НОВОСТИ    ЭНЦИКЛОПЕДИЯ    КНИГИ    КАРТЫ    ЮМОР    ССЫЛКИ   КАРТА САЙТА   О САЙТЕ  
Философия    Религия    Мифология    География    Рефераты    Музей 'Лувр'    Виноделие  





предыдущая главасодержаниеследующая глава

12. У «КОЛОДЦА СМЕРТИ»

 Изображение на золотом диске, найденном в «Колодце смерти»
 в Чичен-Ице Майяский иероглиф «Бен» -
 название двенадцатого дня месяца
Бен
Бен

К жертвенному колодцу (сеноту) Чичен-Ицы паломники приходили еще долгое время после того, как город «Пернатого змея» был покинут обитателями. «Колодец смерти» сделал Чичен-Ицу тем, чем город был в действительности, - самым большим, самым прославленным и самым святым местом паломничества во всей индейской Америке.

Поэтому священный колодец я оставил в качестве последнего, наиболее достопримечательного пункта своей программы. Центр Чичен-Ицы, где возвышается «Пирамида «Пернатого змея», соединяла с жертвенным сенотом дорога длиной 274 метра и шириной 10 метров, подобная сакбе, белой дороге, по которой я недавно шагал из Нохкакаба к кабахской арке. Дорога из Нохкакаба в Кабах прежде всего является связующей нитью между двумя майяскими городами. А эта дорога соединяет два самых святых места Чичен-Ицы - «Пирамиду Кукулькана» и жертвенный сенот.

Сегодня я иду по камням белой дороги один-одинешенек. Несколько столетий назад здесь проходили тысячные толпы людей, желавших поклониться Юм-Кашу, богу полей и лесов; их жизнь, так же как жизнь всякого индейца, зависела от воды, которая на известняковом Юкатане удерживается лишь в таких вот сенотах; поэтому считалось, что Юм-Каш обитает прямо здесь - на дне «Колодца смерти». Паломники молили «хозяина» жертвенного колодца даровать им животворную влагу. И в уплату за воду и дождь приносили ему прекраснейших девушек и роскошные драгоценности.

Сейчас священная дорога расчищена. Назойливые кустарники отступили на самый край древней сакбе. 130 лет назад, когда в Чичен-Ицу явился Стефенс со своими друзьями, им пришлось с трудом прорубаться через джунгли. Бог дождя охранял своих невест и золотые драгоценности, накопленные им, непроходимой полосой сельвы. Так что путешественники смогли узреть лишь «Колодец смерти», ничего более.

Тот, кто захотел его исследовать и узнать, много ли правды во всех этих легендах о золотых сокровищах, скрытых на дне колодца, пришел в священный город через 60 лет после экспедиции Стефенса. Тем не менее это был один из первых ученых, которые вообще могли работать в Чичен-Ице. Дело в том, что несколько десятков лет Чичен-Ицей и всем Юкатаном владели восставшие майя, не впускавшие на территорию своей вновь обретенной родины ни одного белого. Индейские повстанцы перебили и семью крупного креольского помещика, который по-королевски принял на своей асьенде Стефенса с Кэботом и Казервудом. И вот теперь, когда свободные майя отступили глубже в сельву, на вымершую асьенду близ вымершего индейского города приехал человек, которому все прочили такую же участь - мол, он никогда не вернется из Чичен-Ицы, совсем недавно покинутой индейскими повстанцами. И действительно, Эдвард Герберт Томпсон, так звали смельчака, навсегда остался в Чичен-Ице.

С Томпсоном мы знакомы уже по Лабне, по рассказу о том, как я осматривал лабнаский чультун, высохший водоем, в котором американский исследователь сражался с гремучей змеей. В город «Пернатого змея» в Кукульканову Чичен-Ицу, Томпсон явился более чем через полстолетия после Стефенса. И все же в этих двух людях было много общего: они не были археологами, Стефенса привели к майя сообщения авторов, которым никто не верил; Томпсона - несколько коротких фраз «Сообщения» Ланды, которое тогда тоже никто не воспринимал всерьез. Чтобы иметь возможность отправиться в майяские города, Стефенс стал консулом Соединенных Штатов в тогдашней Центральноамериканской республике. Так же поступил и Томпсон: чтобы иметь возможность раскрыть тайну «Колодца смерти», он стал американским консулом на Юкатане. Стефенс известен в истории американской археологии,помимо всего прочего, тем, что купил целый индейский город. Когда они с Казервудом добрались до первого древнего майяского города в центральноамериканских джунглях (речь идет о Копане), в близлежащей деревушке к ним пришел хозяин этих развалин и предъявил документы, подтверждавшие, что он собственник этой части леса, а следовательно, и расположенного здесь города. Стефенсу не оставалось ничего иного, как откупить весь индейский город за 50 долларов. В честь подписания договора о покупке его превосходительство консул Соединенных Штатов Америки должен был устроить банкет для всех обитателей лесной деревушки; только после этого новый «владелец» Копана мог начать обследование развалин «своего» города. Спустя 60 лет то же самое пришлось сделать и Томпсону. Чтобы проверить, насколько правдивы сообщения Ланды о кладах, укрытых на дне «Колодца смерти», он должен был сначала купить у потомков старого владельца асьенду, на землях которой находятся и жертвенный сенот, и все строения Чичен-Ицы.

Так двадцатипятилетний консул Соединенных Штатов Америки Эдвард Герберт Томпсон стал владельцем асьенды Сан-Исидоро, в которой он затем провел почти всю жизнь. От Сан-Исидоро до Мериды, местонахождения консульства, много часов езды верхом, но Томпсон, как некогда и Стефенс, уделял своей официальной работе довольно мало времени. Целью жизни Томпсона стало исследование жертвенного се нота. Причем у молодого американца, собственно, не было никаких предпосылок для выполнения задачи, поставленной им перед собой. У него не было денег - все состояние он отдал за асьенду Сан-Исидоро. Не было археологического образования. И он никогда не работал под водой. Но в его распоряжении была целая жизнь, которую он хотел посвятить единственной цели, и цель эта именовалась - «Колодец смерти». Я стою перед сенотом. Глубина его примерно 60 метров. Водная гладь на 20-25 метров ниже края колодца. В конце священной дороги, по которой я пришел к сеноту, стоит до сих пор хорошо сохранившееся маленькое святилище, где отобранные девушки прежде, чем стать невестами Юм-Каша, подвергались ритуальному очищению. Рядом со святилищем на краю сенота я нахожу остатки каменной жертвенной площадки. Очевидно, отсюда после очищения в «Святилище последнего обряда», как назвал этот маленький храм Томпсон, жрецы сбрасывали девушек в глубокий колодец.

Я пытаюсь представить, как выглядел обряд. Паломники из окрестных майяских городов собирались на церемониальной площади перед «Пирамидой «Пернатого змея». После окончания богослужений в святилищах Чичен-Ицы жрецы укладывали роскошно одетых девушек, которым предстояло стать невестами бога полей, на деревянный катафалк и несли по священной дороге к «Колодцу смерти». Грохотали тункули - майяские барабаны; рога, изготовленные из морских раковин, трубили в честь Юм-Каша; люди пели торжественные гимны. Потом эта погребальная процессия подходила к «Святилищу последнего обряда». Девушки сходили с катафалка, жрецы вновь очищали их дымом копаловой смолы, снова пели флейты, а затем жрецы отводили девушек 152 на жертвенную площадку, брали за руки и ноги, сильно раскачивали и бросали в водяной дворец Юм-Каша. Люди молились: «О боже, дай нашим полям урожай, позволь вырасти кукурузе, даруй нам дождь и прими этих дев в свой дом, на свое ложе. Прими, о боже, и другие наши дары...» Вслед телам принесенных в жертву девственниц паломники бросали золотые и нефритовые украшения, шарики благовонной смолы. Без устали гремели барабаны, а верующие причитали: «Боже, дай нашим городам воду...»

До того как в мир майя вступил «Пернатый змей», юкатанские индейцы, возможно, приносили Юм-Кашу лишь бескровные жертвы. Восприняв новую религию, майя переняли у тольтеков и их кровавый ритуал. Поля дают кукурузу, кукуруза - жизнь городу, всему народу. Разве не стоит расположение Юм-Каша жизни нескольких девственниц, которых майяские жрецы отдадут Юм-Кашу (Имя бога (или божеств), связанное с культом сенота в Чичен-Ице, в источниках не сообщается. В жертву приносились не только девушки; при исследовании сенота было найдено много детских скелетов. - Прим. ред)?

Мой верный информатор Ланда перечисляет ряд других способов приношения человеческих жертв, о которых он узнал при посещении майяско-тольтекских центров в Центральной Америке. Более древнего происхождения, очевидно, был ритуал, когда жертву умерщвляли, стреляя из лука. Сначала избранного для этого человека привязывали к мученическому столбу. Потом к жертве подходил жрец, разрезал ножом низ живота и брызжущей кровью натирал статуи бога, в честь которого совершался обряд. Тело жертвы натиралось синей краской, только сердце на груди обозначалось белым кружком и служило мишенью. После этого начинался жертвенный танец. Танцующие с луками и стрелами кружили вокруг столба, в ритм тункулей, круг то сужался, то расширялся, пока все участники обряда один за другим не выпускали наконец в жертву свои стрелы.

Чисто тольтекский, мексиканский характер имел иной способ религиозного жертвоприношения, описанный Ландой. На площадках жертвенных пирамид его совершали четыре жреца, разрисованных синей краской. Здесь, в городе «Пернатого змея», я посетил две из них - «Пирамиду Венеры» и «Пирамиду орлов и ягуаров». На жертвенный камень на вершине пирамиды жрецы клали предназначенного человека. Каменным ножом жрец вскрывал ему грудь, одним движением вырывал из нее еще трепещущее сердце и сильно бьющей кровью окроплял алтарь или статую бога, которому был посвящен обряд. Тело без сердца тот же жрец сбрасывал с вершины пирамиды. Внизу его подхватывали другие жрецы, сдирали с мертвого кожу и сами одевались в нее.

Из года в год, из месяца в месяц приходили к чиче-ницкому колодцу процессии, и каждый раз вновь повторялся жестокий обряд помолвки божественного обитателя сенота с индейской девушкой.

Предпринятое Томпсоном отважное обследование «Колодца смерти» стало известно множеству людей. Я узнал о «Колодце смерти» еще маленьким мальчиком. Но не благодаря Томпсону, а благодаря его земляку Ричарду Хеллибертону, путешественнику, бродяге, написавшему о своих приключениях ряд увлекательных книжек, которые я любил читать. Хеллибертон, объехавший, вероятно, весь мир, не мог обойти вниманием удивительный «Колодец смерти» и захотел испытать ощущения человека, ввергнутого в преисподнюю. В одежде и ботинках, он прыгнул вниз головой с жертвенной площадки в колодец, подплыл к отвесной стене сенота, снял ботинки и стал медленно подниматься вверх к «Святилищу последнего обряда». Уже добравшись до верха, он вспомнил про ботинки, которые оставил на выступе стены у поверхности воды, и прыгнул за ними еще раз.

Я наклоняюсь над сенотом. Нет, примеру Хеллибертона я не последую. И потом - что мне делать в колодце? Большую часть сокровищ из него выловил уже Эдвард Герберт Томпсон. Несколько американских организаций в конце концов предоставили ему деньги на обследование колодца, но не водолазов. И Томпсону пришлось погружаться в воду самому.

Сейчас археолог под водой (я остерегаюсь выражения «подводная» археология) может использовать более чем 20-летний опыт. Со дна морей были подняты корабли императора Калигулы, обследованы развалины греческих и римских городов, а в Швеции подняли затонувший 300 лет тому назад королевский корабль «Ваза». Но тогда! Не найдя никого, кому бы он мог доверить обследование сенота, Томпсон решил сам возглавить водолазную экспедицию на дно «Колодца смерти». Он нашел себе учителя - американского водолаза Эфраима Уорфа. Тот уже 20 лет был на пенсии, тем не менее Томпсон пишет: «...под его терпеливым профессиональным руководством я вскоре стал относительно неплохим, хотя нельзя сказать, чтобы безукоризненным, водолазом, в чем мне через некоторое время предстояло убедиться».

У него был точно продуманный план. Во-первых, он собирался работать лишь на дне сенота, ибо только там могли лежать сокровища, о которых рассказывал испанский епископ. Во-вторых, грязь со дна колодца он собирался вычерпать специальным землечерпательным снарядом, и лишь то, что не сумеет захватить грейфер, должен был извлечь Томпсон с несколькими водолазами. В непосредственные помощники себе Томпсон взял двух опытных моряков-греков, которые до этого занимались добычей морских губок на Багамских островах.

Пока греческие водолазы были на Багамах, Томпсон выполнил первую часть своего плана. Он купил в Соединенных Штатах морской землечерпательный снаряд и отправил его на Юкатан. До порта Прогресс все шло легко. Но затем снаряд пришлось разобрать на несколько частей и доставить на телегах в деревню Цитас, находящуюся примерно в 25 километрах от Чичен-Ицы. Из Цитас индейские носильщики деталь за деталью перенесли снаряд к «Колодцу смерти» на собственных спинах. В один прекрасный день вся операция была закончена, Томпсон включил мотор, и лов в священном сеноте начался.

Грейфер погрузился в илистое дно, сжал свои стальные челюсти и поднял первую добычу. Еще раз, третий, сотый, тысячный. И всякий раз он вытаскивал одну лишь грязь, полусгнившие ветви, кости лесных животных. На краю сенота постепенно выросла коричневая гора, 30 индейцев, нанятых Томпсоном, просматривали улов - и все впустую.

Наконец индейцы нашли в грязи два коричневатых яичка. Когда Томпсон их очистил, оказалось, что это шарики копаловой смолы, запах которой сопровождал все майяские обряды. Еще через несколько дней снаряд выловил остатки корзины, а в ней несколько фунтов копала. А затем в сетке индейских рабочих появилась и первая хульче, примитивное деревянное оружие майя, с которым так часто бывают изображены тольтекские воины. Очевидно, грейфер землечерпалки уже довольно глубоко вгрызся в придонную грязь. Напряжение нарастало. Удастся ли найти в сеноте доказательства человеческих жертвоприношений?

Удалось. Однажды грейфер вытащил прекрасно сохранившийся череп семнадцатилетней женщины. За ним второй и третий.

Итак, пришло время самому Томпсону спуститься в глубину «Колодца смерти». По телеграфу он известил обоих греческих водолазов; те вскоре прибыли, и первая экспедиция живых в мир майяских мертвых могла начаться. Греки привезли с собой все, что необходимо водолазам: водолазные костюмы, тяжелые ботинки со свинцовыми подошвами толщиной в несколько сантиметров, переговорные шланги, а главное - насосы, снабжающие водолазов воздухом.

Тридцать индейцев, до тех пор перебиравших поднятую со дна грязь, теперь учились обслуживать насосы, понимать распоряжения, которые им с помощью каната будут отдавать со дна сенота водолазы. Вся команда перебралась затем на прочный понтон. Индейские рабочие спустили его на веревках до водной поверхности колодца. И вот настал долгожданный день. Консул Соединенных Штатов Америки в Мериде надел медный шлем, попрощался с индейцами и по веревочной лестнице спустился в глубину сенота.

Индейцы, которые любовно относились к дону Эдуарде (так называли Томпсона в Сан-Исидоро), находились в грустном настроении. Они были убеждены, что он никогда не вернется. Разве не живут в воде сенота гигантские змеи и опасные ящеры? И разве время от времени не окрашивается вода «Колодца смерти» кровью? Цвет крови, который вода колодца иногда действительно обретает, Томпсон сумел позднее объяснить. Красноватый оттенок ей придают семена одного из растений, растущих на берегах сенота. Так впервые в истории началось подводное исследование майяского прошлого, подводные поиски индейских памятников. Томпсон и оба грека спускались все ниже. Между поверхностью «Колодца смерти» и его вязким дном 25 метров воды. Первые 5 метров еще пронизывают солнечные лучи, глубже уже полная тьма. Греки привезли с Багамских островов современный подводный прожектор. Но и он не способен был прорезать шоколадно-коричневую кашу, которой заполнены две трети сенота. Она образовалась из ветвей и корней деревьев, в которых запутались камни, иногда настоящие валуны. Света у водолазов не было, пришлось делать все на ощупь. Изо дня в день прощупывали три слепца вековой ил, чтобы найти то, чего не подняла со дна землечерпалка.

Надежды Томпсона понемногу осуществлялись. Водолазы находили десятки индейских предметов. В их числе вырезанные из нефрита статуэтки, 20 золотых колец, 21 золотая фигурка лягушек, скорпионов и других живых существ, прекрасная золотая маска. У маски закрыты глаза, словно она представляет мертвого. Томпсон и греки нашли также десятки новых хульче, этого наиболее распространенного вида оружия майя в тольтекский период. Извлекли из грязи более 100 золотых колокольчиков, у которых до того, как их бросили в «Колодец смерти», вырвали язычки. Ведь индейцы верили, что вещи живут, как и люди, и поэтому жрецы убивали жертвуемые предметы, так же как убивали приносимых в жертву людей.

А потом водолазы нашли самое прекрасное: некое подобие золотой короны, украшенной двойным кольцом «Пернатого змея» (эту корону Томпсон считал величайшим шедевром майяских чеканщиков по золоту), и главное - столь важные для майяологии рельефные золотые диски. На них - Томпсон постепенно извлек из колодца 26 таких дисков - майя изобразили своих богов, взятие майяских городов тольтекскими воинами и даже эпизоды морских сражений, а также человеческие жертвоприношения.

Сенот сдавался на милость победителя и вручал отважному исследователю неопровержимые доказательства достоверности рассказа епископа Ланды о человеческих жертвоприношениях у майя. Томпсон нашел жертвенный нож с рукоятью в виде змеи. Такими ножами тольтекские жрецы вырезали у своих жертв сердце. А потом Томпсон поднял со дна сенота еще несколько девичьих черепов. Кости невест, принесенных в жертву Юм-Кашу, были главными свидетелями Томпсона, окончательно подтвердившими его победу.

Победа эта далась нелегко. Археолог-любитель Томпсон в самом деле отдал майя всю свою жизнь. Почти всю ее он провел на асьенде Сан-Исидоро, у «Колодца смерти», у храмов города Чичен-Ица. Как любитель-водолаз он мог поплатиться за исследование «Колодца смерти». Однажды, ощупывая на дне сенота большой литой колокол, он забыл открыть перед подъемом воздушные вентили. И когда Томпсон оттолкнулся от дна колодца, то полетел к поверхности воды как воздушный шар. К счастью, он все же успел открыть вентиль раньше, чем достиг водной глади. Ударился головой о дно понтона и потерял сознание. Так он заплатил за свой «святотатственный» спуск в «Колодец смерти» пожизненным дефектом слуха.

Томпсон наконец добыл клад, о котором столько времени мечтал. Но не оставил его себе, а целиком передал в дар прославленному американскому Музею Пибоди при Гарвардском университете. В фондах этого музея находятся десятки тысяч индейских предметов. Однако и сейчас, так же как 60 лет тому назад, клад оглохшего консула остается самым ценным украшением музейных коллекций.

Я смотрю в мутные воды «Колодца смерти». Грязная неподвижная жидкость не пропускает света. Эдвард Герберт Томпсон, обследовавший колодец, уже мертв. Но жертвенный сенот не дает спать и современным исследователям. Несколько недель тому назад, сразу же после того, как мой самолет опустился в столице Мексики, я посетил одного из них - американиста Дава-лоса Уртадо.

И ему не давал покоя клад «Колодца смерти». В своем кабинете он мне рассказывал: «Я не верил, что консул Томпсон с тогдашними примитивными средствами мог обследовать все слои илистого дна. И вот я решил вместе с несколькими коллегами, воспользовавшись помощью водолазов из нашего клуба водного спорта, вновь взглянуть на дно жертвенного сенота, надеясь, что Томпсон оставил что-нибудь там и для нас...»

Давалос Уртадо разработал иной метод обследования майяского сенота, дав ему название «Порт-Ройял». А поскольку во время одной из поездок в Америку я посетил на Ямайке Порт-Ройял, точнее сказать его остатки, то знаю, о чем идет речь. Ямайский Порт-Ройял возник на месте индейской, точнее - аравакской, деревни. Испанские конкистадоры основали здесь поселок Санть-яго-де-ла-Вега. Когда в середине XVII века Ямайку захватили англичане, они сделали из испанского «Города святого Иакова» английскую «Королевскую пристань». Впрочем, лишь по названию. В действительности это был самый роскошный пиратский притон на всем западном полушарии. Британские корсары отправлялись отсюда грабить испанские галеры, опустошать города. Вскоре пираты превратили Порт-Ройял в один из богатейших городов Нового Света. Все богатства, приобретенные ими на море и на суше, спускались в порту на женщин, выпивку, лакомые блюда. Одним словом - содом и гоморра Америки.

Потом пиратский город постигла судьба библейских городов, в которых «угнездился грех». Произошло это 7 июня 1792 года. Неожиданно на море поднялись гигантские волны, а в суше разверзлись глубокие трещины. Землетрясение! И одновременно страшное наводнение. Через несколько часов Порт-Ройял, флибустьерское логовище Нового Света, исчез в море.

На месте, где когда-то стоял Порт-Ройял, землетрясение образовало залив и похоронило в нем семь восьмых порта со всеми его кладами. Поэтому не удивительно, что за ними в морскую глубину отправилась группа опытных исследователей Национального географического общества Соединенных Штатов. Порт-Ройял был первым затопленным городом, где американские исследователи с успехом испытали новый способ извлечения скрытых под водой сокровищ с помощью чрезвычайно производительного землесосного снаряда.

Разговор от пиратского порта возвращается к Юкатану, куда я собирался ехать. Мексиканский майяолог добавляет со смехом: «Вот так пираты указали мне путь. И мой метод назван в честь пиратского города».

Таким образом, Давалос Уртадо решил попытаться «процедить» «Колодец смерти» еще раз с помощью землесосного снаряда, хорошо зарекомендовавшего себя в Порт-Ройяле. Заимствован был не только метод, но и сам снаряд. Уртадо попросил Национальное географическое общество одолжить ему землесосную установку, столь удачно прошедшую первое испытание. Американцы удовлетворили его просьбу, и мексиканский исследователь смог снова отправиться к «Колодцу мертвых девственниц», в который - исключая Ричарда Хеллибертона, совершившего упомянутую гусарскую выходку, - со времен Томпсона не спускалась ни одна живая душа.

Давалос Уртадо пригласил для участия в работе водолазов клуба водного спорта. Разумеется, они были снаряжены для обследования сенота значительно лучше, чем некогда консул Томпсон со своим скафандром в полцентнера весом. Мексиканские водолазы использовали легкие и надежные акваланги. В мутной жиже сенота они смогли проникать в места, недоступные даже для мощного землесосного снаряда. Они прощупывали каждую складку дна и старались обнаружить особенно тяжелые и объемистые предметы, которые могли опуститься на самую большую глубину.

Первый же день принес водолазам неожиданную находку: тридцатисантиметровую фигурку майяского бога, вылепленную из чистого каучука. Таких резиновых статуэток богов, людей и животных они затем извлекли из сенота еще несколько десятков. А что не подняли водолазы, то нашел на вязком дне землесосный снаряд. По двенадцать и более часов в день он поднимал со дна колодца кашеобразную массу, и Давалос Уртадо со своими помощниками выбирали из нее, как изюм из рождественского пирога, все, что некогда бросили в «Колодец смерти» паломники и майяские жрецы.

В проволочной сетке постепенно оказались медное позолоченное колечко, которое паломники принесли в Чичен-Ицу с далекой территории современного Белиза (бывший Британский Гондурас); диковинная деревянная маска, каких еще никто не видел, - на ней был вырезан превосходный орнамент; жертвенный нож с рукоятью, покрытой листовым золотом и украшенной иероглифической надписью.

Четыре месяца работала землесосная установка, четыре месяца Давалос Уртадо не покидал кампаменто в Чичен-Ице. Теперь в нем живу я. Во время нашего разговора Давалос Уртадо предложил мне его в качестве прибежища на период пребывания в городе «У колодца племени ица».

Паром, где был установлен землесосный снаряд, находится на поверхности «Колодца смерти» и поныне. Я фотографирую хотя бы покинутый паром, который держат на воде укрепленные под ним со всех четырех сторон пустые бензиновые бочки. Сам землесосный снаряд Давалос Уртадо возвратил американцам. Но ему хочется, признался мне Уртадо, вернуться к «Колодцу смерти» еще раз. Бог троицу любит... Что если и сейчас жертвенный колодец еще не отдал всех майяских сокровищ? У Давалоса Уртадо новый план, он придумал другой метод: не вылавливать из «Колодца смерти» отдельные предметы, а полностью осушить его, хотя бы на время. А потом спокойно, по порядку, слой за слоем, перекопать, прочесать высохшую грязь на дне сенота.

Такое обследование с точки зрения археологии имеет большие преимущества. Оно позволило бы установить последовательность слоев, как говорится на профессиональном языке - установить стратиграфию. Выяснилось бы, какие предметы были брошены в «Колодец смерти» раньше, какие позже. Во времена Томпсона осушение жертвенного сенота едва ли было осуществимой задачей. Сейчас в Чичен-Ицу ведет приличное шоссе. Следовательно, нужно лишь найти средства на закупку необходимого оборудования, и тогда в программе исследований майяского прошлого, возможно, опять займет свое место чичен-ицкий «Колодец смерти».

Человек, который второй раз собрал улов в священном сеноте и с которым меня позднее связала особенно тесная дружба, Эусебио Давалос Уртадо, в 1967 году, когда я готовился к очередному странствию по Америке, нанес мне ответный визит в Праге. И во время совместных прогулок, на ужине у мексиканского посла, на влтавском пароходе - всюду мы говорили об одном: о новой охоте за сокровищами «Колодца смерти», которую Давалос Уртадо собирался начать весной 1968 года. При этом он несколько раз предлагал мне принять участие в его новой экспедиции. Я, естественно, каждый раз с радостью изъявлял согласие. И, вернувшись через несколько месяцев от канадских эскимосов в Соединенные Штаты, позвонил Эусебио. Но к телефону подошла секретарша его института. Неожиданно 24 января Эусебио Давалос Уртадо умер. Так что новую поездку к «Колодцу смерти» я не осуществил. Я пишу об этом не столько потому, что сожалею о неосуществленной поездке, сколько для того, чтобы вспомнить о хорошем человеке, дорогом друге и ученом, имя которого всегда будет стоять в почетном ряду имен других мужественных людей, которые до и после него помогали открывать клады индейских городов, клады «Колодца смерти». Многие из художественных предметов, поднятых с вязкого 158 дна сенота, я собственными глазами видел в Мексиканском национальном музее. С первого взгляда меня поразило то, что большая их часть происходит не с Юкатана, а из областей, которые удалены от Чичен-Ицы на тысячи километров. Например, родной дом этих маленьких золотых статуэток находится в далекой Панаме, другие попали в жертвенный сенот с территории современного Гондураса, Коста-Рики, Белиза, а третьи, как мне кажется, даже с территории современной Колумбии!

Первого исследователя чиченицкого сенота, Эдварда Герберта Томпсона, в его фантастическом улове больше, чем золото, интересовал нефрит. Нефрит, солнечный камень, родина которого находится далеко за границами майяского мира, словно бы указывал на далекое от этих мест и даже неамериканское происхождение майя. (Об ольмеках тогда еще не было известно.) Итак, где, собственно, прародина этой самой высокой американской культуры? Откуда пришли майя?

Молодой Томпсон попытался изложить свою теорию происхождения майя в статье «Атлантида не миф», которую он написал,еще будучи студентом Вустерского института, и опубликовал в 1879 году в журнале «Попьюлар Сайэнс Мансли». В этой статье он утверждал, что майя, или, лучше сказать, их предшественники, были выходцами с затонувшей Атлантиды. Беженцы с Атлантиды, якобы пристали к восточным берегам Северной Америки и поселились в районе озера Верхнего. Однако местные варварские индейские племена изгнали цивилизованных атлантов, им пришлось отступить на юг, пока они не осели окончательно на центральноамериканском Юкатане под именем майя.

Когда затем Томпсон приехал на Юкатан, облов «Колодца смерти» настолько занял его внимание, что он почти забыл об атлантах и Атлантиде. Но вот майяский клад поднят со дна, на ладони Томпсона сверкают великолепные нефритовые драгоценности, вокруг высятся здания Чичен-Ицы, свидетельствуя об исключительно высокой культуре своих творцов. И Томпсон вынужден снова задать вопрос: «Откуда пришли те, кто бросали в жертвенный колодец нефритовые украшения? Кто, собственно, были эти майя, откуда пришли строители этого волшебного города?» И сам собой напрашивался тот же ответ. Ответ, который вроде бы все объяснял. Ответ, который молодой Томпсон сформулировал еще в своей первой статье, произнеся слово - Атлантида.

Представления о неамериканском происхождении майя вызывает майяский пантеон богов, иероглифическое письмо, чрезвычайно развитые астрономия, математика, письменность и в первую очередь блестящая, превосходящая все, что есть в этом роде в древней Америке, архитектура майяских городов. Нашлись и письменные свидетельства. Например, в книге «Пополь-Вух», своего рода библии майяского племени киче, вскоре после прихода европейцев переписанной латинским алфавитом, говорится о путешествии трех героев на восток, чтобы там присягнуть на верность могущественному правителю. А кто мог быть этот верховный властитель и какая страна могла лежать на восток от земли киче, которая в ту пору доходила до восточных берегов современной Гватемалы? Может быть, сама Атлантида и ее правитель? И разве в одной из книг «Чилам-Баламов», «Книг пророка Ягуара», написанных латиницей на майяском языке, не рисуется сама гибель Атлантиды: «Неожиданно налетел исполинский ливень, шел дождь, когда тринадцать богов лишились своих жезлов, обрушились небеса, пали на землю, когда четыре бога, четыре бакаба сокрушили ее».

И разве, наконец, старый гид в моих странствиях по Юкатану, епископ Ланда, не пишет в своем «Сообщении» черным по белому, что некоторые индейские старцы рассказывали, будто слышали от своих предков, как их страна была заселена народом, пришедшим с востока, народом, который был спасен от уничтожения богом, открывшим ему двенадцать дорог через море!

Теперь достаточно было истолковать по-своему эти три сохранившиеся в майяских рукописях сообщения и расположить их в соответствующей временной последовательности. Согласно гипотезе Томпсона, еще до гибели Атлантиды одна из ветвей населяющего эту страну культурного народа покинула ее (сообщение «Чилам-Балама»), отправившись двенадцатью путями по морю (сообщение Диего де Ланды); но переселенцы долгое время поддерживали контакты со своей прародиной (сообщение «Пополь-Вуха»).

Такой смелый способ толкования майяских письменных памятников превратил майя в глазах людей, верящих в существование Атлантиды, в наиболее вероятных потомков переселенцев с потопленного Платонова острова. Так что с той поры, как я начал заниматься изучением истории и культуры древней Америки, мне постоянно доводилось встречаться с работами авторов, ставивших знак равенства между майя и потомками атлантов.

Во время пребывания в Соединенных Штатах мне в руки попал журнал «Майян», издававшийся около 1930 года д-ром Гарольдом Эмерсоном. Однако журнал не был, как следовало бы предположить по его названию, посвящен майяской культуре: редактора его в первую очередь интересовала Атлантида и даже различные «тайные науки» майя! Журнал Эмерсона выходил в Бруклине. На другом конце Соединенных Штатов Америки, в Сан-Антонио в штате Техас, я узнал о существовании организации «Майя». Но эти техасские «майя» не стремились познать истинный облик майяской культуры, а распространяли вместо нее своеобразную систему оккультных знаний, якобы заимствованную от майяских жрецов.

Меня же, по крайней мере в данный момент, из всего наследия майяской культуры прежде всего интересует майяская архитектура, удивительные майяские города. И я вспоминаю первую прочитанную мною книгу о майяской архитектуре, которую я еще гимназистом взял в почтенной пражской Университетской библиотеке. Я до сих пор помню, как она называлась: «Науаль (Этьен Брассер де Бурбур, один из основоположников майяведения, переводил в XIX веке тольтекское «науаль» как «ciencia suprema» или «misterio supremo» - высочайшая наука или высочайшее таинство. - Прим. автора. В действительности слово «науаль» обозначает у индейцев Центральной Америки животное-двойник, покровитель-дух. - Прим. ред), или высокая наука архитектурной и художественной композиции у майяских народов, их последователей и учеников».

Статский советник архитектор Альберт Эйхгорн, автор этой книги, пришел к выводу, что майяская архитектура непосредственно связана с архитектурой Древней Греции и что, следовательно, по всем правилам логики, между двумя этими областями в ту пору должен был существовать контакт. Но для людей, которые верят в «высочайшее таинство» и тому подобные вещи, Древняя Греция означала не только Спарту и Афины, но и Платона с его затонувшей Атлантидой. Так что от воспоминаний о первой из прочитанных мною книжек, которая (хотя бы по названию) была посвящена майяской архитектуре, я лучше поскорее вернусь в настоящие майяские города.

Из всех городов, которые я пока посетил в Центральной Америке, меня более всего заинтересовал последний, тот, в котором я нахожусь сейчас, Чичен-Ица. Здесь я уже не иду по следам фантазирующего берлинского статского советника, по следам бруклинских толкователей майяских таинств и их единомышленников из Сан-Антонио. Здесь я иду по следам тех, кто не за столом с зеленым сукном, а в зеленой сельве помогал открывать тайны этого города. Последним из них был Давалос Уртадо, перед ним это делал Эрл Моррис, а еще ранее - Томпсон.

Но и американский консул был не первым, кто исследовал Чичен-Ицу. Задолго до него тут появился французский ученый Огюст Ле-Плонжон со своей женой-американкой. Если Стефенс, Казервуд и Кэбот провели здесь всего лишь несколько дней, Ле-Плонжон с женой прожил среди руин майяского города пять лет. Он первым осуществил подлинное археологическое обследование всего ареала города, очищал пирамиды и храмы от зеленого покрова джунглей, он нашел также - задолго до Морриса и за три четверти века до открытия тольтекского Толлана - скульптуру лежащего бога, которому дал имя Чак-Мооль. Однако Ле-Плонжон считал Чак-Мооля одним из правителей Чичен-Ицы и полагал, что вдова покойного таким образом увековечила его память.

Итак, Ле-Плонжон был первым археологом, обследовавшим Чичен-Ицу. Но для чего он все это делал? Чтобы открыть, увидеть, познать архитектуру самой развитой индейской цивилизации? Нет. Опять лишь для того, чтобы собрать доказательства атлантского происхождения майя, доказательства постоянных контактов майя и древних греков, осуществляемых через посредство их общей культурной колыбели - Атлантиды. Ле-Плонжон знал сообщения, которые по крайней мере тем, кто их так истолковывает, говорят об атлантском происхождении майя, - повествования «Пополь-Вуха», «Книги пророка Ягуара». Эти рукописи, хотя они и майяского происхождения, были написаны латинским алфавитом уже после завоевания Америки. Поэтому Ле-Плонжон - по сути дела, впервые после Вальдека - стремился расшифровать иероглифическое письмо майя, чтобы иметь возможность прочесть одну из трех сохранившихся майяских книг, так называемых кодексов, которые написаны иероглифическим письмом. Он полагал, что в тексте одного из этих кодексов (кодекса Тро-Кортезианского) ему удалось прочесть очень важную фразу, а именно, что в году 6 Кан в месяце Сак произошло гигантское землетрясение, продолжавшееся до 13 Чуэн. Следовательно, Атлантида, согласно его «толкованию», погибла 8100 лет тому назад.

На развалинах Чичен-Ицы Ле-Плонжон проделал огромную работу. Он очистил многие памятники от зарослей, зарисовал их. Нашел Чак-Мооля. Но вместо того, чтобы подготовить серьезные описания археологических объектов, французский ученый в руинах города ица искал лишь подтверждение своей теории.

Спустя некоторое время Ле-Плонжон опубликовал исследование «Священные мистерии у майя и киче 11 500 лет тому назад и их отношение к священным мистериям Египта, Греции, Халдеи и Индии». В этой и последующих работах он утверждал, что между Древней Грецией и майя постоянно существовала интенсивная связь. И майяскую архитектуру он рассматривал всего лишь как своеобразное прославление греческих богов, как каменное воплощение религиозных гимнов! В своей книге Ле-Плонжон утверждал, что треть майяских слов имеет греческое происхождение. Кроме того, на основе исследований в Чичен-Ице Ле-Плонжон приписал майя и изобретение метрической системы (следовательно, от них ее восприняли европейцы: но когда, как и где?) и даже масонства, которое-де было всего лишь копией майяских тайных обществ!

В результате этих фантастических, нелепых выводов романтик Ле-Плонжон в конце концов полностью вычеркнул свое имя из списка исследователей майяских древностей. В начале нашего столетия мнения Ле-Плонжона о Чичен-Ице и майя повторил человек, чье лмя пользуется среди археологов прекрасной репутацией. Это д-р Пауль Шлиман, внук прославленного Генриха Шлимана, первооткрывателя Трои. В 1912 году он опубликовал статью «Как я открыл Атлантиду, исток всей цивилизации». Молодой Шлиман ссылается в ней на различные письменные свидетельства существования Атлантиды, которые он якобы нашел в архиве деда, и снова цитирует майяский Тро-Кортезианский кодекс, который он, мол, читал в Британском музее (хотя кодекс находится в Мадриде и до сих пор ни разу мадридскую библиотеку не покидал).

«Атлантская» теория не умерла вместе с Ле-Плонжоном и Томпсоном. Незадолго до моей поездки ученый мир облетело сообщение об открытии города, находящегося всего в 100 километрах от Чичен-Ицы, но нарушающего все существовавшие до настоящего времени представления о доколумбовой истории этой части Центральной Америки. Речь шла о городе, столь необычном и столь обширном, что строительство его многие вновь стали приписывать людям, родиной которых была «мать культур» - затонувшая Атлантида. О городе, носящем название Цибильчальтун и, естественно, явившемся следующей целью моего путешествия.

предыдущая главасодержаниеследующая глава








Рейтинг@Mail.ru
© HISTORIC.RU 2001–2023
При использовании материалов проекта обязательна установка активной ссылки:
http://historic.ru/ 'Всемирная история'