зинджантроп пользовался при охоте и разделывании убитых животных искусственно изготовленными орудиями — сечковидными чопперами и чоппингами. Лики убежден, что переход на мясную пищу и умение оббивать камни — явления тесно взаимосвязанные. Вот почему его заинтересовали небольшие по размерам клыки и резцы «щелкунчика». Действительно, девять таких грубых галечных инструментов с неровным зубчатым режущим краем, предельно примитивные, но тем не менее, бесспорно, целенаправленно обработанные, отбойник из гальки, а также 176 архаических отщепов (отбросы производства, а может быть, ножи) лежали между раздробленными костями животных невдалеке от черепа зинджантропа. Примечательно, что ближайшие местонахождения сырья, из которого изготовлялись орудия, были расположены в четырех и девятнадцати милях от стойбища.

Разве использование искусственно обработанных орудий не первый и главный признак, отличающий человека от других представителей животного мира, в том числе и близко родственных ему антропоидов? Не следует забывать, что даже высокоорганизованные австралопитековые Южной Африки, открытые Раймондом Дартом, Робертом Брумом и Джоном Робинзоном, не «додумались» до намеренной отделки инструментов, вследствие чего их невозможно включить в род Homo. А здесь, в Олдовэе, не только зинджантроп, но и его предшественник, такой же, очевидно, как и он, обезьянообразное существо, умели обрабатывать камни: орудия встречались и в горизонтах, расположенных ниже слоя с черепом «щелкунчика».

Зинджантроп — «недостающее звено», человек? Не увлекается ли Лики?

А что такое, в сущности, человек, спрашивал себя Лики и отвечал так. Мне нравится определение, которое дал человеку почти двести лет назад Бенджамин Франклин: «Человек — это животное, делающее орудие». То же говорил сто лет назад Томас Карлейль: «Без орудий человек ничто». Для меня человек не просто существо, освоившее прямохождение, имеющее определенный объем мозговой коробки и умеющее говорить. И предок человека для меня не просто первобытное обезьянообразное существо, умевшее прямо ходить и освободившее передние конечности, руки. Настоящий человек должен обладать определенным уровнем умственных способностей, чтобы уметь делать грубые орудия. Ключ лежит в способности делать орудия, которые отличаются от заостренных палок или острых камней, которые лежат под рукой в готовом виде. Только то существо, которое думает о заострении сырого природного материала, о придании ему нужной для дела формы, можно считать самым древним человеком...

О большей близости зинджантропа человеку, нежели австралопитекам, в статусе «предков» которых Лики теперь сомневался, свидетельствовали также детали строения его черепной крышки и лицевого скелета. Так, кривизна щек показывала, что лицо его, несмотря на массивность костей, напоминало человеческое. Система мышц нижней челюсти, управляющая движением языка, а следовательно, и речевым аппаратом, по предположению Лики, была сходной у него с человеческой. Височная кость перед ушными отверстиями у зинджантропа той же формы и размера, что и у человека, и этим его черепная крышка отличалась от антропоидной и австралопитековой. Затылочные кости тоже сходны с человеческими. Основание черепа не оставляло сомнений в том, что зиндж держал голову прямо и, значит, освоил прямохождение. Вообще многие черты специализации, прослеживающиеся в структуре черепа, подталкивали Лики к выводу о том, что зинджантроп — прямой предок человека, а парантроп и австралопитек — боковые ветви общего ствола гоминид, сосуществовавшие некоторое время вместе, а впоследствии исчезнувшие с лица Земли, поскольку они не могли выдержать конкуренции с более высокоорганизованными существами. Поэтому ни того, ни другого, строго говоря, называть обезьянолюдьми нельзя. Правильнее их следовало бы именовать near man — «окололюди».

Все это не значило, однако, что зинджантроп близко напоминал «человека разумного». Достаточно взглянуть на его чудовищно низкий, убегающий назад лоб, сильно уплощенный черепной свод, небольшую коробку, вмещавшую мозга вдвое меньше, чем череп синантропа (позже удалось установить, что объем мозга зинджантропа составлял всего 530 кубических сантиметров), на костный валик, завершающий череп, чтобы понять, насколько далеко отстоит зиндж от места, которое занимает на эволюционной лестнице гоминид современный человек. Удивляться нет причин, поскольку останки животных, найденные вместе с черепом олдовэйца, датировали его эпоху временем значительно более ранним, чем пора питекантропа и синантропа. По самым скромным подсчетам, зинджантроп жил более 600 тысяч лет назад. Но втайне Лики полагал, что цифру эту надо увеличить по крайней мере вдвое! Стоит ли, однако, волновать теоретиков антропологии раньше времени...

Рассуждения Лики о роли зинджантропа в родословной человека имели лишь один уязвимый пункт, впрочем обычный при такого рода открытиях: если раздробленные кости животных принадлежали жертвам хозяина чопперов, то, может быть, и человекообразное существо, от которого сохранился череп, тоже только остаток чьей-то трапезы? Примитивного зинджа мог убить, а затем съесть более высокоорганизованный гоминид — истинный обладатель каменных орудий! Лики, выслушивая на раскопе такого рода «коварные» предположения, сердился. Сомневаться всегда легче, чем открыть что-нибудь стоящее.

В следующий полевой сезон он надеялся найти остальные части скелета зинджа, этого связующего звена между австралопитеками и Homo sapiens, и восстановить полностью его облик. Надо отыскать также нижнюю челюсть «щелкунчика», чтобы знать, говорил ли он. А если очень повезет, то почему бы не обнаружить и скелет напарницы зинджа?..

Сквозь трескотню в наушниках рации Луис Лики едва слышал далекий голос Мэри. Она, наверное, небрежно настроила передатчик:

— Олдовэй вызывает Лангуту. Олдовэй вызывает Лангуту. Ты меня слышишь? Прием.

— Олдовэй, я Лангута, — ответил Лики, переключив передатчик. — Я слышу тебя, но плохо. Подправь передатчик! Прием.

— Олдовэй вызывает Лангуту, — послышался отчетливый голос Мэри. — Так слушай: вчера на стоянке Н. Н. мы нашли ногу. Да, я сказала «ногу». Мы сделали еще одно открытие, не менее важное, чем находка зинджа! Прием!

— Я слышу тебя хорошо, спасибо, — закричал в микрофон Луис. — Прекрасная новость! Какую часть ноги вы нашли?

— Пятку, кость лодыжки и большое количество других. Когда ты приедешь посмотреть их? Прием.

— Ну, не так скоро, — засмеялась Мэри. — Тебе предстоит кое-что закупить. Карандаш и бумага при тебе? Ну, так слушай...

Лики не сомневался в успехе экспедиции 1960 г., но что удача пришла так скоро — настоящее чудо. Стоило ему выехать на неделю в Найроби, и вот Мэри уже порадовала его. На этот раз дело не только в «счастье Лики». Раскопки 1960 г. велись с небывалым размахом. Открытие зинджантропа произвело столь сильное впечатление, что исследования олдовэйской экспедиции предложило финансировать Национальное географическое общество США. Его крупный денежный вклад позволил Лики запланировать на 1960 г. при 13 неделях полевого сезона в несколько раз большие по объему работы. Он подсчитал, что увеличенный штат сотрудников позволит потрудиться на раскопах не менее 92 тысяч человеко-часов и вскрыть 1200 квадратных метров стойбища. Следовательно, раскопки одного полевого сезона сразу же превзойдут вдвое масштабы земляных работ, проделанных за предшествующие 28 лет. Должно же это сказаться на результатах исследований! Кроме того, прибыв в Найроби в 1960 г., Лики начал с того, что приобрел для экспедиции второй, более крупный прицеп. Тем самым решилась самая острая проблема — снабжение лагеря водой.

Раскопки, которые с особым воодушевлением велись на участке, где в прошлом году Мэри нашла череп и плечевую кость зинджантропа, порадовали сразу же. Помимо отщепов, грубых галечных инструментов, а также своего рода отбойников, с помощью которых дробились кости животных, удалось обнаружить новые останки скелета зинджа — большую и малую берцовые кости, а также ключицу. Новые части скелета позволили вычислить рост зинджантропа: судя по всему, он составлял 152,5 сантиметра. Часть фрагментов костей принадлежала женской особи зинджантропа. «Я же говорил вам о напарнице, а вы смеялись надо мной!» — торжествовал Лики.

Останки животных подтвердили наблюдения предшествующего года: зиндж охотился только на молодых особей. Все трубчатые кости раскалывались, и из них извлекался мозг. В более поздних слоях шелльского и ашельского человека эта черта «хозяйствования» выражалась не столь отчетливо, поэтому Лики сделал вывод, что владельцы ручных топоров не испытывали такого недостатка в пище, как их предок зинджантроп. До отъезда в Найроби «оракул» Лики оказался не прав лишь в одном: на стойбище так и не удалось найти нижнюю челюсть. Досадное обстоятельство, ведь именно она решила бы вопрос, владел ли «щелкунчик» речью. Оставалось утешаться тем, что прямая посадка его тела после открытия костей нижних конечностей не вызывала сомнений. Значит, руки «дорогого мальчика» освободились для разнообразных трудовых операций.

Счастливые находки, однако, не ограничивались стоянкой, где располагалось стойбище зинджантропа. История нового, еще более удивительного открытия, последствия которого трудно предугадать, началась со случайности. Джонатан, двадцатилетний сын Луиса, специализировавшийся в изучении змей, бродил по дну каньона невдалеке от раскопа. Осматривая обнажения, по уровню залегания расположенные ниже слоя с останками зинджантропа, в эрозионном углублении — пещерке, протянувшейся в стенке ущелья метров на 12, — он обнаружил челюсть неведомого ему животного. В лагере эта находка вызвала немало удивления. Лики определил, что челюсть принадлежала саблезубому тигру. Среди десятков тысяч костей, собранных в Олдовэе, никогда не встречались его останки. Более того, на всей территории Восточной Африки их тоже никогда не находили. Неудивительно поэтому, что в первый же удобный момент Мэри и Луис отправились осмотреть слой, из которого Джонатан извлек челюсть. Местонахождение, названное Н. Н., находилось всего в 227 метрах от стоянки зинджа, но было древнее на несколько сотен тысячелетий и уже поэтому вызывало особый интерес.

Лики предполагал найти здесь все, что угодно, но не то, что сразу же заметили зоркие глаза Мэри. «Примат!» — воскликнула она и подняла небольшую косточку. Луис осмотрел находку и согласился: действительно, эта кость могла принадлежать скелету человека или обезьяны. Лики тут же отдал распоряжение копать контрольную траншею. Предварительные раскопки дали новые костные останки, которые, судя по всему, принадлежали гоминиду, а не антропоиду: из траншеи извлекли несколько миниатюрных обломков черепа, позвонок и фаланги пальцев. Рекорд древности продержался за зинджантропом всего один год. Он побит новым загадочным существом, воссоздать облик которого не представлялось возможным и при самом богатом воображении, настолько фрагментарными были найденные останки. Кто же он? Непосредственный предок зинджантропа или иная гоминидная ветвь, представитель которой отличался более развитым интеллектом? Ответ предстояло искать в земле. Можно понять поэтому нетерпение Лики, мчавшегося в Олдовэй: ему хотелось поскорее осмотреть стопу, об открытии которой на местонахождении Н.Н. ему сообщила Мэри.

В лагере, куда он благополучно прибыл в тот же день, только и велись разговоры, что о находке предшественника зинджантропа, который получил почетное имя презинджантропа. Луис принялся реконструировать тонкие кости левой стопы, подбирая ее смыкающиеся друг с другом части. От ноги сохранились пять фаланг пальцев, пять костей ступни, несколько разрушенная от эрозии пяточная кость и лодыжка. Строение нижней конечности отличалось примитивностью, но все же не оставалось сомнений, что нога не антропоидная, а человеческая. Не могло, в частности, быть и речи, что она сходна с ногой гориллы. В то же время определенное различие в соединении пальцев и в форме костей ступни отличало ее от ступни современного человека.

В ближайшие за этим событием дни последовали новые находки, одна интереснее другой: ключица, фаланги пальцев руки, позвонок, кисть, зубы, голень, лобная и височные кости черепа... По позвонку стало возможным определить объем грудной клетки презинджантропа. Она оказалась обширной. Наибольшее волнение вызвало открытие костей ног и рук, определенно человеческих по особенностям своего строения. Никогда еще в горизонтах такой древности не находили останки конечностей Homo.

Затем снова повезло Джонатану, «шефу» счастливо открытого местонахождения. Он все дни не переставал твердить, что рано или поздно обязательно найдет челюсть презинджантропа. Заклинания помогли. Однажды утром к палаткам прибежал помощник Джонатана и крикнул на весь лагерь: «Джонни нашел ее! Идите скорее!» Когда участники раскопок сбежались к пункту Н. Н., Джонатан завершал расчистку части челюсти с тринадцатью хорошо сохранившимися зубами. Счастливчик ворчал недовольно: его огорчило, что челюсть разломана и к тому же сохранилась не полностью. Но это была находка! Во-первых, она помогла, наконец, установить возраст презинджантропа: судя по тому, что первые коренные оказались сильно изношенными, вторые только слегка, а третьи вообще еще не прорезались сквозь челюстную надкостницу, возраст этого существа приближался к 11—12 годам. Во-вторых, зубы ребенка, не превосходившие по размерам зубы зинджантропа, значительно отличались от них, больше напоминая человеческие (по форме и строению, но не размерами: на участке челюсти, где размещались пять зубов презинджантропа, у человека могло бы поместиться шесть). В-третьих, именно челюсть и зубы позволили Лики прийти к сенсационному выводу о том, что презинджантроп представляет, по-видимому, иной, чем зинджантроп, тип древнейшего человека.

Открытие еще некоторых частей черепа презинджантропа, в том числе обломков теменной части черепной коробки, подтвердило это неожиданное заключение. Его умственный статус представлялся несколько большим, чем уровень, достигнутый зинджантропом. В свете новых находок последний не выглядел столь резко отличным от австралопитековых Южной Африки, как казалось год назад. Лики склонен был теперь принять гипотезу о параллельном развитии в Олдовэе двух разновидностей гоминид — зинджантропа и презинджантропа. Однако обломки черепа презинджантропа тоже имели отчетливые следы преднамеренного убийства: на левой части теменной кости остался след удара чудовищной силы. От него по поверхности теменной кости радиально расходились глубокие трещины. Кто убил его? Если при открытии черепов гоминид на стойбищах древнекаменного века каждый раз предполагать, что таинственный убийца — настоящий человек, а жертва, соответственно, примитивная боковая ветвь, не имевшая отношения к родословной Homo, то проблему происхождения людей никогда не удастся решить. «Недостающее звено» станет вечно ускользающим. Не справедливее ли предположить, что древнейшие представители рода человеческого нападали на себе подобных или родственных представителей - семейства гоминид, может быть, лишь несколько отставших в развитии, убивали их и поедали, как любую другую добычу охоты? Вероятнее всего так оно и было.

Позже Лики, тщательно изучив костные останки и посоветовавшись со специалистами-антропологами, выступил с новой интерпретацией места презинджантропа в родословной человека. Он ошеломил палеоантропологов, объявив самого раннего из гоминид Олдовэя прямым предком Homo. Лики и его коллеги Джон Нейпир и Филипп Тобиас обратили внимание на особенности строения руки презинджантропа. Пальцы, несмотря на их массивность и изогнутость, имели характерную уплощенность на конечных фалангах, отличающихся к тому же большей, чем у обезьян, шириной. Большой палец противопоставлялся остальным пальцам руки и, очевидно, как у человека, мог сопоставляться с их подушечками. Отсюда следовало, что рука презинджантропа обладала достаточно совершенной хватательной способностью и могла не только использовать, но и изготовлять каменные орудия. Стопа и другие кости нижних конечностей, несомненно, свидетельствовали о полном освоении прямохождения. По очертанию челюсти, менее широким и не таким высоким зубам, отличающимся от австралопитековых, в том числе от зинджантроповых, презинджантроп тоже больше сближался с человеком. Размер, форма и манера износа его зубов свидетельствовали о предпочтении употреблять не растительную, а мясную пищу. Обращала на себя внимание U-образная кривизна внутренней окраины нижней челюсти, что свидетельствовало о свободном передвижении языка во рту, а следовательно, и о возможности овладения зачатками речи. Если к этому добавить значительный объем мозга (680 кубических сантиметров), так и не достигнутый ни одним из найденных представителей австралопитековых, то вывод Лики о том, что презинджантроп истинное «недостающее звено», не покажется неоправданным.

Но что свидетельствовало о человеческом статусе презинджантропа, помимо чисто антропологических показателей, обнаруживающих более высокую эволюционную ступень по сравнению с уровнем, достигнутым зинджантропом? При большем, чем у зинджа, объеме мозга следовало прежде всего предполагать умение изготовлять орудия. Действительно, на жилой площадке презинджантропа удалось найти небольшие грубо оббитые гальки и сколы со следами целенаправленной ретуши. Часть из них лежала кучками, представляющими собой своеобразные склады готовых изделий или сырья. Презинджантроп предпочитал использовать для изготовления орудий кварц, за которым ему приходилось совершать походы не ближе, чем за три километра. Судя по небольшим орудиям, презинджантроп не отличался крупными размерами. На одном из обломков кости Лики даже усмотрел «следы износа» и предположил, что это инструмент для обработки кожи. Пожалуй, этот вывод — следствие увлечения археолога, однако умение презинджантропа изготовлять и использовать инструменты из камня не вызывало сомнений. Поэтому оправданным стало новое имя, которое получил презинджантроп, — Homo habilis («человек умелый»). Всего несколько месяцев назад Лики разжаловал из обезьянолюдей парантропа и австралопитека, назвав их «около-людьми». Теперь развенчан «дорогой мальчик». Почетное назначение стать предком людей он уступил «человеку умелому».

Когда Лики спросили, как объяснить столь быструю смену концепций и почему не исчезают разногласия, касающиеся проблем происхождения человека, он ответил так:

— Теории о предыстории и древнем человеке изменяются постоянно, по мере того как мы узнаем о новых находках. Единственная пока находка презинджантропа может пошатнуть давно сложившиеся концепции. Но еще очень много белых пятен в цепи эволюции человека, а отдельные звенья этой цепи отделены друг от друга сотнями тысячелетий. Не исключено, что мы найдем что-то еще более древнее, чем Homo habilis, но пока что должны по-настоящему принять это открытие и признать его наиболее древний возраст...

Останки животных, обнаруженные при раскопках территории стойбища, позволили уяснить, на кого предпочитал охотиться древнейший гоминид. Картина открылась неожиданная: помимо костей огромного количества крупных черепах, «рыб с кошачьей головой» и птиц, ничего более найти не удалось. Лики сделал вывод, что презинджантроп настолько еще не опытный и слабый охотник, что, помимо беспомощных черепах, птиц, не умеющих летать, да рыб, никого другого он преследовать не отваживался. В отличие от него, зинджантроп нападал не только на мелких степных животных, но и на молодняк крупных — лошадей и антилоп.

С открытием презинджантропа научные приключения в Олдовэе не закончились. Поистине 1960 год решил воздать сторицей семейству Лики! После зинджантропа и презинджантропа, представляющих дошелльскую культуру возраста не менее 600 тысяч лет, ранее открытых останков синантропа и питекантропа, обезьянолюдей ашельской культуры, отстоящей от современности на 250 тысяч лет, в хронологической таблице ранней поры древнекаменного века осталась непредставленной шелльская культура. Останки загадочного обезьяночеловека, который первым научился делать двусторонне обработанные орудия типа рубил, или, иначе говоря, ручных топоров, искали с тех самых пор, как в 40-е годы прошлого века во Франции нашли первые шелльские рубила. Но, увы, ни в Европе, ни в Южной Африке, где эта культура широко распространена, череп шелльца обнаружить не удалось. Лишь в Олдовэе в 1954 г. появилась робкая надежда на желанную встречу, когда Лики в одном из шелльских горизонтов удалось найти два огромных молочных зуба. Но настоящий контакт с шелльцем так и не удалось наладить.

В этом счастливом 1960 г. Лики решил еще раз попытать счастья и начал раскопки слоя, где он некогда нашел шелльские рубила третьей стадии развития культуры. Жилая площадка стойбища шелльцев располагалась недалеко от стоянки зинджантропа, но по уровню склона залегала на 6,5 метра выше, что свидетельствовало о ее значительно более позднем возрасте. Работа подвигалась успешно. Лики сразу же удалось напасть на россыпи каменных орудий, среди которых преобладали рубила, на кости животных и зубы. Оказывается, шелльцы уже знали замечательное изобретение по части охотничьего снаряжения — боласы, каменные шары, завернутые в шкуру и соединенные по три штуки длинной кожаной лентой или веревкой. Боласы раскручивали над головой и бросали в ноги мчавшегося животного; внезапно опутанное, оно падало на землю и становилось добычей охотника. Боласы до сих пор употребляют эскимосы и некоторые из племен южноамериканских индейцев, поэтому можно легко восстановить приемы охоты с помощью такого достаточно сложного орудия. Но кто бы мог подумать, что шелльцы почти полмиллиона лет назад уже имели эту снасть! Однако факт остается фактом: крупные округлые гальки, встречающиеся на стойбище характерными группами, свидетельствовали об этом со всей беспристрастностью. Судя по значительному весу боласов, шелльцы обладали огромной силой. Видимо, именно боласы позволили им охотиться на крупных животных, кости которых устилали жилую площадку. Зинджантроп с его примитивными орудиями не смел и мечтать о подобном предприятии.

Конечно, открытие боласов в шелльском культурном горизонте — факт замечательный, ну, а как же сам шеллец? Увы, Лики и на сей раз не повезло: все попытки отыскать череп метателя каменных ядер оказались тщетными. Шеллец, по-видимому, решил не нарушать более чем вековой традиции и повременить со встречей. Лики не стал упорствовать, приказав прекратить раскопки.

Позже Луис, вспоминая обстоятельства как всегда неожиданной и как будто опять случайной удачи, напишет так: «Я иногда думаю, что судьба непрестанно играла нами. Как только мы оставляли поиски, поскольку уже не оставалось надежды найти нашего таинственного доисторического человека, он объявлялся тут как тут!»

А случилось вот что. 30 ноября в полдень Лики вместе с геологом Раймондом Пикерингом осматривали каньон, уточняя детальный разрез ущелья. Раскоп шелльского стойбища они обозревали с соседнего холма, расположенного в полукилометре от лагеря. Взгляд Лики остановился на одном из участков обнажения пласта, в котором залегали рубила шелльского типа. То место не привлекало раньше внимания: сплошной кустарник делал его незаметным. Теперь же с удачной точки обзора оно предстало во всем великолепии. «Послушай, Рэй, — сказал Лики, указывая на заросли кустарника, — вот тот участок обнажения лежит не далее чем в ста метрах от раскопа стоянки шелльцев. Мне кажется даже, что он располагается на том же уровне, что и древняя жилая площадка. Я должен пойти и проверить свои впечатления!»

Однако работа с геологом не позволила в этот день добраться до обнажения. Лики, его младший сын Филипп и Пикеринг отправились к нему рано утром 1 декабря. Дорога была нелегкой: приходилось продираться сквозь густые заросли кустарника. Вот наконец и край ущелья, где ниже по склону должно находиться обнажение — разрушенный эрозией склон шелльского уровня. Лики потом уверял, что в тот момент его охватило предчувствие необыкновенно важного открытия. Спускаясь по склону, Луис полушутя-полусерьезно крикнул: «Рэй, это как раз то место, где нам предстоит найти череп!» Заканчивая реплику, Лики остановил взгляд на стенке небольшого овражка, пропиленного в окаменевшей глине дождевыми потоками. Там лежало несколько крупных обломков кости. «Череп!» — молнией мелькнуло в голове Лики, но он одернул себя: «Наверное, опять обломки панциря черепахи. Разве ты забыл, как обманчиво напоминают они человеческий череп?»

Но чем ближе подходил он к месту, где из слабо разрушенного глинистого горизонта выступали окаменевшие костяные фрагменты, тем больше рассеивалась боязнь снова обмануться в ожиданиях. Лики припал на колени, вгляделся в обломки, и последние сомнения покинули его: это череп, долгожданный череп шелльского человека! Лики настолько потрясло происшедшее, что некоторое время он не мог сказать ничего вразумительного. Затем он поднялся с земли, попросил Пикеринга произвести разметку будущего раскопа и помчался к стоянке презинджантропа, где на раскопе работала Мэри.

— Мэри, быстрее, — едва переводя дыхание, крикнул Лики. — Я нашел шелльского человека!

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, скептически оглядев взъерошенного Лики.

В ее тоне было нечто от уверенности, будто сенсации в палеонтологии выпадают только на ее долю. Но ведь должно когда-то повезти и супругу.

— Череп, череп! — досадуя на непонятливость, прокричал Лики.

Мэри поняла, наконец, что произошло. Она оставила раскоп на помощников и вместе с Луисом быстро направилась к месту открытия.

Еще раз осмотрев слой, из которого торчали обломки черепа, Лики и Пикеринг пришли к убеждению, что череп действительно залегает на уровне горизонта шелльского стойбища, раскопанного невдалеке. Неудивительно поэтому, что рядом с обломками черепной крышки при раскопках удалось найти несколько шелльских орудий, которые отличались значительно более искусной оббивкой в сравнении с галечными инструментами, обнаруженными ранее на границе дошелльского и шелльского горизонтов.

Лаборатория геологического факультета Калифорнийского университета, в которой определялся возраст образцов туфа, присланных из Олдовэя

Поразительная вещь — столько зыбких случайностей предшествовало одной из самых эффектных и значительных находок в Олдовэе, что невольно приходит мысль о том, что открытие вполне могло бы и не состояться. Не поднимись Лики на холм, откуда ему внезапно открылась заманчивая картина обнажения, или случись это за полчаса до захода солнца, когда слабое освещение маскирует разрушенный горизонт, — и тогда очень скоро эрозия без следа уничтожила бы вывалившийся из слоя череп. Но чтобы случайности могли вот так составить капризную игру счастья и неудач, надо очень долго идти им навстречу. За случайностями «счастья Лики» почти тридцать лет поистине каторжного, неустанного, самоотверженного труда, увлеченного, упорного, целенаправленного, всепоглощающая любовь к делу. Счастливые случайности подготавливались школой кикуйю, научивших Лики терпению, упорству в достижении цели и острой наблюдательности, этим через всю жизнь пронесенным желанием раскрыть мир далеких предков человека, его удивительной разносторонностью «универсального человека, ученого» (первоклассный археолог, Лики профессионально разбирался в проблемах родственных и смежных с археологией наук — геологии, палеонтологии, антропологии), наконец, встречей с Мэри. Да мало ли еще компонентов, из которых сложились счастье и удача этого ученого, его поразительная интуиция и везение, без чего костные останки зинджантропа и презинджантропа до сих пор лежали бы погребенными в глинистых толщах ущелий равнины Серенгети.

Но что же представлял собою открытый в Олдовэе первый череп шелльского человека? Он сохранился не полностью. Тринадцать извлеченных из глины обломков составили при реставрации большую часть мозговой коробки. Стенки черепной крышки удивляли массивностью, а таких валиков, нависших козырьком над глазницами, не имел ни один из найденных до сих пор черепов обезьянолюдей. Его примитивность подчеркивалась также низким, убегающим назад лбом и приплюснутостью свода в теменной части. Пожалуй, черепная крышка питекантропа выглядела изящнее. Удивляться, впрочем, нет оснований: ведь обезьяночеловек с Явы жил значительно позже, в эпоху ашельской культуры. Лики пришел к выводу, что череп шелльца из Олдовэя по значительному числу признаков отличается от черепов синантропа и питекантропа.

Тем не менее образ жизни шелльца оставил далеко позади первозданную простоту, о которой свидетельствовал комплекс находок со стойбищ презинджантропа и зинджантропа. Достаточно сказать, что шеллец научился изготовлять оббитые с двух сторон рубила и с успехом использовал на охоте боласы, поистине одно из самых гениальных изобретений обезьяночеловека. Обладая к тому же огромной силой, он предпочитал охотиться не на черепах и мелких обитателей саванны, как его предшественники зиндж и «человек умелый», но на крупных, а иногда просто гигантских животных.

В шелльском культурном горизонте Лики нашел кости огромного кабана, необыкновенно большого барана с размахом рогов около двух метров, очень высокого жирафа с рогами на голове, гигантской болотной антилопы ситатунги и крупного дикобраза. Но самым необычным оказался скелет примитивного слона динотерия. Это огромное животное имело странную особенность: его полутораметровые бивни располагались не в верхней, как у остальных разновидностей слонов, а в нижней челюсти. Можно представить, какой чудовищной силой должны были обладать жевательные мускулы динотерия, чтобы выдерживать тяжесть таких бивней. Динотерий поразил палеонтологов при первом же открытии его костей в Центральной Европе в прошлом веке. Животное казалось настолько огромным, что ему присвоили видовое название maximus. Через некоторое время удалось найти еще более огромную разновидность динотерия, названного gigantissimus. Бивни его достигали в длину 92 сантиметров. Как же в таком случае «окрестить» динотерия из Олдовэя с его полутораметровыми бивнями? Из затруднения Лики выручил вице-президент полевого комитета Национального географического общества Мэтью В. Стёлинг. Он предложил назвать слона mirabilis, то есть «прекрасным»!

Так вот, как это ни удивительно, но гигантский слон динотерий пал жертвой шелльских обезьянолюдей. Они сумели убить его, — очевидно, предварительно загнав в трясину, а затем разделались с тушей. Вокруг груды костей динотерия как свидетели успешной охоты и последующего пиршества лежали каменные орудия шелльского человека, в том числе рубила.

Совершенствование, которое от слоя к слою претерпевают рубила, говорит о непрестанном усилии труда и мысли. Но, кроме того, раскопки шелльского стойбища обнаружили поразительный факт, свидетельствующий о том, как давно не хлебом единым живет человек. Лики обратил внимание на кусочки красной охры, временами попадавшейся между костями и расколотыми камнями. Охра не могла составлять естественную часть твердого глинистого горизонта, следовательно, на стоянку ее принесли обезьянолюди. Как известно, охра со времен каменного века традиционно использовалась «человеком разумным» для росписи тела при погребениях, где ей предназначалась роль «крови мертвых». Но никто из археологов не мог представить, что еще на стадии обезьянолюдей, почти полмиллиона лет назад, предок человека не только не был безразличен к определенным цветам, но умел находить и использовать минерал, воссоздающий краски живой природы. Его пристрастие к красному, возможно, формировал цвет крови и свежего мяса. В таком случае здесь, на глубине ста метров, найдены следы первых зачатков искусства, когда в мозгу далекого предка человека зарождались сложные ассоциативные связи, совершенствующие его интеллект.

Невероятно? А мало ли необычного преподнес археологам и антропологам Олдовэй?

Очередное «немыслимое», кстати, не заставило себя ждать еще до начала нового полевого сезона в Олдовэе в 1961 г. Про себя Луис Лики уже давно был убежден, что время становления дошелльской культуры выходит далеко за пределы миллиона лет, обычно отводимого для истории человека. Но коллеги с недоверием встречали его «мысли вслух» по этому поводу. Открытие зинджантропа и «человека умелого» еще больше убедили Лики в справедливости его крамольной идеи, поскольку для эволюционных изменений костных структур древнейших людей при их переходе к стадии питекантропов и синантропов требовался больший промежуток времени, чем тот, который обычно определялся антропологами. К счастью, условия залегания костей зинджантропа и презинджантропа в Олдовэе позволяли установить, наконец, возможную абсолютную дату эпохи их существования.

Дело в том, что горизонт олдовэйской культуры перекрывался слоем вулканического туфа, образцы которого используются обычно для определения абсолютного возраста породы с помощью калий-аргонового метода датировки, своеобразных атомных часов Земли (Существо метода заключается в том, чтобы определить, какое количество калия-40 в туфе успело со времени извержения превратиться в кальций-40 и аргон-40. В зависимости от процентного содержания элементов определяется время образования вулканической породы). Лики решил доверить решение проблемы физикам Калифорнийского университета, где на геологическом факультете работала лаборатория по установлению времени извержения древнейших вулканических пород. В США в город Беркли он направил небольшую посылку с семью образцами туфового горизонта Олдовэя в том месте, где лава перекрывала пласт с жилой площадкой древнейших гоминид. Представьте теперь торжество Лики, когда в конце мая 1961 г. в Найроби пришло письмо, на голубоватом листке которого он прочитал следующее:

Датировка олдовэйских ископаемых методом потассиум-аргон довольно прогрессивна. И, хотя нам предстоит подвергнуть анализу большее количество костей, первые результаты настолько потрясающи, что, я думаю, Вам будет интересно узнать о них.

Зинджантроп и ребенок презинджантроп значительно старше, чем предполагалось всеми, кроме Вас и миссис Лики. Средний возраст образца, который подвергнут анализу доктором Джеком Ф. Эвернденом и мной, — 1750 000 лет.

Мы оба верим, что эта дата близка к истинной, хотя, возможно, она немного меньше настоящей.

Ясно одно — олдовэйский человек древний, древний, древний!

Голубой листок письма Куртиса в мгновение ока состарил человечество на миллион лет!

...А по ровной, как стол, Серенгети опять пылил «Земной пират» с грохочущим прицепом для подвоза воды. Дорогу перебегали стайки антилоп, нехотя сторонились подслеповатые и ужасные в гневе носороги, лениво подглядывал из-под тенистого куста гривастый лев. За рулем джипа в зеленовато-желтом комбинезоне сидел плотно сложенный светловолосый человек с тонким загорелым лицом. Он, прищурясь, смотрел на извивающуюся ленту степной дороги, а мысленно находился в «пыльной чаше» каньона Олдовэй. Луис Лики думал о том, какие новые останки скелета «человека умелого» удастся найти при раскопках в новом полевом сезоне и куда, наконец, запропастилась нижняя челюсть зинджантропа? Что удастся выкопать — никто, даже сам Лики, не может сказать с уверенностью. Ясно одно: Олдовэй при настойчивости всегда готов одарить сюрпризом. Не следует опасаться также, что сокровища первобытной истории иссякнут. Лики убежден — археологи могут работать здесь несколько веков. Олдовэй только начал раскрывать свои тайны...

Моя геройская академия Книга 20 (Том 39, 40) купить мангу на сайте www.chitai-gorod.ru